Спрессованные в алмазы

Елена Асланян

Спрессованные

в алмазы

Издательские решения

По лицензии Ridero

2024

УДК 82-3

ББК 84-4

А90

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Асланян Елена

А90

Спрессованные в алмазы / Елена Асланян. – [б. м.] : Издательские решения, 2024. – 324 с.

ISBN 978-5-0064-1620-8

Книга объединяет два произведения – пьесу «Дочь курда» и роман

«Спрессованные в алмазы» – представляющие своего рода летопись жизни

армянского народа в сложные исторические моменты.

УДК 82-3

ББК 84-4

18+ В соответствии с ФЗ от 29.12.2010 №436-ФЗ

© Елена Асланян, 2024

© Екатерина Асатурова, дизайн

ISBN 978-5-0064-1620-8 обложки, 2024

Предисловие

Елена Асланян (творческий псевдоним – Инана) лауреат международных литературных премий. Побе-дительница литературных конкурсов: «Открытая Евразия 2020», «Открытая Евразия 2022»; «ECG Film Festival 2019» в номинации Книжный трейлер. Автор

пяти книг и десяти сборников.

3

Особой гордостью автора является публикация

рассказа «Дочь курда» в учебнике курдского языка

и литературы для 9-го класса, который напечатан

по заказу Министерства по науке и просвещению Армении. В этом небольшом произведении приведена

пронзительная семейная история, когда межэтниче-ская ненависть привела к разрушению многих судеб.

Стоит ли говорить, насколько актуальна данная те-ма, имеющая многовековую кровавую историю. Рассказ стал основой для одноименной пьесы, которая

напечатана в этой книге после романа «Спрессованные в алмазы».

По сути роман является художественной летописью

постсоветской истории Армении. В произведении

описывается жизнь главных героев с 1994 года по но-ябрь 2020 года.

Основная часть романа посвящена 1994—1998 годам, которые интерпретированы автором, как «смут-ное время», наступившее из-за Карабахской войны, —

полуголодное существование разом обнищавшего на-селения, в одночасье лишенного элементарных циви-лизационных благ. В тяжёлых условиях военных и послевоенных лет люди пребывали в ощущении безвременья, невостребованности. Власти пытались подавить активную гражданскую позицию каждого отдель-ного человека и оппозиционные движения в обществе.

На примере персонажей в романе шаг за шагом по-казывается жизнь народа, страны. В повествовании

переплетаются непростые человеческие характеры, и между персонажами постоянно возникают конфлик-4

ты взглядов и интересов: первая любовь или дочернее

послушание; карьера или семья; участие в вооружённой борьбе с врагами или мирная, спокойная жизнь

за пределами Родины. При этом автор заставляет нас

уважать точку зрения каждого героя.

Инана затрагивает в произведении важнейшие фи-лософские вопросы, которые рано или поздно встают

перед любым думающим человеком, побуждая раз-мышлять, примерять на себя сложные ситуации, соглашаясь с героями или не принимая их рассуждения.

А главное – формировать собственное мировоззрение, впитывая глубокие и искренние размышления

писателя о морали, о национальных и религиозных

ценностях, которые схожи у всех народов Земли, независимо от страны проживания и веры.

В одной из глав автор описывает нравы и быт молокан, – сектантов, отколовшихся от русской православ-ной церкви и переселённых в Закавказье в XVIII веке, призывая читателей подумать, как соотносится жизнь

религиозных общин с реалиями современного мира, и как трудно сохранить национальную самобытность

в условиях современных процессов интеграции и гло-бализации.

Остро и живо раскрывается отношение писателя

к одному из самых значимых для мира событий XX ве-ка – развалу Советского Союза, когда герои осмысли-вают явления и события, которые последовали

в стране. Большое уважение вызывает внутренний

протест главной героини против пересмотра западны-ми странами итогов Второй мировой войны – Вели-5

кая Победа всех народов СССР оставила неизглади-мый след на мироощущении нескольких поколений

огромного постсоветского пространства.

Повествование достигает кульминации в 22-ой

главе, где описаны общенациональные акции проте-ста во время выборов президента в сентябре 1996 го-да, которые спровоцировали у каждого героя романа

свою реакцию, а также предопределили дальнейшие

их судьбы.

