Попандос

Слух наш, поддавшись обманчивому ожиданию, рождал непонятные звуки. Ну, где же они? Ожидание утомляло больше всего.

Вячеслав держал лук наготове. Тетиву не натягивал, но стрела была готова. Фрол держался за древко своего неизменного копья. Меч был в ножнах.

Дайте хотя бы нож.

– Нет, не трогай, в вериги облачим, – скороговоркой проговорил Фрол, не сводя настороженного взгляда с края балки.

Солнце светило, но пряталось где-то там, за деревьями и кустами, за верхним краем. Неспроста дерево обломилось, ой неспроста! Будут ждать темноты или нападут сейчас?

Только скрип колес телеги, звучащий в тиши отчетливо громко, да стук рвущихся из груди сердец оглашал округу. Пульс стучал в висках. Ладони предательски намокли. Тишина, даже птицы не поют, вороны и те заткнулись.

– Бли-и-и-н горелый! Ну разве можно так издеваться над человеком?! Страшно же!

Мои охранники вздрогнули, с укором посмотрели на меня.

– Я это вслух сказал? Сорян, пардоньте! Не со зла! Все это нервы! Тем более стресс у меня, я ранитый!

Выставил руку в знак примирения.

– Да замрешь ты, свербигуз, чего копырзишься?

Фрол кипел, как самовар и шипел, как паровоз!

Я прижал ладошки ко рту, чтобы не рассмеяться.

Гримаса Фрола в гневе, дорогого стоила, а тут еще и «свербигуз» «копырзишься». Наложив руки на рот, я показывал, что всё, рот закрыл. Вячеслав прижал палец к губам и тоже шикнул. Ш-ш-ш-ш-ш, слышалось с обеих сторон. Блин, они ещё перешикиваются! Молчу! Молчу! Я едва сдерживал хохот, который рвался наружу. Блин, страшно-то как! Страшно и смешно одновременно. Получив увесистый пинок, я успокоился, взял себя в руки и притих.

В полной тишине мы всё-таки выехали на край оврага. Удол кончился, дорога выкатилась на полянку и заструилась дальше по лесу. Солнце, пробиваясь сквозь кроны деревьев, игралось, щекотало глаза и смеялось над нами.

Опасности, видно, не было. Половцы растворились, ушли своей дорогой: либо мы были им не интересны, либо не заметили нас, либо хотели остаться незамеченными. Вот дикий народ! Кто их понять сможет? Но так просто лёгкую добычу они не бросают.

– Фрол, скоро закат. Что делать будем? Ночью ехать? Не видать не зги, осесть надоть.

Волновался Вячеслав.

– Не здесь же!

Фрол проверил оружие.

Крякнул: «Разворачивай!»

– Куда?

– До ущелья. Там, в затишке, и теплее будет, и огнило скроем.

– Да-а-а-а, ночь-то будет холодной. Глянь, сколько звёзд на небе!

– А вода?

– Из мехов воды нальём, потом в ручье восполним.

Развернулись, поехали назад.

Погони так и не было.

Ночь и вправду была звёздной и холодной. Луна тонким серпом вылезала из-за горизонта. Небо было усыпано мириадами звёзд. Где-то невдалеке ухал филин. Шутить почему-то не хотелось. Склоны балки хорошо прятали всполохи костра. Со стороны и не увидишь. Но всё равно все были начеку и сидели к костру спинами. Так глаза лучше привыкают к темноте, лучше видно, что освещает свет костра.

Фрол сидел под телегой, прислонившись спиной к заднему колесу. Он предусмотрительно подстелил соломы.

Вячеслав, по другую сторону от костра, расположился у вывороченного пня, навалившись на него боком и приобняв свободной рукой.

Дружинники полностью слились с природой, и со стороны их не было видно. Хорошо был виден только костер, я и возница, который поддерживал огонь.

«Молодцы, маскироваться умеют, голыми руками не возьмешь!»

Так как мне не разрешили отходить от телеги, я взобрался на сено и, вытянувшись во весь рост, глядел в звездно-чернильное небо. Спать совсем не хотелось. Тоненький серп растущей луны почти не освещал. Зато звезды были большими и яркими. В городе таких звезд не увидишь, там освещение мешает, а здесь – просто россыпи, мириады!

«Давно ли мы вот так глядели на звезды? Просто, молча созерцая, ни о чем не думая, наблюдая за едва заметным движением, любуясь. Падающая звезда расчертила небо на две половины, сгорев – погасла. Вот же ж, не успел загадать желание!»

