Сторно

Глава 1. Он

Он ехал в поезде. По одному из маршрутов Восточной Европы. Путь состоял из двух точек: место посадки – Варшава и конец – город Катовице. Его родина. Правду сказать, родина – понятие относительное. Что можно считать человеку своей родиной, своим домом…

Для него Катовице был городом, где он родился. Где пошёл в школу, так и не окончив её. Где первый раз в тринадцать лет в парке у фонтана поцеловал девочку. И через три года в этом же парке ночью. На одной из его лавок занимался с ней любовью. Катовице был городом, где он совершил свою первую кражу. Пока пожилая дама на мясном рынке выбирала с прилавка более свежую говяжью ногу. Он незаметно протиснулся мимо идущих по обе стороны от него людей, лёгким движением своей руки на ходу проник в не до конца застёгнутую сумку пожилой дамы. Ловким движением подцепил кошелёк, сунул его себе за пазуху. Продолжил путь, оглядывая прилавки, полные мясных деликатесов. Это была его первая кража с поистине большой добычей. До этого ему удавалось стащить только пару злотых. В переполненном людьми трамвае. Или горсть конфет в большом магазине, когда охранники проходили между рядов и он переставал быть в поле их видимости.

Кацпер ехал в поезде Варшава – Катовице. Он подумать не мог, что, выйдя из тюрьмы, где провёл последние два года жизни, его потянет к родным пенатам. В город его детства, на его Родину. Он не был там с тех пор, как уехал оттуда в шестнадцать. Точнее, сбежал. Сейчас ему было уже тридцать два года. Что он мечтал там увидеть, почувствовать, ощутить. Кацпер не знал и сам. Он был настолько истощён, что просто ехал туда, ехал в надежде. Чтобы отдохнуть душой. Чтобы полностью переосмыслить свою жизнь. Которую он всегда считал жалкой и непригодной для себя. Но продолжал жить. Продолжал жить ту жизнь, которой жил всегда. Вести тот образ, придерживаться той морали и тех устоев, по которым жил столько, сколько себя помнил. Он понимал, что это неправильно. С каждым годом уходя всё дальше и дальше. В тёмные коридоры своей души. Боясь один раз зайти так далеко, что не сможет найти выход наружу и навсегда останется там. Гнить и прозябать во мраке своей души, источающей смрад и зловоние.

Сначала воровство для него было детской забавой. Шарить по карманам незнакомых людей. Ради пары злотых и вспышки адреналина. Было весело. Потом он начал воровать, чтобы прокормить себя, это тоже доставляло необычайное удовольствие. Но оказалось, что это наркотик. Чем больше воруешь, тем больше хочется. Когда он попадался на кражах. Кацпера пытались посадить за решётку. Но преступления признавали настолько незначительными и пустяковыми, что ему всё сходило с рук. Отчасти из-за его внешности. Никто не желал зла голубоглазому блондину с идеально ровными, белоснежными зубами и светлой, здоровой кожей. Которая по-особенному сияла. Парень был словно нестареющий Дориан Грей. Или сошедший с Олимпа Аполлон. Глядя на своего обидчика. Жертвы, которыми были в основном женщины в возрасте. Не могли сказать ничего дурного. Будто под воздействием чар. Они начинали защищать парня, всячески пытаться помочь ему перед судьёй. Зачастую у Кацпера не было адвокатов. Единственным защитником была его безупречная внешность. Которая сводила с ума всех женщин. Это длилось из года в год. Продолжалось из раза в раз. Менялись только города, страны и судьи…

Так было проще. Его дурные привычки, как он называл свои кражи и преступления, были частью его души. Засели в его нутро так глубоко, что, если бы он попытался вынуть их оттуда, они бы забрали с собой все жизненно важные функции и детали. И не осталось бы ничего. Он стал бы полым, пустым. Неприспособленным к существованию в этом мире.

Кацпер признался себе, что едет в Катовице. Только потому, что у него есть воспоминания. Добрые крохи тех счастливых мгновений, что он испытал, будучи ребёнком. И самое страшное, что больше таких воспоминаний у него не было. Связанных с каким-то местом в его жизни. С каким-то конкретным городом или улицей. Он побывал во множестве городов. Объездил всю Европу. Но вернуться мог только в свой родной город. С каждой проезжающей милей поезда Каспер понимал. Он прожил уже почти половину своей жизни. И вряд ли другая будет лучше. Образ жизни, привычки так и останутся с ним до конца.

Глядя в окно поезда, который быстрым ходом разменивал милю за милей. Проезжая небольшие деревеньки одну за другой. Оставляя после себя небольшие клубы дыма, разнесённую по округе в разные стороны пыль от могучих железных колёс, которые вращались с неимоверной силой и целью. Спеша прибыть вовремя в пункт назначения. Глядя в окно, Каспер мечтал быть хоть каплю похожим на этот поезд. Таким же величественным. Тем, в котором постоянно нуждаются. Приходят к нему снова и снова. Таким быстрым, целеустремлённым и верным. Верным своему маршруту в жизни. Да, он хотел быть как поезд, в котором ехал. Только не мог найти свои рельсы, по которым проходила его жизнь, так гладко, как шёл поезд по своим. Кацпер сильно желал найти своё предназначение в этой жизни. Быть кому-то полезным и нужным. Быть кем-то любимым и желанным. Нет, речь шла у него не о той любви, которую он получал, знакомясь с девушками по всей Европе, в разных барах и отелях. Он мечтал далеко не о той любви, которая доставалась так легко. Лишь нужно заплатить несколько крон, гривен, марок, фунтов или франков с леями. Валюта отличалась лишь местом пребывания. Но суть была одна. Когда заканчивались деньги, кончалась и любовь. Кацпер никогда не испытывал того чувства любви. Когда кто-то из дорогих для него людей уходил и он по нему скучал, вожделел вернуться обратно в его объятия и быть душой рядом с ним. Испытывать эмоциональную и духовную привязанность. Нет, таких чувств он не знал.

Проезжая по рельсам вдоль густых лесов, Кацпер по-прежнему молча смотрел в окно поезда. Хотел выпрыгнуть из вагона. Снять с себя всю одежду, пуститься нагим в эту лесную чащу. Которая была настолько густой и зелёной, что, вытянув руку между ветвями, нельзя уже было увидеть кончики своих пальцев. Кацпер мечтал быть свободен, как лесные животные, которые целый день бегали по лесу, между деревьев. И ни о чём не пеклись. Лишь о своём пропитании и ночлеге. Мысли, душа у них были полностью свободны от мирских проблем.

Но как бы Кацпер ни был увлечён духовными делами, физиологические нужды дали о себе знать. Кацпер поднялся с сиденья и направился в конец вагона, где находилась уборная. Встав рядом с запертой дверью, он стал ожидать своей очереди. По-прежнему устремляя свой взгляд в огромные окна поезда.

Лесные массивы сменились засеянными зерновыми культурами полями. Изобилие красок с зелёной палитры сменились на все оттенки жёлтого цвета. Кацпер смотрел на засаженные пшеницей и рожью поля, казалось, им нет конца и края, они достигали самого горизонта и скрывались за ним от человеческого взора. Он хотел упасть в пшеницу, чтобы цвет его золотых волос слился с набухшими, ожидающими жатвы колосьями. Лежать с закрытыми глазами, вдыхая ароматы свежескошенной травы. И только что испечённого хлеба.

– Простите, простите… – иллюзию идеальной жизни и мечтаний Кацпера нарушила дама, которая стояла позади него. Она ждала свою очередь в уборную. Когда кабинка освободилась, Кацпер не заметил выходящего оттуда мужчину. Продолжая блаженно наблюдать за пейзажами. Которые простирались на километр от железной дороги.

– Простите, простите, – вторил пожилой даме Кацпер.

– Я замечтался, – ответил он в второпях. Вошёл в кабинку уборной, закрыл за собой дверь на хорошо приколоченную изнутри щеколду.

Повернув голову направо и налево, Кацпер осмотрелся по сторонам. Хоть это помещение и напоминало по своим размерам шкаф для швабр и половодных ведёрок. Это была его привычка. Настороженность присутствовала у него во всём. После того как Кацпер убедился, что никто за ним не смотрит. Он встал лицом окну, спустил штаны, достал свой член и, держа его одной рукой, стал мочиться. Другой рукой он ловко достал фляжку из внутреннего кармана вельветового пиджака, в который был одет. Открыв нижней губой флягу, сделал пару глотков. Немного поморщившись от резко ударившего в нос вкуса водки. Повторил процедуру и убрал флягу обратно. В свой потёртый пиджак бардового цвета. Стряхнул остатки мочи с члена, убрал его обратно в штаны.

Остаток пути до Катовице Кацпер провёл спящим. Он уложил голову на окно. Подложив под неё один из своих свитеров. Закрыл глаза, быстро уснул.

Глава 2. Наследство

Кацпер больше недели был в городе. В узких кругах весть о его возвращении в Катовице разнеслась быстро. Одни хотели с ним встретиться, для того чтобы обсудить дела. Другие хотели поквитаться за пережитки прошлого. Неизменным было лишь то, что все без исключения хотели его увидеть. Получить кратковременную, но аудиенцию. С одним из самых известных воров Восточной Европы.

Сам Кацпер не собирался давать светских раутов. И устраивать приёмы в свою честь. Сделав запасы всего самого необходимого по приезде в одном из магазинов в Катовице, Кацпер заперся у себя в квартире, которую получил в наследство. Он начал предаваться плотским утехам с давней подругой. С которой в далёком прошлом они потеряли невинность. С тех пор их страсть, пронизывающая насквозь, друг к другу не знала предела. Была нескончаема и неутолима, как бушующий огонь в аду, который истязал всех грешников, попадавших в него. Так эти двое были словно два языка адского пламени, сливаясь воедино. При каждой их встрече они начинали испытывать животное влечение, дикую страсть, съедающую каждого изнутри. Чтобы как-то облегчить свои искромётные стенания, Кацпер и Анка предавались животному сексу. Их либидо зашкаливали, когда они находились в объятьях друг друга. Воздух вокруг них пропитывался диким потом и нотками горечи, когда они стонали, сплетаясь между собой. Снедаемые страстью и возбуждением от прикасаний к телам. Анка и Кацпер не виделись с того времени, как он покинул Катовице. И хотели восполнить горечь утраты друг друга сполна. На это у них теперь было полно времени.

Целую неделю они занимались любовью в каждой комнате его квартиры. В каждом углу он имел её уже не по одному разу. Остатки его семени были на каждом предмете мебели. В неиссякаемых порывах страсти любовники перебили большую часть посуды, когда занимались сексом на кухне. Сломали в гостиной ширму, две полки с книгами. Один раз в порыве нескончаемых оргазмов уронили шкаф с одеждой. В перерывах между нескончаемыми оргиями, когда оба голые и потные. Они курили сигареты, Кацпер и Анка осматривали беспорядок, который устроили. И после каждой сигареты и перерыва поломанной мебели и разбитой посуды становилось всё больше.

Докуривая очередную сигарету, туша окурок в разбитом стакане. Кацпер, полностью голый, подошёл к стоящей у окна Анке. Глядя ей в глаза, остановился так близко, что головка его уже набухающего члена коснулась её бедра. Он остановился, замер. Она была полностью в его власти, Анка верила ему, не шевелилась, ожидая дальнейших действий. Лишь плавные движения руки, подносящей ко рту сигарету. Нарушали её каменную неподвижность. Губы слегка уловимыми движениями сдавливали кончик фильтра. Замыкались обратно, чтобы выпустить дым. Слегка заметной волной. Как шёлковая пелена, он опускался на нижнюю губу. Потом на чёткий контур подбородка. Таял в воздухе, так и не добравшись до её пышной, набухшей от страсти и бесконечного ласкания груди. Кацпер поднёс большой палец к своему рту. Полностью облизнул его, вставил внутрь девушки. Нежно и аккуратно, что та не издала ни единого звука. Уверенным, но очень нежным движением палец оказался внутри Анки. Кацпер начал водить им внутри её лона. Круговыми движениями, делая каждое последующее всё шире и шире. Проникая пальцем всё глубже и глубже в неё. Каждый её стон становился всё сильнее и сильнее. Немного хриплый голос возбуждал Кацпера, он становился всё жарче и ненасытнее. Анка была вся на взводе. Рука Кацпера, которой он ласкал её, была вся влажная. Его вставший член выделял много смазки от возбуждения. Ещё немного – и они бы подскользнулись. Кацпер вынул палец из Анки, развернул её к себе спиной. Своими ногами раздвинул её ноги. Прижав её к краю окна, резко вошёл в неё. Принимаясь иметь уверенными, быстрыми движениями. Словно возбуждённый жеребец на случке. Как десятки раз до этого и после…

Вернувшись из магазина, Анка посмотрела на Кацпера, он ещё спал. Она разложила купленные продукты по местам. Кусок свежей говядины и карпа она убрала в холодильник. Овощи положила на полку выше, к яйцам и молоку. Купленную морковь и картошку убрала в таз, под раковину, где находился лук и чеснок. Для будущего жаркого.

Анка выложила из кармана остатки денег, которые дал ей Кацпер на покупки. Из другого кармана достала две пачки сигарет, открыла одну. Она закурила, подойдя к окну, открыла его. Чтобы Кацпер не проснулся от запаха дыма. Ловкими движениями включила плиту и приготовила себе кофе. После того как турка была готова, Анка налила себе кофе. Закурила вторую сигарету, села за стол. Достала из кухонного шкафа свою книгу и принялась читать. Однако не закончив и пары глав. Она услышала шаги Кацпера, которые направлялись из комнаты, где он спал, прямиком на кухню.

– Утро доброе! – приветливо поздоровался Кацпер. Со своей временной сожительницей.

– Утро?! – улыбнулась Анка. – Скорее уж день, – вторила она сама себе. Глядя на стоящего перед ней совершенно голого Кацпера. Светящее в окно их квартиры солнце. Переливалось на его слегка вспотевшем теле. От этого он казался ещё более мускулистым и величественным. Широкие плечи, мускулистые руки, выпирающая грудь покрыта светлыми волосками. Это тело, приближавшееся к Анке, жаждало утренней любви, прямо здесь и прямо сейчас. Но события приняли слегка другой оборот.

– Погоди, погоди, – осадила стоящего уже совсем близко с ней Кацпера. Анка ловким движением руки сняла со спинки стула, на котором сидела, халат. И кинула его на голову Кацпера. После чего снова сделала очередную затяжку сигаретой.

– Это что? – снимая халат с головы и протягивая его, недовольно спросил Кацпер. – Я ждал совершенно не махровой тряпки на своём теле, а тебя, – возмущённо продолжил он. Не унимаясь, он продолжил напор.

– Стоп, стоп, стоп! – Анка подняла вверх правую ногу. И остановила его, упираясь подошвой ему между выпирающих грудей. – Я тоже очень тебя хочу, – нежно произнесла она. Двигая пяткой из стороны в сторону, как бы нарочно провоцируя его. – Но давай не будем превращаться животных, которыми мы были всю эту неделю. Для начала позавтракаем. Хотя время уже для плотного обеда и прогулки. Но всё же… – иронично произнесла Анка, выпустив клубы дыма от последней затяжки своей сигареты.

– Что ты хочешь сказать? – удивлённо произнёс Кацпер.

– Мистер… – продолжила Анка. – Надевайте халат, прикрывая все свои выпирающие части тела. И садитесь за стол, – повелительным тоном приказала Анка. Кацпер бесприкословно послушал подругу. Взял со стола халат, надел его и резкими движениями затянул пояс. Сел за стол, взял из пачки сигарету и закурил. Всё это время пристально наблюдая за Анкой, как та делала кофе и бутерброды.

Во время завтрака, когда Анка наливала уже вторую чашку кофе для Кацпера. Тот вдруг, неожиданно спросил:

– А ты любишь меня?

Слова пронеслись мимо Анки как само собой разумеющееся. Она доделала кофе, поставила чашку перед Кацпером, села за стол, закурила…

– Конечно люблю, – спокойно ответила она. Глядя на него сквозь пелену дыма, который висел перед ней из-за курящейся сигареты. – А это что-то меняет? – продолжила в том же непринуждённом тоне Анка.

– Да просто спросил, – протянул Кацпер. И сделал глоток кофе.

– Давай не будем. Портить начало такого прекрасного дня занудными разговорами, – перебила его молчание Анка. Её слова, как стрелы, пронеслись мимо ушей Кацпера. И следом она отправила ещё партию: – Ты же и так это знаешь прекрасно, что я люблю тебя. И что ты, Кацпер, тоже любишь меня. Нет, не такой любовью, как любил всех этих девок, с которыми знакомился в Европе. И даже жил, может быть, с кем-то из них какое-то время.

– У нас с тобой совершенно другая форма любви, другая её ипостась. Мы любим друг друга, только когда мы вместе. И это прекрасно, потому что наши чувства и эмоции настоящие. Пусть даже за столь короткое время. Наедине друг с другом мы можем быть совершенно свободными и не притворяться, что мы являемся кем-то другим.

– Я прекрасно знаю, что ты вор. И сидел в тюрьмах. А ты знаешь, что у меня есть муж. Но от этого нам ни на йоту не хочется отдаляться друг от друга. Эти причины нисколько не мешают нам наслаждаться обществом друг друга. И заниматься животным сексом. Я думаю, что наша любовь проявляется в нашей страсти. Настолько сильной, что перекрывает всё остальное, и мы просто этого не можем увидеть.

– Думаю, ты права, Анка, – подойдя к ней сзади, Кацпер положил руки ей на плечи. Их взгляды были устремлены в полуоткрытое окно, в котором блестели лучи солнца.

– Мы никогда не сможем быть вместе, Кацпер, – прошептала Анка, прижимаясь щекой к тыльной части его ладони, которая лежала на её плече.

– Тогда это и есть причина ещё раз заняться любовью, для поддержания нашей страсти… – проговорил Кацпер, опуская левую руку к груди Анки, она скользнула под надетую на ней шёлковую блузку и завладела её грудью.

Кацпер и Анка держались за руки, гуляя по узким тропинкам в одном из отдалённых парков Катовице. Он купил ей мороженое, и она неспешно наслаждалась прохладой сладких сливок с фисташковым вкусом, которые медленно таяли, проникая в её рот. День близился к вечеру, но солнце ещё яростно светило, показывая свою власть в это время года. При желании можно было получить хороший бронзовый загар, если снять одежду и понежиться в его тёплых лучах. Предварительно расстелив плед на одном из многочисленных газонов этого парка. Но Кацпер и Анка решили провести этот вечер на ногах, в неспешной прогулке. Наслаждаясь обществом и теплом друг друга.

– Расскажи мне про себя, – прервала царившую вокруг них обитель тишины Анка. Доевшая свой фисташковый рожок. Кацпер с удивлённым лицом посмотрел на неё, убирая с её лица прядь густых чёрных волос, аккуратно забирая их за ухо.

– Что, что ты хочешь услышать… – смутился он. Прикрывая свою растерянность милой улыбкой, которая образовалась на его чисто выбритом утром лице.

– Такие вечера устраивают перед долгим расставанием, – обратилась к нему Анка. Глядя в его бездонные как океан голубые глаза. – Я знаю, что наша встреча подходит к своему завершению. И мы понятия не имеем, когда встретимся вновь и встретимся ли вообще. И это не страшно. Я хочу сохранить в своём сердце воспоминания не только о наших страстных ночах, но и о человеке, с которым я их проводила. Получая лучшее наслаждение в своей жизни.

– Ну хорошо, – согласился Кацпер. Он подвёл Анку к ближайшей скамейке, которая находилась под ветвями могучей ивы. Которая, казалось, росла тут ещё до возведения парка, да и самого города. Напротив находился маленький пруд, по берегам которого росли редкие посадки рогоса. Посередине пруда плескалась семья уток, во главе которой была мать. Пристально следя за своими утятами, которые плавали в разных сторонах от неё. Заметив приближающихся людей, мать-утка издала протяжной кряк. И сию же секунду все её птенцы, которые до этого занимались каждый своим делом, тут же оказались подле неё. Забыв обо всех своих играх. Когда Кацпер и Анка заняли лавочку возле пруда. Стая уток уверенными и быстрыми движениями своих лапок направилась в одни из зарослей рогоза, что были на противоположной стороне пруда, и пока что скрылась внутри них.

– Я не знаю, что именно ты хочешь обо мне узнать, – растерянно начал Кацпер. – Мы знакомы с детства, учились в одной школе. Потеряли девственность друг с другом у того фонтана… Помнишь…

Анка прервала атаку паники у Кацпера своим нежным поцелуем в губы. Тот ответил взаимностью. Сделал глубокий выдох, достал из кармана пачку сигарет. Положил её рядом с собой. Потом достал из кармана брюк небольшую фляжку. Открыл её и глотнул из неё два раза. После чего достал сигарету и закурил…

– Мой отец был для меня всем. Я его обожал. Души в нём не чаял. Для кого-то он был просто торговец из лавки. Для меня же он был кумиром, моим идеалом. Он всегда мечтал о сыне. И не уставал мне об этом напоминать всякий раз, когда учил меня своему мастерству столяра. В нашей с ним лавке. Его звали Войцех, всю жизнь он посвятил себя одному делу. Он был столяром. И превзошёл в своём мастерстве всех. К нам в лавку поступали заказы со всей страны. На изготовление предметов быта и интерьера. Он умел видеть красоту. И передавать её через своё мастерство. У моего отца были золотые руки. Из обычного куска дерева он мог сотворить поистине чудесное изделие. На своего отца я похож лишь тем, что у меня тоже золотые руки и что я тоже превзошёл всех в своём мастерстве, но не в столярном деле, а в воровстве.

Кацпер усмехнулся, докуривая сигарету. Перевёл взгляд на сидящую рядом Анку. Она слушала его с заворожённым видом. Оперевшись рукой на лавку, она подпёрла ей голову. Заняв удобную позу. Замерев в ней, как восковая фигура, слушала Кацпера и была готова стать частью его истории. Он сделал ещё пару глотков из своей фляжки, после чего предложил Анке. Та оказалась, она молча достала две сигареты из пачки, которая лежала между ними, и, прикурив обе, протянула одну Кацперу. Тот беспрекословно взял, затянулся и продолжил…

– Каждые выходные мы проводили с ним вместе. Ходили в леса за ягодами и грибами. Да, он был сведущ и в тех делах, знал все названия деревьев, грибов и ягод. Показывал мне, как ориентироваться в лесу, если заблудишься. Строить убежище из подручных материалов на случай ночёвки или если пойдёт дождь. Зимой мы катались с ним с горок и строили снежные пещеры. Пару раз даже ночевали в такой. Было весьма интересно, хоть и страшно. Но страха рядом с отцом я не помню. Настоящего страха. Он был для меня героем, моим защитником. Ещё выше меня ростом и сильнее, чем я сейчас. Он постоянно занимался спортом и приучал меня тоже, с ним это было весело и непринуждённо. Турники во дворе, бег, гантели. Казались увлекательной игрой, а не тяжким бременем, когда он был рядом. Он умел всё преподнести как-то по-другому, как-то по-доброму. Чтобы к этому можно было привыкнуть и использовать в своей жизни.

– Так он воспитывал меня до четырнадцати лет. А потом этот случай. Авария на дороге. Его сбила машина, и он умер. Я даже не успел с ним попрощаться, всё произошло так быстро и непонятно. Мать долго горевала. Она не могла поверить в случившееся. Ей казалось, что такого человека, как мой отец, все беды и напасти обходили стороной. За всю свою жизнь он ни разу не болел. Не кашлял, и у него не прихватывало спину. Мать и я чувствовали себя с ним как за каменной стеной. Но увы, наш мир порушился в одночасье. Мы оказались на пороге суровой реальности. Сбережения отца быстро закончились. Деньги, которые он откладывал на постройку нового дома, на моё обучение, пришлось потратить на еду и оплату налогов. Моя мать Лена, сколько я её помню. Была не очень умелой хозяйкой. Она не очень вкусно готовила, постоянно забывала посолить суп или делала очень перчёное жаркое. Дела по хозяйству у неё тоже шли из рук вон плохо. В квартире всегда было довольно грязно, неубрано. Но несмотря на все свои промахи в готовке и недочёты по хозяйству, она была очень доброй женщиной. Очень красивой и ласковой. Войцех любил её больше жизни, любил настолько сильно, что не замечал всего вокруг. Её ужасно невкусную порой стряпню. Или слои скопившейся пыли на мебели. Которую она не могла протереть. Постоянный беспорядок в доме. Всё это было от него скрыто под её красотой и любовью к нему. Теперь я понимаю, что моя мать была той женщиной, которой нужен был мужчина. Мужчина для всего: чтобы заботиться о ней, защищал её, любил её. Сама же она, видимо, была не приспособлена к самостоятельной жизни. Что доказало её неспособность позаботиться о нас после смерти отца. Она быстро потратила все накопления. Неумело обращаясь с деньгами. Когда мы остались без гроша, пришлось продать и лавку отца. Я даже был не против этого, так как без него лавка потеряла в своей необходимости всякий смысл, люди приходили к отцу по заказам, а без него… Не стало и мастера своего дела. Я был ещё слишком мал и неопытен для работы в мастерской. Да что там говорить, у меня даже не было и половины талантов, которыми обладал мой отец. Так мы распрощались ещё с одним прекрасным в нашей жизни. После продажи магазина. У меня не стало своего места. Куда бы я мог приходить, сбегать ото всех бед и напастей. Там, в мастерской отца, под одним из столов, я втайне ото всех, даже от него, сделал свой домик. Своё укромное место, где мог быть совершенно один. Играть в вырезанные отцом для меня фигурки из дерева в виде солдат и животных. О чём-то мечтать. Даже пару раз оставался там на ночь, втайне от родителей пробираясь в магазин и запирая себя изнутри.