Зима

Глава 1: Всё нормально?

Утро девятого января 2012 года. На улице было темно, но школу никто не отменял. После зимних каникул я чувствовал себя разбитым и отчуждённым. В комнату вошла мама. По её лицу было видно, что ей не нравится, что я ещё сплю.

– Ты до сих пор в кровати? Быстро поднимайся и завтракать, опоздаешь! – с этими словами она резко сдернула с меня одеяло. – Как бы в новом году не начать с замечаний за опоздания…

– Встаю, встаю… – нехотя пробурчал я, поплёлся на кухню.

На завтрак была овсянка и чай с бутербродами. Мама сидела рядом и торопила меня. Она спешила не только выпроводить меня в школу, но и успеть на работу.

– Ну что ты копаешься? Ешь быстрее.

– Мам, я стараюсь. Я не могу так быстро.

– Не можешь? В кого ты такой? И я, и твой отец всегда ели быстро… Вернее, ел… – Я увидел, как выражение её лица сменилось с раздражённого на потерянное.

Я помню, как несколько лет назад всё было иначе. Мы ездили в отпуск в станицу Береговую. Море, пляж, аттракционы. Отпуск был коротким, но невероятно ярким. Я любил Степное море. Оно было таким чистым и прозрачным. Даже поездка на поезде тогда казалась приключением. Вернувшись, папе предложили работу в отдалённом посёлке Северянск под городом Арктикой. Спустя время мы перебрались туда всей семьёй.

А потом наша страна начала конфликт с соседями. Объявили мобилизацию. Папа попал под неё. Он обещал вернуться скорее и «победить всех», чтобы защитить нас. Каждый месяц от него приходили вести, и к каждому письму он прикладывал свою фотографию.

«Здравствуйте, мои дорогие. Надеюсь, у вас всё хорошо. Мы защищаем каждый клочок нашей земли. Здесь опасно, но мы тесним врага и одерживаем победы. Очень по вам скучаю. С любовью, ваш папа!»

Я ждал его возвращения, мечтал снова поиграть с ним. Мама старалась заменить мне отца, но потом… пришло последнее письмо.

«…Я.. не уверен, но, кажется, мы проигрываем. Враг наступает слишком активно. Сейчас я нахожусь в медсанчасти. После обстрела я потерял ногу. Командир говорит, меня могут демобилизовать и отправить домой. По крайней мере, я на это надеюсь…»

Спустя несколько дней маме позвонил его командир и сообщил, что папа погиб – в медсанчасть попал снаряд. Это сломало её.

Когда я узнал о случившемся, мне стало горько и пусто. Мне было всего одиннадцать. Любое воспоминание об отце я начал заедать. Я быстро набрал вес и стал самым полным в школе.

С тех пор прошло два года. Мне до сих пор не хватает папы. Мама опустилась на дно. Она стала пить. Возвращалась домой пьяной, пропадала ночами, и я быстро научился жить сам: готовить, убирать, стирать.

Меня навещала бабушка. Она твердила, что мама – алкоголичка, ни на что не способная, кроме как пить. Я понимал бабушку, но понимал и маму. Я знал, что привело её к этой пропасти....

После завтрака я оделся и побрёл в школу. На улице было холодно и непривычно тихо. Слышался только хруст снега под ногами. Фонари освещали тёмную улицу жёлтыми пятнами. Мне никогда не было так спокойно, как дома, где тяжёлая атмосфера давила на меня с каждой секундой.

В школе царила такая же мёртвая тишина. Из-за лютого мороза многие ученики остались дома. В классе я оказался единственным. Учитель, Виктор Иванович, встретил меня с недоумением.

– Здравствуй, из всех ты один пришёл… Зачем? Ты же знаешь, что сегодня аномальные морозы… – сказал он. Его голос звучал устало.

– Знаю, Виктор Иванович. Мама заставила. Она заметила, что у меня оценки ухудшились.

– Иди домой. В школе никого нет, даже старшеклассников…

Я послушался, но его вид вызвал у меня тревогу. Он выглядел не как обычно. В его глазах читалась какая-то отрешённость, будто его что-то глодало изнутри. Что случилось с ним за время каникул?

