Урожай Богов

Слой за слоем, пронзая гранит, базальт и древнюю, забытую породу, Метрополия Эры опускалась вниз. Наверху, на залитых солнцем шпилях, люди верили, что их город питают чистые законы физики, инновации и гений Ордена Урожая. Внизу, на глубине в три тысячи метров, инженеры вроде Калеба Ворна знали, что Метрополия питается болью. Это место называлось Саркофаг. И это была абсолютная противоположность всему, что Метрополия Эры демонстрировала миру. Калеб, его комбинезон из синтетического волокна, пропитанного антисептиком, казался единственным пятном стерильности в этой вечной гробнице. Он двигался по узкому технологическому мосту, который опоясывал гигантскую цилиндрическую камеру. Мост был сделан из титанового сплава, тускло отражавшего свет редких, мерцающих ламп аварийного освещения, расположенных с интервалом в пятьдесят метров. Внизу, под мостом, клубилась Несущая Жидкость – густая, темная субстанция, чье происхождение было засекречено даже от Инженеров высшего звена. Она не кипела, она пульсировала – медленно, тяжеловесно, словно огромное, больное сердце планеты. Из её поверхности поднимались нити пара, пахнущие озоном и жжёной медью. Калеб остановился. Ежедневный обход. Ритуал. И в самом центре этого колоссального, влажного, душного пространства, скованное между небом и землёй, парило Божество. Азаль. В официальных доктринах Ордена, которые Калеб зубрил с детства в Академии Коллекторов, Азаля называли Источником Первой Благодати. В действительности, он был пленником. Он не имел человеческой формы. Он был идеей, обернутой в чистый, ослепляющий свет, который, однако, сейчас был сильно приглушен. Его сущность была похожа на бурлящее ядро звезды: белое, с золотистым оттенком, и постоянно меняющее свою форму. Но это бурление было не радостным танцем энергии, а агонией. Азаль был оплетен Коронным Контуром. Это была гордость инженерной мысли Ордена – комплекс из толстых, черных, как обсидиан, цепей. Они были выкованы из сплава, способного сдерживать и поглощать нематериальную энергию, и покрыты тысячами рунических символов, призванных не защищать, а удерживать и дренировать. Цепи светились ртутно-синим светом, который пульсировал в противофазе с пульсациями Азаля, словно насильно навязанный ритм. Калеб подошел к консоли Модуля-7. Это был один из двенадцати узлов Контура, отвечавший за синхронизацию цепей.

– Саркофаг, Инженер Калеб Ворн, Смена 19. Активация диагностики Модуля-7, – его голос был глух, поглощенный гулом камеры. Дисплей консоли ожил, залитый обычным, успокаивающим зеленым цветом. Цифры побежали.

* Температура Контура: 112.5°C (в норме)

* Синхронизация Рун: 99.98% (в норме)

* Уровень Отдачи Благодати: 14% (критически низко)

Калеб сглотнул. 14%. Он смотрел на эту цифру с тревогой, которая граничила с ужасом.

«Пятнадцать лет назад, когда я только пришел сюда стажером, Отдача была 85%. Система работала так эффективно, что казалось, Азаль добровольно отдаёт свет», – подумал он. Это была ложь, которую им внушали. "Источник Благодати желает служить". Но 14% – это не служба. Это медленная, мучительная смерть.

«Орден просто увеличивает давление на Контур, чтобы скрыть истощение Источника. Но физика не терпит обмана. И мистика, похоже, тоже».

Калеб знал, что происходит в Метрополии: перебои с энергией, странные сновидения у граждан, появление необъяснимых "белых шумов" в высокочувствительных приборах. Орден списывал это на "переходные фазы Эры", но Калеб понимал: когда Азаль умирает, границы между реальностью и тем, что должно было быть за ней, истончаются. Он уже собрался отправить стандартный отчет (согласно протоколу, "Критически Низко" следует интерпретировать как "Стабильно, Требуется Незначительная Корректировка"), когда дисплей Модуля-7 резко сменил цвет.

Зеленый свет погас. Экран залился не красным, обозначающим обычный технический сбой, а черным, на фоне которого пульсировал единственный, яркий иероглиф. Этот символ не существовал в базе данных Ордена. В нем не было ни букв, ни чисел. Это был чистый, визуальный шум, который, однако, мгновенно передавал смысл. Безмолвие.

