Пьесы для театра

Картина первая

Хорошо обставленная комната в современной квартире. Входит Татьяна, одетая в верхнюю одежду, со скрипичным футляром и дорожной сумкой. Видно, что она с дороги. Устало раздевается, садится. Появляется Артем, мальчик лет 15.

АРТЕМ: Мамуля! Приехала!! (подбегает к ней, обнимает, целует). Как ты?

ТАНЯ: Привет, сынок. (улыбается). Все отлично, устали только очень. Практически не отдыхали. Как вы тут? Что нового?

АРТЕМ: Мам, все хорошо. Ничего нового, сдал экзамен на синий пояс. Это уже второй кю! (показывает несколько движений айки-до). Ну, это я тебе говорил по телефону. В школе все ОК, тебе привет от физички, она говорит, что мне обязательно надо в МИФИ поступать, иначе практическая физика лишится еще одного гения, а это непоправимо.

ТАНЯ: Тогда лишится гения другая область

АРТЕМ: Какая, например?

ТАНЯ: Любая. Гениальный человек гениален во всем. А проявляет он свои способности наилучшим образом в том, что делает с наибольшей любовью. Верно?

АРТЕМ: Ну да, наверное. Я, впрочем, тебе доверяю не задумываясь.

ТАНЯ: Ладно, у нас есть что-нибудь пожевать? Может, покормишь мамочку с дороги, а то во мне только самолетная курица и немыслимое количество кофе. Давай, давай, сваргань что-нибудь по-быстрому.

АРТЕМ: Мамулечка, ну сама что-нибудь, а? Мне сейчас еще на тренировку бежать. Да и к бабушке обещал в больницу заскочить, она просила ей привезти лак для волос.

ТАНЯ: Да? Ну и как там Люська себя чувствует? Скоро выпишут?

АРТЕМ: Наверное, завтра. Папа ее должен встретить.

ТАНЯ (с иронией): Отлично! Не могла еще недельку полежать? А у меня, как назло, завтра выходной. Интересно, зачем ей тогда лак для волос, если она домой собралась.

АРТЕМ: Ну ты что, не знаешь бабушку? И как она говорит? (пародируя): «Я должна идеально выглядеть даже при поездке на дачу. А вдруг машину гаишники остановят!».

ТАНЯ: Что-то быстро она на этот раз отдохнула. Я-то думала, у меня еще несколько свободных суток в запасе.

АРТЕМ: (улыбается): Ну, мам…

ТАНЯ: Да ладно, ладно. (После паузы): Без Люськи мне все-таки спокойнее.

АРТЕМ: Я знаю… Ну что? Я тогда побежал? Мамуль, ты отдыхай, ну поешь там чего-нибудь. Правда в холодильнике только остатки слипшихся макарон, которые отец попытался сварить еще неделю назад, и сыр. Зато твой любимый – камамбер!

ТАНЯ (улыбаясь): Как вы тут без меня живете, ужас! Ладно, беги! Разберемся с вашими макаронами.

Артем уходит.

Татьяна не спеша ходит по комнате, любовно дотрагивается до вещей, берет паспарту, стоящее на полочке, и некоторое время нежно разглядывает фото.

Вбегает радостный Андрей, ее муж, на ходу срывая с себя шарф.

АНДРЕЙ: Приехала, моя красавица! Ну? наконец-то! (целует, обнимает). Почему не захотела, чтоб я встретил?

ТАНЯ: Да зачем это? Тебе с работы удирать, а меня Андрошкин подвез.

АНДРЕЙ: Опять Андрошкин? Я, знаешь ли, твоему трубачу скоро голову откручу.

ТАНЯ (с улыбкой): Он не трубач, он тромбонист.

АНДРЕЙ (пытаясь подобрать рифму): Так, по-твоему, я? … э-э э… тромбонисту и не сделаю… ни… чего? Да и хрен с ним. То, что он в тебя влюблен, – это совершенно естественно.

