- -
- 100%
- +
ГЛАВА ПЕРВАЯ: НАВИГАТОР В БЕЗДНЕ
Они ехали на север. Туда, где карты заканчивались, а реальность начинала подрагивать, как плёнка старой киноленты. Лекс вёл уазик, доставшийся от Вергилия, – темно-зеленый, без номеров, пахнущий бензином и сушёными травами. В салоне было тесно от оборудования, провизии и молчания.
Майя сидела на заднем сиденье, завернувшись в плед. Её глаза были закрыты, но Кирилл знал – она не спала. Она вела диалог. Со своим древним пассажиром, с Капсулой, лежавшей у неё на коленях в специальном кейсе из свинца и синего кварца, даже с дорогой, которая уходила под колёса. Её дипломат работал без остановки, прощупывая пространство на предмет угроз, искажений, следов.
Капсула. Чёрная сфера размером с грейпфрут, холодная на ощупь. Внутри – спящий Осколок, архив боли и памяти, их главный компас и главное бремя. Она не излучала покой. Она излучала… настороженность. Как зверь, который уснул одним глазом.
Кирилл смотрел в окно. Его левый глаз, тот самый, подарок-проклятие Хозяина, видел мир в разрезе. Дорога была не просто асфальтом. Она была шрамом на теле земли, по которому текли ржавые потоки старой энергии – страхи погибших в авариях, тоска дальнобойщиков, азарт лихачей. Леса по сторонам дышали зелёным, но ядовитым светом – там бушевала своя, дикая Подложка, не тронутая “Афобозом”, но от этого не менее голодная.
Вергилий, прежде чем отпустить их, дал координаты. Не точки на карте. Уравнение.
«Ищите место, где сходятся три разлома, – сказал он, его руки пахли землёй и полынью. – Геологический, исторический и… паттерновый. Там, где земля болела, люди страдали, а Подложка истончилась. Там может быть вход. Или зеркало. Или дверь, которую ещё не открыли».
Они искали это место уже неделю. Отклоняясь от маршрута, когда Капсула вдруг начинала вибрировать, или когда Мая беззвучно указывала направление. Мир за пределами Совино-17 оказался не просто опасным. Он был разным.
Они проезжали посёлки, где у каждого второго жителя был “пассажир” – но не как у них, а как домашний питомец, почти ручной. Местные “просветленные” торговали разными услугами: “тень-целитель” заживлял раны, “пассажир-предсказатель” угадывал карты. Это была не война и не симбиоз. Это была адаптация. Люди учились жить с голосами в голове, превращая кошмар в быт. Это было почти страшнее открытой угрозы.
В других местах царил хаос. Городок, где все “просветленные” вдруг, в один день, замолчали и выстроились в идеальный круг на главной площади, глядя в небо. Они не реагировали на внешние раздражители. Просто стояли. Апостолы? Нет. Что-то другое. Как будто их пассажиры получили одну и ту же команду из эфира.
“Епископы уже работают”, – сказала тогда Майя, не открывая глаз. – “Хозяин не просто собирает армию. Он стандартизирует”.
Лекс лишь сильнее сжал руль. Его молчание стало тяжелее, агрессивнее. Его пассажир, разрушитель, рвался наружу, требовал действия, точки приложения силы. Но враг был эфемерным. Как сражаться с идеей? С паттерном?
На пятый день пути Капсула проснулась.
Это случилось ночью, в чистом поле, где они остановились переночевать. Кирилл дежурил у костра, его левый глаз скользил по звёздам, пытаясь найти в их расположении знакомую геометрию. Вдруг кейс у Маи на коленях издал звук. Не громкий. Напоминающий удар камертона по стеклу.
Мая мгновенно открыла глаза. Они были полностью чёрными, без белка – в них смотрел её древний пассажир.
«Он видит сон», – произнесла она чужим, наложенным голосом.
Кирилл подошёл. Лекс уже стоял рядом, монтировка в руках.
«Чей сон?» – спросил Кирилл.
Вместо ответа Мая открыла кейс. Чёрная сфера лежала на бархате, но теперь её поверхность не была гладкой. По ней бежали волны, как на воде от брошенного камня. И в этих волнах проступали образы. Обрывки.
Высокое здание из черного стекла. Не Москва. Не Россия.
Коридоры, освещенные холодным синим светом.
Люди в белых халатах, но их лица скрыты за зеркальными масками.
А на столах – не люди. Сгустки света. Паттерны в чистом виде, заключённые в кристаллические решётки. Их тыкают иглами, подключают к машинам, считывают данные.
