Попандос

Глава 4

Новгород

Батюшка Господин Великий Новгород встречал нас открытыми воротами. По берегам Волхова, на пристанях, разгружались и загружались многочисленные суда ушкуйников. Напротив, кремля расположился торг. Зажиточные купцы уже открыли свои лавки, зазывалы орали, как ненормальные, стараясь, перекричать друг – друга, зазывали покупателей. Хозяева лавок, одетые в богато украшенные жупаны и в меховые шапки, сгрудившись, общались, опираясь на безмены. Местные красавицы уже ходили по торговым рядам, приценивались, смотрели ткани для нарядов. Отовсюду слышался крик зазывал.

А вот пироги с щавелем, с рыбой, луком и яйцами!

Эй молодухи налетай, гривны, гривны выбирай!

Потом я узнал, что гривны это шейные украшения.

Бублики – баранки, кому бублики?!

Для тяти, да мамашки – горшки, кувшины, чашки!

Свежий квас, зелено вино!

Рыба, свежая рыба, налетай – покупай, никому не оставляй!

Сладкий сахар, хорошо – пососи мой петушок!

Сосут девчонки и молодцы, сосут мамаши и отцы!

Тащи скорей большой мешок, купи мой сладкий петушок!

Скоморохи дудели в рожки, играли гусли, барабаны и бубны. Торговый люд перемежался с нищетой и каликами перехожими. Зеваки, разбавлялись мелкими воришками, суровыми воинами и приезжими крестьянами. Людей было много, как и товара, на любой вкус и кошелек. Заключались сделки, пари, велись споры и беседы. В одном углу ожесточенно торговались, в другом, любовно били цыгана, пытавшегося ранее украсть коня. Жизнь била ключом! Вечевой колокол висел безмолвный, ибо не о чем было звонить, враг не наступал, пожара не было, вече не созывалось, решать задачи народу не приходилось, не о чем было ломать головы и принимать решения. Народ беззаботно процветал, жил в расслабленном режиме. Господин Великий Новгород, находился на международном пути, «из Варяг в Греки» он был обособленным анклавом, в нашем понимании. Новгородской республикой. Государством. Никому не подчинялся, князей сам выбирал. Со всеми торговал. Это тебе, не какой ни – будь там вшивый Киев. Не мать городов русских, а отец. Это господин Великий Новгород! Хотя Киев и считался столичным городом, Русь была не Киевской, а Новгородской. Если уж совсем быть честным, Русь пошла с Ладоги. Город такой есть, теперь Старая Ладога. Потом был построен Новгород. Господин Великий Новгород силу имел. От финского залива до Уральских гор правил. От Белого моря, и до Волги. Мощь!

Огромный, бревенчатый княжеский терем, занимал половину неба, и давал тень сразу на три улицы. Все наличники и ставни были обработаны витиеватой резьбой. Само собой разумеется, венцы крыльца, были причудливой формы, и сплошь покрыты кельтскими узорами. Тема кельтских драконов была представлена в невообразимом многообразии. Узор переплетал сам себя, порой завязываясь в узел, а порой распускался как цветок.

Венцы крыльца защищали бравые молодцы из дворцовой стражи, сплошь покрытые металлом. Складывалось такое впечатление, что каждую железяку, на своем доспехе, они натирали денно и нощно. Или, быть может, доспех был выполнен из нержавейки? Латы на солнце играли и блестели, как тысячи зеркал, будто рыбья чешуя. На плечах у воинов, были алые плащи.

В терем князя нас не пускали, мол, заняты Мстислав Владимирович, послы иноземные у них. Разговоры разговаривают. Обождать надоть.

Мстислав Владимирович – заняты!

Ну, что?

Сказал Фрол Вячеславу.

Поехали на постоялый двор али в дружину?

Сначала сотнику доложить надо, а он уж тысяцкому.

А там, нам скажут, где быть, чего делать.

На том и порешили.

Меня передали с рук на руки таким же служивым, а те предварительно завязав мне глаза, куда то повезли меня, и в конце моего путешествия, поместили в сухой подвал.