ТАНЯ: Да не влюблен он! У него полный комплект: жена, бывшая жена и любовница. Когда тут влюбляться еще в посторонних женщин?

АНДРЕЙ (нежно, гладя ее волосы): Да? А мне кажется не влюбиться в тебя это противоестественно. Или это я противоестественен?

ТАНЯ: Конечно! Ты вообще совершенно неординарный, единственный в своем мужском роде, совершенно потрясающий человек (прижимается к нему).

АНДРЕЙ: Ладно, рассказывай. Как прошло?

ТАНЯ: Все нормально, как всегда. На одном из концертов присутствовала семья венского мэра в полном составе. Как всегда, купила всем подарки, вот отдохну, начну распаковывать, ну а себе – новый скрипичный футляр. На таможне, когда прилетели уже, все инструменты наши мужички сложили вместе и везли одной кучей на тележке, ну и мою скрипку в старом футляре тоже, а я с футляром, набитым подарками, пошла по зеленому коридору. Так меня остановили, попросили открыть и предъявить скрипку. А скрипки-то нет! Короче, таможенники решили, что я скрипку из Госколлекции в Вене на сувенирчики променяла. Когда разобрались, так смеялись все.

АНДРЕЙ: Вечно ты куда-нибудь попадаешь. Как умудряешься только, ума не приложу!

ТАНЯ: Это точно. Когда еще регистрировались на посадку в аэропорту меня регистраторша на немецком спросила: «Где предпочитаете сидеть, – у окна или у прохода?». Так я, знаешь, что ей ответила?

АНДРЕЙ (с улыбкой): И что же?

ТАНЯ: Слова на немецком egal и uberall перепутала, представляешь?. Так я, вся задумчивая такая, вместо: «мне все равно» по-немецки ей и отвечаю: «мне повсюду».

АНДРЕЙ (смеется): Молодец! Получила «места повсюду»?

ТАНЯ: Получила такой взгляд, что решила – в регистрации мне сейчас будет отказано. … Ладно, Люська завтра выписывается?

АНДРЕЙ (сразу помрачнев): Ну да, надо ее забрать.

ТАНЯ: Во сколько?

АНДРЕЙ: Днем, как всегда, часа в два.

ТАНЯ: А я думала, буду спать сутки. У меня завтра один выходной, а в четверг я опять улетаю.

АНДРЕЙ: Теперь в Цюрих?

ТАНЯ: Ну да, на три дня.

АНДРЕЙ: Ну что ж делать. Лети, моя птичка, лети. Мы уж тут как-нибудь без тебя. Привыкли уже, что нормальное состояние, это когда тебя нет дома.

ТАНЯ (шутливо-иронично): Зато при мне в семье сразу ненормальное состояние, да?

АНДРЕЙ: Конечно! При тебе и с тобой не может быть просто нормально. С тобой – по-тря-са-ю-ще!

Картина вторая

Больница. Отлично оборудованная светлая палата на одного человека с телевизором, холодильником, микроволновкой, в вазочках живые цветы. Чисто и уютно. Входит медсестра, поправляет кровать, взбивает подушки, сдувает невидимую пыль. Находит на тумбочке непринятые вовремя таблетки.

СЕСТРА (недовольно качая головой, кричит в коридор): Людмила Михайловна! Людмила Михайловна! Вы опять не выпили витамины!

ЛЮСЬКА (из-за сцены): Я знаю, милочка!

СЕСТРА: Это неправильно. Меня отругают. Завотделением каждый раз интересуется вашим состоянием. Что я буду ему говорить?

Появляется Люська, очень эффектная и ухоженная дама с манерами.

ЛЮСЬКА: Да не кричите вы так, любезная! Валите все на меня. Если Евгений Эдуардович вознамерится вас ругать, я непременно вмешаюсь.

СЕСТРА: Все равно, это непорядок. У вас курс лечения.

