Красное и белое

Сразу возле школы, мы с Котей разошлись в разные стороны: он с Люськой и Риммой пошел в нашу сторону, а я с Элей, Таней и Вадиком в противоположную. Собственно, я собирался проводить только Элю, остальная компания меня не интересовала. Вадик, естественно, громогласно чего-то рассказывал о своих похождениях этим летом. Он с родителями и сестрой ездил куда-то в южные края. То ли на Украину, то ли в Молдавию. Обе девочки слушали его раскрыв рот, причем Татьяна как-то очень талантливо оттерла Элю в сторону, я обрадовался и взял ее за руку. Мы отстали, пропустив вперед Вадика и Татьяну, которые, хоть и шли рядом, но взяться за руки не решались. Они свернули раньше нас к дому Татьяны, а я специально замедлял шаги, чтоб затянуть провожание Эли. Шли молча, я никак не мог выдавить из себя ни слова, хотя чувства переполняли, ведь уже зрела уверенность, что я ей не безразличен. Свою прошлую симпатию я уже не вспоминал, казалось, что это было далеко в детстве. Хотя если трезво поразмыслить… ну да ладно. Кончилось детство, юность на подходе.

Мы расстались в подъезде на первом этаже. Эля пошла наверх, а я остался внизу, пытаясь определить этаж, что удалось весьма приблизительно: то ли третий, то ли четвертый. Но и это уже кое-что. Домой возвращался вприпрыжку, буквально ощущая в себе нечто новое, ранее неизведанное. Дома, правда, мое радужное настроение слегка испортила старшая сестра, Сонька.

– Ты чего такой сияющий, влюбился что ли? – спросила она без обиняков.

Я с ходу не нашел, что ответить и буркнул нечто неразборчивое.

– Понятно… – медленно протянула она.

Вот вредная девица, всегда сумеет настроение испортить.

– За собой последи, – мстительно сказал я, – вот скажу матери, с кем вчера тебя видел…

Матери страшно не нравился теперешний Сонькин кавалер, и ей явно не стоило задираться на меня.

– Да чего ты взъелся, – примирительно сказала она, – я же просто так спросила. Невелика проблема, в твоем возрасте все влюбляются в одноклассниц. Расскажи хоть, она красивая? Впрочем, чего я спрашиваю… Раз влюбился, значит, красивая. Из вашего класса? Как зовут.

– Ну чего пристала… Эля – зовут…

На другой день в школе с удивлением увидел у Коти синяк под глазом.

– Это кто тебя так… – спросил я.

– Да упал неудачно, – хмуро буркнул он.

Это уж очень неудачно надо упасть, чтоб заработать такой фингал. Котя парень не слабый. Я бы даже сказал: крепкий он пацан, и с такими как я, с двумя справится. Его, разве что, Вадик одолеет.

– Наверное, прямо на чей-то кулак налетел? – ухмыльнулся я.

Котя вздохнул, но отвечать не стал. Видно подвигов не совершил во славу своей дамы. Люська выглядела как обычно, зато Римма смотрела на Котю с обожанием. Эх, если бы Эля так на меня смотрела…

Началась вторая четверть и амурные дела сами собой сдвинулись на второй план. После того как прошел двадцать второй съезд партии, где было объявлено, что через двадцать лет будет построен коммунизм, в школе все учителя, буквально на любом уроке, говорили как нам повезло. Мы с Котей тоже так считали. Учителя наши, конечно, не все увидят светлое будущее, но мы-то будем жить и работать при коммунизме. Дома отец с матерью тоже обсуждали грядущую райскую жизнь, впрочем, обсуждала только мать, а отец мычал нечто неопределенное, а потом рассказал анекдот.

Как-то встретились Ходжа Насреддин с падишахом. Встретились и поспорили на мешок золота, что Ходжа Насреддин за двадцать лет научит своего ишака говорить. Поспорили, и падишах ушел, а друзья говорят Насреддину. Что ж ты дурень наделал. Где ты через двадцать лет мешок золота найдешь? «Сами вы дурни, – отвечает Насреддин, – ишаки столько не живут!»

Суть этого анекдота до меня дошла через много лет, а тогда я его просто не понял. Поняли ли мать с сестрой, не знаю. Никто не смеялся, да и сам отец даже не улыбнулся, будто это и не анекдот вовсе… Тем не менее, некоторая эйфория в обществе ощущалась. Появился моральный кодекс строителя коммунизма, который был всеми прочитан и обсуждался не только на уроках истории, но и на классном часе и, просто, в быту. В те времена мы все были атеистами и десять заповедей Христа не знали. Поэтому моральный кодекс, который, по сути, повторял давно известную истину, принимали на ура.

