Журнал «Юность» №10/2025

Боль от разбившейся надежды на любовь была настолько сильной, что Галя впервые в жизни решилась действовать тайком. Оформив ипотеку, она купила квартиру на окраине города. Небольшими сумками вынесла самые необходимые вещи и исчезла, как ей казалось, навсегда. И, хотя она попала в финансовое рабство на тридцать пять лет, ничто не могло затмить радости от того, что у нее есть собственный дом и делить его ни с кем не нужно.

Через несколько месяцев Сергей нашел сестру в офисе и пришел напомнить о нуждающейся в помощи матери. Радость вспыхнула и мгновенно погасла: от Гали требовалась лишь бесперебойная доставка продуктов лекарств и той чуши, которую безостановочно рекламировал телевизор.

Причем со временем Галя отметила непостижимую закономерность: едва жажда обладания утолялась, интерес к вещам пропадал: фен, массажер и аэрогриль пылились под кроватью нераспакованными. Оставалось радоваться, что мать не интересовали крупные формы. Старинный шкаф или участок земли в элитном районе она не потянула бы.

К сожалению, даже на «милые пустячки» уходили практически все деньги, остававшиеся после выплаты ежемесячного взноса. Но эту цену Галя готова была платить за удовольствие жить по своему усмотрению. Как выяснилось, она и тут ошиблась – ей всего лишь позволялось пожить в мире розовых пони. Временно.

Смерти матери Галина Николаевна никогда не желала, но в глубинах подсознания теплилась мысль о причитающейся половине доли, равной ее долгу. Ей иногда снилось, как она приходит в банк и гасит всю сумму разом.

Каким-то образом она уговорила организм заснуть, но выспаться не удалось, и на треньканье будильника внутренний мир отозвался протестом. Скатившись кубарем с кровати и воссоздав в голове «семейные посиделки», Галина Николаевна первым делом порадовалась тому, что жива. Пытаясь определить, насколько хороша эта новость, пошла в ванную и по дороге споткнулась о здоровенный тюк.

Внутри оказалось много серого материала, развернув который она вспомнила позднюю прогулку, ее окончание и разозлилась: купила бы лучше пирожных, было бы вкусно и не столь ощутимо для бюджета. Обычно она хорошо себя контролировала, но из-за стресса «пропустила удар».

– Кругом дура! – обозленная на себя, заорала Галя так громко, что ее вопль отскочил от стен эхом и медленно растворился в пространстве.

В ожидании продолжения притихли даже соседи за стеной, хотя по утрам они ругались особенно громко.

Пальто надо было сразу вернуть. Теперь же, чтобы его отнести, придется снова тащиться на перекладных и тратить вечер на тягостные объяснения, до которых можно было не доводить.

Аккуратно сложила пальто, чтобы убрать в пакет, и вдруг поняла, что она не знает, где чек. Поискала в карманах, в рукавах – их она вывернула наизнанку. Пусто. Не было чека и под подкладкой. Хотя бы потому, что та оказалась пришита к пальто.

Неуклюжими, будто чужими пальцами Галя несколько раз перерыла сумку и карманы куртки. Не найдя чек, она тяжело опустилась на пол: у забавного приключения оказался бесславный конец. Она понимала, что нужно найти потерявшееся где-то между тумбочкой и ножками стола самообладание и быстро бежать на работу, но сил не было даже поднять руку, не то что подняться.

«Придется ехать на такси», – усмехнулось мироздание. Мысли о новых незапланированных тратах привели Галину Николаевну в чувства так быстро, что впервые в жизни она решила пойти наперекор обстоятельствам, то есть прогулять работу. Наговорив секретарскому автоответчику сообщение, что больна, она отключила мобильник и легла спать.

Проснувшись второй раз за день, Галина Николаевна почувствовала себя, может, и не лучше, но значительно бодрее. Она устроила себе долгий завтрак, во время которого поглядывала то в окно, то вглубь себя. Лениво подумала, постирать или смахнуть пыль с комода и с веков, но тут же отмела мысль о всяком труде: лениться так лениться.

Проверила мобильник, но ею никто не интересовался. Поскольку Галя никогда не пропускала работу, все поверили, что она на самом деле болеет. Собравшись духом, еще раз перерыла пакет, сумку и карманы. Чека не было.

Следующие десять дней «выздоровевшая» Галина Николаевна исправно посещала офис, но мысленно постоянно возвращалась к злополучной встрече, потерянному наследству, предательству и ужасу от понимания, насколько мать ее не любила.

Очень хотелось исправить ситуацию, но она не видела как. Галя даже подумывала позвонить и попросить прощения, но не позвонила. Она искренне не понимала, в чем ее вина и за что извиняться. А если не извиняться, то как, о чем разговаривать?

