Чернильные дети

– Сюда.

Лис втолкнул Эрна, потом пролез сам. Они сидели втроем, сбившись в ком, греясь дыханием. Салли достала остатки от сухаря, разделила их. Эрн ел молча, будто боялся жевать. Лис взял нож и начал точить палку, просто чтобы не замерзнуть.

За пределами укрытия снова раздался треск, но на этот раз ближе.

Салли потянулась к камню и прислушалась. Ничего. Только дождь.

А где-то вдалеке – одинокий, глухой рык. За рыком, дети услышали влажное хлюпанье, будто кто-то пробирался по жиже.

Салли и Лис затаили дыхание, а Эрн испуганно смотрел на детей.

Что-то изменилось в тишине за пределами укрытия. Не шум дождя – он был прежним, равномерным. Не скрип деревьев. Что-то другое. И тогда – лицо.

Прямо в проеме между корнями и склоном, словно выросшее из темноты, показалась голова. Мокрые, спутанные волосы. Изможденная, вытянутая физиономия. Глаза – белесые, налитые злобой. Он дышал часто, как зверь:

– А я вас нашел… – прохрипел он, и губы его растянулись в жуткую улыбку. – Теперь вы в ловушке, чистотелые…

Он рассмеялся. Смех был сухой, с хрипами, будто он тонул в собственном горле. Эрн вскрикнул и вцепился в плечо Лиса. Тот прижал его к себе и попятился, но укрытие было тесным, как гроб. Салли потянулась за луком – тот лежал сбоку, рядом с сумкой. Она едва задев тетиву поняла, что не успеет. Пространства было слишком мало. Ее локоть упирался в стену, а пальцы скользили по промокшим ремешкам.

– Бросьте это, – прошептал фанатик, нагибаясь чуть ближе. Его голос был шепелявым, но в нем сквозила ярость. – Никто вас не спасет!

У Эрна задрожали плечи. Лис заслонил его собой. Он не мог кричать – и потому просто смотрел, как загнанный волчонок. У Салли пересохло во рту. Но вдруг – звук.

Резкий, как рвущийся канат. Трещащий, как гниющее дерево, когда его ломают с корнем. Что-то огромное двигалось сквозь лес. Хрустели ветви, отрывались сучья. Фанатик обернулся, сжал зубы:

– Что за…

Но не успел.

На него налетело нечто – бурое, огромное, с широкими лапами, блестящей от дождя шкурой и пастью, открытой в беззвучном реве. Медведь. Он вырос из леса, как само возмездие, и в следующее мгновение врезался в фанатика, сбив того на землю с треском, который Салли запомнила навсегда.

Короткий, влажный крик заполнил лес.

Звук ломающихся ребер. Хруст челюсти. Рваный вопль, заглушенный брызгами и ревом зверя. Медведь бил лапами, как кузнец по наковальне. В следующее мгновение зверь остановился.

На миг – абсолютная тишина.

Салли не дышала. Эрн всхлипывал, закрыв лицо руками. Лис прижал его к себе и не отводил взгляда от силуэта в проеме. Медведь стоял, тяжело дыша, его спина вздымалась и опадала. Он поднял голову, и на мгновение встретился взглядом с Салли.

Глаза медведя были темные. Умные. Не звериные.

А потом он развернулся – и ушел в лес. Как будто пришел только ради этого.

Салли все еще сжимала камень, но руки дрожали.

– Он нас… спас? – прошептала она, не веря.

Никто не ответил.

Они просидели в укрытии еще долго. Эрн уснул, уткнувшись в плечо Лиса, но даже во сне тихонько вздрагивал. Салли не могла сомкнуть глаз. Ее мысли были как узлы: спутанные, крепкие, не дающие покоя.

Когда дождь чуть стих, и лес снова стал просто лесом – а не темной пастью – Салли кивнула Лису. Он понял без слов. Осторожно, будто под ногами могли взорваться листья, они выбрались наружу.