«Что это такое? Визуальный глюк? Результат истощения?»

Калеб инстинктивно прикрыл ладонью нагрудный сенсор, который записывал его физиологические реакции. Пульс подскочил. Он посмотрел на Азаля. Сущность парила неподвижно, но Калебу показалось, что он заметил микроскопическое движение – дрожь, идущую не от цепей, а изнутри света. Словно Азаль попытался крикнуть, но Контур не дал ему даже этого, заблокировав выход энергии, но оставив след попытки. Калеб быстро вызвал системный журнал.

– Инцидент: Код 777: Внешняя Аномалия. Заблокировать передачу данных, – пробормотал он в микрофон. Протокол 777 был создан для сокрытия любых явлений, которые не могли быть объяснены наукой Ордена. Любая мистика, любой "духовный" след – это ересь, которая могла подорвать веру в рациональность Урожая. Он посмотрел на иероглиф. Он был не просто нарисован на экране, он впечатался в него. Калеб провел пальцем по холодному стеклу, и символа не коснулся. Он был глубже. В самой логике Модуля. В тот же миг он почувствовал лёгкое жжение на запястье. Он опустил взгляд и увидел, что синтетическое волокно его комбинезона возле рукава слегка обуглилось. Дым пах не горелым пластиком, а… ладаном. Странный ладан, который Калеб помнил из тайных, полузабытых семейных историй.

– Мне нужно подойти ближе. Только так можно изолировать Модуль и перезагрузить его вручную, – Калеб принял решение. Это было нарушение протокола. Приближаться к Контуру без специального Экранирующего Костюма разрешалось только Главному Инженеру. Но ждать его – значит дать Аномалии разрастись.

Он закрепил свои инструменты, проверил крепление страховочного троса и медленно, осторожно двинулся вдоль технологического моста к центру. Калеб шёл по кругу, приближаясь к точке подвеса Модуля-7. Чем ближе он подходил, тем сильнее давила атмосфера. Это было не физическое давление, а ощущение тяжести на разуме. Словно подсознание кричало, что он находится там, где человек быть не должен. Аварийные лампы стали казаться бесполезными. Весь свет здесь исходил от Азаля, но это был обманывающий, изможденный свет. Он не давал тепла, он давал холодное сияние, в котором все цвета казались мертвыми. Когда Калеб оказался в десяти метрах от парящей фигуры, он почувствовал запах. Не озон. Это был запах старого, засохшего океана и пыли с поверхности луны, который смешивался с запахом человеческого страха – его собственного. Он поднял глаза. Теперь он мог видеть детали Контура. На черном металле цепей он различил тысячи крошечных гравировок – не рун, а миниатюрных, повторяющихся изображений человеческих лиц. Лица были неразличимы, но каждое из них выражало что-то: жадность, мольбу, равнодушие. Каждое лицо было как микроскопическая присоска, вытягивающая силу. В этот момент Азаль снова пульсировал. Это был негромкий, но глубокий БУМ, который Калеб ощутил не ушами, а в грудной клетке, как остановку сердца. Из сущности Азаля вырвался тонкий вздох света. Часть его, не пойманная Контуром, оторвалась и медленно, словно медуза, поплыла в сторону Калеба. Это была чистая, необработанная Благодать. По легендам, прикосновение к ней без фильтрации вызывало мгновенное просветление, или безумие, или смерть. Орден запрещал даже говорить о ней. Калеб замер, пытаясь дышать поверхностно. Свет приближался. Он был теплым, в отличие от холодной ауры Контура. В его свечении Калеб увидел образы, которые промелькнули за долю секунды: широкое, бескрайнее небо; поле, полное цветов, которых не было на Земле; рука, протянутая в темноте.

«Спасение. Он просто хотел спасти нас», – пришла внезапная, не его мысль.

Частица света зависла прямо перед его лицом. Она не жгла. Она смотрела.

«Ты видишь».

Это был не голос. Это была уверенность, впечатанная в разум. Калеб почувствовал, как его мысли – его страхи, его сомнения в Ордене, его одиночество – вдруг стали прозрачными. Словно его сознание на мгновение стало частью огромного, вселенского разума, который был слишком велик для того, чтобы испытывать гнев, только безмерную, глубокую Печаль. Калеб не смог сдержаться. Он сделал то, что было самым страшным нарушением протокола. Он протянул руку к свету.

