Тень на краю мира

✬ 1. ☆

– Блуждая по сознанию сотни тысяч людей, я разрывалась меж вами утопая в боли и отчаянии, но однажды, всё закончилось. В один миг, меня оторвали от общего потока, снова погрузили во тьму и лишь тогда, я поняла… эта тьма наше спасение. Остерегись дитя моё, ключи не прячутся под крылом бессмертия – глубоко под землёй в застывшем коконе из ярких кристаллов, обжигающе красном с переливами солнечного света, подобно самому жаркому костру, склонившись над бездыханным телом, убитого главой ордена Орхап, ребёнка, нежным голосом молвила беловолосая девушка. Её мертвенно холодные руки, погрузили в рану черноволосого мальчика, сияющую часть кокона, коим они были окружены и в тот же миг, кристалл расколовшись провалился в рану возвращая "дыхание жизни" в ребёнка. Его чёрные волосы, опали в тот же миг, а распахнувшиеся глазницы, не имели глаз из-за обжигающего света. – однажды, мы станем свободны и ты обретёшь свой дом. – дева погладила ребёнка по голове и рассеялась туманной дымкой, оставляя исцеление на совести кристалла. Кокон окружали корни деревьев, грелись о жар кристалла, двигались, скользя крепкой древесиной с тихим скрипом, лес словно бы старался создать защиту из самого себя для чего-то столь хрупкого. Время от времени среди корней виднелись человеческие части тела. Не успевшее разложиться, сознанием своим уже давно перешагнуло за черту жизни. То некогда была Саяна Мор'ит, мать не пожелавшая оставлять своего сына до самого конца, её кровь густая и тягучая смазывала корни как масло старинный механизм, а ничего не видящие глаза всякий раз обращались в сторону кокона. Ворочаясь, кристалл разрастался, прорезая наростами корни, плавил дерево смягчая его, рвался наверх, подобно цветку. Его острые отростки глубоко вошли в землю, крепко фиксировали массивный ствол, раскручивали кокон подобно буру проталкивая его на поверхностью. Меж тем, спящее в коконе дитя, смиренно позволяло кристаллу внутри своего тела расти. Он проник в его кости, разошёлся по венам мелкими крошками, вскипятил имеющуюся жидкость и буквально сжёг мальчика в прах. Дыхание жизни, самая жестокая из возможных насмешек, когда кокон достиг поверхности, то, что осталось от ребёнка вырвалось, заметалось по выжженной, сгнившей земле в поисках хоть чего-то отдалённо схожего с примером для полного воссоздания. Примером стал сын одного из дровосеков, которого отец обучал своему ремеслу. То был самый обычный день, жители Мидуа ещё не успели толком оценить масштаб грядущей катастрофы, поэтому входить в Изугор они не опасались. Но когда лесоруб в компании своих коллег и своего старшего сына увидел, как к ним мчится нечто не имеющее конкретных очертаний… в тот день всё изменилось. Убегая со всех ног, в ужасе как от осознания своей вины, так и от страха, мужчина не мог выбросить из своей головы представшую перед его глазами картину. Не мог избавиться от того, с какой надеждой на помощь, кричал его сын. Нечто проникло в мальчика, переломало казалось бы каждую из имеющихся в нём костей, перемололо подобно мясорубке и вынесло полученную массу на мокрую от росы траву, принявшись лепить нечто новое. Дровосеки не видели финальную стадию этого ужасающего действа, возможно оно было и к лучшему. Безмолвное, оно бродило по лесу, с любопытством изучая всё вокруг, в смятение погружалось, когда взору жёлтых глаз предстали живые деревья, когда животный ужас испытав разбегались звери лишь почуяв его приближение. А между тем, разнёсшие весть о монстре в Изугоре дровосеки, уже собирали вокруг себя неравнодушных людей. Весть вскоре достигла и ушей Глисера Аличаза. Мужчина совместно с орденом Орхап отправился на охоту за как ему казалось, призванным из небытия Морохом. Глисер считал, что жертвой отпрыска Саяны, Морох проложил себе путь в Легарту и теперь, полный искренней благодарности ордену, он станет их покровителем, хотя на деле верным слугой. Молодой юноша с волосами цвета яркого страстного желания, особенно ярким драгоценным камнем выделялся на фоне выжженного леса. Его бледная кожа была покрыта грязью от того, что он усердно старался что-то откопать в том месте, откуда пробился на поверхность. То место, на котором некогда находился жертвенный стол и именно поэтому, ордену было легко найти мальчика. Чувство благоговения пред чем-то неизведанным, достаточно быстро сменилось на единый лишь интерес и Глисер велел своим подчинённым изучить мальчишку. Не взирая на свои надежды, мужчина не желал верить в то, что столь жалко выглядящий по сути ребёнок, является тем самым пожирателем миров. Мальчик не сопротивлялся, ему было интересно слушать человеческую речь, интересно взаимодействовать с теми, кто от него не убегал, он мог и по доброй воле пойти с людьми которые его нашли, но человеческая суть этого позволить не могла. Мальчика насильно затолкали в клетку и подвергли переправке в Иннурен, для подробного изучения. В подвале дома ордена Орхап, юное тело вскрыли, дабы Глисер мог убедиться в том, что этот мальчик походивший поведением на новорожденного действительно не принадлежал к Легарте и на радость Глисера, данное предположение подтвердилось. Ничего в юноше не было способно выдать Мороха, он был идентичен человеку, за одним исключением – мальчик оставался жив даже с раскуроченной грудной клеткой, он не кричал от боли, не плакал и не просил отпустить его. Молча наблюдая за действиями лекарей и членов ордена, юноша спокойно предоставлял возможность изучить себя, казалось его совершенно не заботило то, что с ним делают. Рождаются ли люди такими жестокими? Что способно в них переключить рубильник и отсоединить от светлого пути? Если бы Глисер знал, что своими действиями он закладывает прочную основу в найденного орденом мальчишку, то наверняка бы поступил иначе. Когда Амидара Соррел посетила Глисера с угрозами о неминуемом раскрытии его экспериментов над мальчиком перед королём, интерес ордена уже значительно поутих, а вот самого мужчины только разрастался.

