Ополаскиватель / 367

Корректор Наталья Карелина

Иллюстратор Всеволод Стекуольщук

Дизайнер обложки Клавдия Шильденко

© Максим Ибре, 2025

© Всеволод Стекуольщук, иллюстрации, 2025

© Клавдия Шильденко, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0067-6998-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ополаскиватель

Я не знаю Москву как свои пять пальцев, да и свои пять пальцев я не знаю достаточно хорошо, но знаю, что приблизительно в трехстах шагах от станции метро «Красные ворота» и, может быть, двух проходах через неблаговидно выглядящие арки Большого Малокозловского переулка, трех зигзагообразных поворотах на глазах у милиционеров и семнадцати заблокированных напоминаниях о том, что ты не идеален, находился знаменитый Фурманный переулок, где нечто, описываемое как современное искусство, пряталось от трех букв, наводивших страх и ужас на всех врагов государства. В этом переулке располагался клуб под названием «Поэтика» – именно там собирались самые острые московские умы и обсуждали церемонию открытия «парада суверенитетов» или, скажем, праздничные мероприятия, вызвавшие «тбилисский шок», или же то, как им всем коллективом удалось претворить в жизнь большинство своих безумных задумок в условиях существования довольно много запрещающего пальчика советской власти.

Что ж, я догадываюсь, что это вступление, которое не должно содержать отношения рассказчика к событиям, происходившим в Советском Союзе, для кого-то все равно окажется полным политизированным дерьмом. Говорили ли так в 80-х? Говорили ли «дерьмо» в 80-х? Это не важно, на самом деле. В конце концов, кто бы что и как ни говорил, мы здесь для того, чтобы повеселиться. Давайте просто повеселимся, хорошо? Это один большой вечер празднеств, написанный внутри кавычек, и он обещал каждому присутствующему немало откровений и громких высказываний, но обо всем по порядку.

Здание клуба располагалось за углом небольшого букинистического магазина. Как и все плотно утрамбованные точки Фурманного переулка, оно без видимых проблем втиснулось в актуальную на то время архитектуру модерна и пользовалось необычайной популярностью у обитателей местного художественного сквота. Поэты, писатели, музыканты, художники, фокусники и другие магистры безграничного мира искусств за пожертвование определенных сумм в ЖЭК (кто-то поувертливей ограничивался пожертвованием бутылки водки) заселяли выселенные под реконструкцию дома-квартиры и превращали их в свои мастерские, в которых каждый день устраивали сеансы просмотра видеокассет и дико похабные пьянки, а для выплеска творческих амбиций и поддержания интеллигентного дискурса приходили в «Поэтику».

В тот знойный майский вечер часть клуба почему-то говорила на языке ковбоев, подслушанном из кинофильма «Человек с бульвара Капуцинов». Данную затею, надо сказать, поддержали далеко не все, поэтому диалоги в основном брали свое начало только в туалетной комнате. Кукольный туалет «Поэтики» действительно своей замызганностью походил на салун в Санта-Каролине, и каждый, кто туда приходил, сталкивался с новым законом туалета: любой посетитель был обязан выдавить из себя полупьяную злодейскую реплику, иначе его бы оттуда не выпустили. Однако на какое-то время и об этой практике позабыли, потому что на листочке, предписывающем уважать систему слива в унитазах, вот-вот должна была появиться новая надпись. Спор наиболее упертых гостей уборной заключался в том, что нельзя забрасывать унитаз бумагой, но можно, а точнее, нельзя выбрасывать бумагу в унитаз.

– Сколько раз я говорил им, что я прав? Я работаю редактором в «Молодости», ну как я могу не знать? – возмущался человек с перекошенной шляпой-федорой на голове, зачеркивая на листке появившееся намедни замечание и попутно придумывая свой новый выпад.

– Да, но ты ведь только читаешь письма читателей, всего-то, – добавил его приятель, немного побаиваясь ответной реакции.

Однако ответа вовсе не последовало, и тогда он продолжил внимательно следить за тем, что его товарищ пишет на листке.

