Мы из БУРа. Рассказы о Белгородском уголовном розыске

© Олег Иралин, 2021

ISBN 978-5-4490-1272-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Игра теней

За окном благоухал май, уже забрезжил рассвет, и подул лёгкий ветерок, разнося окрест терпкий запах сирени. Приближалась пора, когда сон уже не столь крепок, исход ночи манит за собой предутренние сны, но миг пробуждения ещё впереди, всё вокруг упивается безмятежностью, и оттого чуткий сон особенно сладок. Шеховцову уже было не до сна. Поднятый звонком дежурного, он смотрел на наплывающий асфальт темнеющей ленты дороги, и под мерный шум уазовского двигателя слушал осипший голос водителя.

– Похоже, что обдолбанный он, товарищ полковник, не иначе. Зачем тогда ждать, пока маршрутка до города доберётся? Брал бы ту заложницу у себя в Васюках и время попусту не тратил… А вообще, Николай Павлович, я так скажу: молодёжь теперешнюю не поймёшь – то ли он трезвый идёт, то ли под кайфом! Все какие-то… И слова сразу не подберёшь, будто по башке навёрнутые! Идёт такое чучело, спотыкается на ходу, зато никогда не угадаешь, что он через минуту выкинет! У меня дочь подрастает – с кем девчонке судьбу связывать?

Прапорщик ещё продолжал сокрушаться, рассуждая о молодёжи, но мысли полковника уже текли в другом русле. «Дочь … – с нахлынувшей нежностью подумал он – И не заметил, как выросла… Приходишь – спит, утром повидаешься за завтраком и снова до следующего утра!» Такая служба в уголовном розыске – её принимаешь такой, какая она есть… или не принимаешь вовсе. Николай Павлович ушёл в розыск по окончанию юридического, и однажды, окунувшись в эту бурную стихию, так и остался в ней, свыкнувшись с постоянным поиском информации, очевидцев и преступников, нервотрёпке на различного уровня совещаниях, и абсолютным неведением того, какой сюрприз преподнесёт тебе завтрашний день. Даже теперь, уже в должности начальника криминальной милиции УВД города, он продолжал жить в прежнем ритме. Лёгкая седина чуть посеребрила виски, но подтянутая фигура и лёгкость в общении, в глазах окружающих молодили полковника лет на десять, что его, по большому счёту, вовсе не заботило.

Милицейский УАЗ, потряхивая на ухабах, наконец, подкатил к автовокзалу, и вот взору открылась вся панорама развернувшегося действа. Николай Павлович вышел из машины, и к нему тут же заторопился дежурный опер. Он отделился от группы топтавшихся на месте представителей других служб и, торопясь стал докладывать. В сущности, ничего нового Щеховцов для себя не почерпнул – примерно тоже самое ему по телефону сообщил дежурный по Управлению. Картина вырисовывалась довольно удручающая: какой-то пассажир пригородной маршрутки, без всяких видимых причин, вдруг приставил нож к горлу сидевшей рядом девушки и объявил её своей заложницей. На удерживаемой девушке форма курсанта школы милиции, но похоже, что новоявленному террористу совершенно безразлично, к чьему горлу приставлять нож – девушки, старухи, прядильщицы или милиционера. Граждане, покинувшие место происшествия в спешном порядке, ничего нового о мотивах преступника не сообщили и на расспросы милиционеров лишь удивлённо пожимали плечами.

– Ехали себе спокойно всю дорогу, этот парень молчал, носом клевал… – давала показания дородная тётка – А как в город въехали – проснулся, занервничал, едва на месте сидел. Когда уже вокзал показался, глядь – а у него нож в руке! Девчонку, что рядом сидела, за волосы схватил и заорал, как блаженный: «Заложница у меня, заложница!»

– Ну а девушка что? – спросил участковый, второпях записывая услышанное, положив папку с листом на капот дежурного автомобиля.

– Что девушка … – вздохнула толстуха – Ей то что остаётся, когда нож в горло упирается! Молчит себе… Постойте! Точно, она сначала по имени его назвала. Мол, что делаешь, придурок, посадят же снова!