– Зачем ты пришёл? – хриплый голос Глисера Аличаза разрезал ночную тишину. В покоях, находящихся в самой большой из комнат поместья принадлежавших ордену Орхап, погруженных в ночной полумрак, на слабо освещаемый светом голубой луны участок, из тьмы шагнул молодой рыжеволосый юноша. Звук ударившихся о каменный пол каблуков, пробудил в Глисере чувство, которое он много лет старался уничтожить в своём сознании – страх. Сейчас, будучи недвижимым из-за одеревеневших конечностей, он не мог позволить себе показать пасынку это ничтожное чувство, ибо знал чем всё может закончиться. Неведомая хворь поразила его, казалось бы внезапно, по крайней мере, так было для членов ордена Орхап. Из-за частых перепадов настроения главы ордена, верные последователи опасались тревожить его покой, поэтому тишина должна была стать верным спутником Глисера, однако это было не так. Он часто слышал как что-то скребётся внутри его головы, царапается в черепе сквозь пульсирующую боль способную довести до безумия. Что-то живое, шепчущее о ужасах грядущего, когда оно покинуло свою маленькую клетку, Глисер чувствовал как оно распространяется по его телу. Чувствовал как нечто чужое берёт над ним контроль, отнимая самое ценное, что у него было – свободу. Вскоре он утратил возможность ходить, ноги отказывались его слушаться, но боль, та самая, которая не давала ему покоя, наконец отступила. Что-то внутри него и он не мог описать что именно, съедало его изнутри, сначала почернели пальцы, закостенели и из-за неосторожного касания лекаря попросту осыпались гниющим комом чёрной слизи, вскоре гниль добралась до коленей и неумолимо поднималась выше, обрекая Глисера на долгую и мучительную смерть. Главу ордена изолировали, опасаясь заразиться неведомой хворью, он был бы рад увидеть хоть кого-то, но этим кем-то, точно не был Гласимиль.

