Нездоровые люди

Я продолжаю мяться на месте и пытаюсь что-то из себя выдавить, но слова словно зависли и никак не могут вырваться изо рта.

– Тяжёлый случай, – разводит руками Софья. – Действительно, и зачем учить иностранные языки, интересоваться культурой, ходить в музей, когда можно тупо играть в компьютерные игры и тупить перед принцессой.

– Девушка, можно с вами познакомиться, – вдруг резко вырывается скороговоркой.

– Нет, нельзя, – Софья резко начинает уходить в сторону от меня, и я понимаю, что, видимо, это полный провал. – Девушка, у вас такие золотистые кудряшки, они вам так идут, это так романтично!

Софья останавливается, резко оборачивается и начинает улыбаться.

– Так-то лучше, – продолжая улыбаться, говорит она. – А дальше что? – проговаривая последнюю фразу, она слегка поднимает левую бровь, словно давая мне намёк, чтобы я продолжил и сказал что-то ещё, такое же романтичное и приятное на слух.

– Ну, я лётчик, и работаю в международной авиакомпании, мне кажется, вы неземной красоты, и у меня есть интересное предложение для вас.

Софья слегка смущена от моего внезапно появившегося напора и слегка удивлённо улыбается.

– И какое же ваше предложение, товарищ лётчик?

– Вы можете посмотреть на небо из кабины капитана воздушного судна, скажем, после чашечки чая или кофе в ближайшем кафе.

– Ха-ха-ха, а всего-то надо было тебя раззадорить, у тебя явно есть задатки, – моя спутница приблизилась ко мне на расстояние одного шага и начала что-то рассматривать в моих глазах, пытаясь, по всей видимости, достучаться до моей души. Я чувствую, как она прикасается к моему плечу, словно что-то поправляя, и касается своей ладонью моего запястья.

Спустя пару секунд мы садимся на скамейку и начинаем молчать, на улице так же солнечно, но людей становится больше, очевидно, они спешат с работы домой, и скоро стемнеет, а мы так толком не поговорили, да и сам побег из больницы теперь видится как-то глупо.

– Слушай, а вот в следующей жизни кем бы ты хотел стать? – в этот момент Софья смотрит пристально мне в глаза.

– Да я даже не знаю, не думал.

– Я бы хотела стать артисткой балета или на худой конец закончить МГИМО, чтобы путешествовать без ограничений! Мечтаю объездить весь мир и посмотреть на него, это же так здорово. Мы же живём в Химках, тут два шага до Шереметьево.

Как порой шутили мои мама и папа, если у человека плохое настроение, нужно срочно ехать в сторону Шереметьево, далее следовать к выходу и садиться в самолёт, что летит по направлению к счастью.

– Тогда я стану лётчиком и буду твоим личным поклонником, если ты станешь балериной, – говоря эти слова, я нежно взял ладонь Софьи в свои руки и начал её гладить.

– Хорошо, когда есть какие-то мечты, какие-то стремления, какие-то желания. Знаешь, я бы отдала пару лет своей жизни, чтобы побыть просто здоровой хотя бы один годик. Мы же сегодня должны были выступать с нашей балетной школой, должны были прийти все родители, педагоги, друзья. Мы должны были выступать в театре на Малой Бронной, ты слышал про такое место?

– Не-а, впервые слышу.

– Я не сомневалась, – разочарованно качая головой, ответила Софья. – Мы готовились к этому выступлению больше года. Все мои одноклассники также за меня переживали, я на уроках физкультуры показывала им пару своих движений, и девочки даже пытались за мной повторять. У нас вообще был очень дружный класс, меня часто навещают мои подружки из класса. Жаль, бабуля так и не увидит меня в роли польской красавицы, – говоря последние слова, Софья вроде как захотела разрыдаться, но вовремя остановилась и начала учащённо дышать.