Перед новым годом у нас уже образовалась компания из пяти человек, и при этом сами по себе исчезли из обихода уменьшительные имена. Это значит – Люська стала Люсей, а Римка – Риммой. Ну, Элю я и раньше Элькой не называл. Вот такая у нас компания: мы с Котей и эти три девочки. Мы встречались не часто, но вместе ходили в кино, иногда просто бродили по улицам. Люся начала проявлять благосклонность к Коте, а про Элю все знали, что она моя, хотя сам я был в этом далеко не уверен. Римма все также поглядывала на Котю, тут давно все было ясно. Если существует такое понятие, как любовный треугольник, то вот он, пожалуйста.

Мы с Котей встречались гораздо чаще, чем с компанией, это и понятно, жили в соседних подъездах и довольно много времени проводили в гостях друг у друга. У Коти, к тому же дома был телефон, и его можно было вызвать на улицу, из ближайшего телефона-автомата.

Подошел праздник нового года, а с ним и новогодние школьные вечера. Еще год назад, я к этому мероприятию был совершенно равнодушен, а теперь, сам себе удивляясь, я ждал этого вечера. Котя наверное тоже ждал, но мы с ним об этом не говорили. Впрочем, этот школьный вечер пролетел как-то незаметно, а вот последовавшее за ним провожание Эльвиры домой в меня вселило эйфорию. Мы уже уверенно, не так робко, как в прошлый раз, держались за руки, и я пытался говорить ей приятные слова. Это было, конечно, неуклюже, но я уже смог сказать ей, как она мне нравиться. В прочитанных мною книгах все происходило просто и понятно, а тут… Но все же она ответила мне что я тоже ей нравлюсь, только мы еще маленькие и нам рано об этом думать. Во как! Ну, с ней то все понятно, ей еще четырнадцать, но мне то уже пятнадцать… И потом, мы ведь можем просто встречаться и проводить друг с другом время. Таки мысли возникли у меня в голове. А о чем думала она, попробуй, догадайся. Я-то планировал позвать ее на свиданье, просто по улицам погулять, да в кино сходить. Ну что тут особенного? А вот не смог пригласить, будто черт за язык схватил и слова сказать не дает.

Я уже знал, что живет она на четвертом этаже, знал номер ее квартиры и даже номер домашнего телефона. Когда у девушки есть дома телефон, это совсем другое дело. По телефону вопросы задавать легче, чем вживую. Но я решил пригласить ее на свидание запиской. В приключенческих романах герои всегда так поступали. В кинотеатрах как раз шел французский фильм «Три мушкетера». Я в своих мечтах был, конечно, д`Артаньяном, а она госпожой Бонасье, чтоб завоевать ее сердце, крошил гвардейцев кардинала, как капусту. После чего получал заслуженную награду: поцелуй в щечку…

На другой день в школе, Котя появился без фингала и я поздравил его с успешным завершением школьного вечера. Похоже я попал в точку, поскольку вид у него был довольный и мечтательный, а Люсиль и Римма выглядели обычно…

Наступил 1962 год. Каникулы прошли быстро и незаметно. Как тут заметить? Ведь мы с Котей каждый день, как заправские лыжники бежали на заснеженное озеро, а там, по уже проторенной кем-то лыжне, наматывали километры. Вокруг был искрящийся белый снег и лыжня уходящая вдаль. Будоражила мысль, что под нами лед, а под ним толща воды. Кое-где сидели рыбаки на деревянных сундучках, опустив в лунку леску. Но нас рыбалка не привлекала, мы бежали по озеру дальше, где через пару километров начинался лес. Лыжня выводила нас на берег и дальше петляла среди елок и пихт, изредка попадались сосны великаны. Потом лыжня, описав огромный полукруг, выходила прямо к конечной остановке трамвая. Этим транспортом мы и возвращались домой.

Вернувшись домой, я читал книги и предавался мечтам. Вот я, знаменитый летчик, лихо приземляюсь на своем самолете в районе боевых действий, вокруг все горит, стучит пулемет и гремят взрывы, но я, выбравшись из самолета, бегу к горящему зданию, выношу на руках Элю, которая испугано прижимается ко мне. Я сажу ее в самолет, и мы взлетаем под грохот разрывов и свист пуль…

– Матвей, ты о чем это думаешь? – вдруг раздраженно спрашивает мать.