ЛЮСЬКА: Да плевать я хотела на ваш курс, вы же видите, что я, слава Богу, абсолютно здорова.

СЕСТРА: Не понимаю. Во-первых, абсолютно здоровых людей не бывает, а, во-вторых, даже если такое допустить, то надо принимать витамины в профилактических целях. И почему тогда в истории болезни написано, что вы здесь лежите каждые полгода?

ЛЮСЬКА: Ах, дорогая, вы ведь совсем недавно работаете. Вы просто не знаете моей ситуации. Я здесь отдыхаю.

СЕСТРА: От чего? Вы же пенсионерка!

ЛЮСЬКА (смерив ее суровым взглядом в ответ на «пенсионерку»): Не от чего, а от кого. Если бы я работала, это был бы отдых. А так я всю жизнь провела дома, посвятила себя семье, заботе о муже, воспитывала сына. Отдых для меня теперь только здесь. В больнице я чувствую себя спокойно, уверенно. Тут уже забочусь не я, а обо мне. Находиться дома для меня – это тяжкий крест. Дело в том, что я – жертва.

СЕСТРА: Жертва? Вам кто-то угрожает?

ЛЮСЬКА: Милочка, вы совершенно приземленно рассуждаете о человеческих отношениях. А ведь они не поддаются обычным линейным законам математики. Я жертва своей доброты, и еще – собственных несбывшихся надежд. Моя судьба ранит меня с каждым часом и, самое главное, я не могу ей противостоять. Вам это интересно?

СЕСТРА: Конечно! Вы расскажете?

ЛЮСЬКА: Да, собственно, и рассказывать-то, по большому счету, нечего. Моя жизнь не отличается ничем примечательным, что могло бы интересовать нынешнюю посредственную молодежь. Я не участвовала в перестрелках и финансовых махинациях, не меняла любовников… (запнувшись) … ну, во всяком случае, так часто, как могла бы, или как это принято у вас, в нынешнее время. Но это отдельная история. Вот завтра мне ехать домой, и эта мысль портит мне настроение.

СЕСТРА: Не могу поверить! Неужели, находясь в больнице, вы не мечтаете вернуться к себе?

ЛЮСЬКА: Не мечтаю! Я, напротив, мечтаю пусть даже на время вырваться из своего душного быта, или хотя бы очистить в нем воздух. Но… К сожалению, это невозможно.

Их разговор прерывает стук в дверь палаты. Заглядывает Рита.

РИТА: Людочка, к вам можно?

Входит Рита, пациент этой же больницы из соседнего отделения.

ЛЮСЬКА: Да, Рита, прошу, мы тут беседуем с персоналом по поводу неоспоримой многофункциональности их заведения.

СЕСТРА: Людмила Михайловна, я тогда попозже зайду? Или вы меня кнопкой вызова известите.

ЛЮСЬКА: Хорошо, душечка, отдохните пока. А я обязательно позову, Вы же знаете, что я совсем не выношу одиночества.

Медсестра уходит.

РИТА: Да разве вы бываете одна, Люся? Вас все время кто-то посещает, то сын, то внук приедут, вон заведующий заходит, интересуется, персонал заботится, не вылезают от вас. У нас в общей палате не дозовешься никого. Вот одна у нас, эта, рыжая с крашеными бровями, пролила на пол сладкий чай, так он когда подсох, оставил липкое пятно. Уже второй день ходим и прилипаем к полу. (Вслед ушедшей сестре, гораздо громче, чем раньше): А ведь просили протереть пол влажной тряпкой, только им все некогда!

ЛЮСЬКА (со скрытым самодовольством): Ну что вы хотите от бесплатной медицины! Это же всеобщее народное бедствие. Я, например, давно от нее отказалась. Вот здесь, да за такие деньжищи, которые платит за меня сын, тоже ничего вроде бы особенного и нет. Максимум, на что они готовы, так это поставить этот ящик (кивает в сторону телевизора) и, как это они мне сказали, выход в интернет. А зачем мне интернет, если я не умею им пользоваться, и зачем мне ящик, если мне нельзя с ним поговорить. Только если пожелать спокойной ночи Филе и Степашке.

