Войной опалённая память

МУЖ НЕ ПОГИБ

У каждого из нас помимо большой общей Родины есть своя маленькая. Это место, где человек родился и вырос. Маленькая родина всегда любима, всегда памятна и нужна. Забросит судьба на юг или на запад, казалось бы, райский уголок, но нет: снятся родные места, душа тоскует, сердце подсказывает и наконец, велит – там твое место, там более всего ты нужен. И чем труднее к ней вернуться, тем сильнее ее зов. А если ты обессилен, то взор твой направлен в ту сторону, к ней…

Мой муж был переброшен в глубокий тыл, в свою родную оккупированную фашистами Белоруссию в тот период, когда советские семьи подвергались самым жестоким репрессиям, а часть из них уже погибла, когда фашистская пропаганда твердила о скорой победе над Красной Армией, когда наша страна напрягала все усилия, чтобы остановить врага, а многим уже и не верилось, что перед его вероломством можно устоять.

Сталинградской битвы еще не было, но была дана серьезная пощечина Гитлеру под Москвой. Уже была сбита спесь с фашистских вояк на подступах к столице СССР, остановлены их бронированные орды у колыбели революции – Ленинграда.

Шло лето 1942 года. Полные страха и риска дни переживали оставшиеся в оккупированной зоне Селецкого сельсовета семьи партийных и советских работников. Многих жителей кровожадные палачи расстреляли или повесили. Остальных ждала такая же участь. Отдельным семьям в виде исключения пообещали выселение из родных мест, или оставили в заложниках. Но мы не теряли присутствия духа. Оставшиеся в живых встречались, делились новостями, поддерживали друг друга, передавали сообщения с фронта…

Поздним летним вечером, в дом стоявший на опушке леса пробирался человек. Он старался быть незамеченным. Огня в доме не было. В то военное время огней старались не зажигать, чтобы не привлекать внимания незваных гостей, да и керосина не было. При необходимости выручала лучина.

Дом стоял на месте. Незнакомец воодушевился. Приблизился, заглянул в окно. Трое малышей перед топившейся печкой усердно работали ложками над большой общей миской. Их старшая сестра суетилась рядом. «Ничего подозрительного, детишки живы, но хозяйки что-то не видно» – отметил про себя пришелец и стал пробираться к входным дверям.

Почти год не был он здесь. Судьба за это время не раз бросала его на край пропасти, сполна познал он прелести фашистских милостей, но все это только закалило дух, укрепило в необходимости борьбы с захватчиками.

В полутьме он нащупал ручку и открыл дверь, тихо вошел.

– Здравствуйте, детки, – произнес шепотом.

– Здравствуйте, – несмело ответили они. Крайне настороженны были дети. Много горя перенесла за последние месяцы семья бывшего председателя сельского совета. Многое довелось пережить за этот оккупационный год.

– Где же ваша мама? Вы дома одни? – спрашивает вошедший, которому не терпелось узнать, жива ли его жена.

– Пошла к соседям, – ответила Софья.

«Кто он, этот человек, друг или враг? Что ему от нас нужно?» – думали дети. Тревожные лица были обращены к незнакомцу, ходившему по неосвещенной хате. В длинном пальто, заросший, покашливает. Не знали они, что слезы радости застлали его глаза, комок подступил к горлу, мешал говорить.

– А где ваш папка? – решился он задать и этот вопрос.

– Папа погиб на фронте, – ответили малыши. Они не узнавали отца, мешала темнота. Но так было лучше, он сам не выдавал себя.

– Я позову маму, – сообразила Софья и быстро выбежала из дома. «Это же отец, он не погиб, он пришел», – думала она по пути, узнав его по каким-то приметам.

– Мам, идем домой, – позвала она, прибежав к Жуковским. По ее лицу я поняла, что она чем-то встревожена.

– Вернулся папа, – добавила она шепотом уже во дворе соседей.

Появление моего мужа теперь, когда расправа висела над нашей семьей, и мне казалось, что я отвела беду, было неожиданным и неуместным, разрушало все мои обманные для оккупантов легенды и планы. Как же так? Ведь он же убит и похоронен под Брянском, у реки Дисны. Всем об этом известно, Гуринович подтвердил, враги успокоились – таков исход им по душе. А если он вернулся, то, видно, инвалидом.

Мысли не вмещались в моей голове. Я вошла в свою хату и обессиленная села на лавку. Слезы душили меня. Слезы радости, что хозяин жив. С другой стороны безысходность положения была налицо. Мы обречены. Завтра придут и заберут всех. Так ведь и обещал начальник полиции. Такими были первые мысли.