И один из сгустков – он знаком. Это молодой, голодный паттерн. Художник. Таких, как пассажир Кирилла.
Картинка дернулась, сменилась другой.
Карта мира. Но не географическая. Карта разломов Подложки. Яркие точки – “дыры”, как Фоменково. Линии напряжения между ними. И одна точка… мигает красным. Где-то за Уралом. В глуши.
Над картой склонился фигура. Человек? Его тень на стене неправильная, многосоставная, как у насекомого. Он что-то отмечает, проводит линии.
И последний образ:
Лицо. Женское. Молодое, красивое, но измождённое. Глаза цвета стали. На её шее – шрам, похожий на след от ожога в форме знака “Омега”. Она смотрит прямо “в камеру”, сквозь слои реальности и сна, и её губы шевелятся. Без звука. Но Кирилл читает по губам:
“НЕ ПРИЕЗЖАЙТЕ. ЭТО НЕ ДВЕРЬ. ЭТО КАПКАН ДЛЯ БОГОВ.”
Образы рассыпались. Капсула затихла, снова став гладкой и чёрной.
В костре потрескивали угли. Ветер гулял по степи.
«Что это было? – хрипло спросил Лекс. – Предупреждение?»
«Не только, – сказала Майя, её глаза вернулись к нормальным. Она выглядела потрясенной. – Это было… эхо. Чей-то мощный, намеренный вброс информации в Подложку. Крик. Его услышала Капсула, потому что она настроена на частоту человеческого отчаяния. Тот сгусток… того художника… его вырвали из системы. Изучали. Как образец».
Кирилл почувствовал, как внутри него его собственный “пассажир” съежился, ощутил холодный ужас. Охота шла не только на людей. Охотились на самих пассажиров. Вылавливали их, экспериментировали.
«А карта… и эта женщина, – продолжил Кирилл. – Она знала, что её “сообщение” могут перехватить. Она предупреждала. Значит, там, в той точке… есть что-то, что опасно даже для Хозяина. Или… для тех, кто сильнее его».
«Координаты, – сказал Лекс. – Мы можем их вычислить?»
Тим мог бы. Но Тима не было. Он остался в Совино-17, выбрав сторону Проводников, предав их. Мысль до сих пор жгла.
«Я запомнил карту, – тихо сказал Кирилл. Его левый глаз зафиксировал изображение с фотографической точностью. – Это… Красноярский край. Глухомань. Район, где в советское время были попытки построить “закрытый город” для экспериментов по телепатии. Проект “Зеркало”. Его заморозили в конце 80-х. Но, видимо, не всё заморозили».
Мая медленно кивнула.
«Мой старый… он что-то знает об этом. Смутно. “Зеркало” было не просто исследовательским центром. Это была попытка… создать искусственный разум на основе паттернов Подложки. Не пассажира. Не бога. Нечто третье. Управляемое. Предсказуемое. Идеальный инструмент для тех, кто хочет контролировать реальность».
Она посмотрела на Капсулу, потом на Кирилла.
«Если Хозяин боится этого места… если там есть что-то, что может “поймать” даже его… то это может быть ключом. Не к уничтожению. К перезагрузке. К изменению правил игры».
Решение созрело само собой. Они не могли игнорировать это. Во-первых, эта женщина, она явно одна из “просветленных”, возможно, такая же, как они. Ей нужна помощь. Во-вторых, если там действительно есть технология или знание, способное противостоять Хозяину и “Афобозу” – они обязаны это найти. Прежде, чем это сделают Охотники, Проводники или сам Хозяин.
«Едем, – сказал Кирилл. – Но теперь мы знаем – это не просто поиск. Это вторжение на чужое поле. И нас там уже ждут. Или не ждут. Но готовы».
Лекс завёл двигатель. Уазик рыкнул и тронулся с места, оставляя за собой холодный след на траве.
А в небе, далеко на юге, над Фоменково, в ту ночь видели странное явление: все звёзды на небе, словно по команде, на миг погасли, а потом зажглись снова, выстроившись в идеально ровную сетку. Как пиксели на гигантском экране.
Хозяин не просто гневался. Он мыслил. И его мысли начали менять мир.
