Чернильные дети

– Он сошел с ума, – сказала Салли, – от горя?

Кивок. Резкий, как судорога.

Потом он поднес палец к губам. Затем провел по языку – и сделал жест, будто ножом режет. Сжал зубы. Запрокинул голову назад.

Салли задержала дыхание.

Он снова показал на себя – указательный палец – и покачал головой, рисуя в воздухе: он не умел писать. Жест – будто водит пером по бумаге. Потом – отрицание.

– Он боялся, что ты расскажешь? – уточнила Салли. – О том, что ты… не заболел?

Мальчик пожал плечами, затем провел рукой по воздуху, как будто зачеркивая слово. Потом показал на ухо – и отстранился. Он не просто не хотел, чтобы Лис говорил. Он не хотел, чтобы его услышали.

– Он знал, что ты чистотелый… и не смог это вынести?

Лис опустил голову.

Салли какое-то время молчала. Потом чуть придвинулась и тихо сказала:

– Он сделал это, потому что боялся…

Она медленно протянула руку, положила ладонь на его запястье.

Лис не пошевелился. Только сжал крепко пальцы.

– Ты все это носишь в себе – молча, – прошептала Салли.

Он посмотрел на нее. Глаза у него были совершенно сухими. И в них не было ни просьбы, ни жалобы и как показалось девочки в них не было ничего.

И Салли подумала, что язык – это не единственный способ говорить.

Девочка вылезла из тряпья, потянулась и огляделась. Лис уже был на ногах. Проверял стрелы, собирал остатки костра в старую тряпку – он никогда не оставлял пепел открытым.

– Нам надо идти, – тихо сказала девочка.

Он кивнул, как всегда.

Дети шли вдоль склона, где кусты становились ниже, а камни неприятно скользкими. Впереди поднимался темный, редкий лес с мертвыми деревьями, похожими на сухие пальцы торчавшие из земли. Воздух здесь был гуще, и даже ветер казался уставшим.

Салли оглядела местность. Лес был не слишком плотным – можно было охотиться.

– Останься здесь, – сказала она. – Я скоро.

Лис сел у корней упавшего дерева, достал свой нож и начал точить стрелу. Он не спорил.

Салли шла медленно. Ее шаги были бесшумными. За годы выживания она научилась этому сама, без учителей. Сначала увидела следы: маленькие, округлые, почти незаметные на влажной земле. Потом – шевеление в кустах.

Птица.

Девочка натянула тетиву, замерла… и выдохнула.

Выстрел. Короткий писк. И тишина снова легла на лес.

– Шаврелла – тихо сказала Салли поднимая то ли зверя, то ли птицу.

Она принесла тушку обратно, аккуратно держа ее за лапы. Лис не улыбнулся, но в глазах мелькнуло благодарность.

Позже, когда солнце начало садиться за голую линию горы, они развели огонь в укромной ложбине, закрытой от ветра. Салли сняла шкуру, разделала птицу, поджарила на костре. Запах был резким и настоящим. Лис ел медленно и сосредоточенно, наслаждаясь каждым кусочком.

Салли достала из сумки медвежонка. Того самого, что Ирия вручила ей перед смертью. Она не собиралась показывать его, но пальцы сами нащупали его в кармашке.

Девочка держала его в руках, машинально поглаживая ушко. Лис, сидевший напротив, заметил это.

Он показал пальцем: что это?

Салли чуть вздрогнула. Посмотрела на него, потом – на игрушку. Медвежонок был старым, с вытертым боком.

– Это… – начала она. Потом замолчала.

Лис ждал, любопытно посматривая то на Салли, то на игрушку.

Девочка сжала медвежонка. Ее взгляд стал жестче, будто она снова была в той комнате, с метелью за окном и руками на горячем лбу.

– Просто… игрушка, – сказала она наконец.

Лис понял, что не все надо говорить. Что у каждого есть угол внутри, куда нельзя войти – даже если очень хочется.

Салли прижала медвежонка к груди, как делала Ирия. И почувствовала – тепло от деревянной игрушки.

Огонь потрескивал. Ветер шептал сквозь кусты. И ночь снова стала их укрытием.