И пусть в итоге главные герои пошли каждый своим путём, автор всё же оставляет и для читателя, и для

персонажей луч надежды на дальнейшее счастье.

6

Спрессованные

в алмазы

Роман

Пролог

Как всегда, Всё заканчивается Взрывом и одновременно Всё начинается со Взрыва. Зрение не успе-ло зафиксировать никаких изменений перед тем, как

внезапно погрузить своего хозяина в темноту. Последнее, что отпечаталось в сознании Арсена – это звук

Взрыва.

Пусть где-то люди радуются жизни, путешествуют

и любят, для него и его товарищей Всё закончилось.

Он лежит среди трупов, вокруг выжженная земля, ча-дит подбитый БМП, распространяя тлетворный дым

смерти и разрушения. Где находится сила, способная

поставить его на ноги, дающая возможность выйти

из темноты и смрада пожарища?

Вдруг, в полной темноте, до него донёсся еле различимый шорох, – крыса, враг? Нет, вместе с шоро-хом пришёл необыкновенно тонкий аромат. Точно, не крыса и не враг – те пахнут, как и выглядят, —

омерзительно. Это пробился сквозь пепел и кровь цветок, маленький хрупкий весенний цветок, нарцисс, в честь которого тысячи девочек его народа получают

имя Наргиз.

Что может маленький цветок? Оказывается, Всё.

Вот, коснувшись своими белыми лепестками его лица, 9

волшебный цветок возвращает ему зрение, и он начинает видеть эти прекрасные лепестки наргиз, одновременно наслаждаясь их чарующим ароматом!

Как теперь много белых лепестков вокруг него, —

нет, это не лепестки нарцисса, это халаты врачей, их

шапочки и маски. Может это и есть сила, которая поставит его на ноги, выведет из тьмы, возродит жизнь, когда иссякли его силы!

Всё ведь имеет свой предел.

А что происходит с миром, когда иссякают силы

мира?

Взрыв, с которого Всё начинается.

10

Глава 1. Подарок судьбы

Когда Минас, шофёр отца, ставший за годы сов-местной работы и его правой рукой, и левой рукой, и членом семьи, сказал Наргиз, что отец хочет с ней

поговорить, когда у него высвободится в течении дня

время, она уже знала, о чём пойдёт разговор.

Тяжелобольной друг отца, зная о близкой кончине, настоял на приезде сына Давида из-за границы, куда

тот благополучно сбежал от войны, для того чтобы женить его. Женить на Наргиз. Видеть Наргиз своей

невесткой друг отца мечтал уже давно, везде и всюду

объявляя об этом, как о деле уже решённом. Но сначала Наргиз должна была поступить в университет, затем

блокада и война, которую нужно было отсидеть Давиду

в безопасном далеке, – объективные и субъективные

причины не давали претвориться его мечтам в явь.

Но вот военные действия закончились, и Давид должен был вернуться со дня на день.

Давид никогда не нравился Наргиз, особенно после

его отъезда, который она считала дезертирством. Она

вправе судить именно так, потому что вся её семья

не покинула родину в час тяжёлых испытаний.

Правда, лично её эти испытания как бы обошли

за крепкими стенами отчего дома, где всегда был свет

11

от движка во время многонедельных отключений

электроэнергии, где всегда было тепло и всегда был

горячий обед. Она цепенела, видя из окна отцовской

машины километровые очереди за гуманитарным ке-росином в серые морозные январские дни, женщин, волокущих двадцатилитровые канистры с этим бес-ценным грузом, свежие могилы вчерашних школьни-ков во дворе своей школы – последняя дань уваже-ния народа погибшим на войне сыновьям.

Она цепенела, когда при ней ругали воров, грею-щих руки на обнищании народа, на разграблении всего того малого, что осталось после развала Союза.

У неё были молчаливые вопросы и к себе – смогла бы

она сделать хоть что–то сама, например, просто купить хлеба в это время? Был вопрос и к отцу, который

так и остался незаданным: а откуда это всё у нас?