Тело фанатика лежало рядом. Салли даже не посмотрела на него. Дети обошли врага стороной и пошли дальше – глубже в лес, где мокрая трава становилась выше, а деревья реже.

Через полчаса они нашли место.

Огромный ствол, вывороченный бурей, лежал на боку, словно уснувший зверь. Его корни торчали вверх, как когти. Внизу, под толстым изогнутым бортом, оставалось место, достаточно широкое, чтобы спрятаться втроем. Сухие листья внутри говорили, что там уже ночевали – может, звери, а может, люди. Но сейчас оно было пустым.

– Тут, – сказала Салли.

Дети затащили внутрь Эрна, разложили старое одеяло, укрыли его. Лис разжег костер – трут был почти сырой, но он долго возился с ножом и белым камнем – йеном, пока не появилось первое трепетное пламя. Потом огонь начал есть ветки, и стало чуточку теплее.

Салли смотрела в огонь и чувствовала, как напряжение медленно сходит, оставляя после себя пустоту.

– Я попробую поймать кролика, – сказала она и встала.

Лис посмотрел на нее с легким удивлением. Но не остановил.

Девочка вышла. Лес был сырой, но не молчаливый – где-то капала вода, где-то скрипели стволы. Салли нашла молодую ивовую ветку, срезала ее ножом, согнула кольцом. Вытащила нитку из собственной одежды – когда-то это был подол. Закрепила петлю, привязала к корню. Приманку – кусок сухаря – оставила рядом.

Это была слабая ловушка. Но другой у нее не было.

Салли села на корточки и посмотрела на свои руки. Они дрожали. Не от холода.

– Приходи, – прошептала она, не кролику, а самой себе. – Только не фанатик. Только не еще один…

И вернулась к костру.

Они уснули, прижавшись друг к другу, как детеныши в логове. Костер угасал медленно, бросая тусклые отблески на стены их укрытия – кору, листья, лицо Эрна, сильно кашлявшего во сне. Салли долго лежала с открытыми глазами, глядя, как угли пульсируют в темноте, как будто сердце чего-то древнего. Но усталость все же брала свое.

Когда дыхание Лиса и Эрна стало ровным, Салли повернулась лицом к стенке, поджала колени и тихо заплакала. Без всхлипов. Просто из глаз текли слезы, и губы дрожали. Она вспоминала тот миг у костра – когда ее держали, когда один из них, начал тянуться к ней.

Все было рядом – его дыхание, руки, смех, огонь.

Она тогда вырвалась, спаслась. Но чувство, что ее чуть не лишили жизни и себя, никуда не делось. Оно сидело под кожей и жгло, как уголь.

И в ту ночь, под брошенным деревом, она снова почувствовала себя маленькой, беззащитной и чужой. Даже в собственном теле.

Утро пришло неожиданно – как будто кто-то толкнул Салли в бок и велел просыпаться. Было прохладно. Пахло влажной листвой, и в воздухе висела настороженная тишина. Эрн еще спал, уткнувшись в сумку Лиса. Тот уже сидел, полу раздраженно потирая плечо – видно, затекло.

Салли вылезла из-под ствола, поправила плащ, по привычке тронула нож на поясе. Потом не торопясь пошла к ловушке.

Петля висела пустая.

Сухарь был на месте, только слегка намокший от росы.

Салли вздохнула, уже собираясь вернуться, но что-то бросилось в глаза – чуть в стороне от ловушки, у корня дерева. Темное пятно. Она подошла ближе.

Две туши кролика.

Обе аккуратно выпотрошены, завернуты в плотную темную ткань, словно принесены откуда-то издалека, как подарок.

Салли замерла.

Она огляделась. Лес был безмолвным. Ни треска, ни шороха. Только легкий пар от земли.

Салли присела рядом, не трогая сверток. Ткань, в короткую было завернуто мясо явно было частью чьей-то одежды. На краю была вышивка: узор, похожий на две параллельные линии, пересеченные дугой.