РИТА: Вы совершенно правы, это беспредел. Такое вымогательство денег! И, действительно, за что? Но с теми условиями, в которых находимся мы, все-таки не сравнивайте. Вам повезло, что сынок так о вас заботится. Он приедет за вами?

ЛЮСЬКА: Конечно! Он очень внимательный, заботливый и любящий сын.

РИТА: Да, да, я заметила это; он очень нежно к вам относится.

ЛЮСЬКА: Ну, это неудивительно. Я всю свою молодость положила на его воспитание. Муж и ребенок – это все, на что я потратила свои лучшие годы. Когда скончался супруг, сын был уже женат, но, тем не менее, я нашла время и силы, чтобы перенести свою заботу и освободившееся время на его семью.

РИТА: Да, да, вы говорили.

ЛЮСЬКА (продолжает, не реагируя на замечание Риты): И что в результате? Я совершенно чужая в собственном доме. Я как будто никому не нужна. Я настояла на том, чтобы они жили у меня, чтобы я могла воспитывать внука, следить за хозяйством… Я даже встречала Темочку из садика, когда им было некогда!!! Впрочем, им всегда некогда, особенно ЭТОЙ. (С иронией): Вот уж поистине деловая особа. Якобы она везде востребована! Можно подумать! То у нее репетиции, то концерты, то гастроли! И ведь, поверьте мне, ну совершенно никакого таланта! Я не сомневаюсь, что она просто спит с дирижером… Ну или еще с кем-нибудь, с кем там надо спать, чтобы тебя возили с оркестром.

РИТА (понимающе кивает): Да, да, вы говорили…

ЛЮСЬКА (продолжает, не обращая внимания на собеседницу): И такое воздействие на Андрея! Он находится полностью под ее влиянием. Он считает ее гениальной, красивой, мудрой, вы представляете? А ведь она ну абсолютно серая мышка, я бы сказала гадкий утенок, так и законсервировавшийся в своем недоразвитии.

РИТА (задумчиво): Но, может быть, это любовь?

ЛЮСЬКА (возмущенно): Помилуйте! Какая еще любовь?! Что там можно любить вообще?! (мимикой и жестами изображает невестку, корчит рожу, вытягивает нос и проч.). Это же уродец, причем как физический, так и моральный! Крошка Цахес в юбке!

РИТА: Кто, простите?

ЛЮСЬКА (впервые полностью повернувшись к Рите): Как? Странно, что вы не в курсе. У Гофмана, – он к вашему сведению, написал сказку «Щелкунчик и Мышиный король», о ней-то вы слышали, я надеюсь? – есть замечательное произведение «Крошка Цахес по прозванию Циннобер». Там описывается забавная ситуация, когда все некрасивые и бесстыдные поступки этого злого уродца воспринимаются обществом с восхищением, восторгом и одобрением. Если бы не разница в сто лет, я бы безусловно считала, что автор использовал ЕЕ в качестве прототипа.

РИТА (понимающе): Ах, вот как!

ЛЮСЬКА: Это просто какое-то наваждение! Ну вот послушайте: готовить она не умеет, стирать не успевает, ребенок беспризорный и одинокий вечно скучающий по ней муж! Это, по-вашему, может быть счастливой семьей? Если бы не я, он давно бы от нее сбежал, такую жену невозможно терпеть! Единственное, что пока еще спасает их брак, это мои терпение и такт, а также ее вечное отсутствие дома. За последние полгода она провела с нами в общей сложности месяц. Месяц! Вы представляете, что это такое? И это при том, что она еще ходит на работу. На репетиции! Ну я-то догадываюсь что это за репетиции, а вот Андрей абсолютно слеп.