Наргиз хорошо помнила то время, когда заканчива-ла школу – многотысячные митинги с пламенными ре-чами о демократии, исторической справедливости, ле-денящая душу правда о погромах армян в Сумгаите

и Баку, трагедия Спитака и Ленинакана. Именно в это

время отец, обыкновенный начальник обыкновенного

СУ – строительного управления, купил участок земли

под собственный дом. Состояния теряются и нажива-ются во время крушения империй. Рушилась империя, страна, миллионы оставались ни с чем, теряя всё нажи-тое, которое умело подбирали и использовали сотни.

Развал Союза Наргиз встретила двадцатилетней

студенткой, в уже выросшем, как по мановению волшебной палочки, собственном двухэтажном доме

12

с камином, зимним садом, биллиардом и баром

в подвале, двумя гаражами с двумя машинами. Тогда же отец открыл банк, президентом которого стал

старший брат Наргиз Левон. Когда Наргиз закончила

университет, в самый страшный 1993 год, год самых

кровопролитных боёв и перехода на национальную

валюту, в пересчёте на которую проданная за рубли

автомашина оказывалась равной ячейке яиц, отец подарил ей валютный счёт с круглой суммой.

Но делать деньги она не умела и не любила думать

о них. От цепенящих душу вопросов она убегала в книги, в свою любимую биологию. Другого ничего своего

у неё не было. Не было личной жизни. Кто из простых

смертных мужчин решился бы приударить за ней, по-ухаживать. От неё шарахались, как от прокажённой.

Одиночество в замкнутом кругу угнетало Наргиз, не представлявшую, что можно сделать, чтобы вырваться из тисков изоляции. И показалось, что замужество с Давидом – это единственное и естествен-ное решение её проблем. Пусть за нелюбимого замуж, пусть за «дезертира», зато будет уже что-то

своё.

Наконец она услышала приглушённый шум въез-жающей в гараж машины, выглянула в окно из своей

комнаты на втором этаже – приехал отец. Скоро

в комнату постучал Минас:

– Наргиз-джан, папа ждёт тебя.

Когда Наргиз вошла к отцу в кабинет, тот говорил

по телефону. Вернее, говорил по телефону переводчик, молодой парень, только окончивший институт. В отли-13

чие от всех остальных нуворишей, её отец вёл очень

строгий образ жизни, близко к себе не подпускал кра-шеных «переводчиц» и «референток», а секретаршей

у него работала солидная женщина с многолетним

опытом работы, уже бабушка.

Наргиз смотрела на отца и понимала, что, несмотря

ни на какие вопросы, восхищается им, приехавшим

когда-то в столицу простым деревенским парнем

из глухого ахалкалакского села и достигшим всего

только благодаря самому себе.

– Акоп Левонович, они все бумаги уже получили

и сейчас рассматривают вопрос о командировке к нам

своего представителя. – Парень вежливо попрощался

и вышел.

– Наргиз-джан, мой друг Гриша очень плох и хочет

перед смертью видеть сына женатым. Он просил твоей

руки в отсутствии Давида, но тот приезжает послезавтра, и, если ты не возражаешь, они на следующий же

день после приезда Давида придут с обручением. Наргиз опустила голову.

– Наргиз, если ты не хочешь выходить замуж

за Давида, скажи сейчас. Может, у тебя есть кто-то, кто

тебе нравится?

Наргиз молча покачала головой и добавила:

– Я согласна.

Ко дню предполагаемого обручения готовились ос-новательно. Наргиз же не покидало ощущение, что

она, согласившись, совершила ошибку. Это ощущение

усилилось, когда она увидела Давида, растолстевшего, с круглым лицом и наметившимися залысинами, – да, 14

прошло много лет с тех пор, как она видела его в последний раз.

Его приход всех очень удивил: где это видано, чтобы жених в день обручения пришёл раньше всех и по-желал говорить с невестой наедине? Но на это была

причина.

– Наргиз, я должен сказать тебе… Это очень

неприятно, но если не сейчас – потом будет поздно. Я

пробовал по телефону отговорить отца от этой затеи

с женитьбой. На ком надо жениться – всё же решает

мужчина, а не родители. Но он и слушать меня не хотел, кричал и ругался в трубку. А вчера, не успел я войти в дом, как мне заявили, что завтра у меня обручение. Что за азиатчина!