Но он пробрался через опасности и заслоны, значит живой и может бороться. Он с этим сюда и явился. Смерть так в борьбе. Людям нужен вожак, я в этом неоднократно убеждалась. Перебьют поодиночке. Необходимо организовываться и действовать. У нас же оружие. Многое уже сделано. Мысли одна за другой неотступно следовали за ходом последних событий, подсказывали выход.

Все зависело от того, как будут спланированы первые шаги. По существу все решалось в эту ночь.

Были приняты меры предосторожности: одеялами завесили окна, коптилки не зажигали. Соня вышла на улицу наблюдать и дежурить.

Прошел лишь год, но дети не узнавали отца. Это был осунувшийся, заросший старик. Раны, контузия, слабость совершенно его изменили. Наконец и малыши поняли, что вернулся отец. Все они поочередно побывали у него на руках, ласкались, но вели себя настороженно. Троих меньших уложили в постель во второй половине дома. Предстоял тайный ответственный разговор.

– Я пришел поднимать свой народ на борьбу с врагом, говорил муж. – Хотел бы знать обстановку, какой она сложилась в последнее время. Кто нам по пути, а кто снюхался с врагом? Кто погиб? На кого, из оставшихся в живых, можно положиться?

Обстановка была сложнейшей. Враг находился со всех сторон. Помимо вступивших в полицию и открыто сотрудничавших с оккупантами, некоторые симпатизировали им и могли выдать нас в любую минуту. Но муж должен знать все.

– Дома оставаться тебе нельзя. На рассвете перейдешь в землянку в урочище «Поддера», где перед оккупацией мы кое-что припрятали. Ты эти места отлично знаешь.

«Боже мой! Кто мог подумать, что так все сложится, что наши тайники сослужат еще и такую службу», – подумала я о превратностях человеческой судьбы и начала описывать сложнейшую ситуацию.

– Из нашей деревни в полиции служит Юзик Герин, Франак Шлифтун, Виктор Курьянович – Зинин муж. Племянник Паречина – Коля Губарь, который из Клетишина, что под Пуховичами, живет здесь, и тоже в полиции. Несколько семей симпатизируют оккупантам. Сосед, который справа от нас служит у немцев по заготовкам. Который слева – работает у них кузнецом, ремонтирует оружие, шьет сбрую, подковывает лошадей полицаев и карателей. Мешаем мы ему развернуться, кивает в нашу сторону, доносы пишет, что ты не ушел с Красной Армией, а оставлен с райкомовскими работниками в лесу.

Из деревни Пересельки в полицию подался Миша Варивончик – сын Владика председателя колхоза им. Свердлова. Да и сам он прислуживает оккупантам, только еще формы не одел. И Анту Хурсевича втянули в свою черную компанию.

– Как? Неужели Владик Варивончик служит немцам? Бывший председатель колхоза и коммунист?

– Да, «бывшие» в полиции, – отвечала я с горькой иронией. – Надо было заглядывать в их черные души раньше, – хотя понимала, как это было сложно в то время и какая тяжесть у него на душе сейчас.

– И Анта там тоже? – переспросил муж. – Да! И Анта тоже.

Я понимала, чем так встревожен муж. Эти люди были активистами в период коллективизации. Жена Анты Хурсевича – учительница, братья ее – офицеры Красной Армии.

– В полиции Константин Сивец из деревни Селецк. а из других – Андрей Боровик, Дробыш, Елишевич, Тябус, Бурак, Карпович из Сыроварного и другие. Располагается полиция в здании сельсовета, а руководит этой сворой предателей – Степан Илясов. Старостой назначили Николая Марковича Писарика. Ты его знаешь. Вспомни, как давал ему документы и направлял учиться на наставника. Зверствуют, гады. Сколько уже людей погибло от их рук! Та же участь уготована и нам. Илясов неоднократно меня допрашивал, делал засады и обыски, чтобы поймать тебя, ищет оружие.

Я как могла подробно рассказала мужу о событиях, случившихся в нашем селении за время его отсутствия. О том, как на него устраивали засады полицаи, как делили имущество колхоза, как распинались отдельные подлые личности, раскрывая свои черные дела перед новой властью, чтобы урвать как можно большие куски народного добра, как ходила я хлопотать о земле, как оказались мы в положении заложников.

– И вот теперь мы служим приманкой, чтобы поймать тебя. Словом, ты пришел им прямо в руки, – с горечью в голосе произнесла я.