«А можно помедленнее, я записываю! А собственно, чего я хочу? Тут с кондачка не решить. Вернуться домой? Без документов и одежды? Любой патруль – конец приключениям, вернее, новое начало, снова – здорова! Одежду, броню, оружие? И… в армию? Предел мечтаний! Я же не лучник, не мечник! Попандос! Но приспосабливаться-то как-то надо. И, кстати, как я здесь очутился, как назад попасть? Сначала надо «вольную» получить. А еще лучше – красные штаны, чтобы все «ку» перед тобой делали. Пацакам везде сложно жить, любой чатланен или эцилоп обидеть могут. Ладно, утро вечера мудренее. Нужно вздремнуть, пусть даже через не хочу. Силы нужно беречь. Еще вон, звезда упала. И снова. И опять».

Глаза закрылись сами собой. Лицо жены улыбалось, но грустной улыбкой: «Как ты там без меня?.. Солнышко рыжее мое…»

Проснулся рано утром. Костер давно уже потух, угли уже не дымили и покрылись бело-серой золой. Возница, сложившись пополам, калачиком спал около костра. Половцы так и не напали.

«Прогуляться, что ли, пока эти двое сторожат костер?»

Взобрался я на склон балки и углубился в лес. Прошлогодняя листва, влажная от утренней дымки, скрывала шорохи шагов. Поэтому ушел почти беззвучно, даже не разбудил свою свиту. Пусть отдохнут, и так всю ночь дежурили.

Буквально недалеко от края оврага наткнулся на проклюнувшийся гриб – сморчок. Гриб как гриб. А вот и еще. Грибы! Это нечто! Сейчас как наберу полное лукошко! Но вот лукошка-то и нет. О, еще один нашли, должны быть еще. А ну, поищем. Действительно, вот еще, и вот. Грибы были недалеко друг от друга. Жаль, что лукошка нет, набрал столько, сколько смог унести в руках. Да и зачем мне больше? Не солить же я их

собрался.

В лагере в это время была суматоха. Меня потеряли, хотели идти по следам, а тут и я: «Здрасти вам! С добрым утром, грибник нарисовался, не сотрёшь».

– Чего всполошились-то? Вот он я! За грибами ходил.

– Ты эта, паря, не уходи так-то! Ибо свяжем мы тебя, а то! В веригах привезём!

Фрол усиленно делал злую мину, а в глазах читалось облегчение.

Вячеслав просто улыбался.

Позавтракали чем бог послал, грибы ушли на ура. Их отварили в котелке, дважды слив отвар. Потом пожарили с луком. Как же картофеля-то не хватает. Можно было, конечно, грибы пожарить на палочках, как шашлык, но, наверное, можно отравиться. Я в грибах несилен. Грибы они все условно съедобные. Запили наш завтрак отваром из корней и плодов найденного неподалёку куста шиповника. Каркаде – ну вот натуральный каркаде! Только из корней и плодов. Вот и мой вклад в общую копилку.

Не нахлебник я – партнёр.

На сытый желудок и ехать веселее. Парни подобрели, улыбались, даже начали подтрунивать друг над другом.

Утро разведрилось, солнышко давно уже выкатилось из-за горизонта. Дорога, как и раньше, всё петляла по лесочкам да поляночкам.

Никакой погони не было.

Ну и мы спокойно продолжили свой путь.

Новгород

Батюшка Господин Великий Новгород встречал нас открытыми воротами. По берегам Волхова, на пристанях, разгружались и загружались многочисленные суда ушкуйников. Напротив кремля расположился торг. Зажиточные купцы уже открыли свои лавки, зазывалы орали как ненормальные, стараясь перекричать друг друга, зазывали покупателей. Хозяева лавок, одетые в богато украшенные жупаны и в меховые шапки, сгрудившись, общались, опираясь на безмены. Местные красавицы уже ходили по торговым рядам, приценивались, смотрели ткани для нарядов. Отовсюду слышался крик зазывал:

– А вот пироги с щавелем, с рыбой, луком и яйцами!

– Эй, молодухи, налетай, гривны, гривны выбирай!

Потом я узнал, что гривны – это шейные украшения.

– Бублики-баранки, кому бублики?!

– Для тяти да мамашки – горшки, кувшины, чашки!

– Свежий квас, зелено вино!

– Рыба, свежая рыба, налетай – покупай, никому не оставляй!

– Сладкий сахар, хорошо! Пососи мой петушок!

– Сосут девчонки и молодцы, сосут мамаши и отцы!