ГЛАВА ВТОРАЯ: ПРОЕКТ “ЗЕРКАЛО
Дорога на восток превратилась в путь сквозь слои забытой истории. Чем дальше они углублялись в Сибирь, тем чаще встречались следы старого, советского величия и паранойи: заброшенные вышки, заросшие бетонные плиты с выцветшими цифрами, ржавые знаки “Запретная зона”. Воздух стал чище, холоднее, но и… плотнее. Каждое дыхание отдавалось лёгким звоном в ушах – признак высокого фонового напряжения Подложки.
Капсула вела себя беспокойно. Она то затихала на сутки, то начинала излучать слабые, ритмичные импульсы, похожие на эхо-локацию. Мая предположила, что она “зовёт” или “ищет родню” – другие аномальные объекты, вроде якорей Хозяина или следов экспериментов “Зеркала”.
На третий день пути их нагнал странный путник. Не на машине. Пешком. Он вышел на дорогу из тайги, как будто ждал их. Мужчина лет пятидесяти, в потрёпанной полевой форме без знаков различия, с лицом, вырезанным из дерева жизнью в лесу. Но глаза… глаза были молодыми, ярко-зелёными, и в них не было ни капли страха. Только любопытство.
Он представился Семёном. Странником.
«Еду к вам уже двое суток, – сказал он спокойно, глядя прямо на левый глаз Кирилла. – Чуял по эфиру. Сильный сигнал. Вы и есть те, кто носитель и архитектор в одном лице? И хранитель Спящего Архива?» – он кивнул на кейс у Маи.
Они остолбенели. Этот человек не просто знал. Он видел. Без приборов, без “пассажира”-смотрителя.
«Кто вы?» – резко спросил Лекс, его рука потянулась к монтировке.
«Не враг. Просто… сосед. Я живу здесь давно. С тех пор как “Зеркало” ещё дышало. Я был одним из испытуемых. Добровольцем». Семён улыбнулся, и в его улыбке было что-то бесконечно усталое. «Мой страх удалили не “Афобозом”. Его вырезали здесь, скальпелем из чистого когерентного света. Чтобы освободить место для… наблюдателя».
Он рассказал им историю, от которой кровь стыла в жилах.
Проект “Зеркало” начался не как исследование телепатии. Это была попытка создать щит. В конце 70-х советские учёные, изучая аномальные зоны (типа той, что позже стала Фоменково), пришли к выводу, что “сущности” из Подложки – не случайность. Это утечка. Симптом болезни более глубокого порядка. Что-то на “том” конце пыталось прорваться. И “Зеркало” должно было стать не просто инструментом, а дверью, которую можно закрыть изнутри. Или стеной.
Они отобрали сотни добровольцев – людей с устойчивой психикой, часто военных. Провели операцию, аналогичную “Афобозу”, но грубее, опаснее. Вместо тонкого удаления миндалины – выжигание целых участков мозга, ответственных за эмоциональный шум. На освободившееся место имплантировали кристаллические матрицы, способные удерживать паттерны Подложки в стабильном, контролируемом состоянии. Из людей делали живые якоря. Ходячие точки стабильности в бушующем море чуждой реальности.
«Из сотен выжили единицы, – говорил Семён, разводя костерок на обочине. – Остальные либо сошли с ума, либо их “пассажиры” вырывались наружу, пожирая сознание. Но те, кто выжил… мы стали первыми Стабилизаторами. Мы могли не просто видеть Подложку. Мы могли… гладить ее по шерсти. Успокаивать. Закрывать мелкие разрывы».
Потом пришли 90-е. Деньги кончились. Проект закрыли, данные засекретили, объект законсервировали. Ученые разъехались, часть данных продали на чёрный рынок. Именно эти утечки, по мнению Семёна, легли в основу технологии “Афобоза”. Но “Корпорация” пошла дальше – их не интересовала стабилизация. Им нужен был контроль. Они превратили людей не в якоря, а в антенны. В приманку.
«А вы… почему остались?» – спросила Майя.
«Кто-то должен был сторожить дверь, – просто ответил Семён. – Объект “Зеркало” не мёртв. Он в спящем режиме. И он… притягивает. Как магнит. Сюда стекаются сбитые “просветленные”, аномалии, обрывки паттернов. Я помогаю тем, кого могу. Отпугиваю тех, кого надо. А теперь… – он посмотрел на Капсулу, – притянулось нечто очень большое. И за ним идёт охота».
«Охота?» – переспросил Кирилл.
«К вам уже вышли два отряда. От “Афобоза” – группа “Сборщиков”. Они не убивают. Они изолируют и транспортируют ценные экземпляры. И от… вашего бывшего Хозяина. Не апостолы. Нечто новое. Инквизиторы. Их задача – не вернуть украденное. Стереть память о предательстве. Уничтожить саму возможность неповиновения».