– Проявить заботу к родичу, разве это не очевидно? – голос Гласимиля звучал отголосками прошлого, полным насмешки в адрес больного Глисера. Мужчина достаточно быстро осознал всю тяжесть последствий своей слепой веры и неутолимого желания сравниться с божеством, высмеянным самим Глисером при первой их встрече. Гласимиль не был тем добрым божеством, которое орден мог эксплуатировать в своих целях без последствий, и пусть мужчина заставил поверить орден в его контроль над мальчишкой, его нельзя было подчинить своей воле, Гласимиль был чем-то иным. Собранными воедино и как попало, осколками чужих умов, тело не имевшее своей собственной души, не чувствующее боли, в день когда Глисер это осознал, в нём проснулось это поганое чувство, притянувшее до кучи ещё и сожаление. Был ли иной исход его поступкам? Мужчина этого не знал, но всё же продолжал надеяться на то, что Морох не оставит его в трудную минуту.

– Не смей касаться меня! – отчаянно надеявшись на то, что его влияние на юношу, не было перебито кем-то более сильным и жестоким, Глисер столкнулся с абсолютным равнодушием в жёлтых глазах.

– Я уже в тебе – безразлично подметил Гласимиль подходя к кровати вплотную. – В погоне за бессмертием, ты позабыл о чувстве самосохранения и посмотри, к чему всё привело. – одним резким движением руки, юноша сбросил одеяло, которое совершенно не грело, на пол и обличил гниющую плоть. Тёмная слизь, уже успела отнять руки по локоть и практически добралась до паха, но из-за отсутствия чувствительности в теле, Глисер этого даже не замечал. А заметь он, что бы сделал? Когда лекари изучали Гласимиля в подвале этого дома, они обнаружили, что тело юнца достаточно быстро исцеляется, такой скорости заживления ран и живучести при смертельном вмешательстве в организм, неосторожный Глисер осмелился позавидовать. Обращаясь к зверским традициям дикаре с Нурана, детально расписанных в старых текстах он счёл себя выше членов ордена Орхап. Это стоило ему много усилий, преодолеть мыслительный барьер разумного поведения во благо собственного будущего, бросить вызов собственной человечности… в который раз. Да, убийство ребёнка было решением куда более лёгким, ибо ослеплённый своей верой он попросту заткнул за пояс голос собственного разума, но каннибализм, совершенно другое, он был чужд для Глисера. Успешно преодолев моральную дилемму он сотворил невообразимое. В тайне от своих верных последователей, Глисер поедал отделённую от тела Гласимиля плоть. Это происходило не часто, но успокаивающим итогом стал небывалый эффект, отсрочивающий старость, он позволял Глисеру в восемьдесят лет, выглядеть на сорок.

– Мерзкая бездушная тварь… сколько раз я говорил тебе, не тревожить мой покой? – последняя попытка напомнить о своём утерянном величии, больному на руку не сыграла.

– Я мог бы облегчить тебе твоё жалкое существование перед неминуемым концом, но… разве это будет интересно? – нежное касание холодной руки ко лбу главы ордена, было столь обжигающим, что в ночной тишине поместье содрогнулось от криков агонии Глисера, разрываемого изнутри, продолжавшего бороться в попытке вернуть прежний покой своему телу. Его накрытые ладонью Гласимиля глаза, погружённые во тьму видели то, чего он так желал добиться, а перепуганное сердце, казалось вот-вот не выдержит в крепких объятиях животного ужаса – По ту сторону ничего нет, твой путь будет так долог, что однажды, ты осознаешь, что сам, стал, ничем. – спасением от увиденного для Глисера стало его сердце, разгонявшее кровь по оставшимся венам всё быстрее, от чего пожирающая его слизь, просочилась в кровеносную систему и словно разумное существо распространилось по жалким остаткам тела, запечатывая собой все каналы и полностью останавливая всякое движение в теле. Глисер задохнулся от невозможности вздохнуть или закричать от боли, когда слизь сжала его лёгкие на выдохе и не позволила больше вздохнуть. Поместье снова погрузилось в тишину, на этот раз траурную от потери кого-то столь "великого".

