Дарители Глубин

Глава 1: Прибытие в Иннсмут

– Дарители Глубин

Ты не умрешь. Ты растворишься в нас. Твоя кровь станет нашей кровью, твоя память – нашей памятью. Ты станешь солью в жилах океана».

Дорога в Иннсмут была не стремлением к чему-то, а бегством от всего – от тишины в пустой квартире, от назойливых вопросов коллег, от собственного бессилия. Последнее сообщение Лины горело на его сетчатке, как клеймо: «Не приезжай. Не ищи меня. Это не твое место. Прости.»

Марк Эллис, в двадцать девять лет все еще больше ученый, чем романтик, не верил в предчувствия. Он верил в данные. А данные – ее замкнутость, ее странная одержимость океаном, ее внезапное исчезновение – указывали на аномалию. И аномалии требовали изучения.

Его старый фургон, пахнущий старыми книгами и спиртом для протирки оптики, с трудом взбирался на последний холм. Перед спуском в лощину, где приютился Иннсмут, он остановился. Городок лежал перед ним, как выброшенный на берег труп кита – серый, вздутый, источающий запах разложения даже на расстоянии. Воздух был густым и соленым, но не свежим морским бризом, а тяжелым дыханием гниющей рыбы и йода. Небо, низкое и свинцовое, почти касалось остроконечных крыш.

Табличка на въезде едва держалась: "Welcome to Innsmouth – Founded 1692". Буква «s» в названии отвалилась, оставив зловещее "Inn mouth" – «Постоялый двор-рот».

Он медленно катил по Главной улице. Деревянные дома, когда-то, возможно, белые, теперь были покрыты серой, шелушащейся кожей. Краска пузырилась и отслаивалась, обнажая древесину, изъеденную влагой. Окна смотрели на него слепыми, запыленными глазами. Но город не был мертв. В нем была жизнь – тихая, ползучая. Из-за занавески шевельнулась тень. В переулке мелькнула серая одежда.

Он попытался спросить дорогу у мужчины, разгружавшего сети с рыбацкой лодки. Тот не ответил. Не повернул головы. Он просто замер, устремив взгляд в какие-то далекие, внутренние горизонты. Его пальцы, длинные и удивительно гибкие, продолжали медленно разматывать сеть, движения были плавными, почти лишенными суставов. Марк почувствовал холодок по спине. «Локальный артрит в сочетании с социальной фобией, вызванной изоляцией», – автоматически зафиксировал его мозг.

Единственным признаком коммерции было заведение под вывеской «Угриный пирог». Внутри пахло старым жиром и влажным деревом. Он сел за липкий столик. К нему подошла женщина – невысокая, с кожей странного серовато-синего оттенка, будто ее долго держали в ледяной воде.

–Кофе, – сказал Марк.

Она кивнула, не глядя ему в глаза. Ее зрачки, мелькнувшие на секунду, показались ему необычно вытянутыми, но в полумраке он списал это на игру света. Она принесла кружку с мутной жидкостью и удалилась так же бесшумно, как и появилась. Когда он попытался расплатиться, она лишь покачала головой и отвернулась к стойке. Деньги здесь, видимо, не имели значения. Или он был чем-то иным – не гостем.

Мотель «Выброшенный якорь» был логическим завершением этого дня. Контора представляла собой крошечную комнату с решеткой, за которой сидела пожилая женщина. Миссис Холлоуэй. Ее кожа была похожа на высушенную кожуру апельсина, а глаза – плоские, неподвижные, как у мертвого палтуса, – смотрели сквозь него.

–Номер. «На ночь», —сказал Марк, чувствуя себя школьником перед строгой учительницей.

–Чужаков тут не жалуют, – ее голос был шепотом, полным влажных звуков, будто слова проходили через жабры.

–Я ищу Лину Вейл.

Глаза миссис Холлоуэй не изменили выражения. – Лина ушла в воду. Как все, кого любит море.

Он почувствовал, как сжимается желудок. – Что это значит? Она утонула?

–Ушла, – повторила старуха и протянула ему ключ с тяжелой железной бляхой. – Не шуми по ночам. И не ходи к воде. Она сегодня… беспокойная.

Номер был таким же сырым и запущенным, как и все в этом городе. Обои отклеивались, на матрасе проступали пятна плесени. Марк сел на кровать и достал из кармана бумажку с адресом. Дом Лины. Он должен был его увидеть.

Дом стоял на отшибе, почти у самой кромки воды. Небольшой, почерневший от времени и соли, он словно врос в скалу. Дверь была заперта. Марк обошел его кругом, заглядывая в запыленные окна. Внутри – пустота. Ни мебели, ни признаков жизни. Отчаяние начало подбираться к горлу. Он был дураком, приехавшим по надуманному следу.