Девочка наклонилась и понюхала – запах свежего мяса и немного трав. Никакой крови. От запаха, желудок девочки жалобно заурчал.

Лис появился за ее спиной.

– Это не я… – пробормотала Салли, словно оправдываясь.

Он присел рядом, коснулся ткани. Потом пристально посмотрел в лес.

– Он снова был здесь? – спросила она. – Этот медведь? Он не один?

Лис не ответил. Но его лицо стало жестче, чем раньше. Он положил ладонь на нож.

Они все же решили приготовить кроликов.

Салли сначала долго сидела, не решаясь развязать ткань, но Лис спокойно взял у нее сверток, развернул, проверил. Мясо было свежее, жирное – дичь, которую не каждый поймает. Он лишь кивнул, и этого хватило.

Дети насадили куски на длинные прутья, Лис следил за костром, а Салли – за лесом. Эрн проснулся от запаха и долго моргал, не понимая, где он. Потом увидел мясо, и его глаза расширились. Он не сказал ни слова – только сел ближе и облизнул губы.

Когда кролик зашипел и начал капать жиром в огонь, Салли впервые за долгое время почувствовала, приятное чувство предвкушения.

Сегодняшний завтрак был особенным и надолго осел в памяти девочки.

Обугленные куски, жирные пальцы, горячее мясо, которое обжигало язык. Эрн ел так быстро, что Лис дал ему воду – и все равно мальчик чуть не подавился. Салли ела медленно, сдержанно, но внутри у нее будто расправлялись крылья.

– Лучший завтрак за год, – выдохнула она. – За много лет, может.

Лис усмехнулся. И в его глазах девочка увидела согласие.

Они не стали задерживаться. Потушили костер, спрятали остатки мяса в тряпку – на потом. Салли поправила карту, глянула на направление.

Лес становился круче. Склон поднимался вверх, как гигантская спина зверя. Дети карабкались медленно, по грязи, по корням, иногда по камням. Лис помогал Эрну, подталкивал его снизу. Салли шла первой. Карта уже почти не подсказывала ничего, но в их шагах больше не было той безнадежной тяжести, как раньше. В их желудках пульсировало тепло. А в сердцах – слабое, робкое, но настоящее чувство, что они смогут найти безопасное место.

Дети поднимались уже больше часа. Склон становился круче, деревья реже. Солнце – если оно и было – не доходило сквозь облака, и весь мир казался выцветшим.

И вдруг…

Салли замерла первой.

На гребне, в трех шагах от нее, стоял медведь.

Тот самый.

Бурый исполин, с тяжелой грудью и потемневшей от дождя шерстью. Он не рычал, не двигался – просто смотрел. Его дыхание поднимало пар. Глаза были те же – темные, почти человеческие. За ними не было злобы, но и доброты не было тоже. Салли показалось, что медведь внимательно разглядывает путников.

Девочка попятилась. Эрн вскрикнул, поскользнулся на корне и повалился на землю. Лис инстинктивно закрыл его собой. Салли потянулась к луку, но медведь не двинулся.

А потом из-за его плеча вышел человек.

Он будто вырос из мрака. Весь в серых, выцветших тканях, как будто был сшит из самой земли. Лицо – полуоткрытое. Щеки и лоб покрыты морщинами и трещинами, как старая кора. Местами – шрамы, рваные и древние. Глаза глубоко

посажены, а кожа… неестественно тусклая, будто высушенная или покрытая пылью.

Плащ его был грязным и рваным, но тяжелым, как у кого-то, кто давно ходит один. На руках – лоскутки ткани, обмотки, обрывки рукавов, перетянутые веревками. Ни клочка голой кожи. Даже пальцы были замотаны.

Он сделал шаг вперед. Медведь отошел в сторону, уступая место незнакомцу.

– Не бойтесь, – сказал человек. Голос был хриплый, как старая ветка. – Он не тронет вас. Он мой друг.

Салли медленно опустила лук. Сердце все еще колотилось в груди.