Рита во время ее последней реплики то понимающе кивает, то с неудовольствием покачивает головой.

ЛЮСЬКА: Вы не поверите, он верит всему, что она говорит. Он смотрит ей в рот, он приносит ей кофе, поскольку она якобы устала или не выспалась. Чтобы высыпаться надо, как мне представляется, больше спать ночами, а не шляться по концертам и не пиликать на этой своей пиликалке. (Многозначительно): Впрочем, я уверена, что она использует совсем иной инструмент для продвижения по службе.

РИТА: Я понимаю вас, как это должно быть нелегко – наблюдать все это со стороны и не иметь возможности повлиять на ситуацию. Вы не пытались говорить с сыном?

ЛЮСЬКА: Да он и слышать ничего не хочет! (Спохватившись): Впрочем, я открыто и не разговаривала с ним на эту тему. Это же его выбор и он не советовался со мной, когда принимал решение о женитьбе. Несколько раз я, правда, пыталась прозрачно намекнуть ему на то, что пора задуматься о своей жизни… Один раз я случайно долго стояла у окна и все-таки дождалась, наконец, когда она появилась на шикарной черной машине с несколькими огромными букетами цветов. Я тут же позвала сына посмотреть. Конечно, прямо я говорить ничего не стала, пусть сам делает выводы, но совершенно нейтрально заметила: «Взгляни сам хоть разок, как наше общественное достояние возвращается из-под работы».

РИТА: И что?

ЛЮСЬКА: Что «что?»? Он так на меня посмотрел, будто он – это инквизиция, а я – Галилей.

РИТА: Да, человек слышит и видит лишь то, к чему готов в данный момент. Но придет время, и слова Галилея «и, все-таки, она вертится!» станут известны всему миру.

ЛЮСЬКА (мгновенно переключаясь, поучительно): Ритуля, Галилей никогда не произносил эту фразу.

РИТА: Ну как же! Все говорят, что на суде инквизиции он покаялся, а когда пришел домой, то произнес исторические слова (с выражением): «И, все-таки, она вертится!».

ЛЮСЬКА: Боже мой, слышал бы вас сейчас мой покойный супруг! Он был очень известным и преуспевающим адвокатом, и факты, которые его клиенты пытались подтвердить словами «все говорят», «всем известно», или «у нас всегда так делают», приводили его в бешенство! Все и всегда, – это значит никто и никогда. Должен быть конкретный документ, являющийся первоисточником. Что касается Галилея, то эта фраза впервые родилась в качестве анекдота через полвека после его смерти. Всеобщее заблуждение приписало эти слова ему. А в самой фигуре Галилея, в общем-то, не было ничего героического. Он прямо соглашался с требованиями инквизиции, и даже сотрудничал с ней.

РИТА: Неужели? Впрочем, вы такая интеллектуалка, конечно, вы правы.

ЛЮСЬКА: Даже не сомневайтесь! Я прочитала столько, сколько вам и не снилось. Ах, извините! Не хочу вас обидеть, видимо, у вас просто не было времени этим заниматься, ведь вы, если не ошибаюсь, всю жизнь проработали?

РИТА: Да, портнихой. Так я и сейчас еще работаю на швейном производстве, а кроме этого, подрабатываю дома.

ЛЮСЬКА (заинтересованно): Да что вы! Как интересно! И шьете на заказ?

РИТА: Обязательно!

ЛЮСЬКА: Потрясающе! У меня дома столько материала! Бархат, парча… И, кроме того, мне многое надо перешить. Ах, Боже мой, как мне повезло! Вы непременно меня навестите теперь. Моя постоянная портниха совсем перестала видеть и теперь не берет клиентов. Уже второй год как я донашиваю одно старье! А что сейчас в магазинах? Вы видели, что сейчас продается? Ой, вы безумно меня порадовали. Теперь, конечно же, я обязательно оставлю вам свой адрес и телефон. Вы просто обязаны меня навестить!