Параллельно внутри шла непрерывная борьба с женской сущностью. Выбор стоял непростой: оставить пальто не было никакой возможности – приближался срок очередного ипотечного платежа. Вернуть, тем более без чека, казалось неловко. К тому же пальто ей очень нравилось.

Словом, какая бы ее сторона ни одержала победу, другая неизбежно проигрывала. От бесконечных внутренних переговоров к вечеру она падала от усталости.

И однажды победу одержала сущность номер два. В субботних сумерках, мгновенно собравшись, Галя рванула из дома, прихватив с собой пакет…

В окне магазина под мерцание гирлянды все так же позировали манекены с юными лицами и вечно идеальными фигурами. Не было лишь стойки с распродажей, видимо, и правда она закончилась.

Толкнув дверь, Галя едва не уронила стоявшую на стремянке продавщицу.

– Простите-извините, – радостно сказала та. – Народу нет, и я потихоньку обновляю коллекцию. Приманиваю весну. Здравствуйте!

– Добрый вечер! Это вы меня извините, чуть не снесла вас.

– Как наше пальто? Носите? Нравится? Смотрится оно на вас потрясающе!

Увидев знакомый пакет, продавщица будто погрустнела:

– Вы хотите его вернуть?

– Я… нет. То есть да. Время же еще не кончилось, целых три дня впереди. Только я чек потеряла. Вдруг вы примите без чека?

– Приняла бы. И чек есть, на кассе остался: вы настолько стремительно исчезли, что я не успела его в пакет положить. Жаль, что это не хрустальная туфелька, да и принц из меня никудышный, но чек сохранила – такой у нас порядок.

Внезапно Галина Николаевна услышала, что навзрыд рыдает. То ли от облегчения, насколько ситуация легко разрешилась, то ли о того, что выплеснулось накопившееся напряжение.

Привыкшая скрывать личное, она взахлеб начала рассказывать незнакомому человеку о матери. О том, как ждала и надеялась на ее любовь. О брате и его подлости. И о том, что у нее совсем нет денег, потому что ипотека. А пальто ей очень нравится, но оставить его она не может – кредит закрыть нечем.

– Как это у вас выходит: вы и пальто меня уговорили купить, и плакать вынудили? Не помню, когда я рыдала, совсем не могу. Простите! – Вдруг оживилась: – Может, мне на них в суд подать? У меня же права есть, верну хоть что-то. Продавщица махнула рукой неопределенным, но, казалось, утешающим жестом.

– Судиться можно. Но вы сначала с юристом посоветуйтесь. Не с любым, с тем, который на жилищном праве специализируется. И еще подумайте, хотите ли вы годами жить в дрязгах, ведь суд дело непростое – муторное, затратное, он отнимает все силы. – Чуть задумавшись, продолжила: – С кредитом и ипотекой вы справитесь. А что касается остального… знаете, отодвиньте это от себя, оставьте им их дела, вас они не касаются. Больше не касаются. Живите своей жизнью. Просто живите, и все. Почувствуйте ее – вашу жизнь. Не чью-то чужую, свою. Хватит с вас.

Галина Николаевна слушала молча, но внутри все кипело: «Хорошо ей советы давать – оставьте, живите. А как оставить? Как я без наследства буду с банком расплачиваться»? Она, конечно, не ждала ничьей смерти, и никому ее не желала, но надежда расплеваться с ипотекой раньше немощной старости придавала некоторую уверенность.

А собеседница все говорила, не останавливаясь:

– Поверьте, жить станет легче и проще, когда вы примите эту мысль. Я знаю, о чем говорю, прошлого не существует. А пальто я могу забрать, но лучше бы вам его оставить. Оно вам к лицу. Честное слово.

Спорить не хотелось, да и сил особо не было – самое время домой. Поддавшись нечаянному порыву, Галина Николаевна прямо в магазине сменила курточку на пальто. Улыбнулась своему виду в зеркале, пригладила слегка оттопырившийся карман, попрощалась с милой, наивной продавщицей и вышла.

Она носила пальто, не снимая. На работе, конечно, приходилось раздеваться, но дома Галина Николаевна зачастую проходила в комнату, только разувшись, и подолгу сидела на кровати, внимательно рассматривая то одну, то другую деталь обновки, любуясь ими.

Потом аккуратно вешала пальто на плечики, каждый раз вспоминая, как однажды Альберт Паркхаус пришел на завод и, не найдя свободного крючка, взял кусок проволоки и согнул его в виде плеч, изобретя вешалку. Конечно, Паркхаусу повезло с местом работы: он трудился на проволочном производстве, но ведь до него никто не придумал такого.