Тихо, сухо, тепло. Соломкой застелено, только не выбраться. В кандалы не заковывали, и то ладно, тоже хорошо. Хоть поспать можно спокойно. Есть хлеб, вода и горшок.

Что еще для полного счастья нужно?

Себе мы сами строим замки, себя мы сами загоняем в рамки!

Только я стал засыпать, как лязгнул засов, распахнулась, кованая дверь и в келью кубарем влетел, маленький, перемазанный сажей, мужичек. Тут же поднявшись, бросился на закрывающуюся дверь. Выскочить не успел, дверь закрылась перед его носом. В отчаянии, он пнул дверь, ойкнув, присел, стал растирать ушибленную ногу.

За дверью, кто-то смачно заржал.

Мужичек сидел, насупившись, чертыхался себе под нос.

Лапоток то поправить надоть. Покачал головой, снял лапоть.

Повернулся ко мне.

Здрав буди, Ерема я.

Протянул руку для рукопожатия.

Ты это, не серчай, что я бякал, меня по оговору в клеть то кинули. А ты кто? Как звать величать? Чьих будешь?

Я сжал протянутую руку крепким рукопожатием.

Зовут Игорем, так – прохожий, сын божий, обшит кожей.

А с какой целью интересуешься?

Ну, дык, для себя разуметь, с кем глаголить буду. А не ты ли, мил чоловик, на рынке лошадя стятил?

Я улыбнулся, во все свои тридцать три зуба, не а, не я.

Вытянулся во весь рост, на спине, потянулся до ломоты в костях, хрустнуло.

Меня тоже, по оговору в подвал. Меня вообще – то Князь желают видеть. Со мной познакомиться хотят. Пред ясны очи ставить будут. Интерес у него ко мне есть.

Ерема удивленно мотнул головой, эвон, как!?

А за меня байку замолвишь, сжандобишься? Дитятки малые то, без тяти остались, призреть и то некому, натравить некому, насытить нечем, зазябнуть, изгибнуть зосим! Неможно мне в клети то быть, недужный я. Не ровна година, блазь пущу, да ококовею. Пустил скупую, мужскую слезу.

А я век повинен буду, мы Митьки, добро то помним, а? Узреешь – и я тебе угожусь.

Ты ж Ерема, какой же ты Митька?

А ты не ведаешь, кто таковые Митьки?

Нет, не ведаю.

Ерема хитро прищурился.

Так ты не здешний че-ли? А отколь же ж ты? Нас тут почитай кожный знает.

Да-а-а-а, про Питер не соврешь. Или может попробовать?

Из санкт – Петербурга.

Санк, сант пробовал на язык Ерема.

Чёй – то не слыхивал. А далече ли, град то этот? Далече, отсюда и не узреть. Передразнил я его.

Ну, ты и разгаляндался, отсель токма острог и узреть. Из клети то.

Значит, не слыхал про такой город?

А про Ленинград слышал?

А ентот где?

Ну и ладно, не слышал, так и не слышал.

Чёй-то ты, паря алчешь дЕсну скрыти. Ладно, а чем ядь – брашно мастыришь?

Это допрос?

Нет, чего ты, не озорно сидеть то, вот я и баю – байки, спрос дело – не дознание. Не серчай, паря, не басалай я. Побалакаем да вечерять будем. Так годину и укоротим.

Плохо я понимал местный сленг, и поэтому злился. Вернее, чувствовал себя, как не в своей тарелке. Но постепенно начал привыкать, и мало – помалу начал осваиваться. За беседами время текло своим чередом. Дни сменяли ночи, ночи сменяли дни. Ерему периодически забирали из камеры, и тогда я скучал. В один из таких дней пришли и за мной. За окованной дверью послышался лязг засова, дверь заскрипела и распахнулась. В проеме стояли Фрол и Вячеслав.

Как оказалось, от камеры, где меня держали, до княжеского терема идти было не далеко. Ворота в терем были закрыты, и их охраняли сурового вида кмети.