– Тащи скорей большой мешок, купай мой петушок!

Скоморохи дудели в рожки, играли гусли, барабаны и бубны. Торговый люд перемежался с нищетой и каликами перехожими. Зеваки разбавлялись мелкими воришками, суровыми воинами и приезжими крестьянами. Людей было много, как и товара, на любой вкус и кошелёк. Заключались сделки, пари, велись споры и беседы. В одном углу ожесточённо торговались, в другом любовно били цыгана, пытавшегося ранее украсть коня. Жизнь била ключом! Вечевой колокол висел безмолвный, ибо не о чем было звонить: враг не наступал, пожара не было, вече не созывалось, решать задачи народу не приходилось, не о чем было ломать головы и принимать решения. Народ беззаботно процветал, жил в расслабленном режиме. Господин Великий Новгород находился на международном пути «из Варяг в Греки», он был обособленным анклавом, в нашем понимании, Новгородской республикой, государством. Никому не подчинялся, князей сам выбирал. Со всеми торговал. Это тебе не какой-нибудь там вшивый Киев, не мать городов русских, а отец. Это Господин Великий Новгород! Хотя Киев и считался столичным городом, Русь была не Киевской, а Новгородской. Если уж совсем быть честным, Русь пошла с Ладоги. Город такой есть, теперь Старая Ладога. Потом был построен Новгород. Господин Великий Новгород силу имел. От Финского залива до Уральских гор правил. От Белого моря и до Волги. Мощь!

Огромный бревенчатый княжеский терем занимал половину неба и давал тень сразу на три улицы. Все наличники и ставни были обработаны витиеватой резьбой. Само собой разумеется, венцы крыльца были причудливой формы и сплошь покрыты кельтскими узорами. Тема кельтских драконов была представлена в невообразимом многообразии. Узор переплетал сам себя, порой завязываясь в узел, а порой распускался, как цветок.

Венцы крыльца защищали бравые молодцы из дворцовой стражи, сплошь покрытые металлом. Складывалось такое впечатление, что каждую железяку на своем доспехе они натирали денно и нощно. Или, быть может, доспех был выполнен из нержавейки? Латы на солнце играли и блестели, как тысячи зеркал, будто рыбья чешуя. На плечах у воинов были алые плащи.

В терем князя нас не пускали: мол, заняты Мстислав Владимирович, послы иноземные у них, разговоры разговаривают. Обождать надо.

– Мстислав Владимирович – занят!

– Ну что? – сказал Фрол Вячеславу. – Поехали на постоялый двор али в дружину?

– Сначала сотнику доложить надо, а он уж тысяцкому.

– А там нам скажут, где быть, чего делать.

На том и порешили.

Меня передали с рук на руки таким же служивым, а те, предварительно завязав мне глаза, куда-то повезли и в конце моего путешествия поместили в сухой подвал.

Тихо, сухо, тепло. Соломкой застелено, только не выбраться. В кандалы не заковывали – и то ладно, тоже хорошо. Хоть поспать можно спокойно. Есть хлеб, вода и горшок.

Что еще для полного счастья нужно?

Себе мы сами строим замки, себя мы сами загоняем в рамки!

Только я стал засыпать, как лязгнул засов, распахнулась кованая дверь, и в келью кубарем влетел маленький, перемазанный сажей мужичок. Тут же поднявшись, он бросился на закрывающуюся дверь. Выскочить не успел – дверь закрылась перед его носом. В отчаянии он пнул дверь, ойкнув, присел и стал растирать ушибленную ногу.

За дверью кто-то смачно заржал.

Мужичок сидел, насупившись, чертыхался себе под нос.

– Лапоток-то поправить надоть, – покачал он головой и снял лапоть.

Повернулся ко мне.

– Здрав буди, Ерема я, – протянул руку для рукопожатия. – Ты это, не серчай, что я бякал, меня по оговору в клеть-то кинули. А ты кто? Как звать-величать? Чьих будешь?

Я сжал протянутую руку крепким рукопожатием.

– Зовут Игорем, так – прохожий, сын божий, обшит кожей. А с какой целью интересуешься?

– Ну, дык, для себя разуметь, с кем глаголить буду. А не ты ли, мил человек, на рынке лошадь стянул?

Я улыбнулся во все свои тридцать три зуба.

– Не-а, не я.

Вытянулся во весь рост, на спине потянулся до ломоты в костях – хрустнуло.

– Меня тоже по оговору в подвал. Меня вообще-то князь желает видеть. Со мной познакомиться хотят.