Щеховцов задержался на минуту у отделовской машины, прислушиваясь к опросу, но его отвлёк подошедший командир группы СОБР. Отделившись от группы одетых в камуфляж и маски бойцов, он представился и каким-то будничным тоном спросил:

– Когда штурмовать будем?

Николай Павлович медлил с ответом, вглядываясь в глаза стоящего перед ним мужчины. Одного с ним роста, сложением скорее худощавого, нежели атлетического, тот застыл, в свою очередь не отводя взгляда. От всей фигуры его веяло спокойствием, и лишь глаза, несмотря на утренние сумерки, выдавали плохо скрываемое волнение. «Всё он понимает, этот парень…» – подумал Шеховцов, прислушиваясь к нарастающему где-то в глубине груди гнетущему чувству. Оба они, и полковник, и командир собровцев, прекрасно знали, что действительность – не красочный боевик, где спецназ эффектно врывается в логово ожидающих их террористов и голыми руками, играючись, расправляется с вооружёнными злодеями, освобождая заложников без единой царапины. Оба они сознавали, что при первых же секундах штурма приставленный к девушке нож, скорее всего, погрузится в податливую мякоть плоти, и тогда наступит то, что никакими усилиями не изменишь! Вместе с тем собровец отдавал себе отчёт и в том, что засевший в маршрутке преступник находится в полном неадеквате, что, скорее всего, никакими переговорами здесь не помочь и, рано или поздно, заниматься сегодняшним клиентом «доверят» именно им. Командир уже принял предстоящий штурм как неизбежность и был готов к нему. Ему хотелось поскорее закончить с этим выматывающим душу топтанием рядом с упивающимся своей властью недоумком, приступить к решительным действиям, пока на их стороне ещё были редеющие с каждой минутой сумерки.

Щеховцов на мгновение отвёл взгляд. Конечно, проще всего отдать приказ и сделать шаг в сторону, но вся загвоздка в том, что к этим самым упрощениям он никогда склонности не испытывал!

Нож в руке преступника… Когда-то ему уже пришлось встретиться с вооружённым преступником. Правда, о наличии ножа ему ничего известно не было. Тогда он, ещё только начинающий милицейскую карьеру опер, служил в одном из районных центров. Вечером в дежурную часть поступило сообщение из Дворца культуры – хулиганят на дискотеке. Дежурный участковый был занят на семейном вызове, с ним же и наряд пэпээс, поэтому идти пришлось ему – заступившему в оперативную группу оперу. «Здесь рядом, в двух шагах. – напутствовал дежурный по отделу – Скорее всего, ничего серьёзного, но я на всякий случай наряд вышлю, как только он с семейного освободится». Среди несмолкаемого грохота музыки и дёргающимся ей в такт телам, явным диссонансом выглядела группа молодёжи в центре зала. Несколько фигур замерли на месте, но двое парней в неуёмном самовыражении усиленно надрывали глотки, успевая при этом обозначать замахи и прочие, не приветствуемые в солидном обществе жесты. Сложно, очень сложно действовать в толпе, когда ограничена видимость, вокруг сутолока, и ты не имеешь никакого представления о том, сколько перед тобой не только успевших заявить о себе хулиганов, но и их дружков, готовых поддержать их при развитии событий.

– Вон они, эти двое! – ткнула пальцем звонившая в дежурку девушка, и тут же поспешила раствориться в толпе.

