Город потерянных имен. Рассказ А.

– Мне очень жаль, я сделаю всё возможное, чтобы найти убийцу, – мне стало плохо от собственных слов, разве можно этому верить?

Отец взял себя в руки, вытер рукавом куртки слёзы и сказал:

– У меня к вам новое предложение, я готов заплатить в пять раз больше за результат, если вы сообщите мне информацию о местонахождении этого выродка раньше полиции.

Меня ошарашили эти слова, я с трудом ответил:

– Я не могу этого сделать.

– Сколько вы хотите?! – он бросил гневный взгляд в мою сторону.

– Дело не в деньгах – это опасно для вас самих и может привести к непредсказуемым последствиям.

– Эти последствия не ваше дело! Вы что, думаете, я могу потерять что-то большее, чем уже потерял?! Мне нечего терять!

– Только суд решает, виновен кто-то или нет. Если я ошибусь – может пострадать невинный человек. Самосуд недопустим, – я с трудом верил своим словам.

– Так не ошибитесь. Вот задаток, – он достал из бардачка туго свернутый пакет с наличкой и протянул его мне.

– Я не киллер, – разговор был окончен, я дёрнул ручку двери и вылез из машины.

Поднимаясь вверх по лестнице, я прокручивал в памяти все условия нашей изначальной сделки: я не делюсь следственной информацией, так как это может помешать расследованию, нахожусь в тесном контакте с полицией, основная задача – помочь им найти убийцу. Но это уже не первый подобный случай, можно понять несчастного отца, потерявшего ребенка. Два года назад я занимался поиском мальчика восьми лет параллельно с полицией и службой поиска пропавших без вести. В ходе расследования я вышел на одного человека, но не был до конца уверен в его виновности. Одновременно с этим тело пропавшего мальчика обнаружили. Следствие, как и я, не могло найти достаточных оснований даже для обыска в квартире подозреваемого. Отец умолял меня поделиться сведениями, но за этим последовал бы ещё больший кошмар: он взял бы свой многозарядный охотничий карабин и отправился прямиком в дом вероятного убийцы-педофила, разрядив в него всю обойму, отправился бы в тюрьму, оставив жену и младшего сына одних. Это давалось мне не легко, пожалуй, самая сложная часть работы. Но тогда я всё-таки нарушил закон, забравшись в дом подозреваемого, пока того не было. И аккуратно там всё осмотрев, нашёл достаточно улик. Тем же вечером я встретился с М. и всё ему выложил. Позже в материалах дела моя выходка отсутствовала, как и наш с ним разговор. Оставалось убедить прокурора, не раскрывая деталей, брат справился с этим, и убийца вскоре был арестован.

Я открыл дверь квартиры, сбросил верхнюю одежду и сел на диван напротив доски. Она требовала новых записей и, к сожалению, нового фото. Усталость накатила на меня сверху, я опустил взгляд и увидел немного недопитую бутылку виски. Слабая голова сразу представила, как я наливаю стакан, кидаю кубик льда, он слегка потрескивает, а затем горячительное приятно разливается внутри. Я закрыл глаза и отбросил эти мысли, тьма начала прорисовываться силуэтами деревьев и больших камней, а между ними контуром высокого широкоплечего человека в шляпе. Затем серые потоки дождя смыли тьму, акварельными пятнами рисуя размытые очертания завода и пронзительный взгляд светящихся фар-глаз из-под широкополой шляпы. Я открыл глаза. Почему опять эта шляпа? Откуда она в моей голове?

Спрятав бутылку с глаз долой, налил стакан воды и сел за компьютер. Газетную статью быстро разносили по интернету, куча других изданий спохватилась и выпускала один за другим свои опусы. Комментарии пестрили ненавистью к правоохранительным органам и чиновникам разной степени важности. Всё это было не к месту для власти, в конце месяца ожидались муниципальные выборы. Рост преступности в последние годы стал нормой для С. Город захлестнула волна насилия, росла социальная напряженность. А тут громкое дело, невинные девочки убиты, маньяк под носом у шефа полиции, который ко всему прочему был родственником губернатора. Оппозиция с кровожадной радостью уцепилась за этот шанс, чтобы раздуть протестный огонь.

Подоспел и онлайн репортаж с вечернего брифинга полиции, я включил. Вещал начальник восьмого участка, того самого, где работал М., сам он в кадре не засветился.