Я просто сидел рядом, слушал и не знал, что ответить. Я-то, по сути, ничего не хотел, и только в этот момент я начал понимать, что со мной действительно что-то не так. Нет, дело не в больном сердце, из-за которого я в очередной раз попал в больницу, и не в чём-то ещё. Дело в том, что я понял, что сам не знаю, что я хочу от этой жизни и куда в итоге я приду или вообще не приду в конце. Эта маленькая принцесса, эта маленькая жизнь жила и живёт совсем иначе, не так, как я и большинство из моего окружения, у них совсем иной взгляд на жизнь и стремления.

– Слушай, – повернувшись к Софье, начал было я, но резко осекся.

– Что? – чуть-чуть успокоившись и поправляя причёску, ответила Софья.

– А давай я сейчас побуду твоим зрителем? По факту на тебе же балетки и белое платье, уверен, Спящая красавица должна быть в белом платье. Если ты могла что-то показывать на уроке физкультуры своим одноклассникам, то почему бы тебе сейчас не исполнить балетное «па» для меня?

– Ты шутишь? – восторженно прокричала моя спутница. – Ты реально думаешь, что тут я могу что-то исполнить?

– Значит, поговорка про плохого танцора – это правда?

Последнее моё утверждение-вопрос поставил принцессу в ступор, она молча встала со скамьи и начала смотреть на меня, не двигаясь и, по всей видимости, не дыша… На её лице не было ни сомнения, ни удивления, и просто была изображена пауза. Губы были сомкнуты, глаза не моргали, и только брови были чуть подняты вверх.

– Так-так-так… И ты предлагаешь, чтобы я сейчас здесь что-то исполнила, так? И ещё киваешь мне, ехидно улыбаясь. Хорошо, я исполню, но не потерплю каких-либо колкостей после исполнения в свой адрес.

Признаться честно, на балете я никогда не был, да и вообще не был ни разу в театре, чего уж говорить о моих познаниях в искусстве? Софья долго тянулась сначала к небу, потом резко опускалась на землю, далее была пара прыжков, ещё пара потягиваний, далее вращение вокруг своей оси, и в конце она неестественно выпрямила спину, сложа руки за спиной. Я даже не совсем понял, что означал этот танец, ой, вернее, действо, но в целом мне понравилось, хотя сравнение её исполнения было, конечно же, с лебедем, или со знаменитым «Лебединым озером». Я думаю, большинство моих друзей при слове «балет» вспоминали тут же «Лебединое озеро».

– Ну как? – держа руки за спиной и чуть поклонившись мне, спросила Спящая красавица.

– Хорошо, – пожав плечами, ответил я, слегка улыбнувшись.

– Ну а что ты ждал? На мне нет пачки, тут нет музыки, нет нормальной сцены, и в целом я показала тебе пару прыжков. Может быть, в следующей жизни ты придешь на моё выступление, и у тебя возникнет чувство дежа вю. Кстати, надень, пожалуйста, форму лётчика, она у них такая красивая, мне нравится очень-очень. Ты, кстати, был где-нибудь за рубежом?

– Нет.

– Ты знаешь, а ведь мой папа был лётчиком, и они с мамой познакомились в буквальном смысле этого слова в небе. Мама работала стюардессой, и в одном из полётов, случилась любовь.

– И спустя девять месяцев появилась ты.

– Господи!!! Ну как ты все коверкаешь! Нет, поженились они в 1985-м, а родилась я в 1987-м.

– Ну шучу я, шучу.

– Ну и шуточки у вас, молодой человек. Хотя, ты знаешь, мама долго отвергала папины ухаживания, и вообще в авиации она оказалась случайно, но, как известно, случайности не случайны.

– Действительно, не зря же мы с тобой познакомились. Вот сегодня то ли свадьба, то ли ещё что… – Говоря последнее, я положил свою правую руку на плечо Софьи и почувствовал её плечо. Она же носиком уткнулась в моё предплечье и застыла.