Они уже доедали остатки птицы, когда это случилось.

Крик.

Громкий, сорванный, рвущий воздух.

Он донесся откуда-то из леса, не с той стороны, откуда они пришли, – с другой, из глубины. Птицы взлетели, а воздух дрогнул.

Дети замерли. Их взгляды встретились, и в обоих было одно и то же: настоящий, сырой страх.

– Гаси, – прошептала Салли.

Они действовали почти одновременно. Салли зачерпнула горсть земли, бросила на костер, Лис дунул. Пламя захрипело и исчезло. Угли шипели, будто злились. Резкий, едкий дым ударил в нос.

Через секунду крики повторились. Теперь – не один. Несколько голосов, грубых, истеричных. Казалось, что голоса спорят между собой.

Салли и Лис рухнули на землю, уткнувшись лицом в траву. Ни шороха, ни звука. Только сердце – одно на двоих, колотилось, как в ящике с гвоздями.

Крики двигались – то ближе, то дальше. Слов было не разобрать, но в их голосах чувствовался гнев и жестокость.

Лис поднял глаза, взгляд спрашивал: что делать?

Салли, прислушиваясь к лесу не ответила сразу. Она подняла палец и шум медленно стал удаляться, словно корабль в тумане. И через какое-то время гогот незнакомцев исчез, оставляя за собой липкое эхо.

Она поднялась на колени, не отрывая взгляда от леса. Потом беззвучно сказала:

– Я пойду.

Лис судорожно закачал головой в знак несогласия.

– Я только посмотрю, – добавила Салли. – Издали.

Она не объясняла, почему. Потому что, если это фанатики, им нужно знать. Потому что иначе – они будут идти вслепую. А слепые дети долго не живут.

Девочка быстро собрала вещи в сумку, натянула капюшон, прикрыла волосы.

– Жди здесь. Если не вернусь…

Она не закончила.

Лис не удерживал. Только протянул ей маленький, охотничий нож. Девочка кивнула и взяла его без слов, а затем развернулась и тихо пошла в темноту, навстречу звукам.

Лес принял ее спокойно. Салли знала, как ступать, где ставить ногу, как обходить хрустящую хвою.

Она шла медленно, стараясь не дышать. Ветки чиркали по плащу, но не ломались. Туман стелился у земли, мешался с дымом, который доносился все явственнее.

И тогда она увидела огни.

Сквозь стволы – вспышки пламени, движущиеся тени, багровые отблески на мертвой листве. Еще ближе – звуки: смех, ругань, лязг металла. Кто-то пнул что-то, и оно зазвенело, как миска.

Салли затаилась за толстым деревом. Подползла ближе, на четвереньках. Каждый шаг был как нож.

Девочка подняла голову и увидела знак, выцарапанный на коре. Половина солнца, а поверх – жирная, кривая черта, как рана.

Фанатики.

Затем она заметила костер. Вокруг него – четверо мужчин. Все в черном, с красными нашивками и грязными повязками на рукавах. Один, самый молодой, сидел с выпрямленной спиной и гладил лезвие ножа. Другой, тяжело кашлял. Его руки были укутаны тряпками, но одна соскользнула, и Салли увидела его руки. Черные, вздувшиеся.

Чернильная болезнь.

Третий был самым громким. Он спорил, кричал. Лицо у него было изрезано шрамами, губы – сухие, потрескавшиеся. Он указывал на маленькую, связанную фигуру у костра. На мальчика, лет десяти.

Тот лежал на боку. Бледный как смерть, худой и потерянный. Лицо грязное, в глазах – страх. Губы шевелились, но звука не было.

– Отвезем его на базу, – говорил один. – Пусть старшие решат.

– На кой черт? – рявкнул другой. – Смотри на мои руки! Мы с Гаром уже заражены. Он – чистотелый. Надо сейчас.

– Братья сказали – не брать инициативу!

– Да пошли они, эти братья…

– Мы точно не знаем, чистотелый он или нет.

Один из фанатиков вскочил, схватил палку и пнул землю рядом с мальчиком. Тот вздрогнул, но не закричал. Только зажмурился.

Салли стиснула зубы. Пальцы дрожали.

Это был чистотелый мальчик. Такой же, как Лис. Маленький, брошенный и пойманный. И сейчас, о нем говорили как о добыче.

Один из зараженных подошел ближе и опустился рядом. Его руки дрожали. Глаза блестели, как у зверя, которого прижали к стене. Он шептал, почти умоляюще:

– Пожалуйста. Я не доживу до базы. Он – мой последний шанс…

Другой стоял сзади, с тяжелым топором в руках.

Салли прикрыла рот рукой, чтобы не выдать дыхание. Она не могла вмешаться. Она бы не успела. Да и не справилась бы одна. Но смотреть – тоже было невыносимо.

Сердце стучало, как барабан. Она уже знала, что нужно немедленно уходить. Слишком поздно для спасения мальчика, но еще не поздно, чтобы предупредить Лиса. Пока костер и споры отвлекали фанатиков, был шанс исчезнуть в лесу.

Салли медленно отступила. Один шаг. Второй. Листья и корни под ногами шуршат слишком громко. Она замерла, замерла как зверек, чье дыхание выдает его.

Повернулась – и он стоял перед ней.

Фигура в черном. Плащ в пятнах. Глаза блестят. Из-за спины торчит грубый лук. Но в руках – не меч и не нож, а огромный топор.

Вот только держит он его обратной стороной.

Девочка не успела вскрикнуть, как мужчина занес руку. Удар пришелся сбоку – прямо в висок, по скуле. Тяжелый, тупой, как дубина по бочке.

Свет погас мгновенно.

Мир качнулся и исчез. Лес рассыпался на клочки, а воздух вышибло из легких. Кровь гудела в ушах, будто внутри головы кто-то ударил в огромный колокол.

И все исчезло.

Сознание вернулось к девочке медленно, слоями, как из глубины колодца. Сначала – глухой звон в ушах. Потом – тупая боль в затылке. Затем – холод.

Салли открыла глаза. Над ней качались ветви. Лес был все тем же, но стал чужим. Мир стоял на голове – и не в переносном смысле, девочка действительно висела.

Руки были связаны и подняты над головой. Веревка врезалась в запястья и уходила вверх – к толстой ветви, за которую, видимо, была закреплена. Сначала ей показалось, что она парит, но вскоре носки ботинок коснулись коры. Вес тела тянул вниз, разрывая плечи. Боль не отпускала ни на миг – вязкая, упрямая, как ржавчина, въевшаяся в металл ножа.

Рот был затянут тряпкой. Она была тугая и влажная, пахнущая потом и пеплом. Девочка хотела закричать, но не смогла. Только приглушенный стон, потерянный в собственном горле.

– Смотри, она очнулась, – раздался голос где-то сбоку.

– Ну, наконец-то. Я уж думал, переборщил, – другой голос, ленивый, чуть насмешливый.

Салли подняла голову. Перед ней – костер. Вокруг него – пятеро. Те же самые. Один с черными венами на руках. Другой – с бритым черепом, обсаженным татуировками. Один молодой, с неестественно приятной внешностью. Остальные – старше, но все одинаково ужасны.

– Ну что, значит, теперь у нас двое, – сказал один, полноватый, с черной повязкой на лбу. Он говорил с самодовольной ухмылкой, поглядывая на остальных. – Один у костра, второй… вот, подарок от леса.

– Я ж говорил, что кто-то рядом был, – вставил шрамированный.

Салли задергалась, затрясла руками, застонала сквозь кляп. Но все бесполезно. Она не могла даже вдохнуть нормально.

– Тихо, тихо, маленькая, – фальшиво пропел один из них. – Сейчас решим, кто из вас важнее.

Они засмеялись. Не все – двое молчали. Один из них кашлял, зажимая рот рукой, другой – тер плечо, будто ломило кость.

– Слушайте, а может, одного сейчас, а второго потом? – спросил кашляющий. – Мне совсем плохо. У меня ногти начали отваливаться. Видели?

Фанатик протянул руку. Кончики пальцев были черные и один ноготь действительно треснул, а под ним – темная прослойка.

– Не глупи, – отозвался тот, что с повязкой. – Двоих увезем в город. Братья дадут двойную награду. За чистотелов всегда платят.

– А если по пути сдохнем, а? – зло бросил другой. – Мы что, как собаки будем умирать, когда у нас вон оно – исцеление на веревке висит?

Салли слушала их – каждое слово – как осколки стекла в лицо. Ее называли не по имени, даже не девочкой или человеком, а просто лекарством, наградой, мясом.

Самый молодой подошел к ее вещам. У костра лежала сумка. Фанатик развязал ее и начал копаться внутри. Достал плащ, перевязку, флягу и маленький узелок. Все вывалил на землю, как будто это было не нужно.

– Что это у нас тут… – пробормотал. – Ого.

В его руках оказался деревянный медвежонок.

– Ну и ну, – засмеялся он. – Смотрите, что у нас тут! Игрушки с собой таскает! Ха-ха!

Он поднял медвежонка, помахал перед лицом Салли. Она закусила ткань в зубах, глаза расширились, дыхание сбилось.

– Ну ты посмотри на это. Настоящая девочка, – сплюнул другой. – Дай-ка мне, покажу своей дочери, если доживу.

– А я себе оставлю, – сказал первый, и сунул медвежонка себе в карман.

Салли забилась от бессилия. Она хотела кричать, рвануться, укусить, сделать хоть, что-то чтоб защитить память о сестренке. Но тряпка во рту глушила все. Ее руки повисли без силы, а тело будто перестало ей принадлежать.

Они продолжали спор. Кто-то предложил вырезать клеймо на мальчике, кто-то – просто обмотать цепями и сжечь после "лечения". Один из фанатиков ушел за дровами, другой точил нож.

Салли висела, а руки немели. Все тело горело от усталости и страха, но главное – в груди. Лис. Где он? Где-то рядом. Может, привязан или прячется. Может, слышит это все. Или – нет…

Вдруг кто-то подошел ближе.

– Как думаешь, кто из них старше? – спросил молодой с искоркой в глазах. – Эта вроде постарше.

– Может быть, – ответил другой. – Но мальчишка меньше весит. Унести проще. Если мы вообще дойдем.

– Брось, не сдохнем мы.

– Лэх уже глаза закатывает, а ты говоришь – не сдохнем.

И снова смех.

Салли зажмурилась и сжала кулаки – насколько позволяла веревка. Медвежонок был с ней всегда: во сне, в дороге, в страхе и в крови. А теперь он лежал в кармане фанатика. И никто не знал, что будет через минуту.

Но что-то внутри нее – не сломалось. Еще нет.

Прошло, может, десять минут. Может – полчаса. Время здесь было безликим, лишь боль в плечах, пульсирующая в унисон с дыханием, напоминала девочке, что она жива.

Они все еще спорили, но что-то изменилось.

– Где Грам? – спросил один, осматриваясь. – Он давно ушел за дровами.

– Может, насобирал и отлегся. Курит, небось.

– Или уснул. Он такой.

Но прошло еще время, и Грам не вернулся.

Пауза. Недолгая, но густая.

– Сходи, проверь, – бросил лысый тому, кто кашлял. – Только быстро. Вдруг заблудился, осел.

Тот кивнул, напялил капюшон и пошел вглубь леса. Через минуту – ушел и лысый.

Теперь у костра осталось двое.

– Мне надо отойти, – буркнул старший. – Не дай им задохнуться тут, особенно пацану. Мало ли, вдруг сдохнет раньше времени.

Он отошел в сторону, ломая кусты.

Фанатик, что остался – самый молодой. Ему едва ли было двадцать. Не шрамов, ни черных вен, ни сигареты в зубах. На лице – румянец. Он выглядел не злым, но и не добрым. Просто живым, как парень с рынка. Или как брат подруги.

Он подошёл ближе. Взгляд – скользящий, будто равнодушный. Но от этого становилось только страшнее. Салли почувствовала, как холод проползает по спине.

Он присел рядом, глядя на нее снизу вверх.

– Эй, – сказал негромко, как будто делился секретом. – Ты там живая?

Он склонил голову, разглядывая ее лицо.

– Слушай… тебе, наверное, неудобно говорить, да? Может, развязать?

