Изгнание в рай

Потому я неохотно произнесла:

– Пока ничего она мне не сделала. Просто возле дома околачивалась. Думаешь, приятно?

– Слава богу, – облегченно выдохнул Макс. И с жаром продолжил: – Ну, и потерпи пару дней. Ей надоест. Или, если еще раз увидишь, полицию вызови. Жалобу напиши, что она тебя преследует.

– Слушай, аты сам никак со своей женой разобраться не можешь? – возмущенно произнесла я.

И тут он наконец взорвался:

– Она ушла от меня! И деньги мои украла.

– Ничего себе! – ахнула я. – Как?

– Мобильный банк мой взломала, – буркнул он.

– Что? – пробормотала я. – Твоя клуша-женавзломала мобильный банк?! Она такое умеет?!

– Ну, может, пароль подсмотрела. А код подтверждения сосканировать – это вообще баловство.

– Ничего себе баловство! – ледяным тоном молвила я.

Возможно, тут и лежит разгадка всех моих несчастий?!

Коли его кикимора разбирается в компьютерах – управлять «умным домом» она сможет без труда. И спалить пирог – месть, кстати, очень женская.

Но как она получила доступ ко всей электронной начинке?! Неужели настолько умелая хакерша?

Впрочем, чего гадать?

– Все, Максим, – твердо молвила я. – Мне такой отдых на пороховой бочке не нужен. Я куплю билеты на завтрашний рейс. Встреть нас, будь добр.

– Ну, если ты так хочешь… – окончательно растерялся он. И совсем тихо добавил: – Только вам с Маришкой придется пока у меня пожить. Ну, или в гостинице.

– Это еще почему?!

– Да Лариса… она ключи от твоей квартиры нашла. В моем портфеле.

Вновь замолчал.

– И что?!

– Что, что… Разнесла там все у вас. Но ты не волнуйся. Мебель новую я уже заказал, сейчас рабочих ищу, чтобы ремонт сделали. Все затраты тебе компенсирую. И новую технику куплю.

– Ты шутишь!

– Нет, Юна. К сожалению, нет.

Я закрыла глаза. Свою миленькую квартиру, любимую, выхоленную, выстроенную под себя норку я еще успею оплакать. Потом. Вопрос другой: что мне делатьсейчас?

Я швырнула трубку на рычаг и горько усмехнулась. Ничего себе отпуск! Да у меня на работе – ответственной, нервной – стрессов куда меньше, чем здесь.

Все, хватит себя жалеть. Нужно сосредоточиться, собрать раздрай в голове…

И тут раздался звонок.

Я бросилась к двери, увидела на экране домофона: сияющий Митя с букетом цветов. За его спиной – Елена. Боже мой! Они ведь пришли в гости, на мой кулинарный шедевр!

Маришка тоже услышала, кубарем скатилась со второго этажа, бросилась ко мне:

– Мам, а пирог-то готов?

Я нажала на кнопку «открыть ворота».

И, пока Митя с мамой шли по участку, сказала дочери:

– Пирог сгорел.

– Как?!

– Пока мы с тобой платье примеряли.

– Ну, мам, ты даешь! – с укором произнесла Маришка.

Однако на пороге уже явился Митя, и дочь мигом убрала с лица кислое выражение, засияла улыбкой:

– Как замечательно, что вы пришли!

А когда мальчик протянул свой букет не мне, а ей – в глазах своей дочери я увидела столько надежды и счастья, что сердце защемило.

«Бедная ты моя глупышка! – подумала я. – Сколько тебе еще разочарований во взрослой жизни предстоит».

Я-то видела, с каким нетерпением парень вертел головой по сторонам. Понятно, для чего и цветы принес – чтобэкскурсовод изо всех сил старался.

– Мариш, давай я поставлю букет, а ты пока покажи Мите дом, – предложила я.

А едва дети умчались, Елена обеспокоенно произнесла:

– Юна, что-то случилось? На вас лица нет.

Смотрела настолько сочувственно, что я едва не начала выкладывать о таинственномбарабашке, уничтожившем пирог, о кознях жены любовника.

Да, Юна, ты дошла – практически постороннему человеку готова исповедоваться.

Я вымученно улыбнулась:

– Нет, все нормально. Только пирог сгорел.

– Ну, это к счастью, – немедленно отреагировала Елена. – Тем более мы и десерт с собой принесли. На всякий случай.