Семён достал из рюкзака карту – не бумажную, а вытканную на куске плотной ткани. На ней были отмечены не города, а энергетические узлы, разломы, точки входа.
«Объект “Зеркало” здесь. – Он ткнул пальцем в место в горной тайге, в ста километрах от ближайшего жилья. – Но прямо туда идти – самоубийство. Системы безопасности проекта до сих пор работают на энергии Подложки. Они не пускают внутрь ничего живого с неустойчивым паттерном. Вас разорвёт на кванты. Нужен обходной путь. Через Нижний уровень».
«Нижний уровень?»
«Когда строили “Зеркало”, копали глубоко. Очень глубоко. Наткнулись на… естественную полость. Пещеру, стены которой состоят из кристаллов, резонирующих с Подложкой. Древнее место силы. Возможно, именно оно и привлекло сюда ученых. Там, внизу, есть вход в сам объект, через систему вентиляции и сброса. И там же… живёт она».
«Она?»
«Девушка. С ожогом в виде “Омеги” на шее. Она пришла сюда полгода назад, сбежав от “Сборщиков”. Её зовут Алиса. И она – единственная, кто вышел из активной зоны “Зеркала” живой. Она что-то знает. Что-то видела. И она болеет. Её паттерн… он нестабилен. Он мутирует. Но она не пускает к себе. Боится. Или охраняет что-то».
Предупреждение из сна Капсулы обрело плоть. Алиса была реальной. И она была в ловушке.
«Почему вы нам всё это рассказываете? – спросил Кирилл, вглядываясь в Семёна своим двойным зрением. Человек светился ровным, спокойным светом. Его паттерн был не пассажиром, а частью его. Цельным, как скала. В нём не было трещин. – Что вы хотите взамен?»
Семён долго смотрел на огонь.
«“Зеркало” просыпается. Не само. Кто-то или что-то пытается его запустить. Извне. Если это случится… оно не просто закроет дверь. Оно перезапишет реальность в радиусе сотен километров по своему шаблону. Создаст зону абсолютного, геометрического порядка. Без жизни, без хаоса, без воли. Мёртвый идеал. Мне не нужна такая победа. Мне нужен кто-то, кто сможет войти туда, понять механизм… и сломать рубильник. Не дать ему включиться. Или… перенаправить его силу. На что-то достойное».
Он посмотрел на Капсулу, потом на Кирилла.
«Вы носите в себе Архив. Память о боли, о страхе, о человеческом. Это антитеза чистой геометрии “Зеркала”. Возможно, только вы сможете достучаться до Алисы. И понять, что на самом деле скрывается в сердце объекта. Пойдёте?»
Выбора, по сути, не было. Отступать было некуда. За ними шли Инквизиторы Хозяина и Сборщики “Афобоза”. Впереди была либо смерть, либо шанс изменить правила игры.
«Ведёте, – сказал Кирилл. – Но если это ловушка…»
«Тогда мы все умрём интересной смертью, – закончил за него Семён с лёгкой усмешкой. – Но я в этом сомневаюсь. Слишком много совпадений. Слишком красиво сходится. Как будто сама Подложка ведёт вас сюда. Для своей собственной… хирургической операции».
Они свернули с трассы на старую, забытую лесовозную дорогу. Тайга сомкнулась над ними, поглощая уазик в зеленом полумраке. Воздух стал густым, как сироп, и наполнился запахом хвои, влажной земли и чего-то ещё… металлического, электрического.
Капсула на коленях у Майи вдруг издала тихий, мелодичный звук – один-единственный чистый тон, который вибрировал в костях.
Она пела. Или звала.
А далеко позади, на дороге, где они разговаривали с Семеном, из леса вышли двое. Один – в чёрном тактическом костюме с логотипом “Афобоза” на плече. Второй – в простой серой робе, с лицом, лишенным каких-либо эмоций, и глазами, в которых плавали микроскопические золотые символы. Инквизитор.
Они посмотрели на следы уазика, потом друг на друга. Между ними не было вражды. Было холодное, профессиональное любопытство.
“Цель движется к объекту “Зеркало”, – сказал агент “Афобоза”, его голос был механическим. – Приоритет: захват образцов “Архив” и “Архитектор”. Уничтожение вторично”.
“Приоритет: стирание аномалии “Предатель” и возвращение фрагмента “Отца”, – ответил Инквизитор без интонации. – Конфликт интересов признан. Разрешаю временный нейтралитет до достижения объекта. Затем – процедура устранения”.
