Охота на уток

Кое-как я уложил в нос лодки рюкзак и ружье и приготовился оттолкнуть себя куском фанеры в темнеющую водную гладь. Как в этот момент я услышал странный чавкающий звук со стороны берега позади себя. В следующую секунду корма лодки просела и на меня навалилось что-то тяжелое, вонючее и теплое. Я успел упереться руками впереди себя в свой рюкзак, чтобы не быть раздавленным. Я не испугался, но был совершенно ошарашен, пытаясь понять, что происходит. Медведь?!!! Не может быть! Господи, медведь?!!! Подкараулил меня, когда все уплыли! Какой же он тяжелый! Где нож?! Дыхание перехватило, я не мог кричать, а только упирался руками, чтобы не рухнуть вперед. В это время медведь выдохнул мне в ухо горячую волну, и атмосфера наполнилась дичайшим перегаром.

Медведь произнес: – Де йдьбята?

Я повернул голову и увидел чернеющую полость с остатками трех гнилых зубов, на которых должна была держаться вставная челюсть. Полость шамкала и смердела мне в лицо горячим горчичным газом Саддама Хусейна. Я подумал, что, наверное, в аду есть такие пытки.

– Дядя Митя, твою мать, куда ты влез, потонем сейчас к херам! Тут у берега 2 метра и тина, хрен выберешься.

Но дядя Митя крепко обхватив меня обоими руками за тело не собирался покидать наше корыто. Как я его не уговаривал, как я ему не угрожал, он не отцеплялся от моей спины. И когда я уже наконец решил применить силу и оторвал его руку от своей талии, он произнес фразу, которая заставила меня задуматься:

– Я ебе мефто покау. Фтанех. Там мноо уфки.

Я прикинул, что скорее всего я последний приплыву на засидку, и все явно удобные места будут заняты, так как озеро относительно небольшое, сильно поросшее камышом и кустарником, и мест, до которых можно тихо добраться в сумерках, не так много. А если долго искать идеальное место, то всю утку проворонишь, ведь летает она всего один час в течение сумерек. А тут, как-никак, местный охотник (хоть и пьяный), который бывал тут ни раз и точно лучше меня знает, где лучше встать.

– Хорошо, дядь Мить, куда плыть?

– Во! – махнула рыба-прилипала в темноту и мы тронулись.

Грести было ужасно неудобно. Мало того, что почти вся поверхность озера была покрыта тиной и при каждом гребке мое убогое весло цепляло на все свои зазубрины и заусенцы огромные горсти тягучей растительности, так еще и вросший в меня брат-близнец повисал у меня на спине или раскачивал лодку так, что мне приходилось, как гироскопу, в противофазе уравновешивать телом наш плавучий таз, чтобы не перевернуться. Дядя Митя периодически привставал и осматривался по сторонам, и чтобы не упасть в этот момент, он клал мне руку на голову, как на опорный столб. В эти моменты я приходил в ярость от понимания, что он закрывает мою теменную чакру своей грязной лапищей и шипел на него матерные проклятья. Но это не помогало и он, то и дело, брался за мою голову или дергал меня за воротник сзади.

Я взмок от пота, было ужасно жарко и хотелось пить. Я зачерпывал себе на лицо и голову воду из озера, чтобы не получить тепловой удар. Дядя Митя время от времени произносил какие-то чавкающие слова своим беззубым ртом и удушал меня перегарной вонью.

Так мы плыли минут десять. Вдруг справа в сумеречной мгле рядом с начинавшейся стеной из камышей я услышал негромкий комментарий:

– Смотри, дядя Митя Женька сзади трахает, аха-ха-ха.

Меня также зовут, Женя, как и моего друга.

– Женя, ты зачем его тащишь, он сейчас всю утку распугает. – через смех спросил Серега.

– Очень смешно! – злобно ответил я.

– Мы не знали, что ты так проникся чувствами к дяде Мите. Постеснялся бы, у тебя жена и дети. – продолжал Сергей.

– Не, Серег, просто Женя не знал, как нас подготовить к своему 'coming out', а тут идеальный момент подвернулся.

– Не, не, на самом деле у них медовый месяц!

– Дядь, Мить, куда плыть – огрызнулся я, окончательно разозленный репликами моих друзей. Мой названный любовник замахал куда-то прямо, пытаясь на своем жующем диалекте что-то дополнительно пояснить.

Мы проплыли еще метров пятьдесят вдоль длинного ряда камышей и в прогалине между ними я увидел очертания лодки. В ней как раз сидели двое из тех охотников, с которыми мы повстречались на берегу.

– Ты зачем, на, притащил его, на ?! – проговорил один из друзей Дяди Мити.

– Он сам влез в лодку! – начал оправдываться я.

– Ну и сбросил бы к херам, мудака старого!

