- -
- 100%
- +
© Светлана Хрусталева, 2019
ISBN 978-5-0050-5770-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Посвящается всем тем, кто хранит любовь
И музыку в своем сердце…Предисловие
«Я вспоминаю тебя, каждый раз, когда слышу музыку. Я живу ей, а, значит, живу тобой. Если бы не было тебя, не было бы и меня. Мы едины. И соната наших сердец звучит в унисон»
«Я счастлив, каждый раз, когда вижу тебя. Хочется подарить тебе мелодию моей души. Я отдаю тебе все, что у меня есть. Моя жизнь – это музыка. Ты живешь ей, значит, и я живу тобой. Я хочу, чтобы ты слышала, что мое сердце бьется в такт с твоим»
Листы дневника будет трепать ветер. Записи будут сделаны несколько минут назад. Вслушиваясь в благословенную тишину ночи, у окна будут стоять двое. А за окном будет огромное темно-синее небо, и сверкающие звезды будут тихо шептаться с ласковым морем.
Глава первая
Дождь прошлого или как плачут струны
Тусклый луч догоравшего солнца освещал комнату и саму Анну Клер. Все знакомые звали ее Энни, почему-то официальное полное имя никогда не нравилось девушке. Она сидела на широком подоконнике и задумчиво перебирала золотистые пряди своих длинных волос, посматривая то в окно, то в лежащую у нее на коленях книгу. Это был исторический роман, герои которого стремительно кружились в любовном водовороте. Весьма запутанный сюжет, ослепительно красивые персонажи, пылкая любовь, словом, полный набор для чувствительных юных особ, которые часто отождествляют себя с героями в разных фантазийных ракурсах. Но почему-то это не грело задумчивую девушку.
Энни взяла этот роман в библиотеке. Ощущая острый недостаток эмоций в своей жизни, девушка хотела восполнить его книжными чувствами. Честно прочитав до середины, Энн откровенно заскучала. Некоторые романы о любви похожи как две капли воды и этот не стал исключением. Почувствовав, что на сегодня её страсть к любовным интригам остыла, девушка отодвинула книгу. Обняв колени и прижавшись лбом к прохладному стеклу, она выжидательно уставилась на улицу за окном.
Начало сентября в этом году выдалось удивительно теплым, словно лето совсем не спешило уходить, а предпочло задержаться ненадолго вопреки природе. Деревья, в уже привычном зеленом уборе, тихо шелестели листьями вслед закату солнца. Поздние прохожие торопливо проходили мимо. Тихо становилось на улице. В темном доме напротив, пугающем своей высотой, начали зажигаться окна. Словно давно не тронутый пазл заполнялся сияющими детальками. Чопорный бетонный дом, днем старательно скрывавший радость по поводу населяющих его людей, сейчас просто светился от счастья, принимая всех под свою гостеприимную крышу.
Энни часто любила сидеть в сумерках и фантазировать или скорее оживлять окружающие предметы. Дом напротив, казался милым старичком, который хлопотал о каждом своем жильце; высокие деревья за окном напоминали ей аристократов, собравшихся на светский раут, для ведения серьезной неспешной беседы. Об этом она по-прежнему мечтала и часто читала в книгах, поэтому теперь, с радостью переносила эти знания в жизнь, охотно наделяя окружающие предметы только ей одной известными качествами и свойствами.
Стекло, к которому прислонилась Энн, слабо подражая зеркалу, всё же отражало её необычную внешность. Красивые русые волосы свободно спускались до пояса девушки, слегка задевая светлую раму. Теплые карие глаза, меняющие цвет от светлых до почти черных, в зависимости от настроения. Плотно сжатые аккуратно очерченные губы. Нежный румянец, вздернутый точеный носик и длинные ресницы придавали ее лицу несколько детское или даже кукольное выражение. Её нельзя было назвать милой из-за темных глубоких сосредоточенных глаз, скорее она была хорошенькой. Чуть прикрытые глаза скрывали недетский огонек и хитрые искорки, то и дело проскакивающие во взгляде. Весь вид этой стройной девушки выдавал её природную сдержанность и такт. В обществе она казалась самой образованной и изящной, хотя почти не прилагала к этому усилий.