Пред ясны очи ставить будут. Интерес у него ко мне есть.

Ерема удивлённо мотнул головой: «Эвон как!?»

– А за меня байку замолвишь, сжандобишься? Дитятки малые-то без тяти остались, призреть и то некому, натравить некому, насытить нечем, зазябнуть, изгибнуть зосим! Неможно мне в клети-то быть, недужный я. Не ровна година, блазь пущу, да ококовею.

Пустил скупую мужскую слезу.

– А я век повинен буду, мы Митьки, добро-то помним, а? Узреешь – и я тебе угожусь.

– Ты ж, Ерема, какой же ты Митька?

– А ты не ведаешь, кто таковые Митьки?

– Нет, не ведаю.

Ерема хитро прищурился.

– Так ты не здешний че-ли? А отколь же ж ты? Нас тут, почитай, кожный знает.

– Да-а-а-а, про Питер не соврёшь. Или может попробовать?

– Из Санкт-Петербурга.

Санк, сант – пробовал на язык Ерема.

– Чёй-то не слыхивал. А далече ли, град-то этот?

– Далече, отсюда и не узреть.

Передразнил я его.

Ну, ты и разгаляндался! Отсель токмо острог и узреть. Из клети то.

Значит, не слыхал про такой город?

А про Ленинград слышал?

А ентот где?

Ну и ладно, не слышал, так и не слышал.

Чёй-то ты, паря, алчешь десну скрыти? Ладно, а чем, ядь, брашно мастыришь?

Это допрос?

Нет, чего ты! Не озорно сидеть то, вот я и баю-байки. Спрос – дело, не дознание. Не серчай, паря, не басалай я. Побалакаем да вечерять будем. Так годину и укоротим.

Плохо я понимал местный сленг, и поэтому злился. Вернее, чувствовал себя как не в своей тарелке. Но постепенно начал привыкать и мало-помалу начал осваиваться. За беседами время текло своим чередом. Дни сменяли ночи, ночи сменяли дни. Ерему периодически забирали из камеры, и тогда я скучал. В один из таких дней пришли и за мной. За окованной дверью послышался лязг засова, дверь заскрипела и распахнулась. В проеме стояли Фрол и Вячеслав.

Как оказалось, от камеры, где меня держали, до княжеского терема идти было недалеко. Ворота в терем были закрыты, и их охраняли сурового вида кмети.

Как и в прошлый раз, Вячеслав доложил о прибытии начальнику стражи, вышедшему нам навстречу. Тот удалился в терем, потом выглянул, поманил рукой. Нас впустили внутрь. Фрол и Вячеслав держались позади.

На резном стуле восседал молодой, на вид довольно крепкий мужчина. Волосы зачесаны назад, стянуты в конский хвост. Виски выбриты. Подстриженные усы, короткая бородка. Белая длинная рубаха, украшенная красными цветами по вороту и с белой вышивкой на красной широкой кайме в области горла. На талии рубаха перетянута плетеным красно-белым кушаком. На плечах красные квадраты, так же с вышивкой, но уже с белой. Черные шаровары заправлены в красные кожаные сапоги с загнутыми носами. Глаза синие, взгляд серьезный, умный, проникающий до глубины души.

Сопровождавшие меня воины поклонились в пол.

– Здравствуй, княже!

Фрол толкнул меня в спину, заставляя тоже кланяться. Поклонился и я.

Князь Мстислав Владимирович кивнул.

Чтобы не утомлять читателя клинописью и старославянским сленгом, предлагаю суть всех разговоров описывать по-русски, на современном русском. А словарик разместим в конце. Договорились? Итак, продолжаем.

– Как звать?

– Меня? Игорем.

– Как тебе, Игорь, почивалось?

– Как на гулянье: комар пел – я плясал да в ладоши хлопал.

– Как с князем разговариваешь?

Кинулся было помощник князя, что по левую руку.

Князь приподнял руку и бровь, останавливая.

– Вижу, веселый ты парень – дерзкий. Откуда ты, такой, взялся? Пойдешь, может, в скоморохи? На пирах будешь петь и веселить. Песни, может, веселые знаешь? На чем играть умеешь? Рожку обучен, или гуслям?

– Прости меня, князь, не хотел я тебя огорчить, может, невольно так случилось.

