Теория литературы. Введение

Эта книга стала для меня если не открытием, то уж точно сквозным проветриванием, основательно погонявшим пыль в соответствующих отсеках сознания.Строится она незамысловато. Автор обозначает подход/теорию/школу, суммирует (пусть иногда утрируя и упрощая, но вместе с тем и доступно объясняя) их суть и показывает, какие положения или методы этих школ в какое время были применены или адаптированы теорией литературы и как потом взаимодействовали, скрещивались и мутировали на радость адептам. Дальше демонстрируются результаты и следствия этих коллабораций, происходит сравнение с предшествующими опытами и и подводится промежуточный итог. Затем алгоритм повторяется, и к концу книги у читателя аккумулируется неплохой теоретический бэкграунд, который потом еще и ласково предлагается расширить засчет заботливо составленного автором списка литературы.Казалось бы, стандартная схема, однако есть нюансы, которые делают происходящее особенным.Терри Иглтон – неомарксист, для него не существует теории (даже литературной), полностью оторванной от трудовых и властных отношений, эту теорию породивших либо этой теорией продвигаемых. Уяснив эту связь в каждом конкретном случае, можно попробовать понять, откуда берется пиетет к литературе как к светочу нравственности и проводнику духовности, почему одни произведения входят в канон, а другие к нему за версту не подпускают, а также где в английском историческом процессе коренится исток архетипа филологической девы. Терри Иглтон не ищет легких путей и приятных бесполезных компромиссов, а потому честно утверждает, что невозможно раз и навсегда четко очертить границы понятия литературы и отделить её от не литературы, а значит, теория литературы не имеет устойчивого и объекта и вряд ли его в ближайшее время заимеет, если не перестанет считать, что ей можно анализировать Шекспира и нельзя анализировать Daily Mirror. Простое и элегантное решение этой проблемы дается в Заключении, если что.Такие исходные параметры обсуждения позволяют гибко масштабировать взгляд на знакомые теоретические ландшафты, что заставляет несколько по-иному посмотреть на казалось бы привычные концепции и теории. В основном эффект достигается, конечно, посредством веселой и беспощадной критики последних. Формализм, структурализм, деконструкция, Барт, Якобсон, даже Фердинанд-его-величество-божественная-эманация-Соссюр и многие другие на наших глазах оказываются разоблачены и наказаны и низвергнуты с Олимпа текстового анализа. Есть в авторской манере выводить всех на чистую воду что-то от бродячего философа или библиотекаря-диверсанта. Ругается он тем не менее скорее снисходительно, нежели злобно, не заигрывает с оппонентами и остается тверд в принципиальных вопросах. Сарказм у него соседствует со стройной аргументацией, провокационные примеры хоть и доводят до смеха, а всё же стремятся к наглядности, а плотное, логичное изложение делает чтение не только полезным, но и приятным. Язык Иглтона вообще отличается точностью и выверенностью, он стремится к лаконичности и не впадает в нарциссический экстаз от собственной писательской удали. В его духе скорее как бы пожать плечами, ухмыльнуться и вернуться к сути дела чуть более польщенным и довольным. Большущий плюс: minimum minimorum марксистского дискурса на главу. Серьезно, аллергикам можно смело употреблять, даже чесаться вряд ли начнете. Мне крайне жаль, что эта книга не нашла меня в студенческую пору, когда нужно было активно систематизировать знания по философии и языкознанию. Через критику делается это как бы с оборота, с изнаночной стороны учения, запоминается хорошо и дает действенную прививку против слепой веры в академическую непогрешимость авторитета. Сюда относится в том числе отсутствие стремления на месте разделить все взгляды Иглтона и немедленно достичь по этому поводу просветления. Советую всем, кто интересуется дискурс-анализом, литературоведением, лингвистикой, философией, культурологией, риторикой и вообще литературой о литературе.

Хочется сказать пару слов о Терри Иглтоне, на случай, если глаза читающего пройдут вскользь по отзыву и никогда не доберутся до трудов этого философа, а такое вполне возможно, ведь он – британец, неомарксист и литературовед, весьма неординарный философ, уважаемый на Западе, но в России его идеи не нашли своего благодарного читателя, хотя оно и понятно – поменяв политические убеждения, общество шарахается от старых как черт от ладана. Учитывая любовь последователей немецкого философа изложу труд в следующих тезисах: что общего между марксизмом и литературой (и является ли это непотребством на манер монголки одетой в набедренную повязку туарега) ; зачем литература нужна простому народу? Первый тезис Иглтон делает одной левой; ежели здесь имеются товарищи, случайно осилившие литературные опусы левацкой направленности, то не надо говорить, какая это муть, и где, собственно, в такой ситуации определяется место литературе. Иглтон в таких изысканиях меру знает, и четко разделяет мух от котлет. По поводу второго пункта ответ исходит из сути произведения: литература является орудием правящего класса, что Иглтон доходчиво доказывает на примерах, хорошо, даже отлично ему знакомых. В английской литературы он вообще большой дока, ибо на викторианской литературе он съел не то что собаку, а целый питомник, вместе с собачником. Иглтон – яркий критик и философ, и скучать точно не даст уже в силу своего острого и доступного (но отнюдь не простого) языка. По крайней мере я еще не читал автора, который бы так кратко и доступно объяснил мне, о чем писал Гуссерль, Хайдеггер и иже с ними, ведь доселе мне приходилось искать истину под толщей мудренных слов и совсем уж заумных идей.Наверное, по ходу отзыва вы думаете «Какого черта здесь описываются философы, если речь идет о литературе?». Суть в том, что Иглтон взял за основу не исследование литературы в общепринятых рамках, а беззастенчиво вторгся в пределы философии и политики, и должен сказать, вольготно себя чувствует на этом поприще, давая заодно подышать вольным воздухом читателю, который уже соскучился по действительно интеллигентной, но в то же время нескучной литературе.Ну и вкратце – к сути:мы обнаружили не только то, что литературы для филолога не существует в том смысле, в котором существуют насекомые для энтомолога, а ценностные суждения, которыми она создается, исторически изменчивы, но и то, что сами эти суждения вступают в близкие отношения с общественными идеологиями. Они в итоге отсылают нас не просто к личному вкусу, но к положениям, через которые одни социальные группы используют другие и поддерживают свою власть над ними.