Галя не помнила, откуда она это знала, но ей было приятно, что в голове застревали милые ненужные пустяки. Она считала, что такие детали придавали ее образу ветрености. Тем более что у нее, будто по мановению волшебной палочки, образовался повод стать чуть менее серьезной: в день зарплаты на карту прилетела значительная сумма.

Галина Николаевна в чудеса верила, но слабо, поэтому пошла в бухгалтерию, где ей объяснили, что это не «слишком много», а начальство распорядилось выдать премию всему отделу за досрочно сданный проект. Первым делом закрыв кредит, остаток она тратила разумно и только на себя: с исчезновением родни пропала и существенная часть расходов.

Следующий шаг дался сложнее. Возвращаясь с работы, она заметила в темном окне автобуса подсматривающую за ней тетку. Хорошо одетую, среднего возраста. Ее лицо можно бы назвать интересным, но тяжелый, настороженный взгляд делал его отталкивающим. Испуганно обернулась: прямо за ней стояли трое уткнувшихся в гаджеты парней. Присмотревшись, осознала, что тетка – она и есть. Открытие оказалось неприятным, и Галя решила научиться улыбаться.

Первые пробы перед зеркалом привели ее в ужас: губы широко растягивались, отчего нос скрючивался, а щеки приподнимались наверх, подпирая глаза немыслимым образом. «От такой улыбки заикой останешься», – подумала она, но стараний не бросила.

Одного невозможно было забыть – как продававшая пальто женщина предвидела, что она справится. Не раз порывалась Галина Николаевна вернуться и выяснить, откуда она это знала. Вещунья, что ли? Еще хотелось хотя бы одним глазком посмотреть на другие вещи. Не покупать. Зачем. У нее все есть, но любоваться на красивое ей нравится. «Не лучше ли в музей? – ехидно спросило подсознание. – Лучше. Но я хочу в магазин», – отрезала Галя.

Убедившись в очередной раз, что пуговица на месте, она прошла в кухню и, чтобы отвлечься от беспокойных мыслей, помыла раковину и плиту. Мысли никуда не делись. «Может, подмести пол?» – подумала Галина, понимая, что тянущее, грызущее подсознание беспокойство веником из себя не вымести.

Все в жизни ее устраивало, но она никак не могла перестать прокручивать тяжелые воспоминания, втайне от себя мечтая о внезапном появлении брата, кающегося, что с деньгами вышло недопонимание. А может, и мать позвонит, она же раньше постоянно нуждалась в дочери. И все будет по-прежнему.

«Хорошо было продавщице сказать – оставьте, вас это не касается, – продолжила Галя монолог. – Как оставить? Как не касается, если это были мои деньги, а они их у меня украли? Они же родные, значит, должны быть самыми близкими людьми, а они меня обманули! Конечно, касается. Надо поговорить. Обязательно надо».

Хуже всего было ночью. Едва она ложилась в кровать, в голове начинало звучать многоголосье. Галя пробовала пить успокоительные, но они не успокаивали, а от снотворных она на пару часов проваливалась в сон и среди ночи просыпалась – организм требовал немедленного разрешения конфликта.

По счастью, она много лет назад заметила за собой, что в усталости уязвима, вспыльчива и обязательно проигрывает оппоненту, поэтому строго-настрого запретила себе разговаривать вечерами о серьезном и важном. Оставалось пережить ночь. Утром становилось легче, и она с легкостью решала, что первой звонить не стоит.

И все же однажды сломалась:

– Я тебя внимательно…

– Привет. Как дела?

– Все хорошо.

По бархатному от самодовольства голосу брата Галя поняла – звонок был ошибкой. Но не бросать же разговор.

Сергей молчал, явно не намереваясь ни помогать сестре, ни поддерживать светский разговор. Да и молчать он научился еще в детстве, делая это долго и со вкусом.

Она попробовала перехватить инициативу:

– Я рада, что хорошо. У меня тоже все хорошо. Давай встретимся. Хочешь, прямо сегодня.

– Не хочу. Зачем?

– Нам надо поговорить.

– Нам? Мне точно не надо.

– Придется. Надо обсудить сложившуюся ситуацию.

Сказать такое было фатальной ошибкой: они оба услышали, как затрещала ее броня.

– Нам нечего обсуждать. – Брат сделал сильный акцент на первом слове.

Чтобы не выскочило жалкое «пожалуйста», она закрыла рот рукой.

– Ладно. Если ты не хочешь, я поговорю с ней, – произнесла она как можно спокойнее и тверже.

Не ожидавший подвоха брат будто подвис, и в ней затеплилась надежда, что этот раунд она выиграла. Напрасно. Сергей быстро пришел в себя.

– Я все сделал правильно, – четко, размеренно произнес брат, и по гулкой тишине в трубке стало понятно, что с ней покончено.