Она еще раз внимательно взглянула на меня, но больше с расспросами не приставала. Мы начали болтать о пустяках и накрывать на стол. Я с трудом притворялась счастливой и беспечной. Впрочем, мне показалось, Елену сегодня тоже что-то гнетет. Глаза грустные, руки подрагивают. Едва тарелку тончайшего фарфора не разбила – успела поймать у самого пола.

– Вы чем-то расстроены? – не удержалась я.

– Нет, все хорошо, – поспешно – слишком поспешно – отозвалась она.

– Ну, тогда пойдемте ужинать, – пожала плечами я.

Мы с трудом дозвались детей и сели за стол.

Во время еды болтал один Митя. Перечислял одну за одной опции «умного дома» и сердился на Елену:

– Мам, чего ты не ахаешь?

– А чего мне ахать? Подумаешь, постель сама застилается. Я про все это читала.

– Но! – вскинул правую руку Митя. – Я и тайну надписи в гараже раскрыл!

– Какой надписи? – немедленно вскинулась Маришка.

Парень осекся, зажал ладонью рот.

Я бросилась спасать положение:

– Митя рассказывал, когда ты вчера на спортплощадке была. Кто-то на окне гаража написал… э… название группы…

– «Spice girls», – на лету подхватил мою ложь парень. И продолжил: – Мы с Маришей ходили в гараж и нашли пульт управления метеостанцией. Там действительно есть мини-клавиатура.

– И Митя написал на экране, что я очень красивая. Вот! – не удержалась дочка.

Елена улыбнулась. Дети – оба – смутились.

Я решила срочно сменить тему. Обернулась к мальчику, спросила:

– Митя, а ты узнал, кому раньше принадлежал наш дворец?

– Ну… – Глаза парня метнулись вправо, потом в потолок. – Я пытался, честно. Но в Интернете этого нет, а мама мне помочь не смогла.

Настолько горячо оправдывался, что я сразу поняла: врет. Да еще и Елена явно смутилась, смотрит в сторону.

Что все-таки такое с проклятым домом?

– Маришка, – обратилась я к дочери. – Вы с Митей не хотите в бассейн сходить?

– А можно? – удивилась она. – Ты сама говорила: только под твоим чутким контролем. И вообще детям после захода солнца купаться нельзя.

– Ничего, тебя Митя проконтролирует. И воду погорячее сделайте, – отмахнулась я. – Полотенца подогрейте. Там все просто. Митя, разберешься?

– Да! – заверил парень.

– Точно? – строго взглянула на него Елена.

– Мам, ну, конечно. Я все проверю, – затараторил он.

– Смотри. Под твою ответственность. – Женщина взглянула на него почти с угрозой. – И в воду заходи первым.

Дети умчались.

А я внимательно взглянула на Елену:

– Почему вы не хотели пускать их в бассейн?

– Ну… вечер уже. Прохладно, – смутилась она.

– А по-моему, очень жарко, – парировала я. И слегка повысила голос: – Что вы от меня скрываете?

Елена вздохнула:

– Да грустные у нас новости. Мы узнали, кому раньше принадлежал дом, и вам это совсем не понравится. Его строил – для себя и для своей семьи – Михаил Томский. Слышали о таком?

Я слегка растерялась:

– Тот самый? Который… лучший программист России?

– Да. Именно тот.

– Ну, тогда понятно, почему здесь все настолько электронное, – улыбнулась я. Впрочем, немедленно снова нахмурилась: – Но подождите… мне говорили, хозяин дома в тюрьме. А за что программиста сажать в тюрьму?

– Юна, вы правда не знаете? – удивленно взглянула Елена.

– Понятия не имею.

– Михаил Томский был женат. У него росла дочь… – начала моя собеседница. Сдала паузу. Видно было, насколько ей не хочется продолжать.

Я терпеливо ждала.

– Дочка – ровесница вашей Маришки. И похожа, кстати, на нее: светленькая, зеленоглазая, озорная. Томский девочку очень любил, во всех интервью обязательно говорил, что она – свет его жизни.

Я сразу вспомнила с любовью обставленную детскую комнату. И «пещеру принцессы», полную платьев.

– Неужели вы газет не читаете, телевизор не смотрите? – недоверчиво взглянула на меня Елена. И сама себе ответила: – Хотя да, тему тогда очень быстро замяли. Я еще подумала: кто-то очень не заинтересован, чтобы о преступлении Томского все СМИ трубили.

– Лена, ну не томите вы, – поторопила я. – Что он сделал?