✬ 2 ☆

– Довольно неожиданная встреча. Чем же я ей обязан? – с недовольством проговорил Аданар и поморщился, опершись на твёрдый табурет. На утренней тренировке молодой ректор по собственной невнимательности неудачно поскользнулся и упал со ступеней небольшой лестницы. Последствием этого неприятного происшествия стала боль в области таза, в частности – в копчике. Просьба о встрече застала его врасплох: лёжа ничком на койке лазарета и выслушивая нравоучения достопочтенной, как она настаивала, госпожи Брайс, Аданар стоически переносил охлаждающие ощущения на больном месте, которые доставляла умело растираемая женскими руками целебная мазь. Ему хотелось верить, что ворвавшийся в лазарет, пыхтящий от праведного гнева молодой страж – оскорблённый до глубины души невероятной наглостью и оторопевший от увиденной картины – не разнесёт по всему Нердаю весть о том, как сам Лотрен, краснея от смущения, поспешно натягивал штаны, пока госпожа Брайс совершенно невозмутимо вытирала руки от излишка мази. Причиной всеобщей тревоги среди стражей северной академии стал одиноко стоящий у ворот молодой терр, не вступавший в разговор ни с кем, кто так или иначе был заинтересован в его присутствии в опасной близости к Нердаю. Прежде чем могло произойти нечто худшее, Аданар проявил находчивость и доковылял до ворот, чтобы выяснить, в чём дело. Именно любопытство привело его вслед за молчаливым юношей в эту таверну. Думая об этом сейчас, Аданар испытывал лёгкое чувство неловкости: кто знает, что у представителей южного побережья на уме? Идти за кем-то, не узнав подробностей? Слепо доверять, когда уже понимаешь, что пришли именно за тобой? Это казалось глупым.

– Несмотря на разрыв дружеских отношений между Й'атруш и Нердаем, эта встреча не преследует каких‑то особенно серьёзных целей. Я решил проведать вас, господин Лотрен. – Ноэль, сидящий напротив, кивнул одному из терров, стоявшему у входной двери, и тот выскользнул на улицу; ещё двое разбрелись, исчезая из поля зрения прежде, чем получили команду."Отряд из четырёх человек?" мысленно задался вопросом Аданар.

– Не помню, чтобы наши отношения дошли до той стадии, когда вы интересовались бы моим здоровьем, – усмехнулся мужчина и с подозрением прищурился, внимательно осматривая собеседника. Ноэль выглядел более чем расслабленным. Ещё никогда прежде не случалось инцидентов, в которых обычный ученик чужой академии так вольготно вызвал бы на личную встречу самого ректора.

– Потому что у нас таких отношений нет. Признаюсь честно, я немного разочарован. Всё же я лично приложил руку к поимке Лемпара. Отсюда вопрос, который меня мучил последние пару дней: почему Нердай, добровольно пошедший на перемирие, так упорно старается отстоять собственную непревзойденную позицию уверенной непоколебимости? Мы не претендовали на абсолютное главенство, дали вам шанс показать, на что вы способны, и убедились, что все те слухи не стоят и толики внимания. Так почему вы цепляетесь за нечто пустое и бессмысленное? – парень поморщился, демонстрируя снисхождение к, по его мнению, невероятной глупости – поведению ребёнка, считающего себя великим.

– Я не понимаю, о чём вы, – недовольно качнул головой Аданар, скрестив руки на груди. Раньше Ноэль тоже не питал особого уважения к представителям Нердая, но теперь, не будучи учеником северной академии, казалось, был настроен к Аданару даже агрессивно, хотя пытался скрыть это за маской наигранного дружелюбия.

– Ха! Ну конечно, Лотрен. Видишь ли, мы все в этой жизни играем свои роли, и, видимо, в сценарии твоей судьбы ещё не настал момент истинного прозрения, – с лёгкой ироничной интонацией произнёс Ноэль, позволяя на секунду снисходительной улыбке скользнуть по губам. – У тебя есть влиятельные союзники, но помни: у всякого терпения есть предел. – Юноша встал, извлёк из наручей конверт и, не сводя пытливого взгляда с лица собеседника, положил письмо на стол. Он медленно выпрямился, будто опасаясь, что даже интенсивное колыхание воздуха может нарушить нечто незримое, но крайне важное. Что‑то внутри Аданара содрогнулось – возможно, сердце забилось вдвое быстрее, разлив по венам жар страха, а может, желудок пригрозил избавиться от остатков завтрака. Печать на конверте изображала голову рогатой змеи, оплетающей герб академии Й'атруш.