Он же встревожено спросил: – Так, что, никого из надежных людей не осталось?

– Наоборот, большинство наших сельчан верны советской власти и ненавидят оккупантов…

Как можно более подробно я постаралась передать мужу все подробности контактов с надежными людьми, рассказала о том, что заходил секретарь райкома Владимир Заяц, о разговоре с ним, о приписниках из числа красноармейцев окруженцев…

– А как поживает семья Николая и Стефаниды Далидовичей?

– Живы – здоровы. На них можно опереться в первую очередь. Слов нет, они обрадуются твоему приходу. Мне известно, что его сыны Георгий и Евгений совместно с Александром Кульпановичем и Виктором Макеем собирают оружие, ремонтируют в мастерской Николая Игнатьевича, а за тем прячут в лесу в тайниках. Но чем больше людей будет знать о твоем возвращении, тем больше риска семье.

– Пока не связывай ни с кем, кроме Константина Варивончика и Николая Далидовича. В Блащитник пойдет Софья, а в Кошели придется идти тебе самой.

Приближалось утро, Иосифу нужно было затемно уходить в лес. Но мне не терпелось рассказать о зверствах карателей.

– Гарнизоны их расположены со всех сторон: в Гресске, Шищицах, Шацке, Буде-Гресской, Слуцке, Щитковичах. Они проводят регулярные рейды. Спасаясь от расстрела, несколько еврейских семей убежали из Шацка в нашу местность и жили в смолокурне. Однако и здесь группа карателей с овчарками обнаружила и уничтожила всех. Детишек живыми бросали в колодец, смолу и деготь. Двое подростков спрятались в лесу, затем, спасаясь, ушли в направлении Мижилица. Но там их перехватил полицай Константин Елишевич…

Вошла Софья, все время стоявшая в укрытии возле дома, чтобы не прошел, кто незваный, сказала:

– Папа, светает, надо уходить.

Они вместе ушли в близлежащий лесной массив «Поддера». Там еще до прихода оккупантов были оборудованы землянки и хранилища, где успели кое-что припрятать из колхозного добра.

Раньше я не тревожилась за мужа – это был опытнейший следопыт, страстный охотник и любитель природы. Страсть эта доходила порой до самозабвения. Действительно говорят: охота пуще неволи.

Это было рано утром зимой 1938 года. Стоял морозец. Я попросила мужа разрубить небольшой смолистый корчик для подтопки печи. Муж вышел налегке, в рубашке и сапогах на босую ногу.

– Что же ты так, оденься, – упрекнула я его, – ведь морозец стоит славный.

– Я мигом, – отвечает.

Работы было действительно на несколько минут. И тут надо же было такому случиться, что его гончак Бушуй прямо за хатой прихватил свежий след мышковавшей лисицы.

Сердце моего заядлого охотника, конечно же, дрогнуло. Не переобуваясь, в легкой одежде, лишь прихватив ружье и несколько патронов, побежал он на лай своего верного лисогона.

Но лисица, – не заяц, она уходит по прямой на десятки километров, уводя за собой и собак и охотников.

Щепок нарубила я сама. Какая же из жен охотников не знает о страсти преследования, характерной для их мужей.

Хотя у охотников зачастую, как в пословице: «дым густой, а

обед пустой», но на сей раз ему повезло. Вернулся лишь к обеду, но такой красивой красной лисицы я раньше не видела. – Ноги то отморожены, – беспокоилась я.

Н. И. Далидович

– Ничего подобного. В сапогах заячьи стельки, я был все время в движении, – успокоил охотник.

И действительно, тогда все обошлось благополучно. Сейчас же он уходил в лес контуженный, не оправившийся от ран и заметно ослабленный.

Утром София направилась в Блащитник к Николаю Далидовичу с сообщением о прибытии отца и просьбой о срочной встрече. До Блащитника было три километра и я, не дождавшись результатов, в Кошели не пошла.

С. И. Далидович

Надо ли говорить, как Николай с женой обрадовались этой вести…

Это была надежная советская семья. Еще до войны, будучи председателем колхоза имени Свердлова, Иосиф пригласил Николая к себе кузнецом-механиком из другого района.

Золотые руки были у этого человека. Оборудованная им полуподземная из бетонных блоков кузница стала настоящей мастерской. Все собиралось его кропотливым трудом. А какой порядок был у него. Как ценил он и оберегал свои инструменты, приобщая к делу сыновей – подростков.