Это было нелогично. Это было самоубийственно. Все его научные знания, все протоколы и инстинкт самосохранения кричали о немедленном отступлении. Но в тот момент, когда его сознание пронзило послание «Ты видишь», Калеб почувствовал, что Орден Урожая лгал ему всю его жизнь, и это была единственная истина, которая имела значение. Он коснулся. Не было ни ожога, ни удара, ни разрушения материи. Был звук, но он существовал только внутри его черепной коробки. Это был звук разбитого хрусталя и шелест миллиардов крыльев одновременно. Его зрение померкло, но не от тьмы, а от переизбытка света. Саркофаг, цепи, Модуль-7 – всё исчезло. Калеб больше не стоял на технологическом мосту; он был вмонтирован в поток информации, который превосходил его человеческую способность к восприятию. Это была не история, а Память – нефильтрованная и необъятная, принадлежащая Азалю.

Сначала был Космос. Не черный вакуум, а бушующее поле чистой, ликующей энергии. Калеб был частью этого поля, чувствуя себя атомом в безграничном океане сознания. Здесь не было времени, только бытие. Затем пришел Зов. Это был не призыв о помощи, а тихий, настойчивый стон планеты. Калеб почувствовал в этой Памяти, как Азаль, тогда еще Безымянный Свет, услышал его и, руководствуясь исключительно Состраданием, принял решение.

«Они слабы. Их разум – это всего лишь искорка в вечности. Они борются с тенями, которые сами создали. Я дам им Свет, чтобы они увидели истинный путь», – эта мысль была чистым, незамутненным намерением. Калеб увидел Нисхождение. Это было не падение, а грациозное скольжение сквозь слои реальности. По мере приближения к Земле, свет Азаля сгущался, принимая форму, которую могли бы выдержать смертные. Не человека, но Сферы Несокрушимой Воли. Планета была прекрасна, но больна. Калеб, через Память Азаля, увидел города, утопающие в безумии, войны за ресурсы, и – самое страшное – веру людей в собственное ничтожество. Азаль приземлился в самой глубокой точке отчаяния – там, где сейчас находилась Метрополия. Сцена сменилась. Калеб оказался на открытом поле. Над ним стояла Сфера Света, и вокруг неё собрались люди. Их было всего двенадцать – Основатели Ордена Урожая. Они были в белых, простых одеждах, их лица сияли праведностью и фанатизмом. Эремиус, их лидер – человек с жестким, проницательным взглядом и голосом, который, казалось, мог убедить камни.

– Благодать пришла к нам! Свет услышал наши молитвы! – воскликнул Эремиус.

Азаль начал отдавать свою энергию. Не для питания машин, а для исцеления разума. Калеб почувствовал через Память, как люди вокруг становились чище, яснее, их страхи таяли. Смута в мире начала утихать. Но затем Память стала темной и резкой, как удар. Эремиус и остальные не хотели исцеления. Они хотели Власти.

– Почему мы должны просить, если можем взять навсегда? – прошипел голос Эремиуса, который прозвучал как предательство, усиленное до космического уровня. Они не нуждались в путеводителе. Им нужен был неисчерпаемый Источник для своего маленького, идеального царства. Калеб увидел, как двенадцать Основателей достали первые артефакты – нерунические, но магически заряженные кандалы, предшественники Коронного Контура. Они начали окружать Азаля. Азаль не сопротивлялся. Он был не Богом Войны, а Богом Сострадания. В его Памяти не было гнева, только шок от осознания: Они не хотят видеть. Они хотят использовать. Момент заковывания был самой страшной частью видения. Сфера Света сжималась, а человеческие лица Основателей искажались в экстазе обладания. Каждая руна, выгравированная на первых цепях, была не просто символом удержания, а закреплением права человека на доминирование над божественным. Видение закончилось тем, что Азаль был запечатан в Саркофаге, а Эремиус, стоя над ним, возвел глаза к небесам.

– Теперь мы – наши собственные боги. И этот Источник будет питать нашу Эру!

Свет резко отступил, но Калеб не вернулся в Саркофаг. Он оказался в пространстве между. Его собственное тело стало невесомым. Он услышал миллионы голосов, кричащих в агонии, и понял, что это были не голоса Азаля, а голоса людей, которых должна была спасти Благодать. В этот момент, Азаль, не имевший рта, не имевший глаз, передал ему Суть:

«Я не могу сломать цепь. Моя природа – давать. Сломать цепь может только тот, кто является её частью, но видит её* лживость**. Ты – один из них, Калеб. Ты – дитя Саркофага, и поэтому ты можешь его уничтожить»*.