Возле крыльца, лицом к океану, стояла простая деревянная скамья. Доски ее сиденья были исчерчены трещинами, а одна, крайняя, заметно облупилась. Марк, уже почти смирившись, опустился на нее. Под его весом доска качнулась и с тихим скрипом приподнялась с одного края, обнажив темную щель. Что-то блеснуло в глубине.

Сердце Марка учащенно забилось. Он на коленях, пальцами поддел гнилую доску. Она легко отошла, будто ее уже приподнимали до него. В сыром пространстве под сиденьем, защищенная от дождя, лежала расческа. Простая, деревянная. Та самая, что он подарил ей на годовщину. В зубьях застряло несколько длинных, темных волос. Его пальцы дрожали, когда он бережно, как священную реликвию, поднял ее и спрятал в герметичный пакет. Он нашел нить. Теперь нужно было распутать весь клубок.

Вернувшись в мотель, он запер дверь на засов. Шум прибоя за окном был не успокаивающим, а навязчивым, как сердцебиение спящего монстра. Он достал портативный секвенатор – его верного электронного пса, его ключ к тайнам жизни. Руки действовали автоматически: стерилизация, помещение волоса в раствор, загрузка в аппарат. Он был в своей стихии. Здесь, среди пробирок и цифр, он чувствовал контроль.

Экран секвенатора замигал: «Анализ начат. Ожидайте…»

Марк подошел к окну, чтобы отвлечься. Ночь была безлунной, и океан лежал черным бархатом. Но у самого берега вода… светилась. Не яркой биолюминесценцией, а тусклым, розоватым свечением, будто в нее вылили тысячи литров разбавленной крови. Это был не алый цвет водорослей, которые он видел в отчетах. Это был оттенок живой плоти.

Красный прилив.

Он стоял и смотрел, как розовая полоса на воде медленно пульсирует, подчиняясь какому-то неведомому ритму. И впервые за весь день рациональная часть его мозга не нашла никакого научного объяснения. Только один, леденящий вопрос:

Что же ты за место такое, Иннсмут?

Глава 2: Первые анализы

Секвенатор пискнул, выводя на экран уведомление «Анализ завершен», ровно в 5:17 утра. Марк не спал. Он провел ночь, ворочаясь на сыром матрасе, под аккомпанемент навязчивого шепота прибоя и того едва уловимого гула, что вибрировал в костях. Он вскочил с кровати, его пальцы, холодные и одеревеневшие от бессонницы, потянулись к прибору.

Первые строчки отчета он прочитал с привычной скоростью, мозг автоматически отфильтровывая шум и выделяя сигнал. Потом замедлился. Перечитал. Сердце пропустило удар, потом забилось чаще, как птица, бьющаяся о стекло.

«Ошибка калибровки», – прошептал он в тишину номера. Это было единственное логичное объяснение.

На экране, среди знакомых маркеров человеческих хромосом, выделялись чуждые вставки. Участки ДНК, демонстрирующие шокирующую гомологию с геномом Architeuthis dux – гигантского кальмара. И это были не случайные мутации. Они располагались в ключевых локусах: гены, ответственные за нейропластичность, были переплетены с последовательностями, кодирующими сложную нервную систему головоногих; участки, связанные с регенерацией тканей, соседствовали с генами, отвечающими за быструю мышечную регенерацию моллюсков; а в ДНК, связанной с меланином и реакцией на свет, зияли вставки, характерные для биолюминесцентных органов глубоководных существ.

«Горизонтальный перенос», – попытался убедить себя Марк, запуская процедуру перепроверки. Он откалибровал секвенатор, используя свой собственный образец слюны. Прибор выдал чистый, стерильный отчет – Homo sapiens, без аномалий. Затем он снова загрузил волос Лины. Результат был тем же. Химера. Гибрид. Научная невозможность.

Но самое пугающее ждало его в конце. Эти генетические вставки были аккуратно «обрамлены» повторяющимися элементами, не похожими ни на один известный транспозон. Они выглядели как следы работы биологического редактора, инструмента, созданного не эволюцией, а неким разумным – или непостижимо древним – замыслом.

Рациональный мир Марка дал трещину. Он откинулся на стуле, потирая виски. Воспоминания накатывали волной, обретая новое, зловещее значение. Лина, покрывавшаяся красными пятнами после получаса на пляже. Лина, вздрагивавшая и замиравшая, когда где-то вдали гудел грузовой корабль, улавливая частоты, недоступные человеческому уху. Лина, на спор задержавшая дыхание в университетском бассейне на три минуты пятьдесят секунд, вынырнувшая бледной, но с торжествующей улыбкой.