Шеховцов пошёл, тесня с пути увлёкшихся танцем людей, и вскоре приблизился вплотную к «виновникам торжества». Один – парень лет двадцати пяти и довольно крепкого сложения, уже успел мёртвой хваткой вцепиться в рубашку худенького пацана, по виду вчерашнего школьника. Рядом визжала девчонка, в свою очередь повисшая на руке второго, рвавшегося в бой бойца. Боец этот по виду уступал первому в массе, и вообще сложение имел скорее субтильное. Несмотря на данное обстоятельство, свой недостаток он компенсировал такой активностью, что промедли Николай ещё мгновение, и общение обеих сторон перешло бы в полный контакт. В этом грохоте он не стал тратить время на уяснение ситуации. Ткнув раскрытым удостоверением крепышу, опер взмахнул рукой в сторону выхода. Тот с видимой неохотой выпустил из рук свою жертву и, словно не поняв жеста, повернулся в противоположную сторону. Повторять приглашение Николай не стал. Он ухватил обтягивающий бычью шею ворот и с силой рванул на себя и вверх. Бычок на секунду завис в воздухе и шмякнулся об пол, выпучив глаза не столько от боли, сколько от удивления. Шеховцов не дал ему опомниться. Когда он, развернув тело оппонента, заломил перехваченную в запястье руку, парень заорал чётко различимые маты, но орал недолго – лёгкий нажим на заведённую за спину конечность отбил охоту к сквернословию мгновенно. Только сейчас, приняв в заботливые руки дебошира, опер вспомнил, что совершенно упустил из вида второго, но тот стоял с отвисшей челюстью, в явном замешательстве. В том же состоянии пребывала и девушка, по инерции ещё удерживающая неподвижный локоть недавнего активиста. Не мешкая, Николай вытащил уже не сопротивляющегося парня на улицу, заодно прихватив и школяра. Как и ожидалось, второй соучастник не пожелал оставаться в зале наедине с толпой, и послушно проследовал к выходу. Выяснилось, что оба нарушителя – братья с разницей в пару лет. Оба успели привлечься к уголовной ответственности, но отсидеть успел только старший. Второй, тот, что полегче, отделался условным наказанием, то есть лёгким испугом. Сегодня, слегка «приняв на грудь», братья пошли искать приключений, и, разумеется, начали с дискотеки.

– За что, за что ты нас вывел?! – орал пришедший в себя старший – Что мы сделали?!

Ему вторил младший и страсти стали накаляться вновь. Действительно, ничего, что подпадало под действие уголовного кодекса, братья совершить не успели, хотя административный по ним буквально плакал. Но Шеховцов не стал баловать местных люмпенов и без того очевидными для них пояснениями. Он молча стоял в ожидании обещанного экипажа ППС и гадал, через какое именно время эти горлопаны созреют для рывка. Наконец его размышления прервал гул двигателя и вот, переваливаясь на ухабах, перед ними во всей своей милицейской красе предстал патрульный автомобиль. «Как кстати!» – облегчённо подумал опер, разглядывая вмиг осунувшиеся физиономии задержанных.

Уже в отделе он составил протокол, отобрал у нарушителей объяснения и отнёс их дежурному.

– Отпускай! – распорядился капитан, окинув взглядом оформленные документы – Выходной, клетка и так от этих идиотов ломится. Вставь им… пистон и вызывай на утро!

Зазвонил телефон и дежурный отвлёкся, принимая очередной вызов, но опер дожидаться окончания разговора не стал. Всё было понятно и так. Правда, с пистоном были явные сложности в виду хронического тугоумия доставленных. Всем своим видом они словно продолжали кричать: «Что ты на нас время тратишь, мент! Ну, попались в этот раз, так в другой своё возьмём!» И Шеховцов, не особенно рассчитывая на внимание аудитории, произнёс речь, но скорее так, для проформы. Он напомнил, что живём мы не в джунглях Африки, что в пределах Белгородщины, как и всего Союза, действует Закон, и что поспей он минутой позже, ждали бы их нары не обезьянника, а того самого заведения, с которым успел уже познакомится один из них. Надо заметить, что несмотря на все выгоды советского времени, обезбашенных субъектов хватало и тогда. Меньше их было или нет, но они были и есть! Им бесполезно что-то втолковывать в устной форме – это выше их ущербного понимания. А вот если каждую фразу сопровождать тычком в морду или вдаваться в рассуждения над распластанным в «ласточке» преступным телом, тогда совершенно другое дело! Тогда сразу или немного погодя, но смысл сказанного раскрывается во всей своей значимости и надолго оседает в прокуренных и, как правило, проспиртованных мозгах. Или в том, что от них осталось. Конечно, Николай, несмотря на относительно малый стаж в розыске, об этой неписаной истине знал. И всё же, в силу своей прирождённой интеллигентности, он, если и отважился бы на подобное действие, то только в особом, крайнем случае. В каком именно – он и сам не представлял, но уж точно не в этом. Итак, он добросовестно растолковал положение закона двум холодильникам и, больше не тратя драгоценного времени, выдворил их за пределы отдела. Продолжая дежурить, Шеховцов успел обслужить ещё один вызов и, уже возвращаясь с автомобильной кражи, вдруг услышал по рации: «Привокзальная площадь, грабеж!» Далее перечислялись приметы двух грабителей, по которым легко узнавались выпущенные час назад клиенты. Дежурка свернула вправо и, не заезжая в РОВД, уже через минуту застыла перед площадью. Оперативная группа в полном составе высадилась и, не медля ни секунды, поспешила к вокзалу. Уже на бегу решили рассредоточиться – участковый со следователем направились в сам вокзал, а Николай, обогнув здание справа, решил проверить станцию.