– Я лично возглавлю расследование, – говорил шеф М., – мы приложим все усилия, – особо резануло по уху. – Мы найдём убийцу… – и так далее: стандартная заготовленная наспех речь. Закончил он просьбой для всех, кто что-то знает, обращаться на горячую линию. От вопросов отказался, а их сыпалось с разных сторон множество: «Есть ли подозреваемый?», «Сколько на самом деле жертв, и как давно совершаются преступления?», «Это правда, что дела объединили только на днях?», «Что известно о пятой жертве?».

Репортаж заканчивался словами о том, что завтра ожидается выступление шефа полиции С., так как он берёт это дело под личный контроль. Также вышло короткое заявление мэра: соболезнования семьям и всевозможное содействие следствию. Глядя на всё это, я не завидовал М., должно быть сейчас в участке творился настоящий ад. И тут, словно моя сочувствующая мысль пробилась сквозь пространство, мне пришло сообщение от него: «В 22 буду в баре. Надо поговорить».

До назначенного времени оставалось ещё несколько часов, я напечатал фото последней жертвы и прикрепил его к доске, написав сверху: «05.04.2025». Оставшееся время я посвятил просмотру видео, не доверяя, как и комментаторы из интернета, компетентности полиции, составлял список возможных авто, припаркованных у кофейни, парка или дома. Но что мешало ему найти слепую зону для камер? Информация о расположении камер находится в открытом доступе, любой может зайти на сайт или в специальное приложение, но оно требует регистрации, причём не абы какой, а государственной системы идентификации с паспортными данными. Запись в блокнот: «Запросить списки зарегистрированных. Возможно ли отследить того, кто подключался к камерам?». Я бегло проматывал однообразные кадры, подходящее Volvo нигде не попадалось, жаль, что арендованные авто не имеют особых отличительных черт, вроде несмываемой наклейки на лобовом стекле. Видео казались бесконечными, занятие сильно утомляло.

Я закрыл проигрыватель и обновил страницу электронной почты, не заглядывал туда уже несколько дней. Кроме бесконечного спама было несколько уведомлений от Ивана – сотрудника поисковой службы, с которым я познакомился во время поисков О. Он был отличным светлоголовым пареньком, идейным, с большим сердцем. Мы сблизились в тот сложный период, когда я окончательно ушёл с головой в розыск жены. Я оставил прошлую работу, все мои отгулы и отпуска закончились, попытался выйти назад, но буквально не мог там находиться, всё было пусто и бессмысленно. Инженерное дело, которому я посвятил всю сознательную жизнь, умерло вместе с пропажей жены. Как позже мне говорил психотерапевт: «Увлечение делом часто помогает справиться с горем», – но это был не мой случай, а, вернее, дело было другое – бесконечные поиски.

Полицейская статистика неутешительна: вероятность найти человека в первый день пропажи – 95%, во второй – 50%, на третий – 30% и так далее, график с каждым днём неумолимо стремится к нулю. Полиция перестаёт искать быстрее, нежели такие ребята, как Иван, но поток пропавших без вести не иссякает, и максимум через несколько месяцев ты остаешься с этим один на один, один на один с вероятностью меньше процента. Я знал, что эти письма не посвящены О. – дело о её поисках давно закрыто. Когда я решил стать детективом, обратился к Ивану – предложил свои услуги для семей тех, кого не смогли отыскать они. Я предлагал помощь людям, которые, как и я, не оставляли надежды. Шанс на успех почти нулевой, и кто-то, возможно, был бы прав, обвинив меня в продлении моральной агонии родных, питаемых иллюзиями. Впрочем, таких заказов было немного, я брал не более одного за раз, они длились достаточно долго, денег не просил. На жизнь хватало сбережений прошлого и наследства приёмных родителей О., которое они оставили мне после своей смерти. Что-то приносили и дела, вроде того, чем занимался сейчас.

Письма от Ивана продолжали приходить, забыл ему сообщить, что веду серьёзное расследование, и пока оно не разрешится, я не у дел. Больно было пролистывать эти заявки – краткие справки с приметами и фотографиями детей, взрослых и стариков. Помню, как мне было тяжело выбрать фотографию О. для подобного объявления. Я всё никак не мог определиться, в итоге это сделала за меня её мать. Они с мужем не перенесли утрату дочери, будучи в весьма преклонном возрасте, быстро угасли. Ранее диагностированный рак, с которым её мама боролась последние годы, победил. Отец ушёл вслед за ней меньше чем через месяц, умерев в своём загородном доме от сердечного приступа. О. часто тосковала в этом тихом местечке в тени деревьев на берегу озера. Наш гипотетический дом представлялся ей иначе: яблоневый сад, зеленые поля вокруг и много солнечного света.