Они кивнули друг другу и растворились в лесу, двигаясь неслышно, как тени. Охота вступила в финальную фазу.
А в глубине тайги, в бронированном бункере под горой, в комнате, залитой синим светом, огромный экран ожил. На нём появилась схематичная карта, и три светящиеся точки – красная, синяя и золотая – медленно сходились к одному ярко-белому пятну в центре.
За экраном в кресле сидела пожилая женщина в строгом костюме. Её лицо было бесстрастно, но в руках она сжимала чётки из чёрного камня. Рядом с ней на столе лежал файл с грифом “СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО”. На первой странице – фотография молодого Кирилла, сделанная скрытой камерой в клинике “Афобоз”. И надпись красным: “ОБРАЗЕЦ “А” – ПОТЕНЦИАЛ НЕ ОГРАНИЧЕН. ПРИГОДЕН ДЛЯ ФИНАЛЬНОЙ СТАДИИ “ЗЕРКАЛА”. ВОЗМОЖНО, КЛЮЧ.”
Женщина дотронулась до интеркома.
“Подготовить активную зону к приёму гостей. И разбудить “Смотрителя”. Пора заканчивать игру в прятки.”
Где-то в глубине объекта, в камере, заполненной густой, мерцающей жидкостью, что-то большое, многоугольное, сложенное из света и твердой мысли, медленно открыла свой единственный “глаз”.
“Зеркало” ждало.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ: ГЛОТКА КАМНЯ
Дорога на север была не маршрутом, а медленным утоплением в белой мгле. За Уралом зима схватила мир в ледяной кулак. Ледяной ветер выл через щели в кузове их нового транспорта – старого, но неубиваемого Урала-«вахтовки», добытого через темные каналы Вергилия. Внутри пахло соляркой, талым снегом и немой напряженностью.
Капсула, помещенная в специальный свинцовый контейнер с кварцевыми вставками, лежала у ног Кирилла. Она была холодной на ощупь, даже сквозь перчатки, и тихой. Слишком тихой. Временами ему казалось, что она не хранит память, а слушает. Вслушивается в гул мотора, в их редкие разговоры, в сам ритм этого бегства.
Майя сидела рядом, закутанная в несколько одеял. Она почти оправилась физически, но её взгляд стал отстраненным, направленным внутрь. Её диалог с древним пассажиром теперь велся непрерывно, на уровне, недоступном остальным. Она была их живым компасом, но цена была видна в глубине её глаз – там, где раньше горел огонь воли, теперь мерцало отражение бездонных, чужих океанов.
Лекс правил машиной с мрачной концентрацией. Его пассажир-разрушитель находил странное успокоение в монотонности дороги, в борьбе с сугробами и ухабами. Он почти не говорил, лишь изредка бросал короткие реплики о состоянии двигателя или смене курса.
Их путь, проложенный по обрывкам данных из Капсулы и смутным указаниям пассажира Маи, вёл в никуда. Точнее, к точке на карте, обозначенной как заброшенный алмазный разрез «Полюс» в Якутии. Место, где в конце 80-х произошла не просто техногенная катастрофа, а «геологический инцидент с неподтвержденными психофизическими аномалиями». Архивы были зачищены, но Капсула, будучи сгустком памяти, хранила отголоски – образы изумленных лиц ученых, крики, и… зияние. Темный, вертикальный разлом в самом сердце кимберлитовой трубки, куда провалилась целая исследовательская партия. Разлом, который потом пытались залить бетоном, а затем просто покинули, списав на выброс метана.
«Он не Источник, – говорила Мая, когда её удавалось вывести из транса. Её голос звучал эхом. – Это… шрам. Место, где ткань Подложки была проколота и… порвана. Как дыра в скафандре. Но через дыру иногда можно разглядеть, что снаружи».
«А снаружи что?» – спрашивал Кирилл.
«Тьма. Холод. И… порядок. Не его порядок, – она кивала в сторону невидимого Фоменково. – Другой. Старый. Мёртвый, может быть».
Они ехали неделю, меняя тракты на зимники, а зимники – на направления, пробиваемые по наитию. Мир за окном сужался до белого полотна и чёрных зубьев тайги. Цивилизация отступала, оставляя после себя редкие посёлки-призраки да вышки сотовой связи, покрытые инеем. Связь с Вергилием и остатками сети Совино-17 прервалась еще в Красноярском крае. Они были одни. Преданные, преследуемые, везущие с собой гроб с эхом Бога и карту к дыре в мире.