В этот момент дядя Митя, услыхав родные голоса, сиганул в воду, оттолкнувшись от моей спины. Я совершенно неготовый к такому повороту событий, начал заваливаться вперед и влево, пытаясь, упиравшись коленями, удержать равновесие, но не смог и рухнул грудью на передний левый борт лодки. Моя левая рука ушла в холодную вязкую тину, гребками пытаясь удержать лодку от переворачивания. Я успел вытянуть правую ногу на правый задний борт и это компенсировало переворачивающий момент. Лодка встала на ровный киль, но зачерпнула левым бортом много воды. Камуфляжная рубашка и штаны спереди намокли и покрылись зеленой ряской, холодная жижа затекла в сапоги. А обернулся на дядю Митю и в этот момент испытал прилив дикой злобы и ярости. Хотелось дать под зад пинка этому старому идиоту. 'Вез его сюда, надеясь, что он мне покажет 'мефто, где мноо уфки', а он, сука, сбежал к своим при первой возможности! И на что я надеялся, алчный, глупый, начинающий охотник. Да и как бы мы с ним в этой лодке сидели? Как бы я стрелял из этого тесного корыта? Надо было сбросить его сразу!' – думал я.

В этом месте оказалось относительно неглубоко, и дядя Митя по грудь в воде раздвигал руками тину и двигался в направлении своих друзей. Вот только они были совсем не рады его видеть. Поняв его намерения, они замахали руками и начали сипло и сдавленно, чтобы не распугать утку, покрикивать:

– Пошел к черту, алкаш старый, пошел вон, здесь нет места! Уйди, веслом зашибу.

Один из его товарищей собрал огромный ком тины и швырнул его прямо в грудь дяде Мите. Дядя Митя остановился и попытался вступить в переговоры, но сразу разбился о стену непонимания:

– Иди отсюда! Мне по бую, что ты потонешь! Иди на берег вдоль камышей! Челюсть ищи свою, полудурок! Нахрен ты приперся, даже ружье не взял!

Приступ ярости прошел, и я начал подхихикивать над развернувшейся картиной 'Возвращение блудного сына'. Мой бывший пассажир, не пройдя и полпути до своих друзей, наконец осознал, что ему там не рады, развернулся и двинулся обратно ко мне. Я чуть не поперхнулся от изумления. Правильно говорят, что простота хуже воровства. Сейчас эта квинтэссенция простоты, мокрая и грязная, хотела обратно ко мне в лодку. Я опомнился, когда мерзкий беззубый водяной был уже метрах в трех от меня. Схватив свое весло, я начал интенсивно отгребать от своей недавней судьбы. Сзади послышалось мычание, хриплая и невнятная речь. Я уходил в сумерки со скоростью атомной подводной лодки в надводном положении.

Сама охота была интересная, хотя и продлилась всего час, до наступления полной темноты. Оказалось, что, убежав от дяди Мити, я встал посередине озера, на пересечении почти всех утиных маршрутов. Я сидел неподвижно, как меня учил Сергей, не курил и не болтал, как делали остальные, поэтому воспринимался утками, как маленький островок странной формы, и они летели в мою сторону без тени сомнения. Мне удавалось даже выбирать, в какую утку стрелять. Молодую небольшую утку я не трогал, а в жирных упитанных особей стрелял. В результате, я добыл четырех тяжелых уток, которых на следующий день теща ощипала и зажарила, оказалось весьма вкусное мясо.

Когда сидишь один в лодке и вглядываешься в ясное звездное небо с едва уловимым оранжевым оттенком только отыгравшего заката, появляется странное, мистическое ощущение. Почти абсолютная тишина вокруг, темнота, страшные силуэты старых трухлявых деревьев, стоящих в отдалении, но стоит только поднять голову вверх, и ты проникаешь взглядом в другую глубокую реальность вселенной. Мириады звезд, комет, туманностей и сознание начинает выплывать, устремляясь вдоль твоего взора в бездонный космос. Мысли не фокусируются ни на чем, лишь на бессвязном прозрачном потоке, уносящем их в небесный свод. Нет желаний, нет ощущений, нет порядка лишь невероятной красоты ночное звездное небо с оттенками недавнего заката, и ты захватываешься им и тонешь в нем.

Окончательно стемнело и канонада стихла, я увидел несколько огоньков на воде, услышал всплески весел. Сергей откуда-то издалека, из темноты прокричал:

– Женя, ты где? Мы уходим!

Я включил налобный фонарик, и поплыл собирать свою добычу. Мне повезло, ни одна утка не упала в камыши и не потерялась. Я несколько раз после каждого удачного выстрела направлял взгляд по траектории падения утки и запоминал, куда она упала. Ребята подождали меня на месте, где я, как им казалось, совершил 'coming out', мы обсудили эту историю в деталях, и угорая от хохота, поплыли в направлении берега.