За всё то время, что я её знал, я ни разу не видел её в таком хорошем настроении, как сегодня, обычно она долго, долго ходила по коридору, туда и обратно, словно львица в клетке.

Когда же нам меняли или ставили капельницу, она также молчала и не реагировала ни на что. А сегодня я узнал её совсем по-другому.

– Кстати, насчёт свадьбы, наша-то в следующей жизни, надеюсь, не в России будет, лётчик гражданской авиации? Отвезёшь меня в наш медовый месяц в Рим или Милан?

– Я даже не знаю, честно говоря, где эти города расположены, но обещаю, что там ты точно окажешься.

– Жаль, в этой жизни мама и папа меня не увидят в свадебном или хотя бы в этом платье… Увы, они умерли в автокатастрофе три года тому назад, и осталась я со своей бабушкой и дедушкой одна, совсем одна, – глядя на меня, грустно и медленно сказала Софья.

– Слушай, у меня тоже нет родителей, я и не знаю, где они. Меня воспитывает бабушка, так что тут мы с тобой очень близки.

После таких откровений мы уселись в обнимку в полной тишине и ничего вокруг себя не видели или просто отключили все свои чувства.

Да и нам в целом не интересно ничего, потому что, очевидно, начинает формироваться некое «мы», и мы сами не можем понять, в чём суть этого «мы», но оно уже есть, и его даже можно как-то ощутить и как-то попробовать, но только визуально. «Мы» сидели долго, но при этом оба молчали и ничего не говорили, за нас говорил кто-то другой, а «мы» делали вид, что нам обоим это интересно.

За этими разговорами мы не заметили, как уже стало смеркаться, и, мы не успеем вовремя вернуть платье, и завтра придётся платить за второй день проката (но нам уже это неважно), но мне как-то не хочется про это думать.

Мы уже понимаем, что и на больничный ужин мы опоздали и можем вообще налететь на серьёзные неприятности, учитывая, что к Софье и ко мне почти каждый день приходят либо бабушки-дедушки, либо близкие люди. Всё это не важно, когда есть «мы», и как-то от этого на душе становится проще и легче.

За всеми этими рассуждениями я вдруг понимаю, что стало слишком поздно, и, очевидно, больницу скоро закроют, так как отбой ровно в 22:00, а после этого времени нас, наверное, не пустят, и может, вообще нас ищут, так как моя бабуля хотела сегодня забежать ко мне вечером. Но мне всё это неважно, как и моей спутнице, которая сидит со мной в обнимку. Она прижимается к моей груди и делает вид, будто бы слушает моё сердце, я же просто прислонился своим подбородком к её голове.

– Слушай, а ты же обещал мне показать белые кораблики, помнишь? – поднимая голову, внезапно прерывает мои рассуждения Софья.

– Погнали, – резко отвечаю я, при этом умалчивая свои рассуждения о скором закрытии больницы.

Мы идём быстро, нам нужно успеть добежать до канала имени Москвы и получить наслаждение от вида больших кораблей, проходящих мимо тебя чуть ли не на расстоянии вытянутой руки. Тем более что никого рядом не будет, и можно стоять в тишине, чувствуя прилив к берегу очередной волны, а если позволит воображение, то вообще можно оказаться на песчаном берегу экзотической страны.

Мы останавливаемся около канала, нам нужно чуть-чуть отдышаться, но уже рядом с нами проходит четырёхпалубный теплоход серебряного цвета. Мы отчётливо видим его горящие огни, на палубе много людей, громко играет музыка, мужчины в деловых костюмах и дамы в вечерних платьях отплясывают под зажигательные ритмы. Кто-то, подойдя к кромке палубы, увидел нас и начал нам махать руками и прыгать на месте. Я в ответ также помахал рукой, Софья же стояла тихо, не выражая каких-либо эмоций. Провожая взглядом белого гиганта, я услышал, что музыка на корабле стихла, и кто-то сказал, по всей видимости, держа в руках микрофон: «А теперь давайте все крикнем: с днем рождения, Саша!».