Дома было тихо, мама ушла на работу. Я решил не включать свет и в полной темноте пройти в свою комнату. Я разделся и лёг в кровать, абсолютная тишина давила на меня так же сильно, как и атмосфера. Я старался уснуть, но будто я чего-то ждал, ждал пугающего, что разорвёт мёртвую тишину…

Я проснулся уже вечером. Мамы всё не было. На часах было 17:48. В квартире царила всё та же гнетущая тишина, прерываемая лишь мерным тиканьем часов в коридоре. Я покушал вчерашней каши, помыл тарелку. Стало скучно и невыносимо одиноко. Я включил телевизор.

Голубоватое свечение экрана заполнило пространство зала, отбрасывая призрачные тени на стены. Это успокаивало. Шли мультики, потом какое-то дурацкое шоу, а затем новости. Диктор с каменным лицом рассказывал о новых успехах на фронте, а потом перешёл к местным сводкам.

«…В Арктической области продолжают расследовать серию исчезновений. За время новогодних каникул в окрестностях Северянска пропали без вести трое местных жителей. Среди них – сотрудник лесничества и двое рабочих с местного предприятия. Следственный комитет не исключает, что исчезновения могут быть связаны…»

Я не придал этому значения. Мне было плевать на каких-то рабочих. Я просто хотел, чтобы в доме был хоть какой-то звук. Тишина давила сильнее, чем даже самый раздражающий шум. Она была густой, физической, как вата в ушах. Я укрылся пледом и смотрел, как по экрану бегают мультяшные персонажи, но их весёлые, неестественные голоса лишь подчёркивали нереальность всего вокруг.

Внезапно за стеной, в подъезде, грохнула дверь. Я вздрогнул, сердце на мгновение ушло в пятки. Послышались тяжёлые, неуверенные шаги. Мама? Но нет… её шаги я узнал бы из тысячи. Эти были другими – медленными, шаркающими, будто кто-то очень усталый тащил что-то тяжёлое по бетонным ступеням.

Шаги замерли у нашей двери. Я затаил дыхание, вжавшись в диван. Скрипнул пол на площадке. Послышался какой-то приглушённый звук – то ли стон, то ли сдавленный вздох. Потом шаги так же медленно и тяжело поплёлись дальше, наверх.

Я сидел, не шевелясь, ещё минут пять, прислушиваясь. Сердце колотилось где-то в горле. Просто сосед. Пьяный или больной. Просто сосед. Но почему тогда по спине пробежали ледяные мурашки?

Я перевёл взгляд на окно. За ним была кромешная тьма арктической ночи. И в этой тьме, сквозь отражение телевизора в стекле, мне почудилось лицо. Бледное, знакомое. С щетиной на щеках и усталыми, добрыми глазами. Папа?

Я резко обернулся, вглядываясь в настоящую, не отражённую темноту за окном. Никого. Только чёрный квадрат ночи, в котором кружились одинокие снежинки. Паранойя. От одиночества и усталости начинаются галлюцинации. Врач говорил, что такое может быть. Говорил, чтобы я не поддавался.

Я выключил телевизор. Голубой свет погас, и комната погрузилась в абсолютный мрак, который стал ещё гуще и тяжелее. Тишина снова навалилась на меня, теперь уже совсем невыносимая, звенящая. В ушах стоял тот самый высокий звук, который всегда появлялся перед…перед приступом.

И вдруг… тихо, едва слышно, зазвонил домашний телефон. Резкий, пронзительный звонок в гробовой тишине заставил меня подпрыгнуть на месте. Кто это может быть? Мама никогда не звонила домой. Бабушка? Телемагазин в восемь вечера?

Я подошёл к аппарату. На стареньком экране светился номер: «НЕОПРЕДЕЛЕН». Сердце снова застучало с бешеной силой. Что-то внутри кричало, чтобы я не брал трубку. Что этого звонка не было. Что его не может быть.

Я поднял её. Пластик был холодным.

– Алло? – мой голос прозвучал сипло и испуганно.

В трубке несколько секунд слышалось лишь ровное гудение линии, будто на том конце кто-то молча слушал. Потом – лёгкий, прерывистый выдох. И тихий, далёкий, будто пробивающийся сквозь помехи, голос.

– …Сынок?… Холодно… Мне так холодно…

Голос был таким родным. Таким потерянным. Таким мёртвым.

Трубка выскользнула из моих потных пальцев и упала на пол с глухим стуком. Я отшатнулся к стене, зажимая уши ладонями. Это был не он. Этого не было. Этого не могло быть. Врач сказал… врач говорил…

Внезапно за окном ветер завыл сильнее, забиваясь в каждую щель. Метель усиливалась. И внутри меня тоже поднималась метель – из страха, одиночества и леденящего душу ужаса. Хуже всего было то, что я не мог понять, где заканчивается реальность и начинается болезнь. И что в этой метели страшнее.

