Капитан Никитин. Минское антифашистсое подполье в рассказах его участников

Никитин хотел бежать из города, но, не имея связей с партизанами, побоялся уходить в никуда. Вернувшись к Обуховым, он рассказал о происходивших в городе событиях и попросил у них помощи. Сын хозяйки, Иван Обухов, обещал связать его с городским подпольным комитетом партии.

Некоторое время спустя, уже в апреле месяце, Обухов устроил ему встречу с неким Мишей (вероятно, речь шла о Михаиле Гебелеве, координировавшем деятельность городских подпольщиков с подпольной организацией в еврейском гетто). Через несколько дней Гебелев познакомил Никитина с членом партийного комитета Алексеем Котиковым. В беседе с ним Никитин просил Котикова об использовании его в подпольной работе. Тот обещал сообщить о его просьбе остальным членам подпольного горкома.

Через несколько дней, опять через Обухова, на связь с ним вышел другой представитель партийного комитета, который назвался Володей (вероятнее всего – Омельянюк). Они встретились в развалинах одного из кварталов Минска. Володя предъявил Николаю Никитину отпечатанное на пишущей машинке постановление, подписанное несколькими членами подпольного комитета (в их числе – и Алексеем Котиковым) о направлении его в леса Узденского района для объединения тамошних партизан (окруженцев или, по выражению Никитина, «примаков») в партизанский отряд36.

***

На первых порах он подчинил себе несколько небольших групп окруженцев, перезимовавших в лесах на стыке Червенского, Минского, Руденского, Пуховичского и Узденского районов. Точных данных об их количестве и величине не имеется, но на собеседовании у Эйдинова капитан Никитин упомянул о четырех таких группах от 6 до 8 человек в каждой37.

Одна из них, несколько человек во главе с сержантом Боликевичем, приписанных ранее к одному из местных колхозов (д. Теляково), с начала весны скрывалась в урочище Долгого Острова38.

Как сообщает на официальном сайте Дзержинского района заместитель председателя районного совета ветеранов Виктор Уранов, Долгий Остров расположен в лесном массиве недалеко от деревни Александрово Добриневского сельсовета Узденского района. До войны этот участок суши примерно 100 на 300 метров скрывался в топи болот, покрытых густым кустарником и ольховыми зарослями. Узкую тропинку к нему знали немногие, редко кто бывал в этих безлюдных местах39.

В Книге памяти Дзержинского района говорится, что здесь же зимовала группа младшего лейтенанта Романова40.

Скрывавшийся на Долгом Острове вместе с Боликевичем Иван Милютин написал после войны воспоминания о событиях тех дней, в которых рассказал о первых контактах их группы с капитаном Никитиным. На Долгий Остров его привел в начале апреля 1942 года подпольщик из деревни Александрово Павел Шибко, снабжавший окруженцев продуктами. В тот раз с Никитиным было всего лишь 5 человек, и он, похоже, не произвел особого впечатления на обитателей острова41. На это указывал и сам Никитин. «Когда я пришел в группу, то сразу сказал, что прислан подпольным комитетом для принятия [под свое начало] и объединения этих групп, представился им. В первое время к нам люди относились недоверчиво, откуда мол, явились какие-то люди. Но потом, когда бригада стала расти, вооружаться и получать пополнение, которое оправдывало себя, доверие полностью было оказано»42, рассказывал он в БШПД. И действительно, уже на следующий день, по утверждению Милютина, к Никитину прибыло 46 человек, все это были военнослужащие, оставшиеся в окружении. После этого отряд практически ежедневно пополнялся за счет окруженцев и гражданского населения окрестных деревень, Минска, Дзержинска и Узды43.

В процессе объединения этих полупартизанских групп капитан Никитин, похоже, пытался действовать по-военному четко, если не сказать жестко. Возможно, и по этой причине отношение местных окруженцев к чужаку-капитану было на первых порах весьма настороженным, если не сказать враждебным. Он сразу попытался придать доставшимся ему группам некоторую организационную стройность – создал на их основе отделения и взводы, объединив их в три роты во главе с кадровыми командирами-окруженцами. На первых порах это были небольшие подразделения – судя по всему, в ротах насчитывалось по 25 – 30 человек. В будущем он планировал довести их численный состав до ста человек в каждой роте44. Капитан Никитин, однако, не только подчинил себе полуразложившиеся группы окруженцев и проживавших в деревнях «примаков», но и заставил их воевать, перейти к активным действиям.