Не гусляр я и не песенник, другому ремеслу я обучен. Много чего знаю, многим полезен могу быть. Могу научить подданных твоих, как политес организовать, спирт самогонный гнать. Могу бою ближнему обучить твоих ратников. Порох делать могу, да оружие знаю. Знаю, как сделать оружие, которого нет ни у тебя, ни у врагов твоих. Пока нет.

Могу быть полезным в лечении, в науках разных, строительстве, в звероводстве, рыбоводстве, сельском хозяйстве. Много в чем. Спроси меня, что хочешь узнать? Может быть, я знаю, и знаниями поделюсь.

Князь, задумавшись, изрек:

– А не плут ли ты? Хочешь жизнь свою спасти, да предлагаешь мне всякое. А сам – никчема! Пустой человек.

– Испытай меня тогда, князь, если мне не веришь. Пусть мудрецы твои меня испытают. Есть у тебя ученый люд? Если я знаю то, что знают и они, значит, не вру я тебе.

Видимо, князь не поверил. Отправил назад в клеть.

Правда, кормили уже не хлебом и водой, а кашей. Отвары вместо воды, бульон опять же.

Еремы в келье уже не было. Видимо, забрали, а вернуть забыли.

Так неделю и просидел один.

Стража не очень общительна. Судьбу Еремы выяснить не удалось.

Может, выпустили, а может, на Колыму отправили.

Через час, примерно, в келью пришел дьяк. Назвался он Мефодием. Ряса из черного сукна выцвела вся, перевязанная бечевой. Четырехгранная шапочка, косица да козлиная бородка, которую он постоянно оглаживал. Видимо, мой первый экзаменатор. Познакомились, оказался неплохим мужиком, но очень серьезным. Спрашивал меня про лунные фазы, про продолжительность года, про земледелие, скотоводство, сыроварение. Когда я ему еще и про звероводство рассказывал и о рыбоводстве, он слушал, не перебивая. Добил его рассказ о разведении дождевых червей. Я ему пояснил, что дождевых червей, так же как и любую скотину, можно разводить и выращивать. Червей можно использовать в птицеводстве, повышается яйценоскость. Гумус – продукт жизнедеятельности червей, лучшее органическое удобрение. Для сельского хозяйства – самое оно. Напоследок я ему рассказал про пивоварение. Он сказал: "Это тайна монашеская, и на Руси не умеют пиво делать". Но про пиво знал. Ушел, на вид задумчивый, видимо, озадачили мои ответы и рассказы.

Следующим был итальянец Гильермо, плохо говоривший на русском, но зато язык цифр воспринимал на ура. Исписали мы с ним углем все стены кельи, в которой меня держали. Благо, они были беленые. Тоже ушел довольный, как кот.

Вот настоятель монастыря был явно противоположного мнения. Он задавал вопросы по религии.

А что я мог ему рассказать? Я в церковь заходил лишь для того, чтобы свечку поставить. Ну, знал какие-то праздники, но не священник же я. Рассказать ему, как обстоят дела в современной церкви, язык не повернулся. Он предлагал покаяться в грехах и молиться. Невольно вспомнился анекдот про бабушку, которую внучка чуть на тот свет не отправила. Внучка ходила за бабушкой и требовала: «Молись и кайся, кайся и молись!»

Весь день бабушка была в шоке, пока не пришли родители девочки и не объяснили, что внучка хотела мультик про Малыша и Карлсона.

В итоге я признался, что я агностик, но пообещал, что буду молиться и посещать церковь. Поцеловал на том крест, и мы расстались.

Последним заявился кузнец.

Кузнец и кузнец. В кожаном переднике, как в сказке, с кожаным ремешком на лбу. Звали его Илья. Как Илья Муромец, такой же кряжистый. Долго меня пытал про оружие, которого ещё нет, рассказал ему про пушки и пищали, про запальные и батарейные карабины. В общем, целый ликбез устроил: как их делают, как заряжают, как из них палят. Кузнец убежал одухотворённый, счастливее всех. Глаза горят, губы подрагивают, руки трясутся. Свой парень, изобретатель.

Придется чертить чертежи. Не уверен, что у него все получится, тем более с первого раза. Ствол не так просто смастерить, тут технология нужна. Просто расковать металл в блин, а потом закатать этот блин в трубку – ничего хорошего из этого не получится. Развернет, раздует, убьет кого-нибудь. Предложу ему для начала вылить ствол. Может быть, и токарный станок совместно изобретем.

Как ни странно, после этих импровизированных экзаменов меня отвели в каморку, типа кельи. В углу стояла кровать с матрацем, набитым сухим сеном. Из того же материала была подушка, ансамбль завершало лоскутное одеяло. Окон, в моем понимании, в келье не было, лишь где-то наверху, в глухой стене, маленькое оконце. У кровати стоял табурет. Больше в келье ничего поместиться не могло.

