Из поколения в поколение. Как остановить негативное влияние прошлого и найти в семейной истории опору и ресурс

Исходя из гипотезы, что такие тревоги часто имеют истоки в очень ранних взаимодействиях «мать – дитя», я спросила, что мама рассказывала о своей беременности, родах и младенческом периоде моей клиентки. Внезапно задумавшись, она сказала, что не помнит ни своего детства лет до трех, ни родителей в этот период, ни каких-либо разговоров о том времени. А нашу следующую встречу она начала с новости: «Я поговорила с мамой. Представляете, оказывается, мои родители – не мои биологические родители, меня удочерили в три года… они не рассказывали мне про это, не хотели сделать мне неприятно, боялись травмировать… Но знаете, – добавила она задумчиво, – я как будто всегда об этом догадывалась, как будто многое стало яснее. Например, я никогда не могла понять, почему мой папа мог отругать и даже шлепнуть моего младшего брата [через год после удочерения мама моей клиентки забеременела ее младшим братом], а меня – никогда, как бы я ни шалила. Мне это казалось несправедливым, я даже специально пыталась вывести папу из себя – но он всегда был мягок со мной. И странное дело: в том, как он отчитывал моего младшего брата, как будто было больше близости, как будто между ними было то, чего не было между мной и родителями».

Казалось, недостающий кусочек пазла нашелся, можно успокоиться. Но оставалось еще что-то, не дававшее покоя моей клиентке. Она предприняла целое расследование в поисках своих биологических родителей. И вот что ей удалось выяснить. Ее биологическая мать забеременела в очень раннем возрасте. Возлюбленный ее тоже был несовершеннолетним (отца моей клиентке так и не удалось установить) и куда-то исчез. В положенный срок родились близнецы – моя клиентка и ее брат. А вот у их мамы возникли осложнения после родов, и она умерла. Всю эту историю рассказала моей клиентке ее тетя, старшая сестра ее биологической матери. Она же и приняла решение отказаться от девочки и оставить себе мальчика, рассудив, что двоих детей ей не вырастить. «Когда открылась дверь и на пороге я увидела мужчину, – рассказывала мне клиентка после встречи со своим биологическим братом-близнецом и тетей, – я сразу поняла, что это мой брат, и осознала, насколько мой мир был неполон, но теперь все встало на свои места. И мне понятно, почему я так обижалась на своего приемного отца, когда он ругал моего брата, а не меня: опять предпочитали не меня, опять я как будто хуже. Пазл наконец сложился».

Как это происходит? И что это за сверхчувствительность? Сразу скажу, что нет здесь ни мистики, ни экстрасенсорики. Просто представьте себе ситуацию. Ребенок лет четырех-пяти задает вопрос: «Папа, мама, как я появился?» Нормальный вопрос для этого возраста. Обычный родитель, радуясь, что малыш развивается соответственно возрасту, тут же отвечает: «Мы тебя очень хотели, и ты у нас родился». На некоторое время этой информации достаточно. Потом, конечно, будет вопрос: «А как это – родился?» Но это уже совсем другая история для другой книги. А теперь представьте, что такой вопрос слышат родители, которые решили сохранить усыновление в тайне. Он породит у них растерянность и замешательство, поскольку прозвучит как намек на тщательно скрываемое, тайну, непроговариваемое. Итак, вопрос – неловкость, в следующий раз тоже вопрос – замешательство, и в следующий раз вопрос – родитель отводит глаза. Вполне достаточный урок для ребенка, особенно маленького. «Я делаю что-то не так», – подумает он и будет избегать разговоров на эту тему. Маленькие дети и домашние собаки знают все. Они очень чувствительны к нашему настроению и состоянию (в части II мы обсудим, почему так происходит) и стремятся минимизировать дискомфорт. Но пустота в этом месте остается. Пробел в информации. Пазл без важного фрагмента.

Передача способов функционирования может осуществляться осознанно, когда родители и бабушки-дедушки рассказывают определенные истории. Однако в значительно большей степени это бессознательный процесс, как в вышеописанном примере. К осознанной (сознательной) межпоколенной передаче влияния относятся те ее виды, о которых думают и которые открыто обсуждают бабушки и дедушки, родители и дети: это семейные привычки, правила, стиль жизни. Например, в любой семье есть представления о том, что считается достойным поведением, а что недостойным, что правильно, а что нет. Как должны вести себя дети и взрослые, мужчины и женщины, молодежь и пожилые люди. Как вести хозяйство и устраивать каждодневную рутину, распределять семейный бюджет, проводить отпуск, относиться к профессии и образованию, строить сексуальные отношения, выражать свои чувства. Это далеко не полный список правил, которым мы учимся в своих родительских семьях, а затем строим по ним собственные. И здесь неважно, повторяем ли мы все эти правила в своих семьях или действуем от противного, протестуя против них: и в том, и в другом случае они влияют на нас.

О бессознательной межпоколенной передаче не говорят. Это тайна, непроговариваемое, умалчиваемое, скрываемое, иногда об этом запрещено даже думать. Все это входит в жизнь потомков, хотя об этом не думают, не «переваривают». И именно тут появляются травмы, соматические или психосоматические заболевания. Франсуаза Дольто говорила: «Все, что замалчивается в первом поколении, второе носит в своем теле»[7]. Она же отмечала, что все эти соматизации часто исчезают, когда о них размышляют, говорят, оплакивают, – если над ними работают и «перерабатывают» их.

По словам профессора Роберта Сапольски[8], сейчас ведутся исследования детей, которых вынашивали в самые тревожные периоды ковидного кризиса. Задача ученых – выяснить, как это повлияло на их развитие, вызвало ли какие-то эпигенетические изменения. Он же рассказывал, что эффект от травматических событий порой распространяется на три поколения. Сапольски отмечал, что последствия стресса могут ощущать наши потомки вплоть до внуков, поскольку у женщин после пережитого потрясения при беременности организм будет вырабатывать больше гормонов стресса, в результате чего родится ребенок с увеличенным миндалевидным телом. Так, ученые находили у внуков и даже правнуков людей, переживших Холокост, эпигенетические изменения, характерные для бывших узников концлагерей, – на уровне нейробиологии, эндокринной системы и склонности к определенным заболеваниям.

Notes