Был поздний летний вечер, изрядно похолодало, но красный диск ещё не спрятался за крыши многоэтажек, и солнечные лучи достаточно освещали всё открывшееся взгляду пространство. К перрону, озабоченно пыхтя, приближался тепловоз, за ним длинной гусеницей тащился нескончаемый ряд вагонов, а на самой площадке, среди ожидающих посадки граждан, замерли две знакомые фигуры. Стараясь не спугнуть их, опер приблизился и положил руку на плечо крепыша.

– Куда собрались? – спросил он, стараясь не выпускать из поля зрения младшенького.

Шеховцов видел, как опешили оба, видел изумлённые глаза развернувшегося старшего брата и, уловив едва заметное движение его спутника, схватил обоих. Насколько смог, Николай притянул их к себе. Он ощутил, как зверьком в капкане забился тщедушный, как каменной глыбой осел на плечо крепыш и что-то ещё, похожее на несильный толчок в спину. Николай оглянулся и краем глаза успел рассмотреть перекошенное злобой лицо мужчины и блеск клинка в руке, почувствовал, как рванулись окрылённые надеждой братья, и мёртвой хваткой вцепился в их одежду. В глазах помутилось, с каждой секундой таяли силы, но он держал, держал преступников, не видя, как подоспевшие коллеги, застегнув «браслеты» на обезоруженном третьем, спешат на помощь.

Уже потом, лёжа на больничной кровати, Шеховцов узнал, что тем, так неожиданно объявившимся третьим преступником, был отец братьев, зек со стажем. И что ему, Николаю, начальством выписана премия в пятнадцать рублей и объявлена благодарность. Многие люди, надевая форму, не забывают и о наградах. Тем, кто их действительно заслужил, они напоминают о тех или иных событиях, что произошли в их судьбе. Николаю Павловичу в память о той службе досталась своя отметина. Её не одеть на китель и не снять после праздника – она навсегда красуется на спине под правой лопаткой – светлый рубец, что остался от того, кажется ещё совсем недавнего ножевого ранения.

Воспоминания пронеслись в один миг и улетучились, уступив место действительности. «Пора!» – решил полковник. Он передал оперу пистолет и повернулся к командиру группы захвата.

– Ждите! – отдал распоряжение полковник – Я с ним сам побеседую, а там видно будет.

Ещё минута, и вот он приблизился к стоящей в стороне злополучной маршрутке, открылась дверь, и в свете уличного фонаря мелькнули два силуэта.

– Ты кто по званию? – донёсся слегка осипший голос.

Николай Павлович представился и замолчал, выжидая.

– Заходи! – наконец послышалось изнутри.

Он пригнул голову и забрался в тёмный салон. Несмотря на выключенный свет, видимости было достаточно, чтобы разглядеть вспыхнувшие радостью девичьи глаза, её нависающую на брови чёлку и нервно перебирающие сумочку худенькие пальцы. А рядом, прильнув к ней всем телом, сжимал нож новоявленный террорист. Сталь тускло поблёскивала, то сливаясь с темнеющим бортом, то высвечиваясь при повороте руки. Против ожиданий полковника, захватчик даже не предпринял усилий для его обыска. На короткое время в салоне установилось молчание, слышалось только натужное сопение парня. Не торопясь, Николай Павлович уселся напротив, стараясь придать телу беззаботную позу.