– Он задачку по физике в уме решает, – подсказала ей Сонька. – Может помочь?

Ага, помочь… Сонька и задачи по физике это отдельная хохма. Вон, сама уже ржет. Учится она в одиннадцатом классе, но задачи по физике не ее конек. Вот вызубрить наизусть целый параграф из учебника, она может. Этого у нее не отнимешь. Будущая артистка…

Началась третья четверть. Учителя неустанно повторяли, что год у нас очень ответственный, а в конце нас ждут выпускные экзамены. Да мы и сами понимали… Во всяком случае, вся наша компания старалась изо всех сил. Правда, нам с Котей отличниками не бывать, но на хорошистов вполне могли вытянуть.

В конце января я все же решился, написал записку и подсунул Эльвире в учебник. «Приходи сегодня в шесть часов к кинотеатру Прогресс. Матвей». Вот так, коротко и ясно я звал свою подругу на свиданье. Билеты я, разумеется, купил заранее и в назначенное время ошивался возле кинотеатра. Дома я объявил, что сегодня иду в кино и, возможно, вернусь поздно.

– Какой фильм? – поинтересовалась мать.

– Три мушкетера, – пожав плечами, ответил я.

«Только бы не спросила с кем иду, – думал я. – Врать не хотелось, правду говорить – тоже». Но мать думала совсем о другом.

– Сколько раз можно смотреть это безобразие? – сказала она.

– Какое безобразие, – удивился отец. – Подумаешь, титьки из платьев выпирают. Мода была такая… Да он сам еще недавно титьку сосал.

– Вот именно! Не дорос еще, а туда же… У вас, кобелей, с младенчества одно на уме… – вдруг разошлась мать.

Назревал семейный скандал. Отец закрылся газетой, сделав вид, что читает статью, а я ретировался с кухни, намереваясь улизнуть из дома незаметно. Никаких безобразий в этом фильме нет, наоборот, это красивый приключенческий фильм. Он не совсем по книге, но зато, какие схватки на шпагах, драки. Надеюсь, Эльвире понравится…

Мне удалось незаметно выбраться за час до назначенного времени. Эльвиру я вызвал к шести, а фильм начинался с семи. Все предусмотрено… Через полчаса я понял, что пришел слишком рано, целый час ошиваться возле кинотеатра – глупо. Отправился прямо к ее дому, но на полпути одолела мысль, а вдруг она пойдет другой дорогой? Собрался уже вернуться обратно, времени-то оставалось впритык. Еще опоздать не хватало. Тут я увидел ее, она шла этой самой дорогой и, увидев меня, заулыбалась.

Весь фильм мы сидели держась за руки, а потом, также держась за руки гуляли по улицам, но не долго. Дома ей было строго наказано: к десяти вернуться. В подъезде я робко поцеловал ее в щечку и домой летел, буквально, на крыльях. Однако, уже войдя в квартиру, постарался придать себе вид отстраненно-равнодушный.

Теперь в школе, на уроках я учебный материал слушал вполуха, и не сводил глаз с предмета моих мечтаний. Это не могло не отразиться на моей успеваемости, дождем посыпались тройки. У Эли-то оценки оставались на том же уровне, хорошо она училась и в техникум не собиралась. Родители ее преследовали другие цели: закончить среднюю школу, потом в институт. Сама она себе профессию пока не выбрала, но ведь до окончания средней школы еще три года, и армия ей не грозит. Обо всем этом мы с ней говорили наших свиданиях, которые я теперь назначал по телефону. Иногда она отказывалась, но чаще выходила. Наша идиллия продолжалась до середины марта, а потом…

Однажды, когда я собирался на очередное свидание, меня бесцеремонно остановила мать.

– Загулял, значит! – гневно сказала она. – На учебу тебе плевать, на поступление в техникум тоже! Ты, вообще, о чем думаешь? Жениться собрался? Тебе лет-то сколько? Забыл!

Она еще долго продолжала в том же духе, а я думал: кто же меня выдал… Сонька, что ли? Я, конечно, жениться не собирался, даже мысль такая не возникала. Какая может быть женитьба в пятнадцать лет? Просто новые, доселе неизведанные мною чувства, будоражили. В то же время у меня возникла какая-то ответственность за мои отношения с Эльвирой. Ответственность перед ней. Но с родительницей я ничего не мог поделать. Она продолжала бушевать. Отец тут не участвовал, зато мать долбила меня за двоих, настаивая на прекращении моей «преступной» связи с этой девочкой.