"Погода на севере часто переменчива, не смотря на свои заледеневшие устои и мне даже жаль альтруистов, что остались не удел с тщетными замыслами. Лояльностью не отличившись, южное побережье милостиво отступит, так и быть, однако, забавно, как история умеет возвращаться в знакомых лицах. Что

касается моего тебе ответа, пожалуй, и прежде, судьба некоторых людей оказывалась удивительно хрупкой. Так, чтобы не случилось, не удивляйся мой юный

друг, порой события разворачиваются совсем не так, как мы того бы хотели. Всегда твой З.С."

– Я не враг тебе, не друг, лишь знакомый, проходивший мимо, посланец, передавший то, что может отсрочить прощание с близкими мне людьми, – произнёс Ноэль, издав обречённый вздох разочарования. – До возможной встречи, господин Лотрен. Берегите себя. – Похлопав мужчину по плечу и улыбнувшись, парень направился к выходу. На его свист двое молодых терров показались из укрытий и последовали за Авваром. Аданар ещё некоторое время сидел на месте и неверяще смотрел на пустой дверной проём, пока его не окликнула молодая девушка, предлагая выпивку, подходящую к случаю. «Подходящую?» – взгляд невольно зацепился за стойку из тёмного дерева с резными узорами пышных виноградных лоз и гроздями, которые, раз за разом неприятно впивались в колени особенно огорчённых посетителей. Он ясно помнил тот день, когда всё пошло наперекосяк – день, с которого всё началось, или же лучше сказать укоренилось. Вот уже третий год подряд его сознание отзывалось скорбью по внезапно ушедшему другу; за пять дней до памятной даты оно будило его раньше обычного, чтобы успеть прочесть так называемое «наследие», оставленное жизнерадостным юнцом за парой бокалов чего покрепче. Этот день был первым в изматывающем цикле воспоминаний. Хотя по своему положению при академии Аданар мог бы не ставить никого в известность о внезапном желании напиться – он мог сделать это безо всякого повода – но так не поступал. Даже если бы он и ушёл, один человек – самый верный и полезный из тех, кто был у молодого ректора в распоряжении, – Иссир Хрон, всегда знал, где находится его племянник. Аданар не был уверен, в чём именно причина его бессонницы. Может быть, дело в скорби, которая волной возвращалась снова и снова, рвала зажившие корки забвения, жгла солью раны, перехватывала дыхание и выбивала из реальности в самый неподходящий момент. Мужчина допускал, что виновниками могли быть и недавно прибывшие ученики. Он мог бы с большей уверенностью винить в своём состоянии лишь одного человека – господина Аввара. Миловидный, ласковый и обходительный в обществе мисс Яшур (второй ученицы, прибывшей вместе с Авваром), он едва разделялся с ней, как подтверждал опасения Лотрена: желавшего получить в распоряжение двух юных, бестолковых учениц поддатливых к манипуляции и способных прогнуться под перевоспитание в нужную академии сторону. Мисс Яшур практически ничем не выделялась: она была сторонним наблюдателем. Однако Иссиру почему‑то казалось, что именно эта девушка – катализатор всех неприятностей, устраиваемых Ноэлем Авваром. Профессор биометрии подозревал, что ученица прощупывает старший состав академии, пытается определить границы дозволенного для чужаков. С одной стороны, это казалось Аданару логичным предположением – он даже делал вид, что согласен с мужчиной, – но с другой, наблюдая её своими глазами, всё недоверие к ученице теряло значение, и прежние догадки выглядели абсурдными. Гелария Яшур вызывала у него смешанные чувства. При ближайшем рассмотрении, как и большинство учениц Нердая, её было трудно назвать красавицей. Да, в ней был шарм: манеры выдавали