С самого детства родители прививали ей качества настоящей леди. Сдержанность, вежливость, воспитанность – эти критерии были основными для поступления сначала в Aravon1 – школу-пансион, куда посчастливилось попасть Энн. Тогда она вместе с родителями жила в Ирландии. В Дублине. Отец девочки хотел видеть ее счастливой, образованной. Он мечтал о том, чтобы перед его дочерью могли открыться любые двери. М-р Левейт старался изо всех сил, постоянно пропадая на работе, связанной с недвижимостью, но оплачивая дорогостоящее обучение в престижном пансионе. Школа располагалась в местечке Брей, примерно в тридцати двух милях к югу от Дублина, в одном из самых красивых, экологически чистых и спокойных мест в Ирландии.
Энн буквально купалась в родительской любви и восхищении окружающих. Девочка наслаждалась каждым мигом, проведенным среди вежливых и сдержанных детей аристократов. Несмотря на некую чопорность, присущую многим из ее тогдашнего окружения, Энни была по-настоящему счастлива. Она радовалась каждому приветливому слову, каждой улыбке своих друзей. И пусть даже, родители и не могли навещать ее часто, девочка все равно наслаждалась своей тихой спокойной жизнью. Но все изменилось буквально в один день. Энни навсегда запомнила то роковое число – пятнадцатое марта двухтысячного года. Новый рубеж, начало нового тысячелетия ворвались в тихий мирок девочки и разбили ее будущее, оставив лишь острые осколки, болью отзывавшиеся в душе. Именно в тот день, Энни впервые рыдала от отчаяния – ее горячо любимого отца не стало, его сердце не выдержало постоянной нагрузки. М-р Майклу Левейт было всего лишь тридцать лет…
Слезы обреченности, никогда раньше даже не появлявшиеся в ее глазах, теперь катились по щекам очень часто. Вскоре после похорон, пришло письмо, адресованное матери Энни, Мис-с Марие Левейт, в нем говорилось об исключении ее дочери из пансиона. Поэтому девочке пришлось окончить обычную начальную дублинскую школу.
Конечно, Энни страдала. Она плакала, тяжело переживая потерю отца, а позже и потерю того общества в Aravon, которого она лишилась. Чтобы как-то отвлечь ее, мать решила сменить обстановку и увезла дочь в Дарем2, где когда-то жили родители Майкла. На последние деньги открыв цветочный магазин, Мис-с Мария была флористом, осиротевшая семья Левейт заново училась жить по правилам этого жестокого мира, так рано, разлучившего их с отцом и мужем.
Но Энн все равно грустила. Она стала другой. Некоторая замкнутость позволяла ей заводить знакомых, весело болтать со сверстниками, но никогда не становится чьей-то подругой, тем более близкой.
Энни навсегда закрыла в себе горечь утраты, ранее тихая и домашняя, теперь девушка всегда отличалась чем-то: то своими бесконечными увлечениями, то излишней любовью к знаниям, а то и бешеным рвением к школьным клубам. Отчаянно желая понять, почему она вечно в стороне от беззаботных и легкомысленных одноклассниц, Энни стремилась быть как они. Она начала прогуливать школу, в корне изменила свое поведение и даже закрутила пару интрижек, к счастью быстро и без последствий закончившихся.
Анне Клер Левейт исполнилось 18 лет, и, отбросив в прошлое глупые школьные проделки под названием «Операция первая любовь», она окунулась в свободную университетскую жизнь, поступив в единственный в Дареме университет. Теперешнее небогатое существование не позволило девушке учиться на дневном отделении. Поэтому ей пришлось смириться с вечерним обучением.
Целый год, после окончания школы девушка отдыхала. У нее было такое чувство, словно прожита целая жизнь. Да, эта жизнь научила её многому и бесспорно была важной, но оставила в душе такую опустошенность, что в первые месяцы после окончания средней школы Энни отчетливо чувствовала сквозное ранение в своем сердце. Благодаря этой «маленькой жизни» Энн научилась лгать, именно это и тревожило её больше всего. Будучи истинной христианкой, она исповедала свои грехи в местной церкви священнику, но тяжелые мысли всё же никуда не пропали.
Всегда в душе надеясь на лучшее, Энн тихо жила в своем маленьком мирке, нечасто покидая родной дом. Университет и прогулки по парку вполне устраивали девушку. Школьные знакомые с ней мало общались, они были увлечены разгульной взрослой жизнью, которая захватила их целиком. Да Энни и не хотелось…
Погрузившись в эти нелегкие воспоминания, девушка не заметила, что уже давно начался дождь. Прозрачные, почти невидимые в сумерках капли устало скользили по стеклу. Призрачный, лишь на слух различимый дождь смывал остатки воспоминаний. Распрямив и вытянув затекшие ноги, Энни прижалась спиной к стене и закрыла глаза. Легкие капли продолжали скользить, а мерный шум дождя убаюкивал девушку, принося облегчение и чувство свежести.