Он потянулся и развязал тряпку у нее во рту. Осторожно, медленно. Рука его дрожала, но не от страха. От чего-то другого.

Салли молча выплевала остатки ткани. Дышать было трудно, рот болел. Девочка сразу отвернулась.

– Не-не, не бойся, я не трону, – сказал он. – Ну… почти. Я просто хочу поговорить. Я же не такой, как они, слышишь?

Он уселся ближе. Слишком близко.

– Ты красивая, – выдохнул он. – Правда. Жаль, что ты… ну… – он покосился в сторону костра, – …такая, как он.

Салли молчала. Слова обуглились на языке. Даже если бы она что-то сказала – это бы ничего не изменило.

Он потянулся к ее волосам.

– Знаешь, я всегда думал… если бы не чернила, я бы работал где-нибудь на юге. Пекарем, может. Или в кузнице. Женился бы. На такой, как ты. Только не на чистотелой. Ты ведь чистотелая, да?

Он уже касался прядей.

Салли зажмурилась. Боль в плечах превратилась в скрежет. Она снова хотела закричать, но ком в горле не позволял ей.

– Я тебе ничего плохого не сделаю, – бормотал он, – но если уж все равно вас отведут в город или…

Он поднял взгляд. В глазах – дрожь, смешанная с желанием. Он уже начинал склоняться ближе, руки – тянулись.

Салли дернулась. Глаза наполнились слезами – не от боли, от бессилия.

И тут раздался резкий свист, как пощечина. Короткий, как вдох.

Стрела.

Она вошла ему прямо в горло. Не в бок, не в грудь – в шею, чуть ниже подбородка. Молодой фанатик издал глухой хрип, глаза выкатились. Он отшатнулся, дернулся назад и рухнул, судорожно сжав пальцы.

Салли не сразу поняла, что произошло. Только потом, услышала шум в кустах и движение. Лис.

Он стоял с луком в руках, другой стрелы не было. Лицо – белое, губы сжаты. Ни звука, ни дрожи, только взгляд, твердый и решительный. Он не смотрел на фанатика. Только на Салли.

Девочка прошептала:

– Лис…

Мальчик быстро, как тень, метнулся вперед и схватил нож у костра. Один взмах – и веревка, удерживающая руки девочки, лопнула. Второй – перерезал основную петлю. Салли рухнула на колени.

Она смотрела на него снизу вверх.

– Ты… – начала было, но язык не слушался.

Он кивнул.

Салли все еще тяжело дышала. Горло саднило от кляпа, руки ныли от веревок. Мир был в воде – расплывчатый, гудящий. Она смотрела на Лиса, на его тень в свете умирающего костра, и не могла поверить, что это он.

– Надо уходить… – выдохнула она. – Сейчас они вернутся.

Но Лис медленно покачал головой.

Салли нахмурилась.

– Что?

Он поднял руку и указал в лес. Затем показал один палец и сделал вид, будто кто-то идет. Потом – рука с луком, натяжение тетивы и тишина.

Салли поняла не сразу. Она смотрела на него, пытаясь собрать жесты, как кусочки разбитой чашки.

Он показал еще раз. Один. Второй. Третий. Четвертый. Все – мертвы.

– Ты… – она охнула. – Ты… всех?

Он снова кивнул.

И тогда Салли поняла, что он сделал ради нее.

Колени девочки затряслись. Она медленно встала. Пошатываясь, шагнула вперед – и крепко обняла его.

Мальчик вздрогнул и плечи у него напряглись. Но не от страха. Оттого, что кто-то дотронулся до него – по-настоящему.

– Спасибо, – прошептала она. – Спасибо тебе…

Он не ответил. Только стоял, прижимая щеку к ее плечу. Его руки чуть сжались на ее спине.

И тогда она почувствовала – он дрожит.

Сначала еле заметно, а потом – сильнее. И с каждым вдохом все яснее становилось: он плачет.

Слезы текли по его щекам, словно темные дорожки по выкошенному полю. Он быстро отстранился и отвернулся. Но Салли не позволила. Она взяла его за запястье и потянула обратно.