Когда мы добрались на место стоянки, вокруг деревянного стола уже сидели наши веселые товарищи, пили, травили байки, подтрунивали над дядей Митей, который уже, по всей видимости, ни разу не пронес мимо рта и сидел в алкоголическом оцепенении без движений и звуков в своей грязной и мокрой одежде. Мы присоединились, достали свои нехитрые припасы и водку. Всю ночь мы сидели, разговаривали 'за жизнь', о политике, об охоте, о женщинах, о том, как было в СССР, о Путине, о коррупции, о машинах, о детях, о болезнях, о работе и о прочих важных вещах, составляющих по частям наши целые жизни. Никто не сдерживался в выражениях, никто не старался быть хоть немного корректным или тактичным, говорили, как есть, говорили, что думали. И за все время этих ночных обсуждений никто не ушел обиженным, никто не положил камень за пазуху. Я задавался вопросом, почему нам всем так легко было общаться? Мы разного возраста, разного достатка, разной судьбы и с разным опытом, и мы не были достаточно близки. Что позволяло нам говорить искренне, не бояться осуждения, не бояться обидеть кого-то? Может быть водка? Да, она скорее всего сглаживала остроту восприятия. Но никто из нас не был действительно пьяным, за исключением дяди Мити. Я думаю, мы все просто были хорошими средними людьми, что называется 'нормальными мужиками'. То есть такими крепкими середняками, которые не имели ярко выраженных достоинств или недостатков, комплексов и незакрытых 'гештальтов'. Не было у нас уникального жизненного опыта или детальных знаний в какой-то области. Не было серьезных внутренних противоречий, создающих неодолимое желание делать что-то, как кажется, важное для общества или для себя, творить, строить, менять, как это происходит у более значительных личностей. Но у нас был оптимизм, было понимание, что в целом у нас все хорошо и будет все хорошо в будущем, было желание жить и получать удовольствие от жизни. И удовольствие это сводилось к общечеловеческим радостям: быть здоровыми, вкусно есть, любить женщин, зарабатывать достаточно, пить водку с друзьями, ездить на охоту, отдыхать с семьей в Турции, проматывать ленту в Инстаграмме, купить новую машину и т.п. Поэтому, обсуждая какую-то тему, мы легко разбирали ее по косточкам в расхожих выражениях, приводили известные всем доводы, спорили с использованием общепринятых аргументов, выдавали простые решения и закрывали ее безвозвратно. Потому что нет такой темы, которая может обидеть, заинтересовать или заставить на долго задуматься крепкого середняка. На то он и крепкий, и середняк, чтобы даже о боге говорить недолго.

Солнце уже полностью вышло из-за горизонта, наступал новый день. Мы были порядком измотаны философскими диспутами. Все крепкие напитки были выпиты, пора в обратный путь. Мы еле затолкали нашу железную лодку в кузов, закинули туда же ружья и рюкзаки, попрощались с нашими новыми друзьями охотниками. Сергей завел старую больную ящерицу и с хрустом и звуками чего-то опять рвущегося выехал из высокой травы.

– Не настало еще время посмотреть, что там трещало и ломалось в траве? – спросил Женя.

После обильных возлияний от машинного выхлопа меня резко замутило.

– Неее, мне надо в кузов прилечь. – сказал я и, встав на заднее колесо машины, перевалился через борт и грузно съехал в проем между лодкой и бортом.

– Лошадь берет поперек борозды. Всем до п…ды и мне до п…ды! – сказал Женя и залез в кабину.

Около часа неприятной тряски на весьма свежем ветру и окольными лесными тропами мы добрались до поселка. Сергей осторожно начал заезжать в открытые ворота своего дома. Отец Сергея уже не спал и, увидев нас из окна, вышел перед машиной и начал помогать, указывая рукой направление движения передних колес. Потом выражение лица его изменилось, выказывая неподдельное удивление. Он нагнулся, оперся руками в колени и начал вглядываться куда-то вниз под кабину. Он сделал жест открытой ладонью.

Сергей дернул ручник и через открытое окно спросил:

– Пап, чего там?

– Ну, иди посмотри, что вы прихватили.

Вчетвером мы стояли перед машиной, согнувшись. На переднем мосту было намотано огромное количество лески, в которую были вплетены пластиковые обломки трех спиннингов и катушка. Снасти для донной ловли с множеством крючков болтались хаотично с зацепившимися комьями листьев и травы. На левом приводном валу переднего колеса висели обрывки ткани с остатками алюминиевых втулок.

– Даже рыбацкий стульчик перемолол. – сказал Сергей.

– Ну вот, Женя, ты хотел узнать, что так хрустело и рвалось. Только чьи же это снасти?!

– А это того, помнишь, который все ходил и говорил: 'Ох, я тут рыбу прикармливаю со вчерашнего дня! Рыбалка будет, во!'

– Да, точно. Хорошо, что он уснул на рассвете, а то бы у него инсульт случился от такой картины.