– Попробуй написать, что ты из «Молодости», – подключился третий, примечательный глазами, смотрящими в разные стороны, юноша из компании, и теперь все трое были увлечены идеей, как же им так раз и навсегда заткнуть анонимного оппонента с шариковой ручкой.

В это время за их спиной отворилась кабинка, и оттуда суетливо вышел худощавый человек лет тридцати с причудливой внешностью, как у Незнайки. Его темные волосы, возможно, ни разу не были причесаны в жизни, потому что карикатурно торчали в разных участках на голове, подобно антеннам с крыш. Его клетчатая рубашка была не до конца заправлена в брюки с широкими штанинами, точь-в-точь как у героя иллюстраций из книги Носова, а круглые глаза с большими веками на фоне весьма маленького носа заостряли внимание на том, каким забавным образом зрачки мотыляют по пространству. Также над губой у него можно было заметить крошечную родинку, которая придавала чертам этого лица даже больше симпатичности.

Не успел человечек как следует оглянуться, как к нему тут же подскочил не менее интересно выглядящий господин эквивалентного возраста, как будто их обоих выдернули со страниц американских комиксов. Его цвет кожи был не таким бледным, а телосложение и вовсе казалось вполне атлетичным, что говорило о том, что он уделял гораздо больше времени своему внешнему виду. Но куда лучше эти данные демонстрировало то, что на голове у парня когда-то выросла объемная и пышная афрошевелюра, и, как и любой уважающий себя обладатель подобной прически, он вставил в нее расческу оранжевого цвета и больше никогда в жизни не расставался с этим атрибутом своей внешности.

– Надо взяться за дело, – с этими словами он легонько толкнул вышедшего из кабинки, по всей видимости, товарища.

– Это звучало бы убедительнее, если бы ты не караулил меня у туалета.

Парень с родинкой ответил совершенно непринужденно и в спешке подошел к умывальнику, который, как назло, не с первого поворота ручки-бабочки одарил его горячей водой. Второй участник данной беседы, периодически любуясь собой в зеркале и не обращая внимания на возникшие перебои с водоснабжением, продолжал терроризировать своего напарника:

– Нет, тебе надо взяться за дело. Показать им! – он тряс друга. – Ты учел все ошибки с прошлого раза?

– Я постараюсь, – парнишка ненадолго перевел взгляд на своего партнера по столь увлекательному визиту в помещение туалета, словно пытаясь убедить его в чем-то.

– Постараться – забудь, этого категорически мало! – собеседник отказывался сдаваться. Он перемещался по комнате вслед за другом, перечисляя наставления: – Никаких метафор, понял? Плюс нужно обойтись без высокопарности и еще без вот этих ваших дебильных «пиитских» настроений, из-за которых с тобой перестают дружить уважаемые люди. Ибо все это – любительская дрянь, понял?

– Метафоры… – молодой человек задумался, как будто вспомнил имя своего несуществующего сына, и обреченно пояснил другу, что не планирует ничего такого: – У меня их вообще нет в тексте. По правде говоря, я забыл, что это такое.

– Вот и славненько, Зигмунд Фройнд!

Ребята уже собирались покинуть помещение туалета, и шум, доносящийся из коридора после того, как один из них приоткрыл дверцу, бесспорно, добавил этой тусклой комнатенке ощущения хода времени, но ровно в тот момент, как пространство оживилось, анонимный редактор из «Молодости» дописал свою критику на листочке и безотлагательно обратил внимание на проходивший мимо дуэт.

– А вот и нет! – мужчина в шляпе использовал ручку в качестве жезла, чтобы остановить проходящих мимо коллег. – Боюсь, джентльмены, мы не сможем вас живенько выпустить без боевой, дюже синематографичной и афористичной фразы!

– Хорошо, хорошо, – обладатель прически афро не полез за словом в карман и с ходу выдал диковинно злодейскую реплику: – Я сейчас достану губную гармошку, и я буду играть ровно четыре минуты, и когда эти четыре минуты истекут, я заполню твоими зубами свободные отверстия в ней.