благородное происхождение и состоятельность, но с красотой было что‑то такое, что объяснить мужчине было почти невозможно. Внешне Яшур не привлекала мужского внимания: высокая, широкоплечая, с опасно узкой талией, кажущаяся невероятно слабой и относящаяся ко всем с презрительным отчуждением. Будь она изначально ученицей Нердая, Аданар вряд ли обратил бы на неё внимание – от неё бы избавились в первый же месяц. Но поскольку она была заложницей обстоятельств, сильные мира сего вынуждены были терпеть её присутствие. Именно из‑за отличий от прочих она и выделялась. Дело было вовсе не в красоте или внутреннем обаянии: она казалась бесполезным аксессуаром, раздражавшим, но не подлежащим выбрасыванию. Кроме того, Яшур совершенно не нравилась Алире Гофур – девушке, с которой молодой ректор часто проводил ночи, чтобы отвлечься от работы. Дар нечасто бывал на занятиях и потому знал немного: профессора сдерживали свои мнения, ожидая появления отважного первопроходца, который проложит путь к новым знаниям, но тот всё не появлялся. Лира считала Геларию надменной, стремящейся выглядеть всемогущей, хотя на деле знала не больше остальных местных учениц. Алира была уверена: как только разговоры о «новеньких» утихнут, о Яшур все забудут, словно её никогда и не было. С этим Аданар соглашался, но иногда ловил себя на том, что взгляд невольно задерживается на рыжей копне густых вьющихся волос, небрежно украшенных чем попало. Однажды Аданар своим внезапным смехом напугал Иссира, заметив, что Яшур украсила волосы графитовыми карандашами и при этом оставалась невозмутимой. То, что сначала показалось смешным, к концу дня выглядело практичным и удобным. Но когда Алира обнаружила в его волосах пишущее перо, не оценила эту затею. Это был предрассветный час. Двигаясь по академии как можно тише и часто меняя направление, чтобы не столкнуться с обходящими наставниками, Аданар надеялся своим хмурым видом оттолкнуть любые приветствия. Возможно, именно это и подхлестнуло его любопытство. Проходя мимо комнаты чужих учеников, он услышал, как поворачивается ручка двери, и намеренно замедлил шаг. Он слышал множество историй о том, кого успел совратить господин Аввар, но что если… Может ли человек, аккуратно покидающий комнату № 17, приходить не к юноше, а к Яшур? Аданар невольно представил себе наказание: ретивый страж под бдительным надзором ректора бегает по периметру академии сороковым кругом, силы на исходе, но Дар заставляет его ползти – круг за каждую минуту, проведённую в этой комнате. Да кто ещё мог решиться подступиться к ней, если не страж – отважный, бойкий, достойный… или нет? Его ожидания не оправдались: из комнаты вышли сами хозяева и, крадучись, последовали за ним. Аввар замыкал эту тихую колонну; девушка шла за Даром на расстоянии пары шагов, ступая босыми ногами, словно по пуховой перине, и дышала редко. Дар намеренно шаркал сильнее, чтобы она не боялась быть услышанной. Ему это показалось забавным – следят за ним? Но зачем и как долго это продлится? У края лестницы в главном холле он решил свернуть и спрятаться в тени. К своему удивлению увидел, что пара учеников направляется к выходу из академии; светлое платье одной из них особенно выделялось в предрассветной полутьме. Асхшара Бокхар, хорошо осведомлённая о планах Аданара, приняла Аввара за него и не обратила на выходящих особого внимания, пожелав удачного времяпрепровождения в Эскалире. Когда ректор вышел на крыльцо, Гелария Яшур уже неспешно направлялась к воротам. Ноэль Аввар, стоявший в тот момент на крыльце, удивлённо взглянул на Аданара – он не ожидал увидеть его так скоро.