Как и прошлый раз, Вячеслав доложил о прибытии вышедшему, навстречу нам, начальнику стражи. Тот удалился в терем, потом выглянул, поманил рукой. Нас впустили внутрь. Фрол и Вячеслав держались позади.

На резном стуле восседал молодой, на вид, довольно крепкий, мужчина. Волосы зачесаны назад, стянуты в конский хвост сзади. Виски выбриты. Подстриженные усы, короткая бородка. Белая, длинная рубаха, украшенная красными цветами по вороту, и с белой вышивкой на красной, широкой, кайме, в области горла. На талии рубаха перетянута плетеным красно-белым кушаком. На плечах красные квадраты, так же с вышивкой, но уже с белой. Черные шаровары, заправлены в красные, кожаные сапоги, с загнутыми носами. Глаза синие, взгляд серьезный, умный, проникающий до глубины души.

Сопровождающие меня войны поклонились в пол. Здрав буди княже. Фрол толкнул меня в спину, заставляя тоже кланяться. Поклонился и я.

Князь, Мстислав Владимирович кивнул.

Чтобы не утомлять читателя клинописью и старославянским сленгом, предлагаю суть всех разговоров описывать по-русски. На современном Русском. А словарик разместим в конце. Договорились? И так, продолжаем.

Как звать?

Меня? Игорем.

Как тебе, Игорь, почивалось?

Как на гулянье, комар пел – я плясал да в ладоши хлопал.

Как с князем разговариваешь?

Кинулся – было, помощник князя, что по левую руку.

Князь приподнял руку и бровь. Останавливая.

Вижу, веселый ты парень – дерзкий. Откуда ты, такой, взялся? Пойдешь, может, в скоморохи? На пирах будешь петь и веселить. Песни, может, веселые знаешь? На чем играть умеешь, рожку обучен, или гуслям?

Прости меня, князь, не хотел я тебя огорчить, может невольно так случилось.

Не гусляр я, и не песенник. Другому ремеслу, я обучен. Много чего знаю, много чем полезным могу быть. Могу научить подданных твоих, как политес организовать. Спирт самогонный гнать. Могу бою ближнему обучить твоих ратников. Порох делать могу, да оружие знаю. Знаю, как сделать оружие, которого нет, ни у тебя, ни у врагов твоих.

Пока нет.

Могу быть полезным в лечении, в науках разных, строительстве, в звероводстве, рыбоводстве, сельском хозяйстве. Много в чем. Спроси меня, что хочешь узнать? Может быть, я знаю, да знаниями поделюсь.

Князь, задумавшись – изрек.

А не плут – ли ты? Хочешь жизнь свою спасти, да предлагаешь мне всякое. А сам – никчема!? Пустой человек.

Испытай меня тогда, князь! Если мне не веришь. Пусть мудрецы твои меня испытают. Есть у тебя ученый люд? Если я знаю то, что знают и они, значит – не вру я тебе.

Видимо не поверил князь. Отправил назад в клеть.

Правда кормили уже не хлебом и водой, а кашей. Отвары вместо воды, бульон опять же.

Еремы в келье уже не было. Видимо забрали, а вернуть забыли.

Так неделю и просидел один.

Стража, она не больно – то общительна. Судьбу Еремы выяснить не удалось.

Может, выпустили, а может на Колыму отправили.

Через час примерно, в келью, пришел дьяк. Назвался он Мефодием. Ряса, черного сукна, выцвела вся, перевязанная бечевой, четырехгранная шапочка, косица, да козлиная бородка, которую он постоянно оглаживал. Видимо мой первый экзаменатор. Познакомились, оказался не плохим мужиком, но очень серьезным. Спрашивал меня про лунные фазы, про продолжительность года, про земледелие, скотоводство, сыроварение. Когда я ему еще и про звероводство рассказывал, и о рыбоводстве, он слушал не перебивая. Добил его рассказ, о разведении дождевых червей. Я ему пояснил, что дождевых червей так же, как и любую скотину можно разводить и выращивать. Червей можно использовать в птицеводстве, повышается яйценоскость. Гумус – продукт жизнедеятельности червей, лучшее органическое удобрение. Для сельского хозяйства самое оно. Напоследок, я ему рассказал про пивоварение, он сказал, это тайна монашеская, и на Руси не умеют пиво делать. Но про пиво знал. Ушел, на вид задумчивый, видимо озадачили мои ответы и рассказы.