Я услышал дверь в подъезд и знакомый звук цокающих каблуков. Сердце ёкнуло от облегчения. Мама. Тьма и тревога, казалось, мгновенно отступили в углы комнаты, затаились, но не исчезли совсем.

В скважину замка вонзился ключ, повернулся с громким щелчком. Дверь отворилась, и на пороге возник силуэт. Резкий свет из коридора бил в глаза, очерчивая её фигуру. Она щёлкнула выключателем, и люстра на потолке залила комнату жёстким желтоватым светом.

– Что с тобой? – её голос прозвучал хрипло от холода и усталости. Она заметила меня, съёжившегося в углу дивана, и валявшуюся на полу трубку телефона. – Ты выглядишь… заплаканным. И напуганным.

Она не стала раздеваться, лишь бросила сумку на пол и, пошатываясь, кинулась ко мне. От неё пахло морозным воздухом и чем-то сладковато-горьким.

– Мне… мне звонил папа, – выдохнул я, сам слыша, как безумно звучат эти слова. – Он говорил… что ему холодно.

Я ждал, что она накричит, назовет меня сумасшедшим, отмахнётся. Но её лицо не исказилось от гнева или недоверия. Напротив, оно стало странно мягким, почти умиротворённым. Она села рядом, обняла меня, и её пальцы, холодные от уличного мороза, впились в мою спину.

– Он скучает по тебе, – прошептала она тихо, глядя куда-то поверх моей головы. Её взгляд был пустым и блестящим. – Он хочет поговорить с тобой… и старается связаться. Это знак. Он просто… не может найти дорогу. Ему одиноко и холодно там, в темноте.

Она говорила это с такой искренней, неподдельной верой, что мне стало не по себе. Её объятия не согревали. Они были холодными, как тот голос в трубке. В её утешении не было спасения – в нём было признание того, что кошмар реален. Что мёртвые действительно могут звонить. И скучать.

Тревога не ушла. Она сжалась внутри меня в твёрдый, ледяной комок. Было страшнее, чем когда я сидел один в тишине. Потому что теперь я понимал – я остался один на один с этим ужасом вдвоём с мамой. И её мир, в котором мёртвые звонят по телефону, был единственным, что у меня теперь осталось.

За окном ветер снова завыл, но теперь его звук казался голодным и торжествующим.

Глава 2

Новый день начался, а я не мог вспомнить, как уснул. За окном все так же царила арктическая ночь, лишь слегка разбавленная тусклым светом фонарей. Мелкие, белые снежинки медленно падали на землю, и трактор, упрямо ползавший между пятиэтажками, с глухим рыком убирал снег, пытаясь проложить хоть какую-то дорогу.

Внутри было тоскливо и пусто. В голове, как заевшая пластинка, прокручивалось вчерашнее: мертвый голос отца в телефонной трубке. Он прозвучал так явственно, так пронзительно, что въелся в самое нутро, в каждую клетку. Казалось, я никогда от этого не избавлюсь.

Мамы не было. Но в этот раз ее отсутствие было иным. Давящая атмосфера вчерашнего вечера куда-то ушла, сменившись гнетущим, привычным одиночеством. Я встал с кровати и меланхолично надел свою голубую футболку и синие штаны. Весь мой лишний вес предательски выпирал под старой, поношенной тканью. Пузо неприлично вываливалось из-под футболки – одежда эта была куплена давно, еще тогда, когда я был хоть немного стройнее.

На завтрак снова была овсянка. Странно, я был уверен, что вчера доел последнее. Видимо, ошибался. Сегодня было не так холодно, и я наблюдал из окна, как дети, кутаясь в шарфы, брели в школу, а взрослые спешили на работу. Мне всегда было интересно – а чем они там занимаются? Какие у них обязанности? Как вообще устроен этот взрослый мир, кроме той его части, что я видел в школе?

Школа… Вот единственное место, где я понимал работу взрослых. Учителя, которые пытались сделать вид, что нам интересно. Которые возились с отстающими, кормили нас безвкусной кашей на большой перемене, вели физкультуру и водили к медсестре. Было невозможно представить себя на их месте.

Порыв ветра, поднявший на улице вихрь снега, заставил меня снова уйти в себя. В чем смысл? Существую ли я на самом деле? И как меня…

– Меня… – мой собственный голос прозвучал хрипло и незнакомо, нарушая гнетущую тишину квартиры. – Меня зовут Серёжа.

Эти слова повисли в воздухе, показавшись неестественно громкими. Я сказал это, чтобы убедиться, что я все еще здесь. Что я существую. А в ответ – лишь завывание ветра за стеклом.

Я стал готовиться к выходу, как вдруг осознал, что забыл умыться. Мама часто ругает меня за нечищеные зубы. Но я не понимаю – зачем? Что изменится от этого ритуала? Мир не рухнет, если я не проведу щеткой по эмали. Ничего не изменится.

И тут в голове возник другой вопрос, прорвавшийся сквозь привычную апатию подобно раскату грома в полной тишине:

– Зачем я вообще хожу в школу?

Он прозвучал в моем сознании настолько громко и отчетливо, что, казалось, разорвал саму ткань реальности в квартире. А затем наступила тишина. Еще более глухая, давящая, всепоглощающая. Она накрыла меня с новой силой, оставив наедине с пугающей бессмысленностью всего сущего.

Я так и застыл – полуодетый, с одним ботинком в руке, – сидя на стуле в коридоре. Я уставился в одну точку на стене, но не видел ни обои, ни трещины. Передо мной разворачивалась пустота. Ярко-желтый свет лампы над головой падал сверху, освещая мои короткие, торчащие во все стороны рыжие волосы и подчеркивая бледность кожи. Я был будто на сцене, под прожектором, который освещал пьесу под названием «Мое бессмысленное существование».

С огромным трудом я заставил себя закончить одеваться. Дверь квартиры закрылась на ключ с глухим щелчком, который эхом отозвался в моей груди.

Подъезд встретил меня знакомым запустением: облупившаяся краска на стенах, похабные надписи шариковой ручкой, запах сырости. Каждый мой шаг отдавался гулким эхом, будто за мной шел кто-то невидимый. Было тоскливо. Невыносимо тоскливо.

Выйдя на улицу, я попал под шквал ледяного ветра. Он бил прямо в лицо, заставляя щуриться и сжиматься всем телом. Мой серый, потертый шарф трепетал на ветру, как одинокое знамя на заброшенной крепости. Я слепо побрел по дороге, проложенной трактором, следуя по ней лишь потому, что это был единственный расчищенный путь.

Вопрос не уходил. Он висел в голове тяжелым камнем, не давая ни о чем другом думать. Зачем?

Я существовал. Я дышал. Я шел. Но существую ли я на самом деле? Или я всего лишь призрак, который забыл о своей смерти и продолжает механически повторять привычные действия?

В школе было уже не так одиноко. Вернее, не тихо. Она была наполнена привычным гомоном, скрипом половиц и гулом голосов – оживлённо, но не для меня. В раздевалке я столкнулся с одним из одноклассников. Сашей. Он был стройным, добрым и невероятно общительным парнем, этаким идеалом ученика, которым я никогда не смогу стать. Он кивнул мне со своей неизменной улыбкой:

– Привет, Сереж.

– Привет, – пробормотал я в ответ, уставившись в пол.

Этого было достаточно для него. Он уже повернулся к другим. Его приветствие было таким же механическим и безразличным, как и мое. Я был среди людей, но чувствовал себя прозрачным. Невидимым призраком, плывущим против течения живых, шумных, настоящих людей.

Сегодня Виктора Ивановича не было. Сначала я подумал, что он заболел. Но его отсутствие висело в воздухе ощутимой загадкой. Даже другие учителя, проходя по коридору, перешептывались с нахмуренными лицами, а завуч нервно проверяла расписание.

Возле нашего класса толпились одноклассники. Их голоса, обычно громкие и беспечные, сейчас звучали приглушенно и серьезно.

– …третьего вчера нашли, – доносился обрывок фразы.

– Прикиньте, если это наш Иваныч виноват? – сказал один, и в группе повисло напряженное молчание.

– Ага, а чего это он тогда сегодня слинял? Может, его уже взяли на мушку?

– Он всегда был стремным, – вступила в разговор девчонка. – Его перепады… То он орет как резаный, то ходит и со всеми строит из себя добряка. Меня это всегда пугало.

Их слова, такие небрежные и в то же время уверенные, прозвучали как гром среди ясного неба. Они не строили догадки – они уже выносили ему приговор.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.