– Слушаю тебя. – бросил он и устремил глаза на собеседника.

Тот, находясь в явном замешательстве, мешкал, подбирая слова.

– Это … – наконец промямлил он – Мне это самое… денег надо! Денег!

– Сколько? – как можно безразличнее спросил Шеховцов, словно невзначай качнувшись корпусом вперёд.

– Сидеть! – истошно завопил парень и повисшая было рука снова взметнулась, сверкнув клинком у самого девичьего горла.

Николай Павлович увидел, как левая тут же переместилась с худенького плеча к волосам и, погрузившись в них всей пятернёй, запрокинула голову заложницы, ещё больше открыв белеющее за воротом тело.

– Сижу! – повысил голос полковник – Ты же видишь, здесь стоять невозможно!

– Только дёрнешься, и я этой кобыле перо в глотку воткну! – сорвался на визг тот – Только дёрнись!

– Никто и не собирается. – прозвучал спокойный голос – Я ведь здесь для переговоров, не для захвата!

Как ни странно, но этот ничем не подкреплённый довод подействовал. Шеховцов за годы своей долгой службы среди прочих истин усвоил, что бог всё же создал людей разными. Одних – мыслящими, других – не очень. Если первым для убеждения необходимо выстроить логическую цепь умозаключений и закрепить их парой-другой очевидных фактов, то в отношении вторых перечисленный труд бесполезен. Общаясь с ними, не приходится вспоминать об интеллекте. У данной категории он, как и логика, отсутствует по определению. Проще всего задвинуть им какой-нибудь противоречащий себе бред и, пока их крохотное сознание пребывает в лёгком смятении, впрыскивать или добывать необходимую информацию.

– Ну и что ты за этот нож схватился? – с лёгкой укоризной продолжил Шеховцов – Зачем он тебе? Девчонке ты и так голыми руками шею свернёшь, я тоже не спецназовец – как-никак, вдвое старше! Кого тебе бояться?

– Кому бояться, мне?! – в показном гневе вскипел парень – Да я и её, и тебя покрошу! Ты понял, мент, понял меня?!

Полковник молчал, ожидая, когда этот недоносок выговорится.

– Насколько я помню, ты меня для разговора позвал? – напомнил он, когда словарный запас его собеседника иссяк.

– Так это… Ну да! Совсем ты мне мозги… высушил, конкретно! Ты что, типа умный, да?! Я сейчас… Вы не знаете меня! Мне реально ничего не стоит здесь… Ты понял?!

Николай Павлович кивнул, хотя в этом монологе сломал бы ногу кто угодно. Он обратил внимание, что рука с ножом снова отдалилась от горла и, выписав в воздухе зигзаг, замерла где-то у бока заложницы. Она погрузилась в тень, скрыв вместе с собой и сталь, что Шеховцова весьма озадачило – он перестал контролировать нож и нервы напряглись до предела. Нет, он вовсе не думал о себе, хотя мерцающий в темноте клинок то и дело напоминал ему о том, давнем своём ранении. Сейчас Николай Павлович желал одного, всей душой желал, чтобы сидящая напротив девушка осталась жива. Больше того – чтобы вышла из этой несчастной маршрутки без единой царапины, но для этого остался один путь – блокировать того урода, что сейчас сидит напротив и гримасничает, сжимая смертельную сталь. Сложно, очень сложно, глядя в глаза преступнику, не упускать из вида его оружие, особенно, когда сам он скрыт полутьмой. Шеховцов продолжил слушать, ловя обрывки фраз и вставляя свои, всем видом выражая внимание и заинтересованность, но внутренне весь напрягся натянутой струной. «Вот сейчас!» – вспыхнуло в сознании. Стопа едва заметно скользнула вперед, и корпус склонился, перенося центр тяжести к ней. Подскочить, выпростать руку и плечом закрыть девочку, а там… В это мгновение локоть парня опустился, открыв прижатый к девичьей груди нож. Полковник тут-же обмяк. «Просмотрел! Проклятая темнота!» Сейчас всё шло не в его пользу – и неверный свет, и отбрасываемые им тени, что удлиняли, а то и вовсе скрывали руки преступника. Они исчезали в одном месте и через секунду проявлялись в другом, рядом с первым, но уже не там, куда намечался бросок. Несколько раз полковник едва не шёл на захват, и столько же замирал, обнаружив, что блеснувший в тени клинок объявился совсем в ином, неожиданном и таком опасном для заложницы месте! К счастью, для самого террориста приготовления полковника остались не замеченными. Он слишком увлёкся упоением властью, тем, что его внимательно слушают перепуганная им девушка и этот, во всём идущий в поводу начальник. Такого никогда с ним не бывало! Он понятия не имел, что именно делать дальше, но по новостям и фильмам знал, что такое часто случается и, раз уж на это идут, то у кого-то всё-таки выгорает! А чем он хуже других!