Люди начали кричать хором, а мы продолжали стоять в тишине и молчать.

– У кого-то свадьба, у кого-то день рождения, а у меня скоро смерть, – тихо прошептала Софья и стала смотреть на воду, подойдя к берегу очень близко.

В это время вода и небо становятся одного цвета, нет, это цвет не чёрный и не синий, мне кажется, что он какой-то угольный, или, точнее, грязный. И если днём можно разглядеть дно у воды, то вот ночью это становится невозможно. Наверное, так и с душой человека, все говорят, что она есть, а её никто не то чтобы не увидел, а просто не смог даже разглядеть. Вот так и мы с Софьей стоим и смотрим друг на друга, а душу друг друга не видим, и не потому, что темно или не хотим разглядеть, а потому что нет этой самой души в нас, кто-то её забрал и не отдаст, пока не умрём.

– Ну, как тебе свадьба, моя принцесса?

– Да так, ожидала большего, – отводя от меня взгляд, отвечает Софья.

– Слушай, давай договоримся? Я предлагаю в следующей жизни, когда ты, к примеру, станешь балериной, а я, к примеру, пилотом или капитаном большого корабля, – указывая на новый корабль, проходящий мимо нас, и смотря в глаза Софьи. – Так, вот, если вдруг увидимся, то давай по-другому отметим нашу свадьбу?

Софья не отвечает, она молчит. Проходит минута, другая, время тянется долго, и мы опять слышим звуки волн, они бьются о берег, и становится как-то не по себе от их ударов.

– Ты знаешь, я себя сейчас чувствую волной. Так же резко разрываю всё на своем пути, мчусь куда-то, а в итоге буду разбита вдребезги. Я же так мечтала об этом дне. Думала, я красивая, в белом платье, фата, кружева, мой избранник и красавец-мужчина рядом. Много гостей, слёзы, и… И где всё это? – последнее вырывается из груди Софьи с надрывом и растворяется над водой.

Мне нечего ей ответить, она даже не услышала или не поняла моего вопроса, и не думает о том, что будет с нами завтра, она смирилась, и ей сейчас очень плохо.

Софья подходит ко мне близко, обнимая, и целует нежно в щёку со словами: «Спасибо, что сегодня постарался сделать меня счастливой, я так давно не чувствовала этого, и мне очень хорошо». Мне остается только её приобнять и стоять, положив голову на её плечо.

Она делает то же самое, и я чувствую её всё сильнее и сильнее. Становится тихо, и я чувствую, как в груди бьётся её сердце, и мне становится хорошо, потому что она тут и живая.

Мы не видим ничего, не слышим ничего, нам в целом не интересно ничего. Я ни о чём не думаю и ничего не чувствую кроме неё, и ощущаю её тепло. Я понимаю, что мне и ей, а теперь уже нам стало тепло и как-то душевно. Есть не я и она, а есть «мы»!

Обидно, когда тебя вырывают из чьих-то объятий, или, наоборот, разрывают эти оковы, делая больно. Спустя короткое время я почувствовал какие-то шаги или даже шуршание за моей спиной, и я понял, что эти шаги приближаются и становятся всё более и более близкими.

– Так, а вот, по ходу, и наши голубки, – строго говорит полицейский, направляя в нашу сторону фонарик. – Ну что, решили сбежать от кого или от чего? – так же повелительно продолжает он. – Сейчас садимся в машину и едем в отделение, там вас уже ждут бабушки.

Мы медленно бредём в сторону полицейского уазика и садимся молча. Я хочу разрядить обстановку и прошу включить сирены и мигалки, объясняя, что у нас сегодня свадьба и что такое бывает раз в жизни. Полицейский-водитель начинает ржать как лошадь и резко дёргает с места, оканчивая так и не начавшуюся свадьбу минорной нотой.