Давид брезгливо повёл плечами и продолжил:

– Если бы он был здоров, я нашёл бы силы сказать, что уже женат и у меня есть ребёнок. Но это был

шок – видеть его таким больным. И я не смог. Если

сможешь, скажи это сама перед всеми. Или ответь отказом. Или, если хочешь, обручимся, потом разорвём

обручение – повод всегда можно найти. Наверное, ум-нее всего – обручиться сейчас… Господи, страна азиа-тов – была, есть и будет.

Его спесь, снобизм, который появляется у всех

немного поживших в США, а главное – «азиатчина»

вырвали Наргиз из состояния многолетнего оцепенения. Перед глазами встали свежие могилы в школьном

дворе, женщины с канистрами и вёдрами на санках, бородатые парни, танцующие на крыле поверженного

ими штурмовика, и она ответила:

15

– Sorry, American boy. Здесь, конечно, тебе не место.

Хорошо, что моя страна избавилась от всех крыс, которые хлынули куда посытней. Думали, мы здесь все

умрём? А мы – победили! Без вас. И возрождаем страну – без вас. Обручиться с тобой, даже фиктивно, – это

замарать своё имя рядом с именем труса и дезертира.

Пусть я – азиатка! И я тебя, американца, сейчас с треском выгоню. И все узнают, что я тебе отказала. И не потому, что ты женат, а потому, что ты – ничтожество.

Давид, с выступившим на верхней губе потом, слушал не сводя глаз с её побледневшего лица, на котором, как сполохи, сверкали огнём глаза, большие

миндалевидные чёрные глаза Наргиз, – и постепенно

выражение его лица менялось, и он стал похож

на прежнего, «доамериканского» Давида.

– Наргиз, а ты стала настоящей красавицей, – ти-хо произнёс он. – Мне… очень… жаль…

– А мне – нет.

Во дворе уже шумели гости. С громким смехом они

проходили в дом и рассаживались за накрытые столы.

Наргиз быстро поднялась к себе в комнату – её позовут к гостям, когда она должна будет сказать формаль-ное «да» и протянуть руку для кольца. Вот и для неё

настал момент истины, который даст ответ на вопрос – кто она и что из себя представляет. Будет ли

она и дальше прятаться за паутиной оцепенения в без-опасной сытости или поступит честно и выйдет навстречу болезненным ударам.

Её позвали, она вышла к гостям, стараясь сдержать

слёзы волнения и дрожь. Холодный пот, разом по-16

крывший всё тело, назойливым зудом, казалось, разъ-едал её. Она посмотрела на смеющееся счастливое ли-цо отца, и у неё потемнело в глазах. Как из-под земли

дошли слова:

– Ну что скажешь, дочка?

Она нашла глазами Давида и, глядя в его круглое

лицо с убегающим взглядом, сказала:

– Я не люблю Давида. И никогда не смогу полюбить человека, который способен бросить страну, мать, отца в трудный час. Завтра он точно так же бросит жену и детей. И найдётся тысяча объяснений для

обыкновенного малодушия и трусости.

Она закрыла глаза, задохнувшись от накатившейся

волны внезапно наступившей тишины. Услышала веж-ливый скрип стула. Это был Давид. Он молча ушёл.

За ним так же тихо стали подниматься остальные. Через десять минут в зале не осталось никого, кроме неё

и близких.

Отец всем сделал знак выйти, но Левон остался.

Отец молча встал из–за стола и направился к Наргиз.

– Папа, я всё объясню, – срывающимся голосом

начала Наргиз.

И не закончила. Пощёчина согнула её пополам.

– Убери руки с лица! Быстро! – заорал Акоп Левонович.

Наргиз убрала руки и попыталась выдавить члено-раздельно:

– Он… мне сказал…

И вскрикнула от боли – другая сильная пощёчина

свалила её наземь. Левон бросился к отцу, схватил его

17

за руки. Тот, вдруг обмякнув, со стоном приник к сы-ну:

– Какой позор! Дегенератка… Вот что наука делает

с женщинами… Книги, аспирантура… Они их превращают в гадюк. Я же спросил её, хочет она замуж или

нет. И эта змея сказала: «Я согласна».