«Я люблю дождь, – вдруг подумала она, – каждая капля, это как какой-то человек. А стекло – это жизнь. Стекая по стеклу, преодолевая все шероховатости, капля словно гаснет. Это так похоже на жизнь. Человек проходит свой путь и так же угасает. Каков же будет мой путь?» – Энни открыла глаза.
Дождь кончился, и на небе уже появились яркие звезды. Ещё в детстве Энн любила смотреть на звезды из своей кроватки. Просыпаясь рано, в детстве девочка почему-то спала очень мало, она тихо усаживалась на подушке, и, подперев маленькими ладошками подбородок, во все глаза наблюдала за сверкающими небесными огоньками. И сейчас она улыбнулась звездам.
Будучи романтиком до мозга костей, девушка размышляла о том, что где-то в мире влюбленные смотрят на эти же самые звезды. В том, что небо везде одинаковое, Энни была уверена. Теперь девушке лишь хотелось, чтобы и она могла разделить с кем-то эту чарующую красоту ночи.
Всегда любившая петь, Энни очень хотела аккомпанировать сама себе. Возможность самой извлекать эти чистые и божественные звуки, она считала высшим счастьем. Но природное нетерпение взяло свое. Дикое упрямство всё – таки не позволило её осилить гитару в одиночку. У Энн всегда находились причины, которые мешали обучению. То струны режут пальцы, то неудобно брать аккорд, то тяжело держать… то находятся другие, более интересные занятия. Между прочим, строптивая девчонка Анна Клер никогда не пускала в свою голову истинную причину – это просто не её инструмент. Задумка с дешевой флейтой окончилась тем же. Сейчас, преисполненная фанатичного упрямства Энни мечтала о фортепиано.
Прокручивая в голове любимые мелодии (Энн обожала классику, но и не отказывала себе в танцевальных мотивах) девушка стала мурлыкать под нос известное сочинение Листа – грезы любви.
Красивый мотив вдруг зазвучал так отчетливо, что Энни невольно взглянула в потолок. Приложив ухо к стеклу, она различила тихое звучание музыки. Девушка решительно дернула на себя створку окна. В комнату ворвались свежий воздух и изящные звуки. Энни была точно уверена, что это ей не показалось. Неизвестный исполнитель чудесно играл её любимые грезы. А эта мелодия… мелодия, ворвавшаяся в её маленький мирок, казалась ещё прекраснее. Она была поистине волшебной.
Прижав руки к груди, Энни впитывала каждый звук чарующего произведения. Ноты, влетающие в открытое окно, словно застывали вокруг нее, и мерцающими звездами кружились в хороводе, распадаясь на мягкие полутона. Темп был особый, медленный, осторожный. Вкрадчиво подбираясь, этот мотив заполнял всю душу Энн. Девушка не шевелилась, боясь пропустить малейший звук этой чудесной мелодии.
В воображении Энни музыка лилась хрустальным потоком, чистым и удивительно изящным, напоминающим ленты. Да, ленты! Удивительные, легкие, манящие, выточенные из красивейшего хрусталя. Такой же чистой и мягкой была мелодия.
Такое пронзительно-манящее исполнение было только у одного единственного на свете инструмента. Это была скрипка!
Этим инструментом Энни «заболела» давно. Легкие, едва ощутимые трели заставляли трепетать душу девушки настолько, что она забывала обо всех несчастьях.
Звуки этого божественного инструмента можно было сравнить с легким бризом, со смехом новорожденного, с мелодией любви, звучащей в сердцах…
Энн невольно улыбнулась, не то своим мыслям, не то звукам музыки. Летящая мелодия вдруг заискрила печалью. Девушка знала, что в середине есть печальное, грустное место. Но такого исполнения она никогда не слышала прежде!
Вместе с мелодией, которая разрывалась от тоски и слез, Энн вдруг, кажется, пронзила почти ощутимая физическая боль. Быстро застучало в висках, по коже побежали мурашки, на сердце навалилась тяжесть, на глазах предательски выступили слезы.
Энни несколько раз судорожно выдохнула, восстанавливая дыхание. Пока она приходила в себя, музыка уже стала заканчиваться.