Ответ настолько застал врасплох его друга, что тот не смог сдержать улыбку, но в то же время он был смущен и даже опустил голову вниз. А страж туалета с шариковой ручкой уже по-дружески обратился к злопыхателю:

– Арчи, почему ты такой злой? Мы же просто шутим!

– Прости, пожалуйста, – сердце Арчи растаяло, и он решил сменить тему: – Подождите. Вы что, все время тут торчите?

Троица переглянулась, и один из них смиренно провозгласил:

– Да.

Арчи покачал головой, и тогда они все вместе, толкаясь и мешая друг другу, вышли из зловонного места.

После того как Арчи и его напарник отыграли импровизированную сценку в уборной, они переместились в самое сердце «Поэтики» – просторный, но не как актовый, зал клуба был заполнен публикой всех мастей. Наличие окон в данном помещении не было предусмотрено, и это побуждало собравшихся гостей акцентировать внимание целиком на сцене, освещенной несколькими театральными прожекторами. Протиснувшись через толпу слушателей, которым уже не хватило мест, Арчи с товарищем продолжили обсуждать произошедшее.

– Тебе не кажется, что ты действительно переборщил в своем ответе ребятам? Просто любопытно, где заканчивается твой юмор и начинается злоба, – поинтересовался друг.

– Эти ковбойчики на троих задолжали мне сорокет рублей, – Арчи заметил, как его друг удивился, и добавил: – Я не знаю, с ними там, в «Молодости», наверное, умными словечками расплачиваются, а не деньгами.

После этого изрядно короткого диалога они обратили свои взоры на сцену. Там довольно крупный, изрядно пропотевший мужичок в комично огромном костюмчике декларировал стихи из заляпанной жиром тетрадки:

– Терпеть не могу этого чтеца, – прозвучал комментарий.

– Да, – согласился Арчи, – он похож на клоуна. Только не смешной. Кто-нибудь тут знает, кто такая «лашка», или всем наплевать?!

Арчи произнес свой риторический вопрос несколько громче, чем планировал, и несколько зрителей озабоченно уставились на него. Из-за этого его собеседник занервничал, переключил внимание в обратном направлении со сцены на толпу и, после того как пристально оглядел собравшихся гостей, выразил свое переживание:

– Мне кажется, я провалюсь с треском. Они меня не уважают.

– Да брось! – Арчи бортанул друга в плечо. – Здесь нет ни одного старика. Тебе нечего бояться!

– Я видел старика во втором ряду. И вон еще один.

Арчи начал искать взглядом пожилых людей в аудитории, на которых друг ему осторожно указывал, сверкая глазами. Увидев парочку завсегдатаев «Поэтики», стоявших во главе того самого головоломного аппарата, ответственного за расцвет подпольной культуры в 60-х годах, а также «стебавших» государственную систему в 70-х, Арчи заверил собеседника:

– Ну, это проверенные старики. Главное, минимум мыслей, переживаний: никому не хочется знать, что ты чувствуешь.

– Все творчество – это сосредоточение мыслей и переживаний. О чем ты таком говоришь?

– Я твой тренер, доверься мне! – Арчи подумал и добавил: – И вообще, скажи, ты сын Кашпировского, чтобы обладать экстрасенсорными способностями? Откуда ты знаешь, чем все закончится?

– Мама говорила мне, что он лечит людей. Он не предсказатель.

– Да, только вот и загвоздочка под номером один для тебя: твою маму он не смог вылечить, потому замолкни и делай выводы.

После этой незначительной перебранки они, правда, замолкли оба. И судя по сдержанным аплодисментам и преисполненному пафоса поклону публике в исполнении Чарли Чаплина московской поэтической сцены, его время на сцене подошло к концу и наступило время выхода следующего оратора. Но сначала на подмостках с уверенной походкой выступил Иван Тсол, тридцатишестилетний ведущий этих поэтических собраний, как всегда, в пестром малиновом пиджаке и очках teashades. Выражение лица у него, по своему обыкновению, было такое хитрое, точно он «что-то знал заранее». Так, в своей яркой и непоколебимой шоуменской манере он принялся объявлять для скучающей публики выход нового чтеца:

– Итак, сейчас на нашей сцене станет чуточку прохладнее. Уже чувствуете эту дрожь? Словно загробный мир посылает с ветром поцелуи… Ух! Все потому, что следующий автор родился одной ногой в могиле, что называется. Он так свободно рассуждает о смерти, что кажется, он ее изобрел. Стоит заметить, перед вами сейчас выступит оратор без профильного образования, но поэт из него при этом получился крайне талантливый! В качестве стиля стихосложения месью избрал верлибр, а в творчестве придерживается собственной идеологии «полусдаизма». В общем и целом он, может быть, идет к новому Достоевскому или же современному господину Хармсу, если мы, уважаемые эксперты, не позволим себе смешивать медиумы.

– Лучше к Достоевскому, – Арчи весьма внезапно вклинился в монолог.

– Просьба не перебивать из зала, – Тсол сделал вид, что не увидел, кто перебил его. Далее он подвел итог своей речи: – Дамы и господа, встречайте покорителя стихии свободного стиха… Яшу… Фамилия у меня на листочке не написана… Все равно встречайте!

Под громкие аплодисменты зала, которые были некой формальностью, Арчи похлопал Яшу по плечу и передал последние напутственные слова:

– Давай, жду от тебя человеконенависти! Без высмеивания людей даже не думай уходить со сцены!

Яша скромно поднялся на сцену, чуть опустил стойку с микрофоном для своего же удобства и, достав из кармана брюк смятый листок, исписанный стихами от и до, сразу же приступил к чтению:

По залу прокатилось несколько приглушенных хлопков. Перед глазами Яши мелькнуло много недоумевающих физиономий. Впрочем, этого они с Арчи и ждали. Поэтому он посмотрел на своего товарища, все так же стоявшего в уверенной позе, и продолжил с улыбкой:

Яша отодвинул сгиб на заметке, а затем и вовсе развернул полностью страничку с текстом, предварительно почесав затылок.

Снова раздались короткие аплодисменты вразнобой, а Яша посчитал нужным пояснить:

– Вот это конец стиха. Это был один стих.

Если учесть, что в клубе и так было душно из-за того, что вот-вот уже прямо на кончике носа виднелась летняя пора, Яша, застрявший на сцене в безоговорочном одиночестве, потихоньку начинал чувствовать себя так, словно под ногами у него запустили громадный конвектор. Тем не менее деваться ему было некуда, и он отыскал среди кучи пугающих каляк новый стих:

– Ты комик или поэт? – вдруг кто-то выкрикнул из зала.

Это было настолько неожиданно, что Яша слегка опешил. До этого он всегда дочитывал свою программу до конца и спускался вниз, не дожидаясь даже неловких аплодисментов. Но в этот раз что-то пошло не так.

Благо Арчи был в полной готовности встать на защиту своего напарника. Сперва он должен был отыскать автора язвительного комментария – им оказался их сверстник, прозвавший себя Князем Масс. Он носил фрак вырвиглазного синего цвета, дополненный страшненьким потертым цилиндром на голове. За спиной все высмеивали попытки Князя выдавать себя за потомственного графа, а в глаза все до одного ему льстили, ведь Князь был самым видным литературным критиком того времени. Исключением был Арчи, который двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю рекомендовал Князю держаться от него подальше:

– А ты у нас самый умный, получается? Держи свой поганый рот на замке, а слуховые рецепторы наготове во время публичного вещания мыслей этого золотого человека! Напоминаю, Князь, для тебя это партсъезд, и у микрофона твой Вождь!

Арчи показал пальцем на Яшу для пущей авторитарности, хотя Яша явно предпочел бы уйти со сцены и не вмешиваться в это противостояние.

– Да я лучше на чревовещателя посмотрю, чем послушаю эту бездарность! Мы не обязаны выслушивать, как он трепанирует поэзию! – парировал Князь.

– Ого, а ты не насмотрелся аттракционов, пока в «Огоньке» отогревал свою пятую точку? – Арчи продолжил наступление: – Поговаривают, ты в кукольном театре бываешь чаще, чем на работе. Почему же тебя выгнали из редакции, если ты такой умник? Поделишься с нами засекреченной информацией?