Лис поднял руку – к груди. Потом к голове, а затем – к ней. Потом сделал круг ладонью, как будто обвел что-то вокруг себя. И снова – к груди.

«Я боялся. За тебя. Я боялся потерять тебя. Как потерял всех.»

Он не знал, как сказать это словами. И не нужно было. Девочка поняла все.

Салли сжала его руки в своих.

– Я здесь, – сказала. – Я не ушла.

Он глубоко вдохнул и уткнулся лбом в грудь девочки.

– Пойдем, – тихо сказала Салли. – Нам нужно освободить мальчика.

Лис кивнул и его слезы ушли внутрь, как вода в сухую землю.

Они обошли костер. Тело фанатика лежало там, где упало. Салли старалась не смотреть на него.

Мальчик лежал у костра, связанный, но не сильно. Его глаза были открыты. Во рту кляп.

Салли присела рядом.

– Эй, – сказала она тихо. – Все хорошо. Мы свои.

Мальчик дернулся, хотел отодвинуться, но Салли подняла руки – ладонями вверх.

– Я Салли. А это – Лис. Мы такие же, как ты. Мы… – она замялась, – мы тоже… не заболели.

Мальчик несколько раз моргнул, а затем кивнул.

Салли достала нож.

– Можно? Развяжу тебя.

Он не сопротивлялся. Только сжал зубы, когда веревки резали кожу при движении. Девочка развязала ему рот.

– Как тебя зовут? – спросила она.

– Эрн, – прошептал он. Голос у него был сиплый, словно он долго не говорил.

– Ты откуда, Эрн?

Он помолчал. Потом тихо сказал:

– С севера. Шел… один. Был с дядей, но… он погиб. Я шел вниз, хотел найти еду. Заблудился. Потом эти… – он кивнул в сторону тела. – Поймали.

– Сколько ты уже один?

– Не знаю, – он пожал плечами. – Долго. Я ел кору. Потом ягоды. Потом меня нашли.

Салли кивнула. Она не задавала больше вопросов.

– Ты пойдешь с нами.

Эрн поднял глаза. В них не было просьбы. Только надежда. Такая крошечная, что ее можно было раздавить взглядом.

– Да, – выдохнул он. – Куда угодно.

Салли встала, стряхнула с колен грязь и обошла костер. Там, в растоптанной куче вещей, валялась ее сумка.

– Ирия, – сказала она и подошла к мертвому фанатику. Сунула руку в его карман. Там – холод. Камни. Нож. И…

Медвежонок. Она прижала его к груди и на секунду закрыла глаза, чтобы вспомнить голос сестры.

– Я тебя вернула, – прошептала.

Потом, у вещей, Салли подняла вторую сумку – фанатичью. Заполнена бумагами, обрывками, узлами с едой, ножами, платками. Среди всего этого мусора, девочка заметила карту. Свернутая, с жирными линиями, как паутина. На юге – черные кресты. Названия: «Погребенный лес», «Стан Ложной реки», «Хребет Зова». Между ними – круг. Пол солнца перечеркнутое линией – символ фанатиков.

Но главное было на севере.

Верх карты – весь исчеркан. Там, где холмы и снега, где реки без имен. Маленькие, вопросительные знаки. Один. Два. Три. У каждого – приписка: "возможно", "не подтверждено", "следы". А рядом – слово:

«ЧИСТОТЕЛЫЕ?»

Салли уставилась в карту.

– Они ищут нас, – сказала она, почти шепотом. – Не только ловят. Они ищут город. Где чистотелые. Видишь?

Она показала карту Лису. Он долго смотрел, а потом ткнул пальцем в край, где холмы. Там было больше всего знаков.

– Думаешь, там? – спросила Салли.

Кивок.

– Тогда туда и пойдем.

Она свернула карту, убрала ее в сумку. Подошла к Эрну, дала ему кусок лепешки и флягу.

– Теперь нас трое, – сказала. – Ты готов идти?

Эрн кивнул и неуверенно улыбнулся.

Салли сжала ремешок сумки. Холодный ветер налетел с севера, но дети все равно шли вперед. Они шли туда, где возможно их спасение, где возможно их кто-то ждет.