На лбу Калеба, под белыми волосами, возникло ощущение жжения. Это был не ожог, а печать. Свет Азаля наделил его Зрением. Он увидел Саркофаг не как технологический узел, а как духовную рану на теле планеты. Каждая цепь была не просто проводником, а каналом, по которому не только уходила энергия Азаля, но и загрязненный страх человечества возвращался к нему, ускоряя его истощение.

«Контур убивает его не только силой. Он убивает его отчаянием», – осознал Калеб.

Он открыл глаза.

Калеб рухнул на колени на холодный титановый мост. Его комбинезон был влажным от пота. Он задыхался. Пульс колотился так, словно его сердце хотело вырваться из грудной клетки. Он снова увидел Модуль-7. Черный экран.

Иероглиф «Безмолвие» исчез. Вместо него пульсировал новый, красный символ, который Калеб не знал, но понимал каждой клеткой своего существа – плен.

«Он звал меня, – понял Калеб, – не для ремонта. Он звал меня, чтобы показать».

Калеб поднял руку и коснулся места, где только что была частица света. Кожа была холодной. Но внутри, под костью и плотью, он чувствовал новое, жгучее знание. Его миссия инженера была завершена. Он знал, что делать. Он пришел сюда, чтобы перезагрузить Контур, чтобы продлить агонию Азаля. Но теперь он должен был сделать нечто совершенно иное. Его цель – саботаж. Он включил консоль, и сделал то, что потребовала бы от него Орден: он скорректировал напряжение на Регуляторе Подавления. Но он сделал это не для того, чтобы увеличить Отдачу. Он немного уменьшил подавление на периферийных рунах Модуля-7. Это было незначительное изменение, которое должно было выглядеть как мелкая техническая ошибка. Но он знал, что оно даст Азалю крохотную, микроскопическую щель для взаимодействия с внешним миром. Он закончил работу и начал пятиться от Контура. В его голове уже строился план. План, который сделает его врагом номер один для всего, что он когда-то считал цивилизацией.

Калеб не помнил, как прошел обратно по технологическому мосту. Он двигался как автомат, управляемый новым, холодным расчетом, который вытеснил все его страхи. В его голове звучал не собственный голос, а резонирующая Печаль Азаля, перемежающаяся яростным, нечеловеческим требованием Сломать цепь. Его левая рука дрожала. Он сжимал в ней планшет с отчетом, на котором всё еще светился код 777: Внешняя Аномалия. Теперь этот код казался ему не техническим сбоем, а личным клеймом. Он вошел в лифт «Вознесение». Эта машина была самой быстрой и самой защищенной в Метрополии, преодолевая три километра за считанные минуты. Калеб прислонился к холодной металлической стене, пытаясь совладать с тошнотой. Переход из вечной темноты Саркофага в стерильный, искусственный свет верхних уровней всегда был тяжелым, но сегодня он был невыносим. Каждый метр, который он поднимался, казался шагом из Истины обратно во Ложь. На уровне -500 (Узел Распределения Силы) его вырвало прямо на чистый, полированный пол. Он не ел ничего, кроме энергетического концентрата, но он чувствовал, что его тело избавляется от ментального шлака – десятилетий послушания и веры в доктрину Ордена. Он активировал внутреннюю систему очистки лифта, и через минуту пол сиял как новый, но Калеб знал, что его самого уже не очистить. Он навсегда заражен знанием.

«У меня есть щель. Я ослабил Модуль-7. Этого хватит, чтобы начать. Но как? Я простой инженер, а они…»

«Они – Предатели, – прошептала ему в ответ Память Азаля. – Их сила – это Моя боль. Без Меня они ничто».