Вскоре я понял, что меня закладывала не Сонька, она наоборот мне сочувствовала. Зато все соседи считали своим долгом немедленно сообщать матери: где, когда и с кем меня видели. В результате этих дел, свидания наши стали реже, а потом Эля объявила мне, что наедине встречаться больше не будем, поскольку мы еще маленькие. Настроение мое сразу рухнуло в ноль, но я понимал, что с ней тоже проводили воспитательную работу и не только родители. Учителя очень отрицательно смотрели на такие романы, которые иногда приводили к последствиям… Но я-то об этом совершенно не думал. Впрочем, кто об этом заранее думает? Все происходит спонтанно. Короче, в середине апреля мой роман продолжался только вприглядку. Не ходили мы больше на свидания, на учебе это тоже отразилось.

Я медленно, но верно выползал из трояков, стал чаще встречаться с Котей. Грядущие выпускные экзамены внушали нам священный трепет. Котькина симпатия к Люсиль так и не переросла в роман, о чем, я думаю, ни тот ни другой не сожалели. Компанией мы иногда собирались: ходили в кино и просто гуляли по улицам, ну не все же заниматься зубрежкой.

Время шло к экзаменам, и для нас прозвенел последний звонок. Ну не только для нас. У моих родителей наступила горячая пора, ведь моя старшая сестра тоже заканчивала школу. Сонька собиралась поступать в театральный, но поскольку в нашем городе таких учебных заведений не было, – ей надо было ехать в один из столичных городов: Москва, Ленинград или другой город, где подобные институты есть. Родители на ее поступление особых надежд не питали и к осени ждали обратно, о чем отец говорил прямым текстом, а Сонька хлюпала носом. А вот на мое поступление в индустриальный техникум отец надежды возлагал, можно сказать: не сомневался. А я готовился к выпускным экзаменам, испытывая неслабый мандраж. Первые экзамены в жизни, как-никак. Сонька-то уже через это прошла, и, надо отдать ей должное старалась приободрить…

Выпускные экзамены прошли вполне успешно. Никто из учителей не старался нас топить, даже те, которых мы, мягко говоря, недолюбливали, относились к нам доброжелательно. Даже отпетых хулиганов и двоечников они старались приободрить. Ну, мы-то с Котей к ним не относились и получили свои вполне заслуженные четверки в аттестат. Хорошие аттестаты мы получили. У меня была только одна тройка по русскому, а у Коти тоже был один трояк, по какому-то другому предмету.

После экзаменов был выпускной бал. Кто-то прощался со школой навсегда, кто-то сразу унес документы в девятый класс. Мы с Котей решили поступать в техникум, как и многие ребята с нашей параллели. Большой был конкурс… Ну это потом, а пока выпускной и гуляние до утра. Я, конечно, гулял с Элей. Некоторые собирались в компании, а мы с ней уединились вдвоем. Пошли к набережной и долго смотрели на воду. Я уже не был бессловесным пнем, рассказывал ей, какую профессию хочу получить. Она тоже рассказывала мне о том, что летом поедет в Псков, ее мама оттуда родом и там живут ее бабушка с дедушкой. Ее родители давно решили, что она закончит среднюю школу, а потом институт, и другие варианты не обсуждаются.

– Это правильно, – поддержал я ее родителей, – тебе же в армию не идти…

– А я буду ждать тебя из армии, – неожиданно сказала она.

Меня несколько удивили так далеко идущие планы, но я обнял ее, и мы начали целоваться. Вот так, как будто все между нами уже решено. А может так и должно быть? Только мне до армии еще три года, да в армии два года, это если во флот не попаду…

Вернулся я домой уже на утре, мать встретила меня вполне спокойно, хотя наверняка знала, что я опять гулял с Эльвирой. Это меня удивило, но Эля на днях уезжала в Псков на все лето и о других свиданьях речи быть не могло. А мы с Котей начали готовиться к поступлению в техникум. Вступительные экзамены были в августе, а конкурс, как я уже говорил, огромный. Готовились мы, образно говоря, не щадя живота своего. В июле Сонька уехала в Ленинград, я занял ее комнату и засел за учебники. Теперь и у меня появилось свое жизненное пространство.

– Не больно радуйся, – хмыкнул отец, – к осени вернется…

– Типун тебе на болтун, – ответила мать.