На десятый день они нашли разрез.
Он открылся внезапно, как пропасть в белом одеяле тундры. Гигантская ступенчатая воронка, уходящая в багровую, оранжевую и черную глубину. Сверху он казался мёртвым. Ни техники, ни строений, лишь покосившиеся остатки каких-то вышек и ржавые канаты, свисающие в пустоту. Ветер здесь выл по-особенному – низко и тоскливо, будто гулял по струнам огромной, расстроенной арфы.
Лекс остановил Урал в километре от края, за полосой заснеженных елей.
«Дальше пешком. Машину здесь оставим – как маяк для всего, что за нами идёт».
Собирались быстро и молча. Рюкзаки с едой, инструменты Лекса, ноутбук и генератор Тима (он остался в Совино, но его снаряжение было с ними), контейнер с Капсулой. Майя взяла странный предмет, полученный от Вергилия – сухой, скрученный корень странной формы, пропитанный воском и смолой. «Указка», – сказала она просто.
Спуск в разрез был кошмаром. Лёд на ступенях карьера, крутизна, пронизывающий до костей ветер. Они шли шесть часов, спускаясь в каменное чрево земли. Воздух густел, становился тяжелым, пахнущим пылью, окисленным металлом и… чем-то ещё. Сладковатым, как гниющие фрукты, но холодным.
Наконец они достигли дна. Это был мир инопланетных цветов: синяя, обсидиановая гладь замёрзших лужиц, фиолетовые и ржавые разводы на стенах, кристаллы пирита, сверкавшие в лучах их фонарей, как глаза спящего дракона. И в центре – оно.
Бетонная стена. Грубая, серая, явно поздняя закладка. Она перекрывала узкую расщелину в самой глубине карьера. Но бетон треснул. Из трещин сочился не свет, а тьма – не просто отсутствие освещения, а вещество, поглощающее луч фонаря, как чёрная дыра. Рядом с ней валялись обломки оборудования, ржавые баллоны, и… скелет в истлевшем комбинезоне. Не один. Несколько. Они сидели, прислонившись к стене, в позах, не похожих на агонию. Скорее на созерцание.
«Они не пытались выбраться, – прошептал Лекс, светя фонарём на пустые глазницы. – Они смотрели в эту щель. До конца».
Мая подошла к стене, не обращая внимания на останки. Она подняла «указку» – корень. Тот начал слабо светиться изнутри мутным желтым светом. Она водила им перед трещинами, будто сканером.
«Здесь… не дыра. Это… шов. Грубый, кривой шов. Кто-то пытался зашить разрыв. Не полностью. Чтобы не рвалось дальше».
«Кто?» – спросил Кирилл, ставя контейнер с Капсулой на землю. Его левый глаз дико болел, глядя на стену. Он видел не бетон. Видел клубок силовых линий, спрессованных, скрученных в тугой, болезненный узел. И за ними – пустоту. Но не хаотичную. Структурированную. Как чертеж машины, вывернутый наизнанку.
«Те, кто был до, – ответила Мая. – Те, кого Архивариус называл «Смотрителями». Они не создавали Подложку. Они… обслуживали. Следили, чтобы паттерны не просачивались в наш слой. Пока не случился «Афобоз». Пока страх, главный предохранитель, не отключили массово. И швы не начали расходиться».
Она обернулась к Кириллу, и в её глазах было то самое знание, от которого он бежал.
«Хозяин в Фоменково, другие сущности… они не боги. Они… мусор. Отходы производства. Сбойные процессы, которые вырвались на свободу, когда система охраны пала. А Источник… это не место силы. Это генератор . Механизм, который создает паттерны. Или, может быть, перерабатывает их. Он там, за многими швами. И этот шов – один из самых старых и тонких».
Лекс тем временем осматривал стену инструментами. Он приложил ладонь к бетону, закрыл глаза. Его пассажир, чувствительный к напряжениям, изучал структуру.
«Здесь можно сделать проход. Бетон хрупкий, армирование сгнило. Но если его тронуть… шов может разойтись. Выпустить то, что за ним».
«Нам нужно заглянуть, – сказал Кирилл. – Хотя бы на секунду. Нам нужны данные. Понимание. Иначе мы просто бежим вслепую».
«Капсула, – сказала Мая. – Она может быть ключом. Не к проходу. К… стабилизации взгляда. Она хранит человеческое. Это может стать фильтром, линзой. Чтобы увидеть, не ослепнув».