Написал Ивану, что в ближайшее время не смогу участвовать в поисках, но обещал позже выйти на связь. Сообщений от Алисы Ян не приходило, я был уверен – её видение дополнит мою собственную картину. Пора было двигаться на встречу с М.

* * *

На улице уже было темно. Я выбрал свой любимый маршрут: мимо церкви Святой Елены, на этот раз на ступеньках сидел другой бездомный –слепой старик в зимнем потрёпанном тулупе. Я вложил ему в руку деньги, он сжал их в кулаке, а затем перекрестился и пробормотал едва различимое благословение. Я поднялся вверх по лестнице и вошёл в церковь, вечерние службы давно закончились, но дверь была почему-то открыта. Меня встретили ряды деревянных стульев, исповедальня немного в стороне за колонной и красивый алтарь со свечами и большим распятием над ним. У алтаря пожилой священник тушил свечи металлическим напёрстком, помещение наполнялось дымом. Он услышал скрип, стук двери и обернулся.

– Извините, но церковь уже закрыта.

– Простите, не хотел Вас беспокоить, но у меня есть один важный вопрос.

– Исповедаться можно утром перед Божественной литургией или во время вечернего богослужения, – священник пристально на меня посмотрел и добавил: – Но если вы пришли в первый раз, или вас что-то сильно тревожит…

– Можно и так сказать, – сказал я, подойдя ближе. – Хотел спросить про назначение белого платья для усопшей – савана. Это важно для расследования убийств девушек, может быть, видели в утренней газете?

Священник обернулся к алтарю и перекрестился, затем повернулся ко мне и сказал:

– Саван позволяет частично очистить усопшего от грехов перед погребением.

– А есть ли какие-то особенности наряда? Или самого обряда?

– Простая одежда, на женскую голову надевают платок, нижний отрез закрывает руки и ноги. Перед этим делается омовение.

– А почему именно белый цвет?

– Усопший находится под покровом Христа, – он вновь перекрестился в сторону алтаря. – Незамужние девушки – его невесты. Да упокоятся их души.

– Спасибо, ещё раз извините, что потревожил, – я развернулся и направился к выходу.

– Постойте, вам не нужна исповедь? – священник указал ладонью в сторону кабинки.

– Нет, как-нибудь в другой раз, – я вышел на улицу, слепец покрестил меня вслед.

До бара я размышлял о выходке Х. с саваном. Он действительно был христианином и теперь пытался очистить не только их тела, но и души? Сколько раз в истории человечества люди совершали ужасные вещи во имя бога? Вся религия построена на костях – через страдания обретём мы путь к богу. На входе в заведение я повстречал курящего М., он стоял рядом с молоденькими девушками в коротких обтягивающих платьях с кожаными куртками на плечах.

– Ты всё-таки начал курить? – спросил я.

– А как тут не начать-то? – пожал он плечами, а затем, подмигнув девушкам, сказал им: – Увидимся.

Мы зашли внутрь, суббота давала о себе знать: бар был полон народа, громыхал тяжёлый рок, пришлось протискиваться в дальний угол стойки. М. тут же заказал себе виски, я воздержался. Перекрикивая музыку и общий гвалт, я поспешил рассказать ему свои последние мысли. В процессе он лишь кивал, не сводя глаз с бармена, который отбивался от желающих выпить.

– Вообще, я тебя позвал не о деле говорить, – наконец-то дождавшись своей порции и залпом её опрокинув, сказал М.

– А о чём? – удивился я.

– У меня возникли некоторые проблемы… Повтори!

– На работе?

– Везде, если честно, – он горестно усмехнулся. – Я больше не руковожу делом, шеф взялся лично командовать. Так что, не знаю, как насчёт твоих зацепок, я, конечно, всё это передам, но там, понимаешь, свои взгляды. Блядь, и почему в барах больше нельзя курить, славные были времена.

Я молчал, давая ему выговориться, хоть меня и сжигало изнутри сожаление. Что-то может быть сейчас важнее дела?

– У меня есть час, потом надо возвращаться. Работаем сутки, домой только заскочу переодеться, а то уж как свинья провонял, – продолжил М., презрительно окинув себя взглядом. – А ты чего не пьёшь? – заметил он.

– Хватит с меня.

– Правильно-правильно, – он впервые с встречи у входа посмотрел мне в глаза и тут же опустил взгляд на только что поданную вторую порцию виски.