РИТА: Но… с моими больными ногами…

ЛЮСЬКА: Никаких «но»! Вам не придется ездить. Я пришлю за вами такси. Господи, я покажу вам такие платья! (Критически оглядывая ее): у меня даже есть парочка на вас! Настоящие платья, а не этот ширпотреб! Они, хоть и не новы, но никогда не выходят из моды. Кое – что мне сшили, а кое – что муж привозил мне из командировок! (Гордо): и это в то время, когда еще никто никуда не выезжал! Да-да! Это не случайная встреча, я давно ищу портниху!

РИТА (восхищенно глядя на нее): Вы такая ухоженная, модная. Мы что-нибудь сделаем вместе. Если, конечно, на такси…

ЛЮСЬКА: Естественно! Знаю по мужу, сколько работа отнимает времени. Мой супруг вечно пропадал на ней, но зато мы никогда не нуждались!

Стук в дверь. Входит Артем.

АРТЕМ: Ба, к тебе можно? (увидев Риту): Здравствуйте!

ЛЮСЬКА: Милый мой, ну конечно! Ты привез лак? Заходи, заходи. Очень рада тебя видеть. Вы ведь уже знакомы с Ритой?

АРТЕМ: Ну конечно! И ты каждый раз меня об этом спрашиваешь.

ЛЮСЬКА: Не хочу оказаться в неловкой ситуации, если вдруг вопреки этикету забуду представить друг другу незнакомых людей.

РИТА: Я пойду?

ЛЮСЬКА: Нет, дорогая, вы нам совершенно не мешаете. Да и Темочка никогда долго не задерживается у меня. К сожалению. Хотя я понимаю: учеба, тренировки. И какой интерес ему сидеть с нами, с поколением, оборачивающимся назад? Я продвинутая женщина, и прекрасно понимаю, что, как не мечтай, а приходит время подвинуться. Где мой лак?

АРТЕМ (достает и передает ей лак для волос): Держи. Ты больше ничего не просила.

ЛЮСЬКА: Ну я же не буду тебя затруднять. Спасибо, родной. Что нового?

АРТЕМ: Мама вернулась. Говорит, отлично выступили. Привезла тебе твой любимый ликер и кофе. Завтра отметишь свою выписку. (С улыбкой): Выписку из истории болезни.

ЛЮСЬКА (обращаясь к Рите): Ну что я говорила? (Артему): Было когда-нибудь, чтобы она провалилась?

АРТЕМ (недовольно): Ба, ну они же замечательно играют!

ЛЮСЬКА: Ах, брось, ты такой же зачарованный, как и твой отец.

АРТЕМ: Ладно. Я тогда побежал?

ЛЮСЬКА: Конечно, завтра увидимся. Передай папе, чтоб не опаздывал.

АРТЕМ: Ага! Да он тебе еще десять раз позвонит. (Уходит).

РИТА (восхищенно): Какой воспитанный и приятный подросток.

ЛЮСЬКА: Я старалась дать ему хорошее воспитание. Как и сыну, впрочем. Все, что есть в них хорошего, стоило мне долгого и упорного труда.

РИТА: Так ведь и я знаю, как трудно растить детей. Тем более одной.

ЛЮСЬКА: У вас изумительная дочь! Такая набожная, вся какая-то неземная. А какая хозяйственная!!! Меня умиляет, как она ухаживает за вами. И ведь каждый день утром и вечером пытается вас порадовать.

РИТА (умиленно): Вчера паровые котлетки принесла, сегодня утром специально выжимала апельсиновый сок. Она очень добрая. И ведь я ее ни о чем не прошу. Все сама, абсолютно сама.

ЛЮСЬКА: Бывают же такие девушки!

РИТА (продолжает): Она прекрасно шьет.

ЛЮСЬКА (с интересом): Да?

РИТА (продолжает): Вяжет.