– Ты это, полковник! … Ты бабки гони! Нечего здесь воздуху гнать! – по урочьи гнусаво выкрикнул парень, наконец вспомнив о предмете разговора.

Николай Павлович мимоходом улыбнулся девушке и успокаивающе, еле заметно кивнул. Затем, пристально глядя в лицо преступнику, спросил:

– Сколько?

Стало очевидно, что этот вполне логичный вопрос застал оппонента врасплох. Террорист замялся и, весь сосредоточившись на мыслительном процессе, совершенно позабыл о ноже. Рука вяло опустилась к его же бедру, и Шеховцов бросился вперёд. Как ни странно, его опередили. До сих пор беззвучно сидевшая девушка всё с тем же молчанием схватилась за запястье своего неприятного соседа и стала оседать на нём всем весом своего хрупкого, но достаточно тяжёлого тела. В тот же миг поверх девичьих пальцев легла мужская ладонь и крепко сжала, захватывая их вместе с вооружённой рукой. Шеховцов не стал бить локтем в лицо. Нет, вовсе не затем, чтобы представить народу физиономию этого идиота во всей своей первозданности. Просто он опасался, что при неверном освещении просчитается в положении головы и удар придётся выше или вскользь, что в решающие секунды было недопустимым. Он заранее ударил ниже и наверняка. Локоть, описав дугу наружу, на полном ходу вдавился в горло обескураженного парня, и через секунду так досаждавший металл уютно улёгся в руке Николая Павловича.

Уже совсем рассвело. Подул свежий ветерок, и молодая листва всколыхнулась, взбудоражив воробьиную стайку. Редкие лужи, словно кусочки неба, белели на сером асфальте, а вокруг буйствовала весна. Николай Павлович родился в этот месяц и, как и все майские, особенно любил это время. Время, когда солнце ласкает теплом, радуя глаз волнами яркого света, когда природа словно вспыхивает, а деревья, полностью укрывшись изумрудной листвой, разносят окрест запахи сирени и бог весть ещё какие, что кружат голову и рождают надежды. Шеховцов отправил водителя и шёл, наслаждаясь утром. Он вполне успевал к планёрке и потому не спешил. В запасе оставался целый час, а потом – наполненная привычными хлопотами работа. Уже в полную силу засновал транспорт, и улица наполнилась торопливыми прохожими. Родной город пробудился, вокруг снова закипела жизнь.