Та глубоко вздохнула. И решительно выпалила:

– Томский мечтал здесь жить с дочкой и с любимой женой. Но за месяц до переезда онубил свою девочку. Выстрелил из своего охотничьего ружья прямо ей в сердце.

– Зачем? – Вопрос получился глупым, но мне было все равно.

– Говорили, сошел с ума.

– Где он сейчас?

– Арестован. В психушке. Или в тюрьме.

Елена взглянула на меня виновато:

– А егодом с тех пор словно взбесился. Мстит каждому, кто переступает его порог.

Двадцатью годами ранее

Сева Акимов подозревал: его усыновили. Или матушка налево сходила, хотя и не признается даже под пытками. Но как иначе объяснить, почему он совсем не такой, как они?

Родители у него, оба, будто с портретов, что висят в школьных классах. Папаша – вылитый Добролюбов. Маман – дама с собачкой. Возвышенные, беспомощные. И честные до зубной боли. Даже при социализме белыми воронами были. А едва в девяностых дело двинулось к капитализму, родичи скисли полностью. Мало, что крутиться не умели, даже то, что по закону положено, не брали. Талоны отоваривали через раз: в очередях им стоять, видите ли, некогда. А сигареты с водкой вовсе не нужны. (О том, чтобы перепродать, и помыслить не могли.)

Оба работали в школе, получали копейки и каждый вечер тоскливо говорили об одном – что страну развалили и поколение потеряли.

Сева, в то время бунтарь-подросток, пытался переделывать родичей, но быстро капитулировал. Бесполезно спорить с людьми, кто готов «лучше терпеть лишения, чем совершить бесчестный поступок».

Ладно, пусть хоть с голода помирают. Сами. А он будет жить так, чтобы к старости обязательно обрести не духовную красоту, не бесполезный багаж знаний, не снисходительное уважение потомков, а деньги. Обязательно деньги. И много.

Как добиваться заветной цели, Сева пока не знал. Способностей у него не имелось – ни к наукам, ни к спорту. Да еще глазки свиные, уши оттопыренные. Голос тихий,формулировать, как родаки умели, четко и ясно, тоже не мог.

Быть бы ему – еще со школы – изгоем, но, по счастью, обнаружил в себе Сева единственную способность. Умел он услужить лидеру стаи. Причем не банальной «шестеркой» был, не подхалимничал, не подхихикивал глупо, а быстро становился незаменимым. Свой вариант контрольной написать не успеет – а другу решит. Сам в кино на новый фильм не пойдет – нохозяину заветный билетик в зубах притащит. Все поручения выполнял безропотно, деньгами, что давали на обед, делился. Кто откажется от личного адъютанта?

Гимназия, где Сева учился, была из элитных, с углубленным изучением математики и фотографиями известных выпускников в холле. Хулиганов здесь почти не имелось. А к девятому классу даже середняков разогнали, оставили только продвинутых. Севу тоже хотели «попросить», но родители раз в жизни осмелились показать зубы. Пригрозили, что вместе с сыном уйдут – преподавать в школу по месту жительства, на окраине.

В итоге Акимовы, всем семейством, остались в престижном местечке. А вот прежнегобосса Севы, приколиста Юрца, из синекуры изгнали. Нужно было срочно искать, к кому прилепиться.

Весь сентябрь разрывался: с кем устроить симбиоз?

Толян, министерский сынок?

Гога (папа – режиссер, мама – актриса, и сам в «Ералаше» снимался)?

Но в итоге выбрал Мишку Томского.

Причем сначала сам не понимал – зачем?

«Мохнатых лап» у Томского не имелось. На вид – типичный слизень. От девчонок шарахается. Молчун. Смеется не над анекдотами, а невпопад. Однажды прямо на уроке расплакался, потому что ему в голову красивое доказательство теоремы пришло. Не отличник, даже по точным наукам. То, что ему неинтересно, принципиально не учил. Но училка по физике настаивала: Томский – гений.

«Ладно. Буду при нем нянькой. Вдруг правда прославится? И я заодно – как Арина Родионовна. Может, даже в учебники попаду», – усмехнулся про себя Сева.

Служить Томскому оказалось куда сложнее, чем исполнять капризы хулигана Юрца. У того хотя бы потребности человеческие были – пивко, видак, девчонки. А Мишане то редкая книга понадобится – без зазрения совести гонит адъютанта в библиотеку. То реактивы заставлял смешивать. А всего хуже было, когда гений в депрессию впадал: часами мог сидеть, уставившись в стенку. И попробуй в таком состоянии накорми его, заставь уроки выучить, отведи в школу! (Родителей у Томского не имелось, жил со старухой теткой, которая своегостранного племянника откровенно побаивалась и совсем не любила.)