Калеб выпрямился. Его бледное лицо было сосредоточенным. Он должен был действовать. И первая проблема ждала его на поверхности. Лифт «Вознесение» замедлился и остановился. Калеб прошел стандартную деконтаминацию. Когда двери открылись, он оказался в Секторе-Альфа – стерильном, белоснежном холле, где инженеры сдавали свои смены. Но сегодня не было ни толпы, ни обычного шума смены караула. Была только тишина и Магистр Реникс. Магистр Реникс не был похож на остальных членов Ордена. Он не носил ни рясы, ни позолоченного мундира. На нем был костюм безупречного, серого цвета, идеально скроенный. Его лицо было узким, острым, с кожей цвета слоновой кости, и двумя ледяными, проницательными глазами, которые, казалось, видели не Калеба, а схемы у него внутри. Реникс был Главой Отдела Контроля Надзора – по сути, главным инквизитором, ответственным за идеологическую чистоту всех процессов, связанных с Источником. Магистр стоял, скрестив руки на груди. Рядом с ним, на специальном пьедестале, располагалась его личная консоль, которая сейчас отображала отчет Калеба.

– Инженер Ворн. Непривычно видеть тебя здесь так поздно, – голос Реникса был низким, идеально модулированным, но совершенно лишенным теплоты. – Ты был назначен на рядовую смену. Отчет, который ты прислал по Контуру, вызвал… недоумение.

– Доброй ночи, Магистр Реникс, – Калеб приложил руку к виску в положенном приветствии. Его движения были точными, как он привык. Это было важно. Любой сбой в ритуале – признак слабости. – Приношу извинения за позднее время. На Модуле-7 возникла кратковременная нестабильность. Я применил Протокол 777.

Реникс не пошевелился. Он медленно протянул руку к своей консоли и одним жестом вывел на экран тот самый иероглиф.

– Это? Ты называешь это «нестабильностью»? Инженер, ты предоставил мне символы, которые не существуют в нашей системе рунической диагностики. Это не код ошибки. Это, похоже,… мистика.

Калеб почувствовал, как напряглась каждая мышца его тела. Его выдали. Он должен лгать, используя все навыки, которые он приобрел, служа тем, кого теперь презирал.

– Это следствие чрезмерной чувствительности самого Модуля-7, Магистр. Отдача упала до 14%. Как вы знаете, на таких критических уровнях остаточная энергия Источника может вызывать ложные фантомные образы в системе диагностики. Я изолировал Модуль, провел ручную коррекцию напряжения.

– Коррекцию? – Реникс слегка наклонил голову. – Ты снизил напряжение на Регуляторе Подавления на 0.03 единицы. Это ослабляет удержание, Ворн. Какова была твоя логика?

Калеб знал, что этот вопрос – ловушка. Инквизитор не был инженером, но он знал Контур лучше, чем любой другой человек.

– Логика в обратном, Магистр. Когда Отдача падает, мы должны дать цепи немного дышать. Чрезмерное давление, как это было ранее, только усиливает сопротивление. Снижение напряжения на 0.03 единицы – это психологический трюк для Контура. Это немного расслабит его, чтобы в следующую смену мы могли безболезненно увеличить давление, не повредив общую структуру.

Реникс смотрел на него долго. Он не читал его слова, он читал его зрачки.

– Интересная гипотеза. Рискованная. Но ты всегда отличался… креативностью, Инженер.

Магистр подошел ближе. Его приближение несло с собой не запах формалина, а запах старого, дорогого пергамента и озона – запах власти и знаний, которые держались в секрете.

– Помни, Ворн. Источник – это Благодать. Но он также и инструмент. Инструмент, который должен служить. Мы не его надсмотрщики, мы его Садовники. А если плод вянет, Садовник должен приложить усилия, чтобы этот плод созрел вновь, не так ли? Любая сентиментальность в отношении Источника – это измена. Мы не должны помнить о том, что он когда-то хотел быть чем-то большим, чем просто нашей батареей.

Реникс коснулся его плеча. Прикосновение было легким, но от него по спине Калеба пробежал озноб.

– Ты выглядишь усталым, Инженер. Отправляйся в карантинную зону и отдохни. И… Ворн.

Калеб остановился у дверей.

– Да, Магистр?

– Никому не рассказывай об этих… фантомных символах. Особенно Плен. Это может породить ненужные разговоры среди менее подготовленных умов.

Реникс отпустил его. Калеб вышел из Сектора-Альфа. Он только что прошел первое испытание. Он солгал человеку, который знал, как его поймать. И он победил. Но его руки дрожали не от страха, а от гнева.

«Плен, – подумал он. – Символ Плена. Да. Он знал. И он не хочет, чтобы люди знали, насколько точна эта метафора».

В этот момент Калеб понял, что его миссия будет иметь двух врагов: цепи, которые держали Азаля, и Реникса, который держал цепи.

