Теплая стена

Он потянулся к одной из папок, маркированной «Планы/Переустройства/1948-1960», и извлек несколько листов папиросной бумаги, почти прозрачных от времени.

– Дом, как вы, наверное, заметили, – организм больной, – начал он дикторским тоном. – Он болел туберкулезом перенаселения, инфарктом коммунальных разборок, склерозом бесконечных перепланировок. Каждая стена здесь двигалась минимум трижды. Ваш «шрам»… – он бросил взгляд на Алису, – это след от ампутации. В 1952 году комнату №7, площадью 12 квадратных метров, ликвидировали. Часть отдали под увеличение кладовой №3 (нынешнее захламление Виктора), часть – присоединили к коридору. Официальная причина – «несоответствие санитарным нормам для проживания двух лиц». Неофициальная…

Он замолчал, поправляя очки.

– Что случилось с жильцами? – тихо спросила Алиса, не садясь, стоя как натянутая струна.

– Гражданка Елена В., 28 лет, уроженка Ленинграда, – ответил старик, глядя в бумагу. – Работала корректором в типографии. Ребёнок – мальчик, Георгий, 5 лет. Состояли на учёте как семья фронтовика, пропавшего без вести. В ночь с 14 на 15 февраля 1952 года… – он откашлялся. – В ночь на 15 февраля в комнате произошел «бытовой инцидент». Мать была обнаружена соседями в состоянии сильного нервного потрясения. Ребёнок… ребёнок не был обнаружен.

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только тиканьем настенных часов с маятником.

– Не обнаружен? – переспросил Кирилл, его мозг уже проигрывал варианты: побег, похищение, несчастный случай.

– Тело не обнаружено, – уточнил Леонид Яковлевич. – Мальчик исчез. Из запертой изнутри комнаты. Окно на втором этаже, зимой, наглухо заклеенное бумагой. Дверь – цела. Проводили обыск. Поднимали полы, простукивали стены. Ничего. Ребёнок испарился. Мать неделю пролежала в психиатрической лечебнице, потом её забрали родственники из области. Больше в доме она не появлялась. Комнату опечатали, потом – ликвидировали. Дело замяли. В те времена не любили необъяснимое. Особенно в таких… идеологически важных домах. Слишком близко к Смольному.

Алиса прикрыла глаза. Теперь всё складывалось в чудовищную картину. Три удара. Тело о дверь – отчаянная попытка матери вырваться? Кулак о дерево – её бессилие? Падение ключа… ключа от той двери, которую не смогли открыть? Или… ключа от чего-то другого?

– У вас есть план комнаты? Точный? – спросил Кирилл, его пальцы уже чесались нанести данные на свою цифровую карту.

– Есть, – Леонид Яковлевич развернул другой лист – чертёж, выполненный тушью. – Вот. Комната №7. Вот дверь в коридор. Вот печь. Вот оконный проём. И вот… – он ткнул желтоватым ногтем в один из углов, – вот здесь, согласно акту осмотра, была обнаружена «неучтенная конструктивная ниша». Забита досками и тряпьем. При вскрытии – пустота. Уходила в межэтажное перекрытие. Вентиляционный ход? Или что-то более старое… Дом-то дореволюционный. Здесь могли быть любые сюрпризы.

Кирилл сфотографировал план на телефон. Его ум работал со скоростью процессора. «Неучтенная ниша». Возможный резонатор. Полость. Идеальное место для накопления и отражения звуковых вибраций. А если ребёнок… если ребёнок туда пролез? И застрял?

– Что с «нишей» потом сделали? – спросил он.

– Замуровали, – пожал плечами старик. – Как и всё непонятное. Цементом и кирпичом. На плане 1953 года её уже нет. Но шрам… шрам остался. Стена там всегда была холоднее. И сырее.

Алиса подошла к столу и посмотрела на чертёж. Для неё это был не план, а партитура трагедии. Она видела не линии, а сгустки тишины, узлы напряжения.

– А мать… что она говорила? Когда её нашли?

Леонид Яковлевич снял очки, протер их краем халата.

– Со слов соседки, которая первой прибежала на крик, она повторяла одно и то же: «Он ушёл в стену. Я слышала, как он звал, но стена была тёплой, и она его проглотила». Естественно, списали на бред. Шок.

«Он ушёл в стену». Слова повисли в воздухе, тяжелые, как свинец.

– Спасибо, – тихо сказал Кирилл, заканчивая съёмку документов. – Это меняет параметры эксперимента. Теперь у нас не просто аномалия. У нас есть… контекст.

– Эксперимент? – старик усмехнулся, беззвучно, лишь морщинки вокруг рта дрогнули. – Вы думаете, это можно измерить вашими машинами? Это не данные, молодой человек. Это дыра. Дыра в реальности, которую залатали кирпичом и забыли. И сейчас, когда дом умирает, дыра начинает сочиться. Вы не измеряете звук. Вы слушаете, как сочится старая рана.

– А что нужно ране, чтобы зажить? – вдруг спросила Алиса, глядя прямо на него.

Леонид Яковлевич долго смотрел на неё, и в его мутных глазах мелькнуло что-то похожее на грусть.

– Правды, дитя моё. Рану нужно очистить от лжи и недомолвок. Нужно признать, что она была. Но здесь… здесь правду замуровали вместе с тем мальчиком. И чтобы добраться до неё, вам придётся разобрать стену. Буквально.