– Расстался с Сашей? – я положил руку ему на плечо.

– Нет, почему ты так решил? – он бросил в мою сторону испуганный взгляд.

– Как будто место себе не находишь…

– Дело в другом. Я тут, – он тяжело вздохнул, – задолжал денег кое-кому.

– Сколько?

– Два ляма, – выпалил М. и снова осушил стакан. – Я бы кредит взял, да уже не дают…

– Я не знал, что у тебя плохая кредитная история… – перед глазами начал вырисовываться новый неприглядный образ, я поймал себя на мысли, что никогда глубоко не погружался в дела брата, попросту говоря, понятия не имел, что происходит в его жизни.

– Есть такое… Мне, в общем, нужно в течение суток вернуть эти деньги. Машину можно, конечно, заложить, но куда я без неё? – я вспомнил туго обтянутый пакет с деньгами в чёрном джипе. – Ну как, выручишь?

– Как так вышло?

Он разочарованно выдохнул, явно надеясь избежать подробного доклада.

– Ладно-ладно, я проиграл эти деньги, – он развёл руками в стороны, усмехаясь. – Обосрался, да. Просто этот головняк на работе, ты же понимаешь, он вымораживает тебя, до глубины души тебя коверкает, мне нужно было как-то отвлечься, бухло уже не помогает.

– А Саша что?

– А что она? Милая, невинная Саша. Не знает она ничего.

– И что ты ей изменяешь не знает?

Он гневно на меня посмотрел и сказал:

– А это уже не твоё дело. Я тебя о помощи попросил, а не мораль мне читать.

– Это ты слил в СМИ информацию о деле? – я не знал, что на меня нашло, чувствовал злость и словно хотел отомстить за его же ошибки.

– Да ты совсем охерел! – он достал из кармана наличку, бросил на стойку и направился к выходу, расталкивая всех плечами.

Я пошёл за ним, догнав у припаркованной неподалеку машины.

– Стой!

Он резко обернулся и, махая в мою сторону руками, прокричал:

– Да, блядь, я грешен, слаб, как все! И что тут такого?! Ну кому стало хуже от того, что в газетах об этом написали? Тебе же я сливаю всё – это почему-то твою чистую непогрешимую совесть не трогает. Или ты забыл, как залез в дом к тому выродку? А это ведь уголовка. Мы делаем всё по совести и живём, как можем, на хер эти законы, правила. Ты прибегаешь каждый раз ко мне вот с такими глазами, – он показал пальцами широкие глаза, – как будто весь мир крутится вокруг твоего дела. А ты знаешь, сколько у меня их на столе лежит, даже сейчас, когда нас всех типа на главное перевели? Десять, сука, папок! А эти папки ебучие – это тебе не фотки на стену клеить и писать всякие бредни, как сумасшедший. Там кучу говна надо заполнять, сиди себе пиши, пока кого-то режут за углом. Бумажку не напишешь – дело не раскроешь. А дома ещё баба грустная сидит, скучает, обижается… Я ни о чём не сожалею, ни о чём.

– Я помогу тебе, если обещаешь, потом всё спокойно рассказать.

– А без этого никак? – устало произнёс М., переводя дух.

– Нет, считай, что это условие кредитования. И ещё одно: протащи меня в следственную группу, хочу быть в участке, на брифингах, иметь полный доступ, – сказал я и протянул руку.

– Ну ты, блядь, шантажист, похуже тех мудаков, которым я задолжал, – М. покачал головой и пожал руку в ответ, добавив: – Завтра в восемь утра, не опаздывай. Деньги верну.

Он сел в машину и уехал. На моих счетах не было нужного количества средств, но мне был доступен онлайн кредит, в сумме должно было хватить. Процентная ставка печалила, но это было лучше, чем собирать брата по частям – судя по всему, он должен денег криминальным элементам, раз пошёл на продажу информации в газету. Хотя я и почувствовал манипуляцию с его стороны, но не был готов рисковать, оставляя его без средств.

День был тяжёлым, по дороге домой я мысленно возвращался к бутылке, и спустя несколько минут, стоя на кухне, возле шкафчика с алкоголем, я испытывал невероятную тягу – открыть дверцу. Особенно за два дня до годовщины, когда недавно узнал, что пропавшего без вести человека можно признать мёртвым спустя пять лет. Организовать скромную панихиду, заказать гроб, положить внутрь несколько её памятных вещей, а затем закопать эту пустоту на полтора метра под землю. Увольте, я этой глупости не позволю сбыться.