Это сказалось на росте его авторитета и влияния в тех местах; пусть и нехотя, но все новые группы окруженцев приходили на Долгий остров и подчинялись капитану Никитину.

Эмануил Иофе в посвященной Никитину статье приводит воспоминания партизана его бригады Анатолия Павловича Цыбульского (судя по всему не вышел с Никитиным за линию фронта – в январе 1943 года участвовал в бою в районе Станьково, без потерь вывел из окружения часть партизан45). Цыбульский «… описывает Николая Михайловича высоким, подтянутым, с волевым лицом, строгими, внимательными, пронизывающими глазами и басовитым голосом. Говорил спокойно, окриков себе не позволял. Строго следил за внешним видом партизан, приказывал: „Всем бриться! Подшить воротнички!“ По его словам, Никитин сам участвовал во многих операциях, после каждой операции проводил ее разбор: правильно или нет вел себя командир группы, разбирал поведение каждого бойца. Николай Михайлович Никитин пользовался в отряде и в бригаде большим авторитетом как справедливый человек и опытный командир»46.

В целом, конечно, Никитин привнес в партизанщину профессионализма, пытался наладить дисциплину. Об этом говорят и документы бригады. В одном из первых приказов по отряду, он писал:

«Указываю на следующие недостатки, имевшие место при выполнении операции:

1. мародерство отдельных товарищей (лазание по карманам, чемоданам, присвоение вещей и др.)

2. при ведении огня некоторые бойцы стреляют, не видя цели.

3. отдельные элементы нарушения дисциплины во время операции, как то выкрики, переобувание и пр.

Приказываю: командирам и бойцам подразделений отмеченные выше недостатки во время операций не допускать»47.

Мародерство с ведома начальства (не присвоенное втихаря, а сданное в общий котел) преступлением не считалось; в этом случае добытое учитывалось в качестве трофеев. Часто трофейные ценности в отряде, а потом и в бригаде Никитина использовались для поощрения бойцов: захваченные в боях вещи (не только оружие, например, престижные у партизан парабеллум и маузер), но и карманные и наручные часы, фотоаппараты и др. вручались отличившимся бойцам и командирам в качестве наград48.

В то же время, Никитин предпринимал попытки ограничить становившиеся привычными во взводах и ротах разгильдяйство и расхлябанность. С 30 мая он категорически запретил своим партизанам покидать расположение отряда без пропуска (выдавал начальник штаба), а также ограничил допуск в лагерь посторонних лиц (в их числе – жителей окрестных деревень, приходивших навестить знакомых окруженцев) – отныне их пребывание на Долгом Острове разрешалось только с ведома командования49.

Повседневная жизнь партизанского отряда, однако, далеко не всегда поддавалась контролю. Об этом свидетельствует текст приказа капитана Никитина от 20 июля 1942 года, который, по сути, дублирует несколько ранних его распоряжений. «В расположении лагеря наблюдается: шум, хождение из подразделения в подразделение без дела, развешивание белья без маскировки от воздушного противника, хождение одиночек и маленьких групп в деревни, прием и привод в лагерь одиночек. Приказываю: … маскировать белье, хождение в деревню, привод одиночек запрещаю без разрешения штаба отряда… Впредь на месте расположения подразделений независимо от срока стоянки устраивать ровики – уборные»50.

Стоит отметить, что в процессе создания отряда возникло противоречие, существенно повлиявшее на ход дальнейших событий и на судьбу Николая Никитина. Минский подпольный комитет (в лице Алексея Котикова), отправляя его в Узденский район в качестве своего эмиссара, поручал ему объединить местных партизан в единое подразделение, выбрать командира, а самому вернуться в Минск. Но, вопреки этой договоренности, капитан Никитин не только остался в узденских лесах, но и возглавил созданный отряд – особой крамолы в этом он не видел. Руководство БШПД, однако, полагая, что создание партизанских соединений должно происходить с ведома и под руководством вышестоящих партийных органов, устами беседовавшего с ним Григория Эйдинова высказало позже в этой связи претензии, посчитав, что Никитин стал во главе сформированного им отряда, а затем и бригады, не имея на то полномочий51 подпольного горкома – при том, что минский подпольный комитет и сам вызывал к тому времени весьма существенные подозрения у партизанского руководства в Москве. Впоследствии ведущие его дело следователи из НКВД используют этот факт в качестве одного из доказательств участия капитана Никитина в создании «лжепартизанской» бригады (он, якобы, должен был создать и возглавить это соединение для проведения насилия и грабежей в отношении мирного населения).

***

Первый приказ по отряду Николай Никитин издал 10 мая 1942 года, эта дата, собственно, и должна считаться датой его создания. «На основании постановления подпольного комитета г. Минска об объединении всех действующих групп Дзержинского и Узденского районов для организации крупного партизанского отряда, командиром отряда назначен я, комиссаром отряда политрук т. Зубков Александр Сергеевич, начальником штаба старший лейтенант т. Васильев Александр Васильевич», – гласил параграф первый этого приказа и он некоторым образом противоречит высказанному выше утверждению: в приказе речь идет о назначении его на должность с ведома и по распоряжению минского подпольного комитета.

Тем же приказом Никитин назначил себе два заместителя – пришедшего с ним из Минска старшину Ивана Пьянова и руководителя одной из зимовавших на Долгом Острове групп младшего лейтенанта Ивана Романова. Командирами рот также были назначены стоявшие во главе местных групп окруженцы лейтенанты Валентин Богданов (1-я рота) и Дмитрий Даньков (2-я рота), а также сержант Александр Боликевич (3-я рота). В тот же день были назначены на должности отрядные старшина и повар. Каждому ротному командиру предписывалось выделить по три лучших бойца для формирования хозяйственного взвода, создание которого, по сути, и венчало формирование отряда на этом этапе52.

***

Первый серьезный бой отряд Никитина держал 15 мая 1942 года у Волчьего Острова (лес Рудково) Руденского района. Как отмечает А. М. Литвин, исследовавший тему участия латвийских коллаборационистских подразделений в антипартизанских операциях на территории Белоруссии, эту операцию проводил 18-й латвийский полицейский батальон (395 человек) совместно с частями 603-го охранного полка и некоторыми другими охранными подразделениями. Точное количество участвовавших в операции немецких войск исследователями, вероятно, не установлено или, по крайней мере, не озвучено. Впрочем, известно, что в состав подчинявшегося 392-й полевой комендатуре (располагалась в Минске) 603-го полка входило лишь два батальона (правда, не по три, а по четыре роты в каждом), при этом оба батальона, судя по всему, в это время все еще оставались на территории Генерал-губернаторства (Польша), то есть, в операции могли участвовать только находившиеся в Минске штабные и вспомогательные подразделения (связь, разведка, инженерные и тыловые службы)53. Впрочем, значительное численное преимущество противника в этом бою не подлежит сомнению. И, тем не менее, «в ходе столкновения с партизанским отрядом Н. М. Никитина, каратели потерпели поражение и вынуждены были прекратить операцию»54, – пишет Литвин. Дневник боевых действий отряда сдержанно сообщает, что в этот день отряду был навязан бой, в котором было уничтожено 250 фашистов55.

Это была явно завышенная цифра потерь врага, тем не менее, в этот день произошло своего рода боевое «крещение» отряда и, вероятно, оно было успешным.

27 мая 1942 г. в подчинение капитану Никитину вошел отряд Петра Знака и Филиппа Серебрякова. Отряд был создан в начале весны капитаном из окруженцев Серебряковым в Червенском районе. Позже к нему присоединился местный уроженец Петр Игнатьевич Знак (скрывался под псевдонимом «Муравьев»). Накануне войны он занимал должность секретаря Зельвенского райкома партии, как партийный работник среднего звена имел звание старшего батальонного комиссара (соответствовало званию подполковника) и, оказавшись в отряде Серебрякова, отыгрывал в нем одну из ключевых ролей.

К тому моменту под началом Серебрякова и Знака насчитывалось 35 человек56 – ничуть не меньше, чем в ротах у Никитина. Закономерно, что в подчинение капитану Никитину их отряд вошел в качестве 4-й роты.

Объединение отрядов состоялось в процессе боя. «Когда мы сливались, нам пришлось принять бой с группой велосипедистов, – рассказывал капитан Никитин Эйдинову. – Случилось это так. Я пришел на слияние, мы сидим с т. Знак, разговариваем. В это время пришлось принять бой. Таким образом, оба отряда приняли боевое крещение. После разгрома велосипедистов мы забрали трофеи и решили пойти к нам в лагерь»57.

Рядовые бойцы-партизаны, как это водится, добавили несколько деталей в рассказ Никитина. Накануне дня объединения, 26 мая во время заготовки продуктов в деревне Старина Дзержинского района группа партизан под руководством помощника Никитина младшего лейтенанта Романова захватила и заколола ножами трех немцев – это были гражданские чиновники, гулявшие на свадьбе у местного коллаборациониста (мельника). Кроме того, на свадьбе были убиты два жителя деревни, в их числе – мальчик лет 13 или 14. Их вины рассказавший о случившемся партизан 1-й роты Андрей Лагутчик (пришел в отряд из Минска вместе с Никитиным) не знал.

В качестве трофеев на свадьбе были взяты спирт, водка, сало, мясо, пироги и другие продукты. Отойдя от деревни километра на три, партизаны остановились подкрепиться. «Послали за Никитиным. Как раз должна была состояться встреча Никитина с отрядом комиссара Знака и капитана Серебрякова по вопросу объединения отрядов. По случаю объединения отрядов Никитин тут же у дороги решил… дать пир… напились спирту так, что еле сидели у костров. В 10 – 11 часов утра по этой дороге проходили немцы [велосипедисты] в количестве 18 – 20 человек… началась перестрелка. В связи с тем, что капитан Никитин и вся группа были пьяны, мы потеряли убитыми 3 человек (в их числе, помощник Никитина Романов) и 1 раненым»58. Другой тяжело раненый красноармеец Шапошников позже умер от ран и был похоронен в лагере на Долгом Острове.

Произошедшее слияние, как это будет показано ниже, породило довольно серьезный кризис в процессе организации и становления бригады Никитина, хотя, вероятно, и не было случайным. Дело в том, что они были знакомы еще с 1928 года – Петр Знак занимал должность секретаря партъячейки на заводе «Коммунар» (имени Кирова) в Минске, на котором в тот год работал и вступал в партию Николай Никитин.

На собеседовании у Эйдинова Никитин утверждал, что в этой связи он даже просил Знака возглавить объединенный отряд, но тот не принял его предложения и занял должность комиссара59. Действительно, в приказе №3 от 29 мая 1942 года старший батальонный комиссар Муравьев (Знак) фигурирует уже в качестве комиссара отряда капитана Никитина60. Следующим приказом (№4 от 7 июня 1942 года) Никитин назначил капитана Серебрякова своим заместителем – с исполнением обязанностей со дня объединения отрядов – с 27 мая 1942 года; бывший его заместитель старшина Пьянов этим же приказом был переведен в распоряжение начальника штаба61.

Петр Знак (Мупавьев)

***

14 июня в районе своей базы на Долгом Острове отряд вел тяжелый бой с карателями – в историю он вошел под названием «Александровский бой». Противник планировал повести наступление на Долгий Остров силами нескольких подразделений упомянутого выше немецкого 603-го запасного пехотного полка (17 марта 1943 года будет преобразован в охранный полк62), а также силами трех рот 24-го полицейского батальона63, сформированного в Латвии из числа местных коллаборационистов (16 офицеров, 72 унтер-офицера и 387 солдат на момент прибытия в район Станьково в июне 1942 года64).

Командование не стало выводить отряд из-под удара, несмотря на то, что узнало о готовившейся операции по меньшей мере за один или два дня до ее начала. Как сообщает Эмануил Иоффе, минские подпольщики сумели их предупредить о подготовке карательной экспедиции65. Дзержинский краевед Виктор Уранов в одной из своих публикаций на эту тему уточняет, что добытые сведения в отряд доставила подпольщица из Минска Анна Федоровна Ширко66 – «Тетя Нюра», которая неоднократно ходила из Минска на связь в партизанские отряды.

Исследовавшие историю 24-го полицейского батальона латышские историки называют свою причину утечки информации о готовившейся против отряда Никитина операции: широко распространившиеся и ставшие весьма тесными отношения солдат батальона с женщинами из близлежащих деревень неизбежно привели к тому, что последние передали ставшую им известной новость партизанам67.

В целом, отряд был подготовлен к защите Долгого Острова. Еще первым своим приказом (от 10 мая) капитан Никитин распределил рубежи обороны лагеря между имевшимися у него на тот момент тремя ротами. При объявлении тревоги по сигналу «В ружье!» роты должны были занять позиции на восточной (первая), западной (вторая) и северной (третья) опушках острова68. После присоединения отряда Знака – Серебрякова, линия обороны была несколько изменена: две роты (первая и третья) должны была защищать остров с востока и юго-востока в двухстах метрах от лагеря; вторая и четвертая (созданная на основе отряда Знака) роты – занимали позиции по западной опушке Долгого острова – в районе могилы погибшего незадолго до этого партизана Шапошникова и отрядной кухни соответственно. Командный пункт на время возможного боя должен был находиться в землянке командира69 – единственной в лагере; личный состав рот, хозяйственные службы, лазарет и склады располагались в шалашах (см. план лагеря на Долгом Острове).

План лагеря отряда Никитина на Долгом Острове

Особенно остро в этот период стоял вопрос вооружения отряда и обеспечения его боеприпасами. Если местные окруженцы еще могли иметь сохранившееся с лета 1941 года оружие, то выведенные из Минска и окрестных деревень группы страдали от его недостатка. Захваченные в первых стычках с противником трофеи лишь отчасти покрывали этот дефицит, о чем упоминают практически все сохранившиеся документы отряда, а потом и бригады капитана Никитина. В несколько большей степени удовлетворить потребности быстро растущего отряда могли оружие и боеприпасы, брошенные отступавшими летом 1941 года частями Красной армии – но только в том случае, если поиски и ремонт валявшегося много месяцев в земле вооружения не носили бы разового характера. Капитан Никитин, похоже, предпринимал попытки поставить этот процесс под контроль и проводить поиск и ремонт оружия бесперебойно – силами приходящих к нему групп: он не принимал в отряд безоружных (исключения из э того правила, конечно, случались, но нечасто).

Так, например, партизан Никитина (а на тот момент минский подпольщик) Рафаэло Бромберг поведал историю, произошедшую незадолго до Александровского боя. Бромберг участвовал в отправлении людей из Минска в отряд к Никитину. 4 июня 1942 года он выводил из города группу распропагандированных бойцов так называемого украинского полицейского батальона, созданного немцами в Минске из числа военнопленных в основном украинской национальности. Бромберг отправил их не прямиком в Александровский лес на Долгий Остров, а в район Старого Села (Старосельский лес, 18 км. от Минска), где к тому времени находилась несколько человек из числа бежавшей из гетто молодежи. В Старосельском лесу эти две группы (всего 28 человек) должны были вооружиться за счет оставленного при отходе наших войск оружия.

За несколько дней, до 11 июня, они привели в порядок винтовки (подобрав к ним затворы), отчистили их от ржавчины, а также разобрали найденный там зенитный пулемет (два спаренных «максима»). Последнюю операцию проделали «украинцы».

12 июня 1942 года в Старосельский лес по указанию Котикова явился лучший проводник от комитета Петр Высоцкий с небольшой группой горожан.

По свидетельствам участников тех событий, обоз с оружием и боеприпасами прибыл в лагерь на Долгом Острове за день до Александровского боя. Утром 13-го июня Петр Высоцкий доставил из Старосельского леса скрывавшихся там людей и две подводы с 4-мя станковыми пулеметами, винтовками и патронами70. Филипп Серебряков в своих послевоенных рассказах упоминал о 5 станковых и 2 ручных пулемётах, а также о 6 подводах патронов, доставленных в тот день на Долгий Остров71.

Согласно воспоминаниям Милютина, пулеметы (5 «максимов» и более 10 РПД) были установлены в заранее отрытых окопах вокруг острова72. Это позволяло удерживать окруженный болотами лагерь неопределенно долго – по крайней мере до тех пор, пока не выйдут боеприпасы.

В отряде к тому моменту насчитывалось 157 человек73; его командование, вероятно, предполагало защитить свои позиции в Александровском лесу – несмотря на явное численное превосходство противника. Названные выше источники дают основание полагать, что в нападении на Долгий Остров принимало участие в общей сложности до 1000 человек – 475 солдат и офицеров из 24 полицейского батальона и некоторое количество немцев из числа вспомогательных служб 603 полка; несмотря на то, что это количество намного меньше заявленных впоследствии партизанами 3000 карателей74, подавляющее численное преимущество все-равно оставалось на стороне атакующего противника. Учитывая возможное применение минометов, а также танков и бронемашин (Эмануил Иофе в упомянутой выше статье говорит, что в наступлении на Долгий Остров противником были задействованы шесть и девять единиц этой бронетехники соответственно75), следует признать положение отряда в этом бою изначально безнадежным – остается только догадываться о причинах, по которым партизаны приняли бой на острове, тогда как у них была возможность и доставало времени покинуть лагерь.

Примечания