Сева знал: Томский наблюдается у психиатра, тот выписывает ему таблетки. Но Мишка их пил через раз. Потом и вовсе к доктору ходить перестал. Тетка настаивать не стала. Врач тоже не побеспокоился, не звонил. В стране перестройка, всем все по барабану. Даже в их когда-то строгой гимназии никого не волновало, что Михаил совсем забил на «официальную» учебу, съехал на «трояки» и принципиально занимался одной лишь физикой.

Но в десятом классе учительница информатики решила отправить на районную олимпиаду по программированию именно Томского. Предмет по тем временам был совсем диковинный. У них на всю школу – элитную гимназию! – компьютер имелся единственный. Поэтому установка была просто поучаствовать.

– Чего это тебя посылают? – удивился Сева. – Ты даже в гонки играть не умеешь.

– Чтобы программу написать, компьютер вообще не нужен, – фыркнул Томский.

И неожиданно для всех привез из района первое место.

Учителя обрадовались, отправили на городскую олимпиаду – а Мишка и там победил!

Сразу поднялась суета. Старшеклассника немедленно взяли в сборную России по информатике (имелась, оказывается, в стране и такая).

Чемпионат России по программированию проходил в Санкт-Петербурге.

– Поехали со мной! – простодушно позвал друга Томский.

– На какие шиши? – вздохнул Сева.

– Мне без тебя будет плохо, – констатировал Михаил.

И отправился в Питер один.

Вернулся отощавший, простуженный, с температурой, пропахший потом и с безумными огоньками во взоре. Равнодушно вывалил из чемодана посеребренную статуэтку – гран-при. И сообщил Севе:

– Через два месяца в Кейптаун поедем. На чемпионат мира.

– Ты поедешь, – пожал плечами Акимов.

– Нет, мы оба, – с нажимом молвил одноклассник. – Я теперь звезда, я им условие поставил.

И тщетно Сева искал в его жарком гриппозном взгляде насмешку или хотя бы самолюбование.

…Именно в Кейптауне Сева впервые увидел доллары. А еще лэптоп и компьютерные игрушки с неземной красоты графикой.

Российскую делегацию букмекеры осторожно называли «темной лошадкой». Но Акимов считал: у наших гениев вообще нет никаких шансов. Хотя бы потому, что все задания – на английском, а Мишка его почти не знает. Как можно соревноваться, когда условие задачи не можешь прочесть?

И когда объявили победителя – Mikhail Tomsky, Russia, – Сева едва в обморок не грохнулся. А компьютерному гению – хоть бы хны. На сцену за призом отправился с видом наикислейшим. Интервью давал сквозь зубы – дитя, блин, холодной войны! А далее последовал потрясающий по своей безумности поступок.

Американцы сразу предложили российскому гению грант в Массачусетском технологическом. Покрывал он все: учебу, отдельную комнату в хостеле, учебники, – да еще и стипендия немалая.

Время дикое, 1996 год, в стране бывшей советской нищета, бабули у метро хлебом торгуют.

«Ох, прилепиться бы к нему в той Америке – хоть кем!» – тоскливо думал Сева. С трудом изобразил радость за друга, спросил:

– И когда ты там учиться начинаешь?

Чудила Мишка взглянул удивленно:

– Никогда. Еще чего – программированием заниматься! Я им по горло накушался, пока к этой дебильной олимпиаде готовился. Скукотень!

И тут Сева наконец понял: вожделенныйзолотой чемоданчик у него под диваном.

Правильно, Мишка, умничка! Не надо тебе никакого Массачусетского технологического. Оставайся в России. Иди без экзаменов в свой любимый МИФИ, двигай чистую науку. А я останусь с тобой рядом и буду постоянно капать тебе на мозг.

Скучно ему информатикой заниматься, видите ли. Ничего, дорогой. Придется. В программировании крутятся бешеные, абсолютно сумасшедшие деньги. И если ты в семнадцать лет – лучший в мире, сколько ж ты к тридцати годам заработаешь?!

…Но только Мишка оказался удивительно крепким орешком. Традиционные «морковки» (деньги, девочки, рестораны, машины, слава) не действовали на него абсолютно. Настоящий стал синий чулок. Вроде бы студент, а жил, как старик. Даже джинсов не носил – говорил, что ткань жесткая, жмет ему, неудобно. Носил растянутые совковые треники – иногда даже в институт в них ходил! Корпеть над формулами готов был сутками. Ел, пил, только когда давали. Амбиций – ноль (желание доказать теорему Пуанкаре не в счет).