Я, собственно, и не радовался. Без Соньки в доме стало как-то пусто. Не с кем словом перекинуться, пусть даже слова эти иногда язвительные… Только прогнозы отца не сбылись. Вступительные экзамены в техникум мы с Котей сдали вроде и неплохо, но не прошли по конкурсу. Эх, не бывать нам студентами, по крайней мере, еще три года. А там армия… Кстати, прогноз отца не сбылся и в отношении Соньки. Поступила она в театральный. Домой вернулась, конечно, но только за вещами. Выглядела она веселой и цветущей, ну прямо, как настоящая артистка. А вот родителей своих я понять не мог. Они были одинаково недовольны и Сонькиным поступлением и моим не поступлением… Чудеса какие-то. Мое настроение, понятно, было на нуле. Сил потрачено на учебу много, и все зря.

Но надо как-то жить дальше. Я задумался о вечернем обучении и работе на заводе, но тут отец меня сильно разочаровал. Вместо того, чтоб помочь с трудоустройством…

– Ну, кому ты там нужен, малолетка? – объявил он. – Делать ты пока ничего не умеешь, но тебе положен дополнительный отпуск, сокращенный рабочий день, ограничение по трудоемкости, за тобой должен присматривать наставник. Зачем начальству такое «счастье»? Нет, Матвей. Отправляйся в девятый класс. Кстати, в вашей школе одновременно обучают профессии токаря. После окончания школы присвоят второй разряд. Конечно, придешь на завод все равно учеником, но тут уже другое дело. Через месяц сдашь на третий разряд, а дальше, как пойдет.

– После школы будешь в институт поступать, – вмешалась мать. – За три года поумнеешь, может дурь из головы выветрится. Поймешь, что сначала надо учиться, а потом за девками бегать. Никуда от тебя это «счастье» не денется…

В моем состоянии такая родительская проработка по всякому поводу и без повода сильно давила на мозги. Честно говоря, за лето я и без материного ворчания забыл свою Эльвиру. Наверное, если бы я поступил в техникум, наши отношения сложились бы иначе, но теперь… О свиданиях я больше не помышлял, растаяла любовь, как утренний туман. Наверное, мы действительно еще маленькие.

С Котей мы встретились в школе, когда принесли документы в девятый класс. Его родители даже мысли не допускали, чтоб он пошел устраиваться на завод. Только дневное среднее образование, а потом институт. Так ему было объявлено решительно и бесповоротно. Впрочем, он и сам на завод не рвался, в отличие от меня. Так что первого сентября отправились мы с ним в 9б класс, где от нашей компании остались только Римма и мы с Котей. Люсиль оказалась в параллельном классе, а Эля вообще ушла в другую школу. Для нее безмолвный и необъяснимый разрыв наших отношений, очевидно, был очень болезненным. Я это понимал, но возвращаться к прошлому не хотел. Угасли все чувства…

Коте больше не на кого было заглядываться. К Римме он привык, как к своему дружку и как девушку ее не воспринимал. Остальные девочки нашего класса тоже не стали для нас представлять особый интерес. Вадим учился в параллельном классе и теперь мы с Котей дружили вдвоем, если не считать Римму. Она хоть и была своим парнем, но все же оставалась девочкой. Тут есть свои заморочки, как ни крути. В целом, как мы вскоре убедились, девятый класс был совсем не таким, как наш прошлый, восьмой. Атмосфера была другая. Там был дружный коллектив, а здесь каждый сам по себе.

В стране тоже проходили бурные события, о которых мы узнавали через радио и телевидение. Газеты мы тоже читали, но радио и телевидение давали больше информации. После того как, Хрущев смотался в Америку и пообщался с Кеннеди, оказалось, что американцы вовсе не плохие парни. А, вот китайцы… Их Мао, мало того, что всю страну увел влево, так еще на нас стал посягать. Короче, нам показали нового врага, поскольку Америка уже вроде бы и не друг и не враг, а так. Ну а наш СССР продолжал строить коммунизм, однако… Объявили что год был нынче не урожайным и появились очереди за хлебом. Мы с Котей по вечерам как раз в этих очередях и встречались.

– Это временные трудности преодолевает страна, – говорил я ему. – Коммунизм мы все равно построим.

Котя соглашался. Взрослые меж собой вели иногда странные разговоры. Но ведь мы уже тоже почти взрослые, нам уже по шестнадцать лет, мы даже паспорта получили.