Не понимая, что делать, как жить дальше, Галя растерянно потерла телефоном лоб, машинально разделась, легла на кровать и лежала голой, пока не стемнело. Не встала она и на следующий день. Мысленно составив список: почистить зубы, причесаться, выпить кофе, полить до конца не завядший кактус, – она продолжала лежать лицом к стене.

– Ну, здравствуй, депрессия! – произнесла Галя вслух как можно саркастичнее.

По счастью, выяснить, насколько долго она способна пролежать, Галина Николаевна не успела. Наступил понедельник и, дав депрессии отставку, Галя пошла на работу.

Любое движение давалось с усилием. Казалось, болит и ноет каждая косточка или мышца – кто там их разберет. Тело требовало немедленного возвращения в лежачее положение. Собравшись духом, Галя осадила его и начала собираться.

Ей оставалось надеть лишь пальто. Она посмотрела на него со странной досадой и, будто наказывая, сняла с вешалки старую курточку-полуперденчик.

На самом деле пальто ей было не нужно. К куртке она давно привыкла, и вокруг ее воротника красиво обвивался шарф, который Галя никак не могла правильно и удобно пристроить под пальто. Шарф то топорщился, то разматывался на ветру.

Еще одним существенным недостатком пальто оказались его жесткие петельки, постоянно перетирающие нитяные ножки пуговиц, как назло обрывавшиеся в публичных пространствах, отчего Галя выглядела еще неопрятнее, чем в заношенной курточке. Что касается пластмассовой… едва ли могло быть что-то более нелепое, чем немолодая женщина с огромной переливающейся пуговицей на животе.

Поскольку сил включить стиральную машинку в выходные не было, пришлось надеть свитер с пятном, на что ей было абсолютно плевать. Подчиненные, конечно, заметили ее состояние, но невозмутимо подходили то уточнить задание, то спросить, не нужно ли ей чаю, или посоветоваться. А когда Галину Николаевну вызвали наверх на совещание, девочки окружили ее, чтобы накинуть на плечи роскошный палантин главной модницы, за красотой которого пятно исчезло.

Прошел понедельник, затем вторник… Жизнь вошла в привычную колею и покатилась по ней к весне. К поре, когда таяние снега, вышедшее из спячки солнце и надежда снять с себя ворох теплой одежды дарят предчувствие радости. Оставалось лишь привести в порядок голову, но как ни старалась Галя, примириться с действительностью ей удавалось. Ей становилось дурно от мысли, что ее жизнь можно принять за норму.

Это случилось апрельским утром. Ожидая, что вот-вот начнутся привычные переживания о нелегкой доле, Галина Николаевна будто руками отодвинула жалость к себе и очень спокойно произнесла вслух: «Меня это не касается. Это их проблемы, им с ними жить, им расхлебывать». Затем она подошла к зеркалу и неуверенно прошептала ему: «Я красивая».

Сказав, удивленно прислушалась к беспокойному внутреннему миру. Мир молчал. А там, где раньше гнездилось смятение, поселились спокойствие и удивительная радость. Не поверив происходящему, Галина Николаевна повторила мантру еще и еще раз. С каждым разом все громче. Мир продолжал благодушествовать.

Невероятно, непостижимо, но жизнь продолжилась, от чего хотелось прыгать на одной ножке, делать глупости. «Например, снова надеть пальто», – подумала Галя, тут же поняв, насколько нелепо она будет выглядеть под апрельским солнцем в зимней одежде.

Зато съездить в магазин ей вполне по силам. Сказать спасибо продавщице и посмотреть, нет ли там странной рубашечки с болтающимися ленточками на лето.

Впрочем, и то и другое могло подождать, ее ждала работа, на которую нельзя опаздывать, даже имея столь уважительную причину, как возвращение покоя. В жизни все также главенствовали кактус, ипотека и несколько человек в подчинении. Пространство не изменилось и в то же время стало другим: оно расширилось, заиграло красками, стало светлее.

В этом светлом мире она неожиданно вспомнила, что на самом деле много лет назад Сергей вернул деньги. Он не ушел из кафе, как это сохранилось в ее памяти. Вернее, ушел, но через несколько минут вернулся с букетом роз, между которыми лежал конверт с полной суммой.

Около недели она привыкала к этому воспоминанию, не принимая его, но и не отвергая, пока не позвонил сын Сергея. Удивление было безграничным: Кирилл звонил впервые. Она и не подозревала, что у племянника, с которым она встречалась всего-то раз пять, есть ее номер. Видимо, у отца попросил.

Когда-то Галина Николаевна мечтала о дружбе с семьей брата, но Сергей жестко пресекал ее предложения встречаться, и она перестала навязываться. Интересно, чем она заслужила внимание племянника?

– Галя, привет тебе! Можешь помочь?