Свердловский вариант

Полным ходом шли девяностые. Остатки некогда могущественной страны подминались криминалом разной масти, и лишь немногие регионы оказались способными противостоять активизировавшейся уголовщине. Белгород, как и прежде, жил своей жизнью. Конечно, теперь уже другой, очень трудной или напротив, открывающей массу перспектив, демократической, но с той же уверенностью в торжество закона, как и при недавних коммунистах. Местная милиция территориально была разделена надвое. Первая половина в лице Свердловского районного отдела внутренних дел, ответствовала за население, проживающее в одноимённом районе. Вторая – сотрудники Октябрьского РОВД – за население Октябрьского. К слову заметить, несмотря на численность горожан, достигающую нескольких сотен тысяч, сами по себе эти отделы имели штаты довольно скудные – ещё по советским нормам. В каждом из них, наряду с дежурной частью, в наличии имелся десяток участковых, десяток следователей, столько же дознавателей, сотрудниц инспекции по делам несовершеннолетних, административной практики и, естественно, отделение уголовного розыска. Именно оно составляло тогда, равно как и сейчас, основу любого территориального отдела, с той только разницей, что насчитывало всего двенадцать человек. Эти двенадцать своими трудами удерживали преступность в своей половине города, причём на том уровне, который от предперестроечного серьёзно не отличался. Вот в это самое отделение сейчас, в троллейбусе пятого маршрута, и направлялся бывший кадровый армейский офицер Глеб Велиев. В свои двадцать пять он, благодаря своей худобе, выглядел гораздо моложе, так что многие, глядя со стороны, принимали его за демобилизованного бойца – срочника. И лишь вглядевшись в внимательные карие глаза, меняли своё мнение. Велиев, будучи по натуре эмоционален, внешне не спешил обнаруживать свои чувства перед собеседником. Он умел выслушивать, умел взвешивать слова, и всё это на фоне довольно малого опыта гражданской жизни. Глеб вырос в Белгороде. Отец его – природный казах, служивший помощником прокурора на родном Урале, с рождением сына с семьёй переехал на Родину жены, и осел в областном центре. Мать – школьная учительница, проработав в Белгороде пять лет, скончалась от болезни. Не прошло и года, как отец привёл в дом другую женщину и создал новую ячейку общества, в которой первенцу отводилась роль досадного приложения, так что учить житейской мудрости его было некому. В этом смысле наставниками послужили родное артиллерийское училище и Армия. Больше всего запомнился преподаватель тактики. Подполковник Сладков – всегда подтянутый и щеголеватый офицер, на одном из занятий изрёк: «Хороший офицер всегда должен оценивать обстановку и принимать решение молниеносно. Некоторые в ходе боя впадают в ступор или перекладывают ответственность на других. По этому случаю в нашей Армии существует поговорка: „Не прав не тот, кто принял неверное решение, а тот, кто не принял его вообще!“ Но всё сказанное – для боевых действий. В службе есть ещё и такое понятие, как взаимоотношения с подчинёнными. Когда твой приказ выполнен с запозданием или неверно, когда принял неприятное высказывание на свой счёт, не спеши объявлять взыскание или отрабатывать приёмы рукопашного боя. Настоящий офицер выждет, когда схлынут эмоции. Вот тогда, на холодную голову, и принимаются решения! Не раньше!» Со временем Велиев заметил, что этому принципу следуют многие: командир его учебной батареи, ряд самих преподавателей, а впоследствии видел то же в своих сослуживцах – армейских офицерах. Ещё будучи курсантом, он впитал это правило, но теперь, оказавшись «на гражданке» по сокращению штатов, с удивлением заметил, что здесь оно мешает. Несмотря на то, что в последние годы на Армию с телеэкранов и печатных страниц вылились тонны грязи, она всё же оставалась на голову выше тогдашнего общества. В ней пока ещё не было той вольности в общении, маты допускались только в крайних случаях, а при беседах сослуживцев и вовсе сводились к минимуму. Низкие поступки тоже были редкостью, так что большинство офицеров, окунувшись в гражданскую среду, зачастую просто «тормозили», не находясь, как себя вести в ту или иную минуту. Вот и Велиев, в битком набитом троллейбусе, с минуту-другую терялся в сомнениях – урезонивать матершинников, обозначившихся в толпе пассажиров, сейчас, или выждать, когда успокоятся сами. Теснящееся вокруг множество мужчин и женщин с безразличием зависало на поручнях или восседало у окон, отводя глаза в сторону и невольно создавалось впечатление, что всё, что творится вокруг, давно уже принято среди людей и возникать с замечаниями по меньшей мере не уместно. Те двое – с татуированными руками, горланя в полный голос, переключились на стоявшую рядом девушку.