«Тренировки дайвера», – думал он тогда. Теперь эти факты выстраивались в жуткую диагностическую картину. И главный вопрос, от которого стыла кровь: знала ли она? Чем она была?

Ему нужно было больше данных. Не генетических, а исторических. Контекст.

Город встретил его гробовым молчанием. На улицах не было ни души. Даже чайки, неистово кричащие в любом порту, отсутствовали. Воздух был неподвижен и тяжел, насыщен запахом железа и гниющей водоросли, исходящим от красной воды. Окна домов были темными, но Марк чувствовал на себе тяжесть взглядов из-за занавесок.

Библиотека оказалась маленьким, обшарпанным зданием, пахнущим плесенью и пылью. Пожилая женщина за стойкой, с тем же синюшным оттенком кожи, что и официантка, молча указала ему на зал с краеведческой литературой. Полки были забиты потрепанными фолиантами. Он нашел то, что искал, почти сразу: «Хроники прибрежных легенд и сказаний штата Мэн».

Страницы шелестели под его пальцами. И вот он, Иннсмут. Упоминания о «Дарителях Глубин» – существах, приходящих «раз в семь лет, в год, когда вода истекает кровью», чтобы «осеменить жен от народа моря в обмен на кровь чужаков, дарующую силу». Далее следовали записи миссионеров XVIII века о «суевериях местных»: о «морских женах» с «глазами, лишенными белка, как у спрута», и «голосом, что зовет из волн, сводя с ума мужей».

Марк сглотнул ком в горле. Это были сказки. Но его данные, холодные и объективные, начинали вступать в жуткий резонанс с этими бреднями.

– Нашли что-то интересное? – раздался у него за спиной тихий, хриплый голос.

Марк вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял высокий, иссохший старик с лицом, испещренным морщинами, как старая карта. Его звали Уилл, как он позже представился. Бывший моряк, а теперь – хранитель архива. Но его глаза были не плоскими и мертвыми, как у других. В них тлела искра осознанности, смешанная с глубочайшей усталостью.

– Легенды, – уклончиво ответил Марк. – Любопытно.

– Они не легенды, – Уилл понизил голос до шепота, его взгляд метнулся к двери. – Они не приходят из глубин. Они… часть глубин. А мы… – Он провел костлявой рукой по своему лицу. – Мы – их кожа. Кожа, которую они носят на суше.

Марк почувствовал, как по спине бегут мурашки. Безумие. Но безумие, подкрепляемое данными секвенатора.

– Вы говорите о гибридах? О генетической аномалии?

Уилл покачал головой, словно жалея наивность Марка. – Гены… это просто буквы. А тут – целый язык. Язык, написанный в нашей крови. Солью. – Он наклонился ближе. Его дыхание пахло морем. – Ты ведь чистый, да? Никто из твоих не был от моря?

Марк молча кивнул.

Старик тяжело вздохнул, достал из-под стола маленький, потрепанный кожаный дневник. – Возьми. Дневник моего прадеда. Элиаса. 1843 год. Не задерживайся тут. И не смотри на воду слишком долго. Она… зовет.

С этими словами Уилл развернулся и бесшумно скрылся между стеллажей.

Вернувшись в мотель, Марк заперся и открыл дневник. Чернила выцвели, но почерк был четким. Описание ритуала заставило его кровь стынуть в жилах.

«…и когда вода станет красной, как свежая рана, и земля задрожит от пения, что исходит не из глоток, а из самых недр, приведут они чужака на Алтарь из Кораллов… и жало Дарителя, острое, как обсидиан, вонзится в его грудь… и кровь его, чистая, не оскверненная морем, смешается с семенем Глубин… и вода родит новую жизнь, жизнь нашу, которая будет жить и в волнах, и на суше…»

Марк отшвырнул дневник. Его трясло. Он подошел к окну. Вода у берега была теперь не розовой, а густо-алой, непрозрачной, как кровь. Он схватил пробирку и длинный щуп, вышел на улицу и зачерпнул образец.

В номере, под микроскопом, картина была еще ужаснее, чем он мог предположить. Да, это были динофлагелляты Alexandrium fundyense, вызывающие «красный прилив». Но их клеточная структура была изменена. Мембраны образовывали сложные синапсоподобные связи, а внутри виднелись органеллы, напоминающие крошечные нейроны с аксонами и дендритами. Водоросли не просто цвели. Они образовывали нервную сеть. Океан думал.

Низкочастотный гул усилился. Теперь он был не просто вибрацией, а почти слышимым звуком – монотонным, пульсирующим, как сердцебиение гигантского зверя. Он исходил от воды. От красной, мыслящей воды.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.