Уже не подвал, но в город так же до сих пор не пускали. Вспомнил, что обещал Ереме-Митьке замолвить за него слово перед князем.

Вроде как мне должны были уже верить.

Попросил аудиенции у князя Мстислава Владимировича.

Не сразу, но через день меня опять привели в княжеские покои, вернее, в тронный зал, как бы я это назвал.

Мстислав Владимирович восседал на резном стуле. Наклонив голову вперёд, произнёс:

– Чего желаешь? Случилось что-то или хочешь в чём-то признаться?

– Великий князь Мстислав Владимирович, хочу узнать судьбу знакомого моего, с которым вместе время коротал в клети. Просил он слово за него замолвить. Не виновного в клетях держат. У него дети малые, голодные, холодные, без всякого присмотра остались, и помочь некому. И он болезненный. Нельзя ему в клети сидеть.

Мстислав Владимирович улыбнулся одними глазами, виду не подал:

– Ступай, Игорь, не твоя это забота. Ты делай, что обещал, с остальным уж я сам разберусь.

Глава II

Утро

Ну вот, вроде как свобода. Мнимая, конечно, но свобода. Раньше меня в город и не пускали. Теперь до импровизированного научного центра пешком пять минут. Больше никуда идти нельзя, за этим серьезно следили.

«Сколково» организовали спешно. Помещение нашлось, научный люд собрали, и рабочие руки дали. Еще бы, для такого дела – можно сказать, научно-технический прорыв!

Началом послужил кружок юных техников-пироманов. Наша главная задача – создать порох. Обещал я князю порох сделать. Дал слово – держи. Пироксилин я здесь, конечно, не создам, не смогу найти ингредиенты и необходимое оборудование. Но дымарь вполне можно организовать при данных, доступных мне технологиях. Кроме того, дымный порох не такой резкий, как пироксилин. А значит, небольшой перевес порохового заряда на износ оружия отразится не сильно. Сразу не разорвет. Петр Первый, к примеру, проверял качество пушек троекратным зарядом дымного пороха, и ничего, выдерживали.

Теперь о том, как сделать порох. Три составляющих ингредиента: угольная пыль, селитра и сера. Если с углем проблем не было, то с селитрой и серой была засада. Серу можно было найти только там, где был выход земляного масла, короче – нефти, или там, где был вулкан. Месторождений нефти, известных на Руси, было очень мало. С селитрой еще круче: как ее добывать и что это такое, не знали. Очищать птичий помет тоже не умели. Ну и как делать порох? Я вас спрашиваю! Какой толк от пушек или даже ружей без пороха?

Как ни странно, серу на Руси знали. Невероятным образом потом и селитра нашлась. Осталось смешать и растолочь до пороха в ступке.

Настал день «Икс». К этому дню мы основательно подготовились.

Корпус ракеты, которую я мастерил, был сделан из длинных листьев травы астрагала. Пришлось переплетать листья травы в несколько слоев, подобие циновки. Навивать на деревянную конусовидную оправку, заранее пропитанную воском. Все это, послойно, было пропитано мездровым клеем. Бумага была на вес золота, поэтому работал с подручными материалами. Эпоксидной смолы тоже не было. Ну, не изобрели пока, а я ее состав не знаю.

Обещал же я князю штуку смастерить пороховую. Сам порох ему пока, как и не нужен, применение давай.

Ракета получилась, хоть и небольшая, зато полетела как надо.

Как тебе такое, Илон Маск? Как тебе такое, Королев, Циолковский и толпа древних китайцев?

Мне давали все, что я просил, кроме личной свободы. Не то что за город, на базар не отпускали. Это я не жалуюсь, это я горжусь. Меня берегли и мной дорожили.

Монахи разных рангов приходили ко мне постоянно, консультировались по разным вопросам. Как оказалось, князь поставил процесс. Порох готовили совсем в другом месте и совсем в других объемах.

Селитру и серу привозили издалека. Уголь был местный, березовый. Добывали деготь, заодно и уголь жгли без доступа кислорода в печах. Не уголь, а сказка. Активированный. Хоть противогазы делай.

Паломничество ко мне продолжалось. Уже непонятно было, кто экзаменатор, а кто приходил учиться, выкачивать мои знания. Вопросы сыпались, как из рога изобилия, на все приходилось отвечать.