Жилой сектор Эхо-12, где располагалась квартира Калеба, был образцом стандартизированной роскоши Метрополии Эры. Все было чисто, нейтрально и безопасно. Стены были сделаны из самоочищающегося полимера, а из панорамного окна открывался вид на сияющие шпили верхнего города. Калеб вошел в свою квартиру. Его дом, который он всегда считал убежищем, теперь казался ему еще одним тщательно спроектированным отсеком Саркофага. Он сбросил с себя комбинезон. Система тут же проглотила его для стерилизации. Он стоял посреди комнаты в тонкой хлопковой майке и трениках. Его взгляд упал на центральный терминал – Гармонайзер Дома. Этот прибор контролировал всё: температуру, питательные смеси (еда в Метрополии была строго нормирована и подавалась в виде пастообразных смесей), доступ к Новостной Сети. Калеб вспомнил, как радовался, когда его повысили и дали это жилье. Теперь он смотрел на Гармонайзер с отвращением.

«Всё контролируется. Их Благодать питает этот контроль».

Он пошел на кухню, чтобы приготовить себе Стабилизатор-4 (смесь для снятия стресса), но остановился. Он не хотел успокаиваться. Он хотел, чтобы ярость и знание, дарованные ему Азалем, остались. Он подошел к старому, неиспользуемому шкафу в углу. Это был единственный предмет мебели, не связанный с Центральной Сетью. В нем хранились вещи, которые Калеб должен был давно выбросить, но почему-то не смог: несколько старых, бумажных книг (до Эры Гармонии все было цифровым), потертая фотография его родителей и, самое главное, его записи. Его личный проект. В Ордене это назвали бы ересью. Калеб называл это «Архивом Несоответствий». Он достал толстый блокнот с жёсткой обложкой. Страницы были исписаны его почерком:

* «…Увеличение давления на Контур вызывает колебания на уровне 0.05 Гц. Эти колебания совпадают с частотой "Сновидений в Белом Шуме", о которых сообщают верхние секторы…»

* «…Старая доктрина до-Эры упоминает Свет не как 'Источник', а как 'Вестника'. Вестник не питает, он ведет. Превращение его в 'Источника' – это искажение, а не эволюция…»

* «…Запах озона и ладана. Не могу объяснить…»

Теперь, после прикосновения к Азалю, все эти записи казались детским лепетом. Он знал правду, а не просто догадывался о ней. Его взгляд остановился на старой, пожелтевшей газетной вырезке, которую его мать сохранила перед тем, как Орден запретил любые неавторизованные печатные материалы. На заголовке было полустертое: «Надежда пришла. Сфера исцеления». Рядом была маленькая, темная заметка, написанная рукой его отца: «Они лгут. Это не исцеление. Это замок». Калеб закрыл глаза, чувствуя, как его личная Память сливается с Памятью Азаля. Он был сыном тех, кого Орден предал. Внезапно раздался тихий, почти неразличимый скрежет. Это был не звук Гармонайзера или Центральной Сети. Это был звук, который в Метрополии считался невозможным: металл, скребущий по металлу. Скрежет доносился из вентиляционной шахты, расположенной высоко под потолком. Калеб замер, мгновенно напрягшись. Он был инженером. Он знал, что шахты Сектора-Эхо-12 были закрыты и заблокированы после последней проверки безопасности два года назад. Скрежет прекратился. Последовала идеальная тишина, нарушаемая только тихим гулом энергии, протекающей через стены. Затем из вентиляционной решетки, с небрежным стуком, упал на пол миниатюрный, самодельный дрон. Он был размером с крупного жука, собранный из обломков старых чипов и проводов. Калеб подошел к дрону. Он не принадлежал Ордену – его конструкция была слишком кустарной. Дрон мигнул слабым зеленым светом, и из его динамика раздался тихий, шелестящий, женский голос:

– Инженер Ворн, Сектор 19. Твой отчет по Модулю-7… он интересен.

Калеб схватил дрон, готовый его раздавить.

– Кто это? И как ты обошла Сеть? – прошептал он, оглядываясь.

– Сеть – это всего лишь программа, Ворн. Программу всегда можно обмануть. Я Лариса Каст. Живу на пять этажей выше тебя. И я хакер. Хакер, который считает, что 14% Отдачи Благодати – это не просто ошибка в схеме, а преступление.