– Кто вы?

Он не ответил сразу. Только кивнул, будто ее вопрос – это, что то неважное.

– Я живу рядом. Видел, как вы поднимались. Вам нужна крыша. Тепло. Еда.

– Нам нужно идти, – сказала Салли. – На север. Там…

– На севере лагерь, – перебил он. Его голос стал ниже. – Фанатики. Десятка два. Может, больше.

Девочка замолчала и стиснула зубы. Лис сжал ее плечо и в его глазах читались слова: они не смогут втроем против двадцати.

Человек кивнул, как будто чувствовал это еще до их слов.

– Подождите у меня. Один день. Я покажу тропу. Они уйдут – и вы продолжите. Я не держу вас. Просто предлагаю.

Салли посмотрела на медведя. Тот снова сел на задние лапы, будто сторож у двери.

– Где вы живете?

– Недалеко, – сказал он. – В хижине. Внутри склона. Там тепло. Места хватит на всех троих.

Он повернулся и пошел. Медведь – за ним.

Салли стояла еще несколько секунд. Потом глухо сказала:

– Идем. Только чуть сзади. И не убирай нож.

Они двинулись следом, стараясь ступать по его следам, как по чужой памяти. Но через несколько шагов Салли остановилась, нахмурилась и спросила:

– Почему вы нам помогаете?

Человек обернулся. Его лицо оставалось в полутени, но глаза сверкнули на миг, как металл в золе.

– Я все расскажу, – сказал он. – Когда мы придем на место.

– Это были вы? У костра?

Салли сглотнула.

– Это вы спасли нас? Это вы оставили мясо?

Человек не сразу ответил. Медведь остановился, обернулся, будто проверяя – не приблизились ли они слишком близко. Но человек слегка поднял руку, и зверь вновь пошел вперед.

– Ребенок который находится в моем лесу, – произнес он наконец, не оборачиваясь, – не будет голодать…

Он замолчал, а потом добавил с хриплой ясностью:

– …неважно какая у него кровь.

Салли сбилась с шага.

Лис тут же встал ближе, словно прикрывая ее.

Но человек больше ничего не сказал. Только шагал вперед – вглубь леса, по едва заметной тропе, как будто не вел их, а просто шел туда, куда ходит каждый день.

Дорога была долгой – не по расстоянию, а по ощущениям. Лес, казалось, сжимался, сгущался, и чем ближе они подходили, тем тяжелее становился воздух. Но внезапно деревья расступились, склон опустился, и перед ними возникло убежище.

Салли ожидала пещеру, земляную яму, может быть, навес из веток.

Но это была хижина. Огромная, старая и крепкая. Стены – из черного дерева, крыша заросла мхом, окна были заткнуты жирной бумагой. Дым выходил тонкой струйкой из грубого камина. Дверь скрипнула, когда человек распахнул ее.

Внутри было… уютно. Необъяснимо уютно.

Несколько комнат, разделенных тканью и досками. В главной – камин, где потрескивали дрова. У стены – полки с сушеными травами и какими-то банками. На полу – старые шкуры. А еще – место для медведя: выложенное соломой и тканью, словно лежанка. Медведь тут же прошел внутрь, завалился на бок, тяжело выдохнул и начал грызть кость.

Салли стояла в дверях, не веря глазам. Эрн моргал и осматривался с тем восторгом, который не мог скрыть даже страх. Лис держался, но взгляд его метался – он искал ловушки, оружие, опасность, но не находил.

– Проходите, – сказал человек. Он снял плащ, повесил его на деревянный крюк, сел в массивное кресло у камина. Его движения были медленными, но не дряхлыми.

– Теперь, – произнес он, глядя на Салли, – я отвечу на твои вопросы.

Она села напротив. Остальные – рядом.

Медведь чавкал, не обращая на них внимания.

– Меня зовут Роэн, – сказал человек. – И когда-то у меня была дочь.