Терри Иглтон – британский литературовед и неомарксист, ученик Рэймонда Уильямса, начинавший свою карьеру как исследователь викторианской культуры. В 1983 году он опубликовал книгу «Теория литературы. Введение», призванную «сделать современную теорию литературы доступной и привлекательной для максимально широкого круга читателей». Книга эта выдержала два переиздания – в 1996 и 2008 годах, а ее русский перевод, выполненный – не без огрехов – Еленой Бучкиной, был опубликован в 2010 году в «Университетской библиотеке Александра Погорельского».В этой книге Терри Иглтон предпринял попытку не просто представить, но заодно и проанализировать с неомарксистских позиций основные литературоведческие направления, появившиеся к концу ХХ века: классическая кабинетная филология, английский романтизм, «новая критика», формализм, феноменология, герменевтика, рецептивная теория, структурализм, постструктурализм, психоанализ и – под самый конец – феминизм. Надо отдать должное, с заявленной в предисловии задачей доступного истолкования всех этих направлений Терри Иглтон справляется на ура, но вот когда дело доходит до их анализа, то тут – пиши пропало.Свой анализ Терри Иглтон строит следующим образом: сначала он вполне последовательно и непредвзято объясняет ключевые тезисы конкретного литературоведа или литературоведческой школы, максимум – сопровождает их каким-нибудь колким замечанием или шуткой, вроде: «Интересно узнать, как рабы с южных плантаций поступили бы с этим утверждением». Речь идет об утверждении Джона Кроу Рэнсома, основоположника «новой критики», считавшего, что стихи подобны демократическому государству, «которое выполняет государственные цели, не жертвуя личностями своих граждан».Затем Терри Иглтон приступает к полноценной атаке: в лучших традициях «философии подозрения» он пытается выявить всю подноготную литературоведческой школы – вскрыть ту политическую идеологию, которая лежит в ее основе. При этом в стремлении «разоблачить» какого-нибудь литературоведа Терри Иглтон доходит порой до неприкрытых и смехотворных манипуляций: так, в главе, посвященной герменевтике, он на протяжении нескольких абзацев доказывает, что Вольфганг Изер – это типичный представитель буржуазного либерализма, а уже через пару страниц упрекает его в том, что он, судя по всему, не такой уж либерал, каким хочет казаться.Подобным образом Терри Иглтон работает с каждой школой. «Новых критиков» он обвиняет в том, что практикуемое ими медленное чтение – это «рецепт политической инертности», уводящий от «противостояния маккартизму». Позиция Хайдеггера по отношению к искусству – это, на взгляд Иглтона, что-то вроде «раболепия, которое Хайдеггер убеждает немецкий народ демонстрировать перед фюрером». Британские консервативные критики, не сразу принявшие структурализм, ведут себя как «интеллектуальные аналоги чиновников по делам иммигрантов», а сам структурализм при этом функционирует как «программа помощи для интеллектуально недоразвитых стран», снабжающая эти страны «мощным оборудованием, которое может пробудить к жизни собственное слабое производство». Раз за разом, обсуждая какое-нибудь литературоведческое направление, Терри Иглтон переводит разговор из сферы литературы в сферу политики, – и вот уже начинает казаться, будто между «авторитарной» теорией литературы и авторитарным режимом в Восточной Европе есть непосредственная связь.Тот же трюк с подменой понятий Терри Иглтон проворачивает и на уровне языка: описывая герменевтическую модель Эрика Дональда Хирша, он невзначай начинает использовать такие слова, как «police», «juridical», «private property», «public property» и «authoritarian regimes». В результате Хирш из американского литературоведа превращается в руках Иглтона в полицейского, который надзирает за авторским смыслом произведения так, будто это частная собственность, которая ни в коем случае не должна быть «обобществлена».В конечном счете вся претензия Иглтона к теории литературы сводится к тому, что она не представляет собой публицистику, открыто выступающую с требованием радикального пересмотра установившихся в обществе властных отношений, с призывами к акциям прямого действия и с анализом современного политического контекста. Видимо, от долгого пребывания в пыльных аудиториях топовых британских университетов Иглтон позабыл, что для всех этих целей в нашем мире давно уже придуманы газеты.