ЛЮСЬКА (восхищенно и с удивлением): Кто в наше время вяжет?!

РИТА (продолжает): И крючком, и спицами. Она, между прочим, у меня закончила экономический факультет.

ЛЮСЬКА: Так она у вас еще и образованная?

РИТА: Обязательно! Я считаю, что высшее образование просто необходимо. Не важно, работает человек по специальности, или нет, но корочка должна быть. А для женщины главное – это удачно выйти замуж. Пусть муж трудится. А она должна хранить семейный очаг.

ЛЮСЬКА: Вы правы.

РИТА: Вот поэтому я и готовила ее больше к семейной жизни, но вот не сложилось, увы.

ЛЮСЬКА: Какие ее годы! Сколько ей?

РИТА: Осенью будет сорок.

ЛЮСЬКА: Как и моему сыну сейчас. Такая нежная, тихая, скромная. Сколько раз я ее видела и всегда восхищалась ее какой-то неземной бледностью. Она к вам ни разу не приходила накрашенной. Не то, что наша фифа! Очень скромно и корректно держится с персоналом. Мне она симпатична.

РИТА (смущенно улыбаясь): Спасибо.

ЛЮСЬКА: Почему же она не выходит замуж? Она же очень приятная девушка! Неужели за ней никто не ухаживал?

РИТА: Нет, почему же… Это очень трагичная история. Она любила одного человека…

ЛЮСЬКА: Боже, как интересно! Расскажите!

РИТА: Не знаю, смогу ли я. Олечка не позволяет мне говорить об этом. Прошло больше шести лет, но она так трепетно относится к этим чувствам…

ЛЮСЬКА (беря ее за руку и заглядывая в лицо): Пожалуйста! Это так интересно!

РИТА: Ну, хорошо. Вы знаете артиста Бориса Генрихова?

ЛЮСЬКА: Бориса Генрихова?! Конечно! Я видела его в кино, кажется, «Плачущий троллейбус», он там играл главную роль и еще в сериале «Следствие ведут знатоки». Так это он? Весьма импозантный мужчина. Но… кажется, он уже умер?

РИТА: Именно. А видели вы его игру в театре?

ЛЮСЬКА: Нет, к сожалению.

РИТА: Напрасно. В театре он еще более очарователен. Так вот Олечка была влюблена в него.

ЛЮСЬКА: Что вы говорите!

РИТА: Да, да. (Воодушевляясь все больше и больше): Она ходила на все его спектакли, и, представьте себе, в результате, они познакомились. Каждый раз она дарила ему цветы, поднималась на сцену. Однажды он пригласил ее на прогон, ну это спектакль до премьеры, на который приглашают только своих. Мы пошли вместе, сидели в первом ряду. Как он на нее смотрел, вы не представляете, как он на нее смотрел. Он играл роль, а смотрел все время только на мою Олечку. Конечно, и она глаз с него не сводила. Вы верите, я даже не вникла в сюжет пьесы. Я следила только за ними. Это была любовь, такая любовь! После прогона она подошла к нему и оставила свой номер телефона. И он взял!

ЛЮСЬКА (разочарованная историей, в которую мало поверила): Взял, да?

РИТА (не замечая ее реакции): Да! Да! Взял ее телефон!

ЛЮСЬКА: И что, начал названивать?

РИТА (сокрушенно): Нет, к сожалению. Через полгода мы узнали, что он умер…

ЛЮСЬКА: Ага, умер после прогона спектакля… От любви к вашей дочери? А вы узнали только через полгода?

РИТА (не замечая сарказма): Нет, мы узнали случайно, из газет. Олечка собирала о нем все материалы, которые выходили в печати.

ЛЮСЬКА: И что?

РИТА (вытирая набежавшую слезу): Олечка так страдала! Это было немыслимо, – видеть, как она убивается. Она до сих пор не может его забыть.

ЛЮСЬКА: Генрихова?