Большую помощь оказывал он руководителям колхозного движения в период коллективизации. Техники в колхозах было мало. Плуги, бороны, лопаты, мотыги и все, что можно сделать из металла, делалась его руками. Дает осечку ружье – бегут охотники к Николаю. Заменит пружину – бьет безотказно.

Вот и в условиях подпольно-партизанской работы золотые руки мастера-кузнеца не будут лишними, поскольку патриотам понадобится оружие, а многие из собранных в местах сражений винтовки и автоматы имеют повреждения и требуют ремонта. Вот здесь без мастера-оружейника не обойтись. Именно об этой роли Николая Далидовича и хотел поговорить с ним И. И. Коско. Были и другие предпосылки для этой встречи: Николай Далидович, Николай Корзун, Виктор Варивончик, Макей и другие прошли боевую подготовку, будучи призванными в Красную Армию в период освобождения Западной Белоруссии и в финскую компанию. Это были обстрелянные, опытные воины, как оказалось, на время сменившие оружие на мирный труд.

Вскоре Николай Далидович пришел в наш дом. С собой принес секач и лопату, что было очень кстати, поскольку ко мне зашла соседка, имевшая длинный язык. Все выглядело так, как будто кузнец выполнил и доставил мой заказ. После ухода соседки дочь отвела Николая на встречу с Иосифом в лесную землянку. Тревожной и радостной была эта встреча…

ВРЕМЯ ДЕЙСТВОВАТЬ

– Да, браток, сложное время мы переживаем. Зверствуют фашисты, истребляют хороших и честных людей. Насаждают предателей и подхалимов. Кто бы думал, что мне надо будет опасаться Есипа или Антося. Первый – осведомитель у карателей, а второй – уполномоченный по заготовкам. Брат жены Есипа – комендантом у немцев. Следят за каждый шагом, каждым словом, – говорил Далидович.

– Здесь, ведь, благодаря Гуриновичу, все в подробностях знают о твоей гибели. Сам скрывается, говорят в Токовище, на родину подался, где меньше знают, что коммунист и советский руководитель. Это недалеко от Слуцка. При необходимости можно будет вызвать сюда… Но это потом, сейчас же расскажи, как все с тобой было на самом деле.

– Ранение и контузия были очень тяжелыми. Санитары подбирали раненых и убитых. Смотрели в одежде документы. Со мной был партбилет, трудовая книжка и печать сельсовета. Я еще подавал признаки жизни. Пришел я в себя в военном госпитале в городе Энгельсе, это по ту сторону Волги, лежал и лечился там семь месяцев. О том, как возвращался, расскажу в другой раз, – прервал тяжелые для себя воспоминания Иосиф.

Николай перевел разговор на другую тему.

– Врага люди ненавидят. У многих есть запрятанное оружие. Надо поднимать народ. За тобой пойдут. Оружия в лесах оставлено много, правда, оно разукомплектовано. Но ты же знаешь, что для меня это не проблема. Собирают мои Жора с Женей. Помогают Апанасовы хлопцы, Шура и Тоник, а также Витя Макеев. Конечно, дело это очень опасное, приказ каратели развесили везде о расстреле за хранение оружия. Все мы делаем абсолютно скрытно. Я сделал хлопцам несколько багров и две «кошки». В реке Осиновка они выудили пять винтовок и два автомата. Там уйма оружия. Полицаи из Зорьки и Ветеревич едва не застали их за этим занятием. Но хлопцы ушлые, сделали вид, что вылавливают плавающие в реке бревна. Правда, Илясов – главарь полиции – заподозрил что-то. Заходит часто в кузницу, а однажды даже раскаленным прутом из горна поводил перед носом.

Смотри, мол, за оружие очень жаркую баньку устроим. Видно прослышал, подлец, что хлопцы за гумном испробовали работу автомата и винтовок после ремонта и смазки.

– Скажи, Николай, мост через реку Осиновку целый и невредимый? Да, стоит. А что?

– Надо его уничтожить. Ведь ты же сам говоришь, что полицаи из Зорьки и Ветеревич заглядывают в наши места. Ольга рассказывала, как каратели из Шацка погубили в смолокурне еврейские семьи. Надо обезопасить подход с той стороны. Сжечь мост.

– Мы это устроим, – четко ответил Николай.