«Скрипка плачет… плачет» – прошептала Энн, тревожно глядя в окно. Такое красноречивое и пронзительное исполнение могло быть только у того, кто чувствует такую сильную боль в сердце, что становится страшно при мысли о том, как он или она ещё живет.
Энни, вытирая слезы, вслушивалась в тишину за окном. Тишина. После услышанного девушка уже не могла поверить, что тишина существует. Эти звуки, эхом отдававшиеся у нее в голове, не давали покоя. В том, что это была живая музыка, а не запись, Энн не сомневалась – слишком чистый звук. Неужели хозяин этой затаенной боли в сердце живет этажом выше?
Энни, к сожалению, мало знала соседей, редко покидая дом. До сегодняшнего дня она ни разу не слышала такую пронзительную и печальную трель скрипки! В их четырехэтажном доме, в котором они с матерью снимали квартиру, жили в основном люди пожилые и далекие от музыкальной профессии.
«Неужели это новые жильцы? Возможно…»
Ведь как-то вечером Энн заметила грузовую машину у входа, правда тогда девушка спешила на занятия, поэтому не придала этому значения. Резко прервав свои размышления, она посмотрела на часы – шел первый час ночи. Не желая сердить маму, Энн, заскочив в ванную, молниеносно привела себя в порядок и направилась к себе. Плотно прикрыв дверь, девушка забралась на кровать.
Уже засыпая, в полудреме, она подумала:
«Интересно, кто же там живет…»
Глава вторая
Музыкальный листопад
Уже умытое росой яркое утреннее солнце улыбалось городским окнам. Одаривая всех и каждого свежестью нового дня, проносился легкий ветерок. Мудрые клены, разговорчивые березки, грустные ивы и даже величавые дубы почтенно кивали яркому солнечному диску. Веселые лучики, эти бессменные сыновья и дочки жаркого светила, уже вовсю резвились, перебегая с предмета на предмет. Они куражились и хохотали, перебрасывая друг другу яркие блики. Ранние прохожие, погруженные в заботы, не замечали эту игру, а для Энни она всегда существовала, отливая сказочной красотой.
Сбросив тяжелые оковы сна, проснулись даремские синицы и воробьи. Начинался новый, полный забот и радостей день.
Деловитые синицы тут же затянули свой затейливый мотив: «tit, tit, tit3…«Ещё в начале весны Энни сотни раз слышала его. Неокрепшее, робкое весеннее звучание, сменилось уже заученной осенней трелью. Птицы, весело перекликаясь, уселись на карниз Энн.
Приоткрыв один глаз, девушка глянула на стену. Красный календарь со скрипкой, нарисованный ею пейзаж, полка с игрушками и с книгами, а так же компьютерный стол, удобное кресло. Всё это составляло маленький мир, ее мир!
Снова закрыв глаз, Энн вздохнула. Переливчатая трель птиц опять убаюкивала, а туманные образы еще незабытых снов мелькали в голове.
Вдруг к пению птиц добавился новый звук. Удивленно распахнув глаза, Энни села на кровати.
Светлые, чистые звуки лились с улицы…
Энн уже слышала эту мелодию. Для девушки она была красивой как море, манящей как свежий рассвет, и как будто остановившей ход времени.
Глаза Энни засверкали, она прижала руки к груди и затаила дыхание.
Эта мелодия была наполнена добротой и печалью, не такая пронзительная как ночью, но трогательная и звучащая с какой-то особой радостью. Да, да, именно радостью с оттенком небывалой грусти.
Скрипка тихо доиграла свою песню, и мелодия растаяла…
Энни очнулась и посмотрела в окно. Робкие синицы сидели, тесно прижавшись друг к другу, и слушали. Они действительно слушали эти невесомые звуки и молчали, забыв на несколько минут о всех своих заботах.
В голове Энн быстро проносились мысли:
«Кто играет такую чудесную музыку? Почему она такая грустная и почему так завораживает меня…»
Энни встала с кровати и несмело подошла к окну. Потревоженные ее появлением синицы зачирикали, сорвались с места и полетели ввысь.
Гудел проснувшийся город. Улица была чересчур оживленной, и не замечала этого утреннего музыкального чуда. Опершись о подоконник, Энни смотрела на блестящие окна соседнего дома и улыбалась. Она слышала! Она уже дважды слышала эту необычную музыку!
Раскрыв створки окна, Энни вдохнула свежесть нового утра.
– Нет, я не могу! – вдруг раздалось откуда-то сверху.
Энн с удивлением выглянула из окна, и увидела листки.