Он отвел взгляд в огонь. На миг лицо его стало еще темнее – будто сгоревшее изнутри.

– Она умерла. Болезнь. Никто не смог помочь. Я похоронил ее в лесу. На северной стороне склона, под шолоном.

Он помолчал, и тишина в хижине стала слышимой.

– Я шел тогда… не знаю куда. Просто шел. И в чаще нашел медвежонка. Совсем маленький. Его мать…

Он сглотнул.

– Ее убили. Зачем – не знаю. Он сидел рядом с телом. И плакал. Да, плакал. Я это слышал. Он смотрел на меня – как она смотрела. В последний раз.

Роэн поднял глаза.

– Я взял его. Выкормил. Вылечил. Назвал его Эрр.

Он посмотрел на лежащего зверя.

– С тех пор он – моя семья.

Салли долго молчала. Потом медленно кивнула.

– Значит, вы спасли нас, потому что… знаете, как это – остаться одному?

Роэн не ответил сразу. Только смотрел в огонь, и пламя отражалось в его глазах, как в воде, где кто-то утонул.

Наконец он заговорил. Тихо:

– Я спас вас… потому что любой ребенок, который заходит в этот лес, – под нашей защитой. Моей и Эрра.

Он провел ладонью по ткани на колене.

– Потому что я больше не вытерплю детских смертей. Ни одной.

Салли сжала губы. Ответ прозвучал просто. Точно. Без высоких слов – но так, что внутри стало не по себе.

– Спасибо, – сказала она.

Роэн кивнул. Несколько раз – почти по-отцовски.

– Но, – добавил он, – есть одно условие.

Салли напряглась. Лис поднял голову. Даже медведь, казалось, перестал жевать.

– Пока вы здесь… не лгите. Ни мне. Ни друг другу.

Он поднял палец.

– В этом доме нет места лжи. Я чувствую ее. Она смердит сильнее, чем смерть. И если вы не готовы говорить правду – лучше молчите.

Он оглядел их троих.

– Это все, что я прошу.

Тишина в комнате стала гуще.

– Мы поняли, – сказала Салли.

Роэн откинулся в кресле. Дрова в камине треснули, выпустив искру.

– Так, – произнес он спокойно, – вам есть что мне рассказать?

Салли переглянулась с Лисом. Тот слегка кивнул.

– Мы… спасли мальчика. Его зовут Эрн. Он был в лагере фанатиков, в ловушке. Мы видели, что он чистотелый. Они хотели… сожрать его. Мы его вытащили. Потом шли по лесу. Потом встретили вас.

Девочка говорила сдержанно, по пунктам, она не боялась Роэна, но говорила с уважением.

Роэн не ответил. Он сидел неподвижно, глаза в полутени. А потом сказал, холодно:

– Я не верю вам.

Медведь, до того мирно лежавший в своем углу, резко поднялся. Громоздкое тело, напряженные плечи, уши прижаты. Дети вскочили. Эрн вжался в стену. Салли и Лис заслонили его, как могли.

Роэн тоже встал – и весь воздух в комнате изменился.

– Расскажи мне, – приказал он медведю.

Эрр шагнул вперед. Шерсть на загривке поднялась, глаза – почернели.

Он подошел к Салли. Обнюхал. Потом вдруг мягко облизал ее руку.

Салли даже не шелохнулась.

Потом – к Лису. Обнюхал. Замер. Повернул голову и отошел.

А потом – к Эрну.

Эрн стоял как каменный.

Медведь приблизился. Зарычал. Сначала – глухо. Потом громче.

Роэн смотрел, как судья.

– Так вы все-таки мне солгали, – сказал он. – Среди вас есть зараженный.

– Мы не знали! – воскликнула Салли, оборачиваясь к Эрну. – Я клянусь! Я думала, он чистотелый. Мы все думали!

Лис шагнул к Эрну, потрясенный. Тот трясся. Лицо залито слезами.

– Покажи, – сказал Роэн. – Где ты заражен.