– Важно связаться с надежными людьми из Селецка, – продолжал Иосиф Иосифович. – Там центр, полиция располагается в здании сельсовета. Ею руководит опытный военный, к сожалению предавшийся фашистам, Степан Илясов. Надо обыграть фашиста. Вы говорите, что многие активисты и красноармейцы-приписники прячутся и ждут удобного случая, чтобы взяться за оружие. Это время как раз и настало. Жаль, нет в живых сыновей Исака Курьяновича. Этих можно было сразу в бой. – Кстати, живы ли Яковицкие?

– Живы, но их разыскивает полиция. Жену Владимира Яковицкого схватили, погнали в Германию. Троих малышей Владимир вывез к родственникам и сам тоже скрывается, – разъяснил Николай и твердо добавил, – через несколько дней Яковицкие будут у тебя.

– Прошу, Николай Игнатьевич, надо опередить предателей, доставь ко мне Яковицких. Рассказывала мне Ольга с дочкой, как этот Илясов зверствовал и собственноручно пытал красноармейцев, жестоко расправился с ними. Знают его кровавый почерк люди. Обыграть фашиста срочнейшим образом.

Николай Игнатьевич понял всю остроту сложившийся обстоятельств, тепло попрощался и ушел устанавливать связи, искать и выводить на бывшего председателя нужных и надежных людей…

Эта ночь все перевернула во мне. Я принесла продукты и присутствовала при разговоре мужа с Николаем Далидовичем.

Ночью хозяина накормить я не смогла. Разговор был, прежде всего, об опасности и окружающей обстановке. Сейчас я знала, как он выжил. Тысячи километров преодолел, чтобы попасть сюда.

Где эта Волга, Саратов и Энгельс? А он здесь. Догадывалась о его пути, полном риска и самопожертвования. Но особенно чувствовался его укор, что люди гибнут, но не дают сдачи фашистам. Имея оружие, сидят в подвалах, погребах и ямах – скрываются. Гибнут кадровые военные, активисты, коммунисты и комсомольцы. За что? Собраться в крепкий кулак и дать отпор кровавым захватчикам.

Казалось, этот упрек адресовался мне и моим детям, которых он пришел выручать и защищать в глубоком тылу. Можно было понимать, что творилось у него на душе. Сердце его пылало и куда-то рвалось. Своего мужа я понимала с полуслова. Взгляды наши совпадали во всем. Это был сформировавшийся коммунист. Рядом с ним, в душе, я была такой же. Я любила своего мужа – стойкого борца и патриота. Не помнил он, что через пару дней ему исполнится сорок лет…

Пододвинула продукты, заставила есть, но он не прикоснулся. Ему нужны были действия – немедленные.

Знали мы с дочерью, что надо делать в первую очередь. Я сказала мужу, что отлучусь к детям, будем скоро здесь. Соне сказала, чтобы шла в «Остров» и принесла оружие. Сама ушла к муравейнику. Там было его ружье, патронташ и боеприпасы.

…За истекший год крупные коричневые муравьи подняли свой большой холм еще на полметра. Несмотря на людские беды, жизнь здесь шла своим чередом. Одни таскали лесные иголки, листья, кору, строили свои комнаты, лабиринты и залы. Другие тащили провизию: козявок, мошек, растительную пищу, а если груз был непосильным – бросались на помощь друг другу.

Муравьи дружно встали на защиту своего дома. Засуетились, забегали. Какая сплоченность. Вот бы так и нам, людям. Страшно и жалко этих тружеников, но я взяла длинную палку и разгребла муравейник. Показалось ружье в чехле, патронташ, банки и коробки с порохом и боеприпасами. Спасибо вам, наши спутники, за помощь и защиту.

Муравейнику придала прежний вид, обсыпала, заострила. Пусть простят меня эти насекомые – защитники своего дома, леса и нашего здоровья. У вас много чему можно поучиться. Простите мое вторжение в ваш дом, оно было вынужденным и необходимым.

…«Остров», где были красноармейцы-окруженцы и их тайник, находился недалеко, в километре за домом Анны Давыдовской. Рядом кустарник из ольхи, лужайка и затем он, этот небольшой кустарниковый массив. Заросли крушины, лозы, малины и крапивы. Островом он назывался потому, что кругом него был луг и пашня.

С восточной стороны острова находилась деревня Храновое, с южной – сосновый лес, за ним на поляне – деревня Замошье, а с западной – урочище Смоловое, где мы с родителями арендовали землю накануне революции.

Софья не появлялась, возможно, не могла найти тайник с оружием. А он был рядом с большой дуплистой осиной, которая возвышалась по-прежнему из кустарника. Ружья и боеприпасы я положила недалеко от землянки под лапки густой елочки и пошла на помощь Софии.