Легкие, ослепительно-белые листы, казалось, падали с неба. Они кружились, пытались танцевать с ветром, но всё равно безжалостно летели вниз. Энни быстро протянула руку и поймала один листок. На нем были написаны ноты. Строгие, ровные знаки хранили ту музыку, о которой девушка не имела представления.
Ошарашено глядя на лист, окончательно проснувшаяся Энн покачала головой:
– Да что же это такое…
Снова взглянув в окно, Анна Клер убедилась, что свободное падение листов закончилось. Бросив ноты на подоконник, девушка начала быстро собираться. Наскоро одевшись и проведя расческой по волосам, Энни схватила листок и выбежала из квартиры, хлопнув дверью. Торопливо спустившись по лестнице, девушка буквально вылетела из подъезда.
«Да, так и есть. Вот они!» – она прикрыла глаза ладонью, спасаясь от лучистого солнца.
Аккуратные листки трепал легкий ветерок. Их было не много, всего восемь, девятый лист держала в руках Энн. Она торопливо начала подбирать ноты.
Прохожие, недоуменно пожимая плечами, смотрели на худенькую длинноволосую девушку, которая бегала по улице, и качали головами. Кто-то просто шел мимо, а кто-то неодобрительно ронял что-то вроде: «Какая неуклюжая». Но Энни не обращала внимания, с маниакальным упорством она собирала и раскладывала по цифрам чуть помятые листки. В правом верхнем углу было написано красивыми ровными буквами: А. Джойс Воспоминание. Узнав мелодию, Энн вдвойне захотела увидеть исполнителя и поблагодарить его. Мысли теснились в голове и никак не могли сформироваться в четкие слова.
Собрав всё, Энни ласково провела ладонью по листам:
– Такая музыка не должна потеряться… – прошептала сама себе девушка и зашагала в сторону дома.
Глава третья
Веселый Маэстро
Поднявшись на четвертый этаж, Энни остановилась. Собравшись вернуть ноты, девушка совсем не подумала о том, как неприлично вламываться с утра к незнакомым людям, пусть даже и к соседям.
«Я просто верну их и всё! Это мой долг! Я же не напрашиваюсь, я просто… просто…» – Энн сделала неуверенный шаг к дверям и бодро потянула руку к звонку. Ещё не нажав кнопку, девушка вдруг отпрыгнула назад. Дверь внезапно сама открылась, и показался невысокий старик. Он явно куда-то собирался, но увидев Энн, передумал и широко улыбнулся:
– Доброе утро, юная леди! Какая сегодня хорошая погода для прогулки! Светит солнышко, птички поют, небо такое голубое… – забормотал седовласый старичок, добродушно глядя на девушку. Энн недоуменно моргнула и, невежливо оборвав соседа на «голубом небе», протянула листки:
– Возьмите, пожалуйста, вы уронили.
Мельком взглянув на бумагу, старик покачал головой:
– Эх, сынок. – Подняв глаза на Энни, он опять улыбнулся и отодвинулся вглубь квартиры:
– Проходите барышня, ноты отдайте их владельцу.
Энн широко раскрыла глаза и сделала маленький шаг:
– А разве они не ваши Мистер… – запнулась она.
– Кавальи… Эрне Кавальи, – он склонил голову.– Пойдемте и прикройте дверь за собой, пожалуйста, – попросил старик и пошел вперед.
Энн тихо вошла и закрыла дверь. Щелкнул замок. Вздрогнув от щелчка, девушка посмотрела в темноту прихожей. Ещё не отвыкшими от света глазами, Энни попыталась разглядеть куда идти. Прижимая к себе листки, казавшиеся её уже единственным оберегом, она сделала два робких шага. Вдруг зажглась лампа, осветившая темный коридор и приветливого хозяина квартиры.
– Простите, что оставил вас в темноте… Пришлось заменить лампочку, – сказал он глубоким, исполненным искреннего участия голосом.
– Ничего… простите, это я свалилась к вам, как снег на голову, – ляпнула Энн и смутилась. «Где мои манеры?» – пронеслось в ее голове.
Старик рассмеялся и поманил ее рукой:
– Да не смущайтесь, мисс Энни Левейт. Всё в порядке, я сам не люблю чопорные разговоры.
– Откуда вы знаете мое имя? – удивилась Энн, подходя к нему.
– О, эта длинная история… – с готовностью забормотал старик и рассказал, как ее мама помогла ему с растениями в магазине, и как потом он увидел их вместе.