– Вчера, – сказал Котя, – слышал, как отец говорил матери. «Если поля засеять кукурузой, по «совету» нашего плешивого вождя, то откуда урожай возьмется? Не растет у нас этот продукт. Одна ботва получается».

– А ты кукурузный початок видел когда-нибудь? – спросил я.

– Нет, только по телевизору. Очень зерна крупные… В наших краях початков не бывает, Лето короткое. А может отец прав?

– Ну, не знаю, – ответил я. – Там ведь академики наверняка все продумали. Из ботвы силос получается, скотину можно кормить.

– Можно, только мясо в магазинах редко появляется…

Надо, однако, сказать, что такие «антисоветские» разговоры мы вели крайне редко. В школе были загружены разными делами. Мы уже давно выбрали комсорга класса, который организовывал нас на субботники по расчистке города от мусора, а на комсомольских собраниях расчищали от мусора наши головы. Политическая борьба вокруг, схватка двух систем: социалистической и капиталистической. Надо быть в курсе всех событий и правильно их трактовать… Сами мы никакие события не трактовали. А как трактовать, если нам их подавали уже разжеванные? Оставалось только принять их, ведь мы же дети рабочих. Я-то уж точно, а Котя… Черт его знает, у него отец инженер, да и мать – врач, тоже к рабочему классу не отнесешь. Но все равно: рабочий класс – гегемон. У нас с Котей политических разногласий не было. Мы оба верили в победу коммунизма на земле, поскольку этот строй более прогрессивный.

Мы с ним много читали, очень нравилась фантастика. Импортная фантастика попадалась редко. Романы Толстого: «Аэлита» и «Гиперболоид инженера Гарина» меня очень впечатлили. Книги Ефремова тоже воспевали коммунизм, подавали его в таком привлекательном виде, что вызывали эйфорию.

Тем не менее, некоторые фильмы вызывали чувство, связанное с ностальгией по старым временам, которые мы уже не застали. Мы же были молодые парни и влюблялись в романтические образы героинь из книг и фильмов. Наверное, в это время и началась эпоха цветного кино. Когда прошли фильмы «Семь невест для семи братьев», а вслед «Великолепная семерка», многие стали подражать американским ковбоям.

Наша учеба шла своим чередом. У нас сменились учителя предметники, историю вел директор школы. Мужик он был нормальный, и уроки свои вел интересно. Хотя мы проходили историю России средних веков, он не забывал о нашем политическом воспитании. Он восхищался научным гением нынешнего первого секретаря, Никиты Сергеевича, которого Котькин отец, как-то при мне, назвал плешивым засранцем. Наш директор свое дело знал и старался воспитать из нас настоящих строителей коммунизма. Обличая капиталистическую культуру, которая на западе творила форменные безобразия (сведения о них просачивались в СССР), он выдавал такие перлы, которые нас с Котей ставили в тупик. Однажды он объявил, что советскому человеку секс не нужен вообще. «Только суровая необходимость иметь детей, может заставить советского человека заниматься этим», – объявил он.

Не знаю, о чем думал в этот момент Котька, но я сразу понял: тут что-то не так. А хорошенько поразмыслив, решил, что в этом вопросе все не так. Надо эту муть говорить на уроках истории и обществоведения, или на комсомольских собраниях, но на самом деле соблюдать это совершенно не зачем. Да, наверное, это и невозможно. В любом случае споры с учителем по этому вопросу не предполагались. Были и другие интересные тезисы, в которые я не поверил. Например, когда речь зашла о трудах Маркса «Капитал», он объявил, что этот самый трехтомный труд – настольная книга каждого рабочего. Вот это да! Мой отец, самый настоящий рабочий и с немаленьким стажем, но чтоб «Капитал» был его настольной книгой… Если честно, у него вообще настольных книг не было.

Мы с Котей закончили девятый класс и отправились на каникулы. Для нас остались в далеком прошлом пионерские лагеря. Мы ведь уже комсомольцы, а комсомольских лагерей еще не придумали, были только комсомольские стройки, но не доросли мы до них… Вот, поэтому мы сами себя занимали отдыхом в городе. Тут у нас появились некоторые возможности. Ведь уже были паспорта, и мы могли брать лодку на прокат на лодочной станции и плавать по нашему Еленскому озеру в свое удовольствие. Недорого оно стоило, это удовольствие, карманных денег вполне хватало. Иногда мы брали с собой Римму, но чаще она отказывалась. Почему-то страшно стеснялась показываться нам в купальнике, хотя еще в прошлом году такого за ней не наблюдалось.