Бедняга Князь Масс был моментально повержен вербально, и это вынудило его замолчать, хотя его природная горделивость заставляла всех думать, что он не отступит и проявит себя. Но нет, Князь был отправлен в нокаут. Тогда на помощь ему пришел Петя Возомнилкин, который резко вскочил из кресла и в некоторой мере экзальтированно обратился к аудитории:

– Подождите, может, он приготовил лучшее напоследок! А мы через полгода поедем его нобелевку по литературе все вместе отмечать!

Прозвучало множество смешков, которые не столько расстроили Яшу, сколько раззадорили Арчи.

– Ты не доживешь до этого момента, если продолжишь в том же духе!

Петя Возомнилкин был обыкновенным лысеющим художником из сквота «На Сретенке», а также основателем клуба КЛОТ, что в народе расшифровывается как «Клуб оторванных творцов». Данная арт-группа, спонтанно образовавшаяся на задворках Сретенского бульвара, состояла сплошь из представителей московского акционизма и концептуализма. Даже когда они обмазывались фекалиями и совокуплялись на выставках, они называли себя профессионалами и «советским культурным классом», что, конечно, предоставляло Арчи еще большее поле для атак:

– Возомнилкин, а ты с каких пор в поэзии стал разбираться? Ты вроде бы художник, если после вас определение этого слова еще не переписали.

– А ты с каких? – Петя вспетушился: – Ты вообще обозреватель моды! Что ты знаешь об этом?

– Я знаю об этом все! Энхедуанна советовалась со мной, когда сочиняла гимны. А Гораций? Гораций до сих пор присылает мне свои сборники. А Шекспир…

В отличие от злобных насмешек, которые сопровождали первоначальный выкрик Возомнилкина, слова Арчи были встречены приветливым женским хихиканьем и неконтролируемыми покачиваниями голов у некоторых мужчин, едва сдерживающих хохот.

– Идиот! – провозгласил Возомнилкин, прежде чем принять поражение и усесться в кресло.

– Нет, Шекспир не идиот, Петрюня, – справедливо заметил Арчи.

– Кстати! – с заметным энтузиазмом поднялся коллега Петра.

Будто сработал механизм игрушки: один присел, другой встал – пост сдал, пост принял. Это к беседе примкнул Арсений Кныткин, также представитель клуба КЛОТ. Его лысая голова и впалые глаза пугали, а нежелание носить обувь где бы он ни находился говорило о своеобразном нраве.

– Не поговорим ли мы, значится, о вашем журнале, Арчи? – Арсений начал копать глубже, подразумевая, что ему удастся найти аргумент, который сразит всех наповал. – А в «Союзпечати» знают, чем вы занимаетесь, скажите-ка мне?

– В киоске-то? Я не спрашивал, если честно, но для тебя могу поинтересоваться, Сеня, – парировал Арчи в свою очередь.

– Подпольный сбор информации, тайные командировки в Париж, обход цензуры! – Кныткин воодушевленно обратился к Арчи: – Никого не напоминает, значит?

– Дорогой моему сердцу Сенека, ты, вероятно, забыл, но московский филиал «Х – Я» ничего не выпускает. В нашем офисе обитают только призраки и различные видения.

– Откуда тогда деньги, извольте поинтересоваться?

– Из французского филиала.

– Ага, попался, точно! – Князь, которого уже списали со счетов, восстановил силы и неожиданно предпринял новую попытку свергнуть Арчи: – Мало того что ты не уважаешь наше собрание, приходя в футболке…

Арчи действительно надел фиолетовую футболку на мероприятие.

– …так ты еще и признаешься в том, что у тебя есть западная кормушка. Не по-советски как-то.

– Князь, ты все это время придумывал этот глупый наезд? Половина собравшихся здесь мечтает о западной кормушке после «Сотбис». То, что вы лицемеры, – не моя проблема. И больше гласности, господа, не забываем! – на этом Арчи повернулся к Яше, который находился в полном смятении, и вежливо попросил продолжить: – Яша, у тебя есть еще стихи или мне нужно до конца вечера отбиваться?