Последовали трёхэтажные ругательства в адрес

Наргиз, жены, тёщи и родни по женской линии. Наргиз вдруг стошнило. И отец тут же встал и быстро

ушёл. Левон, бросив на сестру злой взгляд, пошёл бы-ло за ним, но потом вдруг остановился и раздражённо

спросил:

– Что тебе сказал Давид?

Наргиз опять стошнило, и она зашлась в кашле. Левон вышел, хлопнув дверью. Наргиз, шатаясь, встала

и поднялась к себе в комнату. В доме будто только что

кто-то умер. Слышался приглушённый плач матери.

Вот уж кого Наргиз сейчас хотела видеть меньше

всего. Ограниченная и истеричная, с замашками «кня-гини», вышедшей из «грязи», мать никогда не понимала свою дочь, изводя её придирками и упрёками, будто

мстя дочери за её отличную учёбу, свободный английский и безукоризненный русский, самобытность, тон-кую натуру и раскосую, смуглую красоту.

Наргиз ополоснула лицо в ванной, примыкавшей

к её комнате, и хотела поменять испачканное платье, как в комнату постучали. Это был Минас.

– Наргиз, девочка моя, собирай вещи. Отец уже

по телефону заказал билет. А я сейчас поеду за ним. Ты

полетишь сегодня в Москву вечерним рейсом. Там те-18

бя встретит Каро, ты должна будешь жить с его семьёй

и работать в нашем магазине. Я сам тебя отвезу. Через

три часа надо уже трогаться.

Минас вышел, а Наргиз прижала руки к сердцу, вдруг застучавшим с такой амплитудой, что, казалось, выпрыгнет из груди, если его не попридержать. Слова

Минаса означали только одно: завтра утром она будет

в Москве. Наргиз улыбнулась. Нет, иногда за чест-ность не только бьют. Иногда и вознаграждают. Она

не раз была в Москве, и ребёнком, ещё в советские

времена, и по студенческому обмену, и на Олимпиа-дах, и на конференциях.

Но поехать именно сейчас, это – подарок судьбы.

Потому что именно сейчас там находился Арсен.

Арсен… Эти пять звуков казались ей самой прекрас-ной в мире музыкой. Она вздрагивала, когда слышала

это имя, просто имя, и каждый, которого так звали, казался ей особенным, необыкновенным. Таким же, каким был Арсен, – её робкая тайная девичья любовь. Ей

не нравились, даже просто как типажи, никакие Швар-ценеггеры, Ван Даммы, Шоны и Бандерасы, потому

что был Арсен – лучший из мужчин.

Он учился с её братом и в школе, и в институте, вместе они занимались каратэ. Но никогда не были

близкими друзьями – так, парни с одного квартала.

Арсен из неблагополучной семьи, является у матери

вторым ребёнком от третьего мужа, который бросил

её, когда мальчик был совсем маленьким.

Арсен всегда был лучший. В школе педагоги обожали умного и работоспособного ученика, тренер

19

гордился его успехами в спорте, у ребят во дворе был

лидером, в институте – кумиром девушек и преподавателей. А когда начались «события», он оказался в их

гуще. Диплом защитил блестяще, уже в военной форме полевого командира: на ещё «социалистических»

границах уже тогда было неспокойно, мирным жителям требовалась защита.

До Наргиз доходили вести об Арсене, его отряде, дерзких операциях, в которых, благодаря природной

смекалке командира, число потерь сводилось до мини-мума. Нет, она не ждала его. Ведь он об этом не просил. Она была ему никто, он её никогда не замечал.

Правда, один раз…

Она с подружками пришли в кафе поесть мороже-ного в честь окончания университета, – большего в то

время мало кто мог себе позволить. Да и кафе в городе

остались – раз-два и обчёлся. На другом конце кафе

сидела группа небритых мужчин. Ну, девушкам

не пристало на них пялиться. И Наргиз не сразу разглядела Арсена. Да и то когда подружки зашушукались, что один из них не сводит с Наргиз взгляда.

Это был Арсен. Он даже пересел, чтобы лучше её

видеть. А когда девушки засобирались, вдруг подошёл

к их столику. У Наргиз забилось сердце, ей почему-то

показалось, что он позовёт её с собой – и она пошла бы. Но Арсен поздоровался, спросил, как Левон, как отец, поздравил с окончанием университета.

И вежливо попрощался. Да, и слегка погладил по щеке.

Наргиз пронзило током от его прикосновения.

И захотелось закричать ему в спину: «Возьми меня

20

с собой!» Но крепко держало её оцепенение, и она пошла домой. А Арсен – на войну.

Месяц назад Левон, возвратясь из бывшей боевой, а теперь зоны перемирия, – он регулярно отвозил туда

сам лично, несмотря на истерики матери, караваны

с продовольствием, одеждой – принёс печальную

весть: Арсен, попавший со своей группой в засаду, тяжело ранен. Потери в конце войны особенно тяжелы.

Но надежда оставалась. И она окрепла, когда Арсена, при содействии Левона, перевезли из полевого госпиталя в столицу, а затем в Москву.

Дороги, которые, казалось, никогда не пересекут-ся – неожиданно соединились. Она завтра утром будет

в Москве и найдёт его.

Казалось бы, что мешало сделать это неделю назад, например. Но как сказать отцу, что любит Арсена, если он её не звал замуж. Как самой взять и поехать к кому-то, когда ты – чужая. Ну а теперь совсем

другое дело. Это не она едет. Её выгоняют.

И в Москве она зайдёт проведать соотечественника —

святое дело.

Наргиз собирала вещи, стараясь не запеть от радости и молясь, чтобы отец не передумал в последний

момент. Но нет. Всё обошлось. Минас зашёл за ней, и они поехали в аэропорт.

С Наргиз никто не вышел попрощаться – ни мать, ни брат, ни отец. Это к лучшему. Пусть думают, что

она жестоко страдает. А она счастлива, как никогда

до сих пор. Ведь получила бесценный подарок. От самой судьбы, во время весны.

21

Глава 2. Встреча

Каро уже открывал дверь квартиры, идя утром

на работу, когда Наргиз, слово ожидая этого момента, вышла в коридор и взяла с вешалки сумочку, демонстрируя намерение выйти.

– Наргиз, ты это куда собралась?

– На работу в магазин.

– Наргиз, отдохни с дороги, – Каро был очень

смущён.

О скандале в «благородном семействе» в Москве

стало известно ещё до того, как Наргиз села в самолёт

в Ереване. Каро приходился Наргиз троюродным братом, – не очень близкий родственник. И разница в десять лет: и не ровесник, и не старый, что создавало какую-то натянутость.

Кроме того, он не воспринял всерьёз решение Акопа Левоновича послать Наргиз работать в магазин. Ну

рассердился отец, ну прогнал в ярости дочь с глаз до-лой, – уже через две недели, как успокоится, прикажет

вернуть её назад.

– Мне надо найти одного человека, – с внезапно

порозовевшими щеками, странно улыбаясь, сказала

Наргиз, – я должна его найти. Ты не беспокойся, я хорошо ориентируюсь в Москве.

22

– Какого человека? – холодея от нехорошего

предчувствия, проронил Каро, проницательно запо-дозрив, что проблемы с Наргиз двумя неделями

не ограничатся.

– Ну, в общем… – Наргиз посмотрела вдруг за-сверкавшими глазами прямо в глаза Каро. – Здесь, в Бурденко, сейчас лежит товарищ Левона, Арсен, фи-даин1. С тяжёлым ранением. Я должна его найти.

– Конечно, о чём может быть разговор. Мы все обязательно навестим его – это наш долг. Я слышал об Арсене. Наведу справки сегодня же. Тебе не надо никуда

ходить. Может быть, уже в это воскресенье и пойдём.

Наргиз промолчала, опустив голову. Каро вышел.

Через десять минут Наргиз предупредила Ингу, жену

Каро, что пойдёт немного погулять, и отправилась

к метро.

Доехала до Курской, подошла к справочному киос-ку. Сама точно не знала, о чём спрашивать, поэтому

с мольбой посмотрела на сидевшую за стеклом служа-щей:

– Мне надо больницу… нет… наверное, госпиталь, имени Бурденко. Знаете, туда, где справочная… человека найти.

– Какое отделение? – резко спросила женщина, не по сезону закутанная в платок.