Но Севину заботу принимал – кто откажется? Акимов бегал для друга в библиотеку и за кефиром, пылесосил его квартиру, иногда Томский ему и кое-какие расчеты поручал – несложные.

Уже на первом курсе заговорили, что талантливый физик вместо диплома будет писать кандидатскую, и Сева совсем приуныл. Дурак этот Томский! В стране столько всего интересного, нового! Тот же текстовый редактор «Лексикон» можно усовершенствовать или собственную программу придумать, покруче. Один раз продашь – сразу богач. На всю жизнь с нынешней инфляцией не хватит, но годик-другой можно почивать на лаврах спокойно.

А еще можно игрушки компьютерные изобретать. Или в Америке вон: банки грабят как-то по Интернету. А друг все долдонит: «Программирование – примитив, там развернуться вообще негде».

И нормальные аргументы – что только здесь можно кучу денег срубить – на святого человека не действуют.

Пожалуй, не получается у них симбиоза – то бишь взаимовыгодного сотрудничества. Один комменсализм[3]. Даже нет, хуже. Томский – потребитель и сволочь, всю жизнь ему испортил.

«Бросать его надо», – решил Сева. И уже начал глазами по сторонам стрелять, нового хозяина себе подыскивать.

Но однажды столкнулся во дворе с бывшей их одноклассницей, Настей.

Та – первая в школе красотка и умница – в институт поступать не стала. Севины родители с осуждением говорили (а сын не гнушался подслушивать), что нашла себе Настенька покровителя высокого полета. С «Мерседесом», охраной и связями чуть не уровня Ельцина.

Сева, в отличие от мамаши с папашей, девчонку не осуждал. Хихикнул про себя: «Тоже симбиоз».

Но, похоже, не заладилась у Насти красивая жизнь. Сева мигом углядел изрядный фингал под прелестным голубым глазиком, разбитую губу. А главное, куда подевался уверенный, насмешливый, отражение неба и моря, взгляд! Сейчас стрельнула на него глазами из-под капюшона, будто побитая синичка, заковыляла быстренько прочь.

Но Сева нагнал, взял за плечо. Да еще осмелился поерничать:

– Настюш! Ты никак на карате записалась?

И девчонка взвилась:

– Отвали от меня, урод!

– А я-то что тебе сделал? – опешил Акимов.

Но несчастную красавицу понесло:

– Да все вы козлы, предатели! Ты, что ли, свою курицу не бьешь?!

Сева не стал оправдываться. И утешать Настену тоже не начал. Процедил:

– Чушь несешь. Нормальные мужики баб не трогают. Наоборот, на руках носят, розы дарят корзинами.

– Себя в виду имеешь, свиненок? – жестко бросила девушка.

И снова Акимов решил не обижаться. Отозвался спокойно:

– Ну, я – вариант бесперспективный. А вот Мишка Томский из тебя бы принцессу сделал. Он теперь звезда, миллионер.

– Мишка? – фыркнула Настя. – Миллионер?! И давно?

– Да с тех пор, как у любого нормального человека – компьютер. А Томский в программировании гений.

– И чего он уже напрограммировал? – Девушка неприкрыто заинтересовалась.

– Ишь, какая хитрая, – улыбнулся Акимов. – Сразу готовенького тебе подавай. Фильм смотрела? Генерала сначала вырастить нужно. Пойдем, расскажу как.

По-хозяйски подхватил красавицу под руку. Привел в кафе. Взял бутылку мартини. И начал рекламную кампанию.

Что такие, как Мишка, раз в сто лет рождаются. «Но за гениальным мужчиной всегда стоит сильная женщина, хоть Сальвадора Дали возьми с его Галой, хоть Булгакова с Еленой Сергеевной. А у Томского музы нету. Потому и стимула не имеется – заниматься выгодным делом».

– Некого ему розами осыпать, вот и тратит природный ресурс не на программирование, а на дурацкую физику.

Настя быстро захмелела. Оперла голову на руку, хихикнула:

– А я думала, Томский – он вообще импотент. Ну, или педик. Вечно с ним ходите чуть не в обнимку.