Энни в это время оглядывала добродушного старичка. Бормоча о сущей ерунде, он казался таким веселым и приятным. Морщинистое лицо ещё сохранило черты былой красоты, взъерошенные седые волосы, невысокий рост и яркая жестикуляция придавали ему чудной, и даже слегка смешной вид, но выражение лица старичка все равно было добрым и приветливым. Казалось, он излучает добродушие. Голубые глаза сверкали детским задором, а пушистые усы топорщились при каждой улыбке их обладателя. Что-то в его облике было особенным. Энни никак не могла понять что. Вдруг она обратила внимание на его руки – длинные изящные пальцы, подвижная кисть…
– Вы случайно не музыкант? – внезапно спросила Энн. Старик удивленно замолк и перешел на «ты».
– А как ты догадалась? – подозрительно хмыкнул он.
– Ваши руки… – смутилась Энни.
– Ах, да, – рассмеялся тот, – руки всегда выдают пианиста. Я бы мог тебе много об этом порассказать… – снова забормотал старичок и вдруг хлопнул себя по лбу. – Да я тебя заговорил совсем… пойдем, пойдем, отдашь ноты, а потом чайку попьем, – заговорщически подмигнул он, взял Энни за руку и повел вглубь квартиры.
Девушка с любопытством осматривала стены. Везде висели старинные картины с какими-то непонятными сюжетами. С удивлением Энни обнаружила явную перепланировку и обилие дверей. Заметив ее взгляд, М-р Кавальи пояснил:
– Мы объединили две квартиры. Красиво да? – с детской непосредственностью спросил он и ухмыльнулся. Энни кивнула и улыбнулась в ответ.
«Странная квартира, странный хозяин, странный мир. Совершенно не похожий на мой, но по своему прекрасный и интересный» – подумала она.
Широким жестом распахнув дверь, М-р Кавальи пригласил Энн в гостиную.
Войдя, девушка ахнула – казалось, цветы были повсюду. У стен стояли тропические карликовые деревья, уютно укоренившиеся в кадках. Флоксы, розы, гибискусы, фиалки, даже крошечная бонсей нашла здесь свое место. Энни изумилась еще больше, понимая, что даже не знает названий половины растений. Но вершиной восторга девушки оказался, стоящий посередине, вместо стола, огромный черный рояль.
Мебели в комнате было немного: мягкий уютный темно-бордовый диван, пара кресел и искусный, сделанный полностью из стекла, шкафчик, в котором теснились затейливые статуэтки. Все они представляли собой музыкальные инструменты.
Тихо склонившись к стеклу, Энни разглядела глиняный рояль, позолоченную флейту, лежащую на крошечной деревянной партитуре, удивительно сделанную из проволоки валторну… на самой высокой полке стояла, по всей видимости, вершина коллекции и гордость хозяина. Хрустальная скрипка с серебряными струнами. При одном взгляде на нее, девушка восхищенно вздохнула.
– Нравится? – проговорил М-р Эрне, тоже склонившись к низенькому шкафчику.
– Очень, – прошептала Энн, – Это тоже статуэтка?
– Нет, – самодовольно заметил старик, – это награда на итальянском музыкальном конкурсе «Кремона».
– Красиво, – опять восхитилась девушка и нехотя отодвинулась. Глянув на часы, висевшие на стене, Энни опять ахнула, теперь уже от удивления. Полчаса прошло с того времени, как она пыталась позвонить в эту незнакомую квартиру.
– Чуть не забыла, зачем пришла, – пролепетала Энни. – Так кому мне нужно это отдать? – она кивнула на ноты.
– Да внуку моему непутевому, – вдруг горестно вздохнул М-р Кавальи и громко позвал:
– Андреа!
Глава четвертая
Мрачный скрипач
Через несколько мгновений, дверь в гостиную открылась, и на порог шагнул тот самый «непутевый внук». Энн сглотнула – такого красивого молодого человека, ей видеть ещё не приходилось. На пороге стоял высокий стройный парень с практически идеальными чертами лица. Забыв как дышать, Энни во все глаза смотрела на него. Да, безусловно, Андреа был хорош собой. Черные мягкие волосы, красиво ниспадали на плечи и завивались на концах. Высокий лоб, прямой, чуть вздернутый нос и плотно сжатые красиво очерченные губы выдавали в нем подлинного аристократа. На нем был белый тонкий свитер, черные прямые брюки и пушистые тапочки.