Следующим был итальянец Гильермо, плохо говоривший на русском, но за то, язык цифр, воспринимал на ура. Исписали, мы с ним, углем все стены кельи, в которой меня держали. Благо они были беленые. Тоже, ушел, довольный, как кот.

Вот настоятель монастыря был явно противоположного мнения. Он задавал вопросы по религии.

А что я мог ему рассказать? Я в церковь заходил лишь для того, чтобы свечку поставить. Ну, знал какие – то праздники, ну не священник же я. Рассказать ему, как обстоят дела в современной церкви, язык не повернулся. Он предлагал покаяться в грехах и молиться. Невольно вспомнился анекдот, про бабушку, которую внучка чуть на тот свет не отправила.

Внучка ходила за бабушкой и требовала: Молись и кайся, кайся и молись.

Весь день бабушка была в шоке, пока не пришли родители девочки и не объяснили, что внучка хотела мультик, про Малыша и Карлесона.

В итоге, я признался, что я агностик, но пообещал, что буду молиться и посещать церковь. Поцеловал на том крест, и мы расстались.

Последним, заявился кузнец.

Кузнец и кузнец. В кожаном переднике, как в сказке, с кожаным ремешком на лбу. Звали его Илья. Как Илья Муромец, такой же кряжистый. Долго меня пытал про оружие, которого еще нет, рассказал ему про пушки и пищали. Про запальные и батарейные карабины, в общем, целый ликбез устроил. Как их делают, как заряжают, как из них палят. Кузнец, убежал одухотворенный, счастливее всех. Глаза горят, губы подрагивают, руки трясутся.

Свой парень, изобретатель.

Видимо придется следующий раз, чертежи – чертить. Не уверен я, что у него все получится, да еще с первого раза.

Ствол, то не так просто смастерить. Тут технология нужна. А просто расковать металл, в блин, а потом закатать этот блин в трубку – ничего хорошего из этого не получится. Развернет, раздует, убьет, кого ни – будь еще.

Предложу ему для начала вылить ствол. Может быть, и токарный станок совместно изобретем.

Как не странно, после этих импровизированных экзаменов, меня отвели в каморку, типа кельи. Кровать с матрацем, набитым сухим сеном, стояла в углу. Из того же материала была подушка, ансамбль завершался лоскутным одеялом. Окон, в моем понимании, в келье не было, лишь где-то наверху в глухой стене маленькое оконце. У кровати стоял табурет. Больше в келье ничего поместиться не могло.

Уже не подвал, но в город так – же, до сих пор не пускали.

Вспомнил, что обещал Ереме – Митьке, замолвить за него слово перед князем.

Вроде как мне должны были уже верить.

Попросил аудиенции у князя, Мстислава Владимировича.

Не сразу, но через день меня опять привели в княжеские покои.

Вернее, в тронный зал, как бы я это назвал.

Мстислав Владимирович восседал на резном стуле. Наклонив голову вперед, произнес. Чего желаешь? Случилось чего, или признаться в чем хочешь?

Великий князь, Мстислав Владимирович, хочу узнать судьбу знакомого моего, в клети вместе время коротали.

Просил он слово за него замолвить. Не виновного в клетях держат. У него дети малые, голодные, холодные. Без всякого присмотру остались, и помочь некому. И он болезный. Нельзя ему в клети сидеть. Мстислав Владимирович улыбнулся одними глазами. Виду не подал. Ступай Игорь, не твоя – то забота. Ты делай, что обещал, с остальным, уж я сам разберусь.