– Ой, прости, – быстро среагировал Яша.

Перевернув листок, Яша заметил, что там был только неброский набросок стиха. Таким образом, Яше предстояло пережить второй за вечер кошмарный эпизод импровизации:

И если до этого мгновения Яше еще могло показаться, что худшее уж точно позади, то вместе с тем, как двери в конференц-зал клуба «Поэтика» непредвиденно открылись, к нему пришло осознание, что впереди его ждет утомительная работа на складе ужасов коммуникации, скажем так, вечная выгрузка ящиков с плохими новостями.

– Это не есть хорошо, – Яша отвел рот от микрофона и пробормотал эту фразу себе под нос.

Арчи сразу обратил внимание на то, что стандартное летаргическое настроение его приятеля перешло в какое-то совсем обморочное. Когда он перевел взгляд на вход, то с предвкушением обнаружил, что у клуба объявились незваные гости. Стоит отметить, это была целая банда незваных гостей: здоровые и крепкие мужчины с бритыми затылками, спрятанными под кепками, организованной толпой, насчитывающей одну футбольную команду, ввалились в тесное пространство клуба. Мощные ребята в майках и широких спортивных штанах – тридцать тонн мускул, две извилины на всех. Лица у культуристов были настолько невыразительные, что на фоне разношерстной, однако приятно выглядящей публики «Поэтики» они смотрелись как армия весьма недалеких клонированных братьев.

В зале внезапно стало так тихо, как обычно становится тихо, когда становится опасно. Самое примечательное, что Иван Тсол, который, без сомнений, должен был вмешаться и появиться на сцене, чтобы предотвратить всякий раздор, пропал, как будто что-то знал заранее. А Яша, которого прибывшие гости заприметили одним из первых в силу не слишком удачного для него стечения обстоятельств, хотел было уже спуститься, но лидер банды, сжимавший в руке какую-то тетрадь, тут же пригвоздил его к сцене своим громким приветствием:

– Здарова, вафлисты!

Остальные хулиганы принялись галдеть, точно услышали команду проявить максимальное невежество. Минуту райского блаженства гостей бесстрашно прервал Арчи. И вот тут игра на нервах по-настоящему началась.

– Мне кажется или здесь чуточку запахло Подмосковьем? – он несколько раз шмыгнул носом и продолжил: – Хм-м, пахнет пороками! Нет, это точно не наукограды! Электричка с Казанского вокзала приехала с опозданием. Должно быть что-то нравственно сомнительное. Чувствуется недовольство криминогенной обстановочкой в правоохранительных органах. Что скажете, господа?

Арчи обратился к знакомым из клуба в надежде, что они похвалят его за ерничанье, но все присутствующие были так напуганы, что предпочли отмолчаться. Что ж, не впервые за вечер Арчи в одиночку противостоял целой группе оппонентов. Он заметил, как вожак стаи атлетов озлобился, и щелкнул ему по носу повторно своими словами:

– К чему такие кислые рожи? Вы думали, вас никто не укусит в ответ здесь, да?

Тогда кучка бойцов, задержавшихся в арьергарде в дверном проходе, уже начала козырять горами мускул и разминаться, не дожидаясь, чем закончится диалог на форпосте. Яша, будучи человеком неконфликтным, ощутил себя в невероятно невыгодном положении. Он единственный стоял на сцене, пока его друг пытался вывести из духовного равновесия огромную толпу вышибал. Если бы Яша в этот момент мог просто взять и застрять где-нибудь вблизи афелия, он бы с радостью так поступил.

Главарь банды снял солнцезащитные очки и быстро убрал их в карман шароваров. Он продвинулся с краю вдоль зрительских рядов, где все намертво застыли в колоссальном напряжении, и обратился к Арчи:

– Так, Пушкин, ты это!

Арчи, услышав, что в дело очень посредственно был втянут Александр Сергеевич, тут же перебил своего визави и вновь обратился к аудитории: