Подранки. Горечь желторотая

Пролог

"Вселенная полна коллапса граней, парадоксов…

Безумие огня… разбросанных пылающих обломков,

пронзающих все временной Хаос обид и кривотолков,

сеть паутины ран кровоточащих…, с удачею размолвка

непониманьем сущности природ Материй тонких.

Свет насыщает Космос, отражая Хроники галактик…

Не терпит Мысль прострации… быть одиноким волком,

манит обитель Зла, заваленная хламом барахолка,

таится Истина на острие отточенной иголки,

иллюзии разбиты…, разложены по запылённым полкам.

Излом столетий искажает Время, ломает судьбы…

Настанет в полночь Час…, разорвана фиктивная помолвка,

спонтанностью Пространство подобно грязному просёлку,

в решающий момент…, осечкою заржавленной двустволки

не объяснить экстаз биения страстей… фортуне колкой.

Тысячелетия отмерены на Метрономе времени секундой…

Из цельности… – горсть острых окровавленных осколков,

великие Начало и Конец…, догм и понятий ломка,

жизнь на обочине Миров не тяготит нисколько…

Благословенный Взрыв, фрагменты Вечности повсюду…

Игра пылающих огней…, и кровь напоминаньем только…"

(Борис Тамарин, "Вселенная полна коллапса…")

Что ж, начнем, помолясь. Ибо буду вещать о жутком, мрачном и зловещем.

Заглянула в пресловутую Википедию, чтобы определить толкование слова «подранок».

Итак

«Подранок – зверь или птица, РАНЕНЫЕ на охоте, но НЕ УБИТЫЕ».

Далее.

«Подранки могут представлять ОПАСНОСТЬ. Разъярённый зверь в состоянии подранка может УБИТЬ охотника».

***

Вы, конечно же, подумали, что я собраюсь писать про охоту?

К сожалению, Вы ошибаетесь, мой дорогой читатель.

Так вот.

Представьте все, что Вы прочитали выше, переиначив смысл в следующих понятиях:

Подранки – это наши дети, раненные, но пока еще не убитые.

Охотники – это мы, взрослые, ранившие наших детей.

Что же получается? О чем будет мой роман?

О наших раненых и морально убитых детях.

О жестокости взрослых по отношению к нашим детушкам – цветам жизни:

о физическом насилии,

о пренебрежении и безразличии,

об эмоциональных травмах,

об эмоциональном насилии,

о чувстве вины ребенка,

о сексуальном насилии.

Кровь, жестокость, злоба, агрессия, ненависть, жажда убийства, отмщения за все причиненные страдания, мучения, боль.

Ребенок – подранок, истекающий кровью, измученный, израненный, в исступлении сможет легко убить взрослого-охотника, причинившего ему боль, желающего его смерти, считающего его добычей.

И кто осудит за это ребенка? Тот же взрослый, исковеркавший ему жизнь?

Измученный ребенок живет в аду.

Что представляет собой такая жизнь?

Обесценивание себя,

депрессия,

алкоголь и наркотики,

замкнутость,

потеря собственного «я»,

отсутствие привязанности к кому-либо,

гнев,

отсутствие доверия и страх предательства,

страх быть брошенным,

недоверие к людям,

невозможность сказать «нет»,

нежелание просить помощи,

чувство вины,

избегание близости,

слабое физическое здоровье,

проблемы с психическим здоровьем.

И мы удивляемся, почему ребенок, превратившись впоследствии в сильного волка, мстит обидчику- взрослому?

Малыш в адском пламени, ему плохо, он умирает. Хотя, за чьи, позвольте спросить, грехи он отбывает повинность в прибежище Дьявола? Ведь он- маленький и еще не успел никому навредить, или сделать что-то плохое.

Рождаясь ангелочком, широко распахнув голубые или карие глазки, он удивленно взирает на мир – волшебный, радужный, прекрасный:

«А кто это стоит рядом с моей кроваткой? Что за Божество рассматривает меня внимательно и оценивающе? Или скептически? А, может быть, он не хочет меня, и я ему не нужен? Но я ведь очень хороший, маленький, милый и совершенно беспомощный. Почему он смотрит на меня недобрым взглядом? Не улыбнется мне, не погладит по головке, не прижмет мое слабенькое тельце к своему сердцу? Я настолько плохой и ему противен? Посмотри на меня. Полюби, пожалей. Ведь я не торопился на этот свет по доброй воле. Ты сам меня позвал. Так почему же ты не любишь меня?»

«Не существует плохих детей. Есть плохие люди, которые их воспитали». Так гласит народная мудрость.

Ребенку с такими родителями плохо. А когда человеку плохо, кто знает, на что он может быть способен?

«-Скажи по секрету, любит меня кто-нибудь? – Анзор, 3 кл.

– Почему, когда папа приходит с работы, в доме сразу наступает тьма? – Артем, 3 кл.

– Господи, когда моя мама будет нормально есть и станет здорова? И когда мамина мама не будет проклинать папиного папу, а папина мама перестанет желать нам смерти? – Коля, 4 кл.

– Я бы хотел много дней без слез. – Костя, 2 кл.

– Сделай, чтоб мама и папа помирились. Боженька, помоги, я курить брошу. – Юра, 3 кл.

– Я не хочу в мир взрослых – там все неправда. – Андрей, 4 кл.

– Я бы попросила ума моим родителям, а то они меня совсем не понимают. – Надя, 3 кл.

(М. Дымов «Дети пишут Богу»)

Сразу уточню. Повествование будет тяжелым. Никаких розовых облачков, восточных сказок и других «сюси-пуси» не будет.

Только жизнь. Суровая, ужасающая, современная действительность. На разрыв аорты, на истребление сердца, на уничтожение всего светлого, что есть на земле.

Вероятно, накипело?

***

"…Из цельности… – горсть острых окровавленных осколков,

великие Начало и Конец…, догм и понятий ломка,

жизнь на обочине Миров не тяготит нисколько…

Благословенный Взрыв, фрагменты Вечности повсюду…

Игра пылающих огней…, и кровь напоминаньем только…»

(Борис Тамарин, "Вселенная полна коллапса…")

Часть 1 Ваньша Глава 1 Коловрат

«С утра снаряд прошивает дом, убивает отца и мать,

теперь я один проживаю в нем, спрятавшись под кровать.

У кошки кровью сочится глаз, сгорела шерсть на лице,

но снова наводчик, не торопясь, подкручивает прицел,

и снова флажок поднимает палач, и новый летит снаряд,

не бойся, котя, не плачь, не плачь, им за нас отомстят».

(Д. Мельников, "С утра…")

Ваньше не было еще и девяти лет от роду. Несмышленыш еще.

Ему очень хотелось закрыть глазки, ушки, попросить у прекрасной феи крылышки и улететь вместе с папой и мамой в красивое сказочное место, где они втроём будут, наконец, в безопасности.

– Мамочка, расскажи мне тихонько сказку. Я хочу увидеть фею. Мамочка…

Она не услышала его испуганного шепота.

Казалось, что мир вокруг небольшого погребка, когда-то заботливо оборудованного отцом для хранения съестных припасов, расколется на множество мелких осколков. Укрываясь от взрывов, уже который день сотрясающих их посёлок, здесь прятался Ваньша вместе с родителями и соседями из разрушенных близлежащих домов. Уж сколько людей поместилось в их тесном погребке, те и укрылись от бомбежки. В тесноте, да не в обиде.

Больше всего мальчишка боялся ужасной ракеты, что попадет в их дом, разрушит его, и огромная куча камней, стекла, разбитой мебели и посуды засыпет всех, притаившихся в этом подземелье, похоронив заживо.

Гулкие грохочущие удары все приближались, становились звучнее, раскатистей. Все яростней земля содрогалась под ногами, сотрясая кирпичные стены погребка и окутывая испуганных людей клубами белесой кирпичной пыли. Раз за разом все громче, жёстче, будто в оголтелом своём неистовстве, неумолимо раскрыв свой зев, земля желала поглотить неразумных людишек, погрязших в средоточии братоубийственного зла.

Аккуратно уставленные на настенных полках всевозможные банки-закрутки с огурцами, помидорами и капустой, так любовно заготовленные его мамкой ещё осенью, противно дзинькали, грозя разбиться и окатить узников подземелья брызгами стекла и ароматным укропно-уксусным рассолом.

– Батюшка всемилостивый. Да что ж это делается? Да когда же все это кончится?! – мама постоянно крестилась, шепча молитвы, и при каждом новом звуке взрыва судорожно съёживалась, вбирая голову в плечи, но все равно пыталась укрыть сынишку, обнимая и крепко прижимая его к своей груди, – Ванюшка, малыш, не бойся, мама с тобой.

Отец не подавал вида, что напуган. Ведь он – глава семьи и должен её защищать, а, получается, сидит здесь, будто затаившаяся крыса, и ничего не может сделать, не в силах уничтожить геенну , что разверзлась там, наверху, пожирая и сжигая в адском пламени все и вся на своем пути.

«Оголтелые собаки, выродки, понтуют в своей отвратительной браваде наколками и шевронами с фашистской свастикой! Ни дна вам, ни покрышки!»

– Ничего, Ванюшка, скоро все закончится. Придут наши ребята, и освободят нас. Не унывай, сынок, – его озорные, сияющие тёплым светом глаза, улыбка, хоть и невесёлая, поддерживали его детские силёнки.

Ваня ни за что не расплачется и не покажет слабину. Рядом сидит соседская девчонка, глядит во все глаза, будто в гляделки играет!

«Пускай она не думает, что я ещё маленький, слабак и мямля. Нет, мне почти не страшно, ну, если только совсем чуть-чуть».

Мама крепко прижимала его к себе, склоняясь над ним, точно наседка над птенцом, пытаясь защитить от целого мира, – ужасающего, кровавого, беспощадного. В эти минуты мамины тёплые руки успокаивали его. Приникнув головушкой к её груди, он слушал стук сердца, что немного утешало Ваньшу, усмиряя невыносимое желание закричать, завизжать громко-громко, выплеснув весь накопившийся за время войны ужас, застывший у него внутри.

Вдруг все стихло, словно и не звучала ранее громкая канонада. Послышались одиночные выстрелы, треск автоматных очередей, громкие крики, вопли, плач.

– Боже мой, – Ванюшка почувствовал, как задрожала мать, как ещё крепче прижала его к себе, не замечая хруста его косточек.

Надвигалось что-то жуткое, о чем не мог догадаться маленький ребёнок. Но мама… Будто она точно знала, чего им ждать, и от понимания неизбежности надвигающегося нечто ужасного, застывшего в её глазах, Ванютке стало ещё страшнее.

Все притаившиеся в подвале люди прислушались, притихли, стараясь не разговаривать и даже не дышать, дабы не обнаружить своего присутствия. Наверху, прямо над их головами, ходили люди, громко лязгая о дощатый пол железяками, шаркая, стуча, бесцеремонно расшвыривая мебель, ломая и разбивая все, к чему прикасались.

Ванюша во все глаза смотрел на мать. Ему казалось, что, если он сосредоточится на любимом, родном лице, то ему будет не так страшно. Губы ее, совершенно бескровные, безмолвно шепчущие молитву, успокаивали его, заставляли думать только о ней. Сейчас каким-то волшебным образом никого не существовало для него, кроме матери. Только её лицо и тёплые руки, защищающие ото всех, кто мог бы ему угрожать. Все вокруг будто испарились. И те страшные люди, громившие его дом. И даже те, кто сейчас прятался рядом с ними в подвале. Осталась только мама, милая, родная.

«Я с мамочкой, она защитит меня, она не даст меня в обиду».

Он закрыл глаза.

«Как хорошо нам было на речке втроём! Папа сказал, что наша река Сейм – самая большая в округе. Помню, как я отказывался вылезать из воды, накупавшись до посинения и дрожа всем телом, но все равно не слушался маму и нырял, нырял. У меня уже зуб на зуб не попадал, ведь вода в речке была ещё очень прохладной. Но как же хорошо мне было!

– Мама, папа, посмотрите, какой я молодец! Как ловко я плаваю под водой! Я ведь молодец?

– Да что же это такое? Сын, если не будешь слушаться, больше не пойдёшь с нами купаться. Глупыш! Ты же заболеешь. Вылезай сейчас же! Неслушник».

«Я сейчас позову мою фею, попрошу её, и мы втроём улетим из этого погреба прямо на тот пляж, туда, где нам было хорошо. И тогда мне не будет так страшно!»

Противно скрипнув, открылась дверца в полу, сопровождаемая грохотом и зычным грубым голосом.

– Ось вони, москали! Их тут богато! Сховатися.

– Кинь туди гранату, щоб вси здохли.

– Немае треба подивитися, хто там е.

На хлипкой дощатой лестнице сперва появились огромные берцы и камуфляжные форменные брюки, потом волосатые ручищи, крепко сжимающие автомат, а затем страшная лысая морда со свинячьими глазами-буравчиками, широким носом, похожим на картошку, и губами-пельменями.

Все присутствующие в подвале почувствовали надвигающуюся угрозу, исходящую от отвратного посетителя. Окинув тяжёлым взглядом несчастных узников, физиономия заухмылялась, а затем заржала, словно оголтелая, издавая трубный скрипучий рык.

– А ну ка йди сюды, красуня, – он протянул руку к волосам соседской девчонки, и, намотав на руку её косу, потянул к выходу.

Она закричала от боли и страха, упираясь ногами, отталкивая мерзкого амбала, цепляясь за руки удерживающих её всеми силами соседей и родственников.

– Ты что делаешь, свинья? Оставь ее в покое!

Отец отшвырнул мерзкого верзилу, вырвав из его рук девочку, став вдруг белее савана. Только желваки ходили на его лице, осунувшемся от бешеного негодования, гнева, ненависти, брезгливого презрения к насильнику.

То, что произошло дальше, в памяти Вани отпечаталось точно кадрами кинофильма в замедленной съёмке.

Враг поднялся, грозно посмотрев на отца, кряхтя и поливая его последними словами,

вскинул автомат

и спустил курок.

Ванюша больше ничего не услышал. Как закричали вокруг него люди, как задвигались в панике и ужасе, как заголосила страшно, натужно его мать.

Он не мог отвести взгляда от спокойного, умиротворённого выражения лица своего отца, во лбу которого зияла аккуратная круглая дырочка с обугленными чёрными краями. Из неё пульсирующими резкими толчками вытекала алая кровь.

И не увидел Ваня, как чья-то безжалостная рука закинула в погреб гранату с выдернутой чекой. Как мама, закрыв его своим телом, как-то вдруг осела, отяжелела, навалившись всей своей массой на его худенькое тельце.

Он только почувствовал, как тяжело стало дышать. От тягучего едкого дыма он закашлялся, из глаз потекли слезы, а в уши будто запихали вату. Он пока ещё не понимал, отчего вдруг после взрыва гранаты невыносимым жаром опалило щеку, и почему ему стало так больно, плохо и грустно.

Ванечка обо всем узнает потом. А пока спасительная тьма милосердно поглотила его, укутав в свои объятия. Вместо мамы и папы.

Глава 2 Враг

Ваньша очнулся от ощущения невыносимой боли.

Страшно саднила щека, а где-то там, под неподвижным и очень тяжёлым телом его мамы, ужасно болела нога. Он почти не чувствовал её, но испытывал болезненные нестерпимые рывки, словно из ноги что-то выплёскивалось.

Он вспомнил эту боль. Она была очень похожа на ту, когда его как-то раз схватила за ногу остервенелая собака. Она рвала его плоть со всей свирепостью, жадностью, ненасытностью, будто пыталась проглотить его маленькую ногу целиком.

До сих пор не забыл, как подоспевшие взрослые отогнали агрессивное животное, как его, маленького, истерзанного, окровавленного, привезли в больницу. Конечно, он не мог видеть, как зашивали его раны, находясь в спасительном беспамятстве, но отчётливо запомнил доброго доктора в белом халате. Он всегда улыбался, забавно шевеля усами, словно Тараканище из сказки Чуковского, и ласково разговаривал с ним, называя его Ванюткой.

Дяденька-врач Федя и рассказал потом его родителям, что ножка его осталась целенькая, и даже хромать он не будет. А через несколько месяцев Ваня уже бегал на своих двоих.

***

Непонятно, день или ночь? Где-то далеко повторялись гулкие всплески взрывов, отдаляясь, все слабее отдаваясь толчками в стены погребка. Уже не так сильно звякали банки, и белесая кирпичная пыль больше не засыпала его лицо.

Ваня попытался пошевелиться, и с трудом, наконец, вытащил руку, прижатую телом матери. Рука была очень тяжёлая, непослушная, онемевшая. Её сразу же нестерпимо зажгло, словно множество мелких раскалённых иголочек вонзились в неё, ошпарив нестерпимой болью.

И эта боль была ему знакома, когда Ваньша как-то залез на дерево и из любопытства засунул руку в осиный улей. Чуть не умер тогда, весь искусанный зловредными осами. Очень долго потом пришлось лежать в больнице. Как же худо ему было! И мамка все глаза выплакала по нему – «грешному невезучему ребенку». А он вот не помер, выкарабкался.

Ему снова помог дяденька-врач Федя. При выписке погрозил Ваньше пальчиком, пожурил, что де «нельзя так рисковать собой, ведь так можно и помереть невзначай. А в следующий раз, если что вдруг ещё с ним приключится, то можно и не успеть его спасти. Так что, надо слушаться маму, папу, беречь себя и не попадать в передряги».

Да Ванечка и не собирался больше никуда попадать. Враг сам пришёл в его дом и причинил самую страшную на свете боль – он убил папу.

Очнувшись от раздумий, шёпотом, чтобы не услышали враги, Ваньша попытался разбудить мать, которая, по его разумению, уже очень долго спала. Да и все остальные вокруг него тоже спали мертвецким сном. Кроме папы. Ваньша снова и снова смотрел на любимое лицо, теперь такое мёртвое и холодное. Кровь из ранки во лбу уже не вытекала, запекшись тонкой красной бороздкой на его щеке. Папа так и не успел побриться.

Снова всколыхнулось горе в его детской душе, снова полились водопадом слёзки из лучистых детских глаз.

«Папы больше никогда не будет. Он больше не обнимет меня, не подкинет высоко-высоко над землей, над своей головой. Мама всегда боялась этих папиных подкидываний. Ругалась, что он меня уронит и я что-нибудь себе сломаю. Но он всегда ловил меня своими сильными крепкими руками. Да разве он мог меня не поймать? Он же так любил меня. Называл Ванюткой, Ваньшей, солнышком, и всегда брал меня на рыбалку. Теперь у меня нет папы».

Снова накатила боль.

– Мама, мамочка. Ты меня слышишь? Мамочка, освободи мои ножки. Я их уже не чувствую. Слышишь?

Его ручка вроде бы отошла, больше не кололась, и он осторожно потормошил маму за плечо.

– Мама, ты спишь? Ты очень больно прижала мои ножки.

Нет ответа. Малыш попытался упереться рукой в мамино тело, чтобы сдвинуть его, но силёнок не хватало. Обессиленный, слабенький, он тихонько заплакал, причитая и захлёбываясь от собственных слез.

– Мама, ты спишь, ты устала? Хорошо, я потерплю. Как поспишь, освободишь мне ножки? Они очень устали и болят. Хорошо. Я тоже посплю. А когда проснусь, ты уже отдохнёшь и поможешь мне? Хорошо, мамочка?

Измождённый, обессиленный, измученный слезами и рыданиями, он заснул беспокойным сном.

Его разбудили громкие торопливые шаги, грохот и громкие ругательства.

Ванятка с трудом открыл глаза. От увиденного его затрясло в жутком ознобе от ужаса, леденящего ужаса. Он не поверил своим глазам. Казалось, что ему снова снится страшный сон. Сознание отказывалось принимать происходящее с ним наяву. Страх парализовал его, не позволяя даже дышать, не то, чтобы плакать или стонать.

В погреб ввалился все тот же монстр, застреливший его отца.

– Суки, оточили з усих бокив! Российски свини, погани москали! Як же мени вибратися звидси? Упасти в биду як курка в борщ!

***

Он лаялся, точно визгливая собака, прячась в погребе, полностью заваленном трупами людей, убитых им же. И не побоялся ведь лезть туда, не подумал: а вдруг да встанут убиенные и прибьют его, что дикое животное, уничтожив собственного убийцу? Зуб за зуб.

Эвон как он испугался, нелюдь с фашистской свастикой. Боится, что придут наши ребята и прикончат его. Да только подобные ему вояки специально в плен сдаются, чтобы хавать харчи и спокойно дожидаться обмена пленными, окончания войны, конфликта и тому подобных противостояний с участием человеческих сущностей.

Он только среди слабых – сильный.

Враг притаился, нацелив автомат на лестницу, ведущую в погреб. Наверху кто-то шумел, стучал и лязгал. Только на этот раз эти люди искали его – вражину, что спрятался в подполе.

«Вот ведь поганые москали! Сейчас точно увидят дверцу и заглянут в погреб. Я её, конечно, прикрыл рухлядью, чтобы не заметили. Но они вон как все расшвыривают и разнюхивают. Сразу найдут меня здесь и укокошат. И ведь не сдашься им теперь, сука. Все эти русские мёртвые свиньи в этом подвале убиты мной. Любая экспертиза подтвердит.

Да и на руках моих и форме точно остались следы пороха. И указательный палец на правой руке выдаст во мне стрелка, а не повара. Мозолища на нем здоровенная, сколько раз кожа слезала, а палец огрубел и скрючился. Уж очень часто и долго приходилось нажимать на курок. Так что плен не получится, придётся отбиваться.

Может быть, их там немного? Всех перещёлкаю и свалю по тёмному. Проберусь тихонько тропами и лесочком к своим. Ну, давайте, залезайте сюда, поганые москали! Я вас жду! Каждому из вас пуля припасена. Хорошо, что я вас увижу первым. Всех отправлю на небеса».

***

Ваньша во все глаза смотрел на врага, который до сих пор не замечал единственного выжившего в подвале маленького ребенка.

Лиходей сидел рядом с убитым отцом, мёртвые глаза которого смотрели прямо на своего убийцу, хладнокровно его застрелившего. Казалось, он ждал, когда тот все же посмотрит на него, чтобы испепелить, уничтожить мерзкого супостата.

Но ничего не происходило. Убийца сидел и ждал, наведя ствол в сторону лестницы.

«А ведь там «наши», которых ждал мой отец. Он говорил, что они придут и спасут нас. А если враг их сейчас убьёт, то меня уже никто не спасёт».

Ваньша отчётливо осознал, что ему сейчас необходимо сделать, чтобы пришли «наши» и спасли его, маленького ребёнка, попавшего в водоворот войны. Чтобы помогли выбраться из под тела матери, которая очень долго спит, освободили его ножки, которых он уже не чувствовал, посмотрели, почему так сильно болит его щёчка, дотронувшись до которой он почувствовал что-то липкое и тягучее.

Противно скрипнув, открылась дверца в полу.

Притаившийся враг, держа палец на курке, приготовился стрелять.

А Ваньша, набрав побольше воздуха в лёгкие, отчаянно заорал, выплеснув из себя всю боль, накопившуюся внутри за время войны.

– А-а-а-а!

Тараща бельмами от удивления и неожиданности, враг на минуту отвлёкся от дверцы наверху, повернулся в сторону звука и выпустил всю обойму.

Глава 3 Судьба

Вот так и находит судьба в одночасье того или иного человека – хорошего или плохого, достойного или низкого в своей мерзости. Но одно неизменно – вездесущая длань провидения всегда настигает и воздаёт за дела, поступки, мысли и желания. Ни один сущий в этом мире не властен отменить закон бумеранга.

***

– Где ты? Отзовись! Ничерта не вижу. Ты посмотри, Ваха, сколько здесь людей полегло! Не иначе, эта тварь постаралась.

Серега пнул связанного борова.

– Ну-ка, сука, говори. Это ты всех сгубил? Господи! И детей тоже! Надо найти его. Кто-то же нам крикнул, предупредил, что тут сволочь притаилась. Полюбуйся на него! На нем живого места нет от татушек со свастикой. Не удивлюсь, если и на заднице тоже свастика. Голимый нацик, фашистюга треклятый.

– Давай-ка поищем пацана, может быть, он ещё живой. И надо позвать ребят на помощь. Здесь теперь надолго. Пока всех вытащим…

Он снова пнул хряка.

– Слышишь, скотина? Или по русски не разумеешь? Кто здесь кричал?

Черноокий, с широкой, чёрной как смоль бородой, Ваха присел рядом с плененным, подмигнул ему и улыбнулся. Его белоснежная улыбка на фоне чёрного, обросшего щетиной лица, казалась ослепительно зловещей.

– Ты знаешь, как именно я с тобой буду разговаривать? Думаю, ты мне сейчас все расскажешь.

Тот кивнул.

– Посмотри, какой у меня красивый кинжал. Видел такие? Нет? Давай я тебе продемонстрирую его в деле. Покажи-ка мне свой палец, которым ты так часто нажимал на курок.

Вражина состроил жалостливую гримасу.

– Я понимаю по-русски. Я их не трогал. Это не я. Я просто прятался. Не знаю, кто тут кричал. Сам удивился.

– В какую сторону ты стрелял, когда удивился? Показывай, нах…!

– Вон туда, в тот угол, – он кивнул в сторону самого дальнего угла подземелья.

***

Ваньше снилась мама. Она улыбалась, ласково гладила его по головушке, целовала его глазки, щёчки, лобик.

– Просыпайся, жаворонок мой. Не долго ли ты спишь? Папка тебя заждался, на рыбалку хотел тебя забрать. А ты все спишь и спишь. Просыпайся, мой маленький солнечный зайчик. Ты не должен так долго спать. У тебя ещё много дел…

Ванечка почувствовал, как чьи то сильные руки подхватили его.

– Ну вот, парнишка, мы тебя и нашли. Теперь все у тебя будет хорошо.

Добрый успокаивающий голос обволакивал его. Как стало легко! Ручки, ножки, тельце стали невесомыми, освободившись от плена сжимающих его мёртвых тел. Как же хорошо парить в воздухе! Легко, свободно дышать. Ребёнок, не выдержав переполнявших его эмоций, шока от боли и ранений, потерял сознание, впав в забытье.