– Возвращайтесь в свою комнату, господин Аввар, – положив руку на плечо парня и сдержанно улыбнувшись, произнёс Аданар. – Иначе к жалобам о вашем поведении, которые я собираюсь направить в академию Й'атруш, прибавятся доносы родителям тех учениц, с которыми вы успели сблизиться за это короткое время.

– …Считай, что напугал, – усмехнулся Ноэль, бросив Аданару свой оценивающий взгляд. Увидев его удивление, парень примирительно поднял руки. – Тебе чего не спится? Как крыса крадёшься по своим владениям. Неужто бегунки учениц украл? – Аданар понимал: юноша тянет время, даёт подруге шанс добраться до ворот, хотя сама Яшур никуда особенно не торопилась.

– Господин Аввар, – сухо сказал он, – стражи Нердая поднимутся по сигналу тревоги за четыре минуты. Как далеко мисс Яшур успеет уйти с нашими подозрениями о её недобросовестном отношении к договору двух академий – намеренном нарушении правил и привлечении неприятностей на северную академию? – сможет ли она уйти вообще? Он не собирался проверять это на деле – сейчас было не до того. А мог бы и проигнорировать учеников, покидающих академию в предрассветной темноте, если бы они были своими. Но Яшур с Авваром – совсем другой случай.

– Достаточно далеко, если кто‑то не откроет рот, – фыркнул Ноэль. – В её помыслах ничего скверного нет. Скоро вернётся. Тебе не следует нас запугивать, Лотрен – это не входит в те дозволения, что тебе были даны. Оставь её в покое: сегодня не тот день, когда ей стоит здесь находиться. Он толкнул ректора плечом и скрылся в здании. Наглость юноши разозлила Аданара, но вернувшись внутрь, тот лишь предупредил Бокхар: лучше быть внимательной к тем, кто выходит из академии в столь ранний час. Это была мелочь – пустячная пакость с такими же мелкими последствиями для колючего на язык Аввара – и больше он в этот момент сделать не мог. Сегодня у ректора был законный выходной из‑за печального инцидента, и потому он решил простить юноше эту вольность. Аданар был уверен, что при закрытых воротах Яшур никуда не денется. Ключ от ворот не похитишь незаметно: Бокхар быстро заметит пропажу и поднимет тревогу. Однако ключ ей и не понадобился – на подходе он видел, как она карабкалась по стене, соскальзывая и упираясь ногой в прорези ворот для устойчивости. Слабая, но упорная. Он мог бы послать её назад, но, подобно ей, крался вслед. Удачное преодоление стены приподняло ей настроение: спускаясь по дороге к городу, она почти пружинила, не боясь поскользнуться на гололёдице. Желание спугнуть сменилось осторожностью – Аданар, не решаясь громко открыть ворота и выдать своё положение, качнул головой и начал перелезать через забор, с трудом сдерживая смех. Абсурдная затея воспоминаниями вернула его в прошлое: когда он с друзьями‑стражами тайком убегал в Эскалир, упиваясь свободой, пил и развлекался с юными девушками, кого им удавалось встретить. Аданар отстал, на мгновение отвёл взгляд, опасаясь оказаться на острых шпилях ворот, а когда обернулся, девушка уже сворачивала в проулок растворяясь в улицах Эскалира. Куда она пойдёт в красивом платье ранним утром? Нарушая правила Нердая, подставляя себя и мирный договор между двумя академиями – разве это не безрассудно? Метаясь от одного гостевого дома к другому, Аданар не стеснялся в выражениях, описывая разыскиваемую. Он проклинал своё любопытство, позволившее ей исчезнуть из поля зрения, и слышал в голове упрёки совета: как Дар мог отпустить слабую ученицу в Эскалир, где она могла бесследно пропасть. Да, он мог с уверенностью сказать, что Эскалир – относительно безопасный и охраняемый город, но людей в нём он знал недостаточно. Гелария Яшур – та самая, что с трудом выполняла утреннюю зарядку; из‑за этого Аданару пришлось тайно договориться с куратором Гизиром Керотом и запретить ей усиленные физические нагрузки. Зарядку заменили разминкой, и девушка перестала возвращаться в комнату выбитой, словно провалилась сквозь землю. Лишь через полтора часа, в тайне от Нердая, но с помощью городских стражей, Лотрен отыскал её. Таверна, без изысков, как и многие заведения по всему Элафриду: простая обстановка, скудный интерьер. Мысли о том, что она могла сбежать ради встречи с возлюбленным, тут же рассеялись. Поблагодарив стражей за «внеплановую проверку» их возможностей, чтобы совет Нердая ничего не узнал, Аданар убедился: девушка внутри. Гелария сидела на узком табурете у стойки, обхватив накидку и тихо плача. Дар вошёл, помахал хозяину – жестом призывая к тишине – и пробрался в самый дальний угол. Таверна была тёмной: окна меньше обычного, с решётками – будто на случай драки. В зале – камин с дымоходом, проходящим вдоль сваёв пола на втором этаже, семь каменных столов; к утру заведение почти пустовало. Где‑то под столом дремал местный забулдыга, хозяин сменил ночных работников – к утру найти желающих напиться и устроить погром было несложно, но сейчас людей было мало.