До чего хотелось Севе вмазать красавице во второй глаз! Однако удержался, сказал спокойно:

– Нет, Настенька. Томский – мужчина очень даже традиционной ориентации. Но он – как спящая красавица. Прежде чем пользоваться, разбудить надо. Влюбить в себя. И тогда он для тебя горы свернет.

– Что-то как-то все слишком сложно…

– А ты попробуй! – усмехнулся Акимов. – Спутника жизни у тебя, я так понял, временно не имеется. Вот и поставь эксперимент. Спорю на стольник баксов, что через два месяца тебе Томский бриллиант подарит. Минимум в два карата.

– Ой, какой ты болтун, Сева! – фыркнула девушка. – Знаешь, сколько те два карата стоят? Да и у тебя – откуда сто долларов?

Но все-таки ударили по рукам.

Сева боялся: на следующий день Настена, после бутылки «Мартини», ничего и не вспомнит.

Но девушка оказалась ответственной. Уже в полдень Томскому позвонила. Ласково попросила прийти и помочь разобраться с бестолковым «Лексиконом».

Гений в тот момент корпел над очередной теоремой и только буркнул:

– Севку проси, мне некогда!

Но Настя проявила настойчивость. Сева, со своей стороны, тоже поучаствовал. Заставил Томского сходить в душ. Погладил ему рубашку. Даже лохмы волос кое-как подстриг. Впрочем, почти не сомневался, что гений сбежит от Настюши уже через полчаса.

Однако Мишка вернулся лишь к полуночи. И в глазах его – еще с утра скучных, вялых – огонек блестел яркий, счастливый, дьявольский.

Посмотрел на Севу глазами полного олуха:

– Представляешь? Она хочет сходить со мной в театр!!! В «Большой», на «Жизель».

– Если партер, то минимум две стипендии, – мгновенно отозвался Акимов. – За один билетик. Плюс буфет, цветы…

– И костюма у меня нет, – пробормотал Томский.

– Да у тебя ничего нет, – хмыкнул Сева. – А красивые девки все хищницы. Сначала театр. Потом шубу потребует. Дальше – особняк. Ну ее в болото!

«Сдрейфит? Сдастся?»

– Но она такая… такая… – Технарь Томский тщетно силился подобрать эпитет.

– Она – женщина для богатого, – назидательно молвил Сева. – Выкинь ее из своей гениальной башки.

– Нет, – помотал головой друг. И прищурился: – Сколько, ты говоришь, этот чайник Пажитнов получил за свой «Тетрис»?

– Да ну, о чем ты? Компьютерные игрушки – это ведь жуткий примитив! – горячо молвил Сева. – Ты создан не для них. А для чистой науки.

– Заткнись, – со счастливым лицом отозвался Томский.

…А через два месяца Настя выдала Акимову сто пятьдесят долларов.

Тот попытался вернуть ей полтинник:

– Забыла? Мы на сотню поспорили.

– Все я помню, – хихикнула девушка. – Но решила поступить математически. Бриллиант оказался втри карата, а не в два. Пять зеленых кусков стоит!

Что ж. Дурак – он и есть дурак. Почти весь свой гонорар на бабу спустил.

Впрочем, Мишкина широкая натура Севе была только на руку.

Миша Томский никогда не надеялся, что с ним будет жить женщина-совершенство.

В школе однажды попробовал объяснить про евклидово пространство самой красивой в классе девчонке.

Принцесса с колдовскими русалочьими глазами слушала внимательно. И даже похвалила Евклида за красивый афоризм: «К геометрии нет царской дороги». А к Томскому на следующий день подошли двое бугаев. Популярно объяснили ботанику, что его место – «последнее, возле параши». На память о разговоре у Миши остался глубокий шрам над бровью.

Впредь он общался лишь с теми девчонками, кто «свои парни», – в МИФИ подобных хватало.

И когда в его жизнь опять вошла красавица, очень долго ждал от нее обмана, подвоха. Что Настенька посмеется да бросит. Натравит на него очередных бугаев. Окажется глупой. Станет ему докучать. Тянуть деньги. Раздражать.

Однако лапонька оказалась не только телом прекрасной – еще и душою само совершенство. Никогда ничего не просила (бриллианты он сам дарил). Вела хозяйство, держала себя в форме. Постоянно повторяла: «Ты умный, ты скоро добьешься успехов – просто неописуемых!»

Поспорили единственный раз: когда Михаила позвали на работу в корпорацию «Microsoft», а он отказался.

– Но почему? – искренне удивилась Настенька.

– Не хочу институт бросать. У меня докторская, студенты…