Эрн опустил глаза. Руки дрожали. Он медленно начал снимать рубашку. Лоскут за лоскутом.

На левом плече, у ключицы – вены. Почерневшие, как будто тушью разрисованные. Ветвились, как трещины. И двигались… будто тень под кожей.

Салли замерла.

– Почему ты не сказал? – прошептала она. – Почему ты молчал?

Эрн не ответил. Он просто стоял, дрожа, и плакал. Как ребенок, потерянный в комнате, полной огня.

– Что теперь? – спросила Салли. Голос сорвался. – Вы его… убьете?

Роэн долго смотрел на мальчика. Пламя камина трепетало у его лица, отбрасывая тени на шрамы.

– Он умрет, – сказал Роэн, просто, как будто уже молился над могилой. – И вам нужно смириться с этим.

Он перевел взгляд на Салли.

– Но он останется со мной. Я похороню его, как похоронил других. Как похоронил свою дочь.

Он выдохнул, почти нежно.

– Достойнейшим образом.

Тут Эрн вскрикнул. Его глаза наполнились ужасом, крик сорвался с губ, дикий, надломленный. Он ударил по стене, забился, как птица в клетке.

– Нет! Я не хочу умирать! – закричал он. – Я не хочу! Я… я вылечусь, вы слышите?! Я не такой! Я не хочу как они!

Он плакал, но слезы не лечили его – они резали. Мальчик корчился, рыдал, цеплялся за воздух, за взгляд Салли, как за последнюю веревку.

А Салли смотрела.

Просто смотрела.

И ей стало невыносимо жалко этого мальчика. Его голос, дрожащие плечи, отчаяние – все было настоящим.

Но где-то глубоко в груди, там, где уже давно было пусто, она понимала:

Это не исправить.

И никакая жалость не отменит медленные темные линии, расползающиеся по коже Эрна, как чернила по мокрому письму.

Ночь в хижине была совсем не такой, как прежние ночи.

Не под мокрыми корнями. Не в кустах, свернувшись, как зверь. Не рядом с угасающим костром и страхом на языке.

А в настоящих кроватях.

Роэн провел их с Лисом в боковую комнату. Там было два низких ложа, сбитых из разных досок, каждое накрыто простыми тканями и теплыми одеялами из старых волчьих шкур. Пол скрипел, но был сухим. В углу – глиняная лампа, отбрасывающая мягкий свет на стены.

– Отдыхайте, – сказал он. – Здесь вам ничего не угрожает.

Лис сел на край кровати, вытирая мокрые волосы. Салли стояла в проходе, все еще глядя через плечо.

– А Эрн?

Роэн чуть замедлил шаг, уже уходя.

– Он будет спать в другой комнате.

Он не обернулся.

– Ему нужно особое место.

Салли хотела спросить – какое? Зачем? Но язык прилип к небу. Роэн тихо закрыл дверь между ними и Эрном, и осталась только тишина.

Комната была по-настоящему теплой. Тепло шло от стен, от воздуха, от ткани, которой касались руки. Все здесь было устроено с вниманием. С заботой.

Салли легла.

Одеяло пахло дымом, травой и чем-то старым – как будто в нем жила память о давно ушедших зимах.

Подушка – твердая, но мягче земли. Тело отдыхало.

Девочка смотрела в потолок и вспоминала дом. Ирия рядом. Дыхание сестренки во сне. Шорох ног по коридору. Свет от камина, пробивающийся сквозь щель под дверью.

И главное – никакой болезни. Мама, отец, братья, Ирия, все живы и все дома.

И от этой тишины, от того, как должно было быть, а не стало – глаза снова наполнились слезами.

Теплые ручейки стекали по вискам и тонули в подушке. С этими слезами она и уснула.

И в самый последний миг перед тем, как провалиться в сон, Салли вдруг подумала:

«Эти кровати он приготовил для своей дочки.»

И эта мысль, пришла тихо, легла рядом, и осталась с ней в темноте.