Пульс

Глава 1. Механика дыхания

Утро пахло перекисью и кофе. В коридоре медицинского университета этот запах стоял всегда – будто его впитали стены.

Я шла по нему, как по лабиринту: белый халат, недопитая чашка, голова, гудящая от недосыпа.

Преподаватель по физиологии бубнил о дыхательных рефлексах. Я механически записывала формулы, не вникая, и ловила себя на мысли, что уже десять минут думаю не о лекции, а о том, как бы просто исчезнуть. Не умереть – нет. Исчезнуть.

Раствориться в воздухе, стать одной из этих пылинок в луче света, что падает на кафедру.

– Миллер, повторите, пожалуйста.

Голос профессора выдернул меня обратно.

– Э… вдох регулируется дыхательным центром продолговатого мозга, – выдавила я.

Кто-то рядом хмыкнул.

– Хоть кто-то слушает, – отозвался профессор, и я снова опустила взгляд в тетрадь.

Сердце стучало в висках, будто пыталось убедить, что я всё ещё жива.

После пары я осталась в аудитории. Все ушли, а я сидела и смотрела на первую страницу тетради.

На ней было написано: «Дыхание – это жизнь».

Я перечитала эту фразу раз пять. Не потому что интересно, а потому что ничего не чувствовала.

Когда-то я мечтала стать врачом – спасать людей, слышать, как возвращается их пульс.

Теперь я просто считала минуты до конца семестра.

Сара нашла меня по лицу.

Она всегда говорила, что у меня «выражение жертвы учебного процесса» – и была права.

– Миллер, ты опять не ела, – заявила она вместо приветствия, кивая на чашку с холодным кофе.

– Кофе – это еда.

– Только если ты решила умереть стоя.

Мы шли по длинному коридору, между облупленных стен и плакатов с анатомией. Студенты мельтешили, смеялись, зевали. Всё это напоминало муравейник – шумный, но бессмысленный.

– У нас сегодня практикум, – сказала Сара.

– Я помню.

– Просто уточняю, чтобы ты опять не проспала.

– Я не сплю.

– Ты выглядишь так, будто тебе уже делали вскрытие.

Я усмехнулась. Сара всегда спасала всё своим сарказмом. Может, поэтому я ещё держалась.

В подвале, где находились лаборатории, пахло спиртом и латексом. Холодный свет ламп резал глаза.

– Как думаешь, – спросила я, – люди понимают, когда умирают?

Сара замерла с пинцетом в руках.

– С чего ты это взяла?

– Просто интересно.

– Тебе нужно поспать, а не философствовать.

Она отвернулась, но я заметила, как дрогнули её пальцы. Даже ей стало не по себе.

Когда практикум закончился, мы вымыли руки и разошлись по группам.

Я шла по коридору и чувствовала, как стены давят. Словно всё здесь построено из ожиданий – чужих, не моих.

Дверь в квартиру заедала, как всегда. Я толкнула сильнее – и резкий запах пива ударил в нос.

Джейсон сидел на диване, босиком, в растянутой футболке. На экране – гонки, музыка, крики.

– Привет, – пробормотал он, не отрывая взгляда.

Я кивнула и пошла на кухню.

Холодильник гудел громче, чем хотелось. Внутри – контейнер с макаронами трёхдневной давности и лимон.

Я взяла воду и облокотилась на раковину.

– Как день? – донеслось из гостиной.

– Долгий.

– Ну хоть не скучный.

– Скучный.

Он усмехнулся, но не повернулся.

Я смотрела на его затылок – короткие волосы, родинка у шеи. Когда-то я проводила по ней пальцем. Теперь просто смотрела, как на пятно, которое не стереть.

– Опять твой практикум? – спросил он. – Не понимаю, зачем тебе это всё.

– Учёба.

– Но ты же её ненавидишь.

– Может, поэтому и учусь.

– Логика железная.

Я поставила бутылку на стол.

– Ты обещал, что сегодня не будешь пить.

– Я не пил. Почти.

Я не ответила. Гул телевизора перекрывал мысли.

Он вздохнул, выключил звук, наконец посмотрел на меня.

– Что?

– Ничего.

– Ты опять в своём настроении.

В его голосе не было злости – только скука.

Раньше она меня задевала. Теперь утомляла.

Я прошла в спальню, бросила сумку на кровать, сняла халат и села у окна.

Снаружи шёл дождь. Капли сбегали по стеклу, как строчки, которые никто не дочитал.

Иногда мне казалось, что мы оба просто боимся одиночества: он – громкого, я – тихого.

Через минуту он заглянул.

– Завтра поедем к ребятам, – сказал. – Закрытые заезды. Классно будет.

– Что за заезды?

– Гонки. Просто посмотришь, тебе понравится.

Я не ответила. Но где-то под рёбрами что-то дрогнуло – лёгкое, как вдох перед прыжком.

Он уснул быстро.

Я лежала рядом, глядя в потолок, где тени фар ползли по штукатурке.

Дождь не утихал. Город отражался в окне, пульсировал светом.

Я пыталась дышать с ним в такт, как раньше, но теперь каждый его вдох раздражал.

Ты выглядишь так, будто тебе уже делали вскрытие, – сказала Сара.

Может, она права. Я просто двигалась по инерции, как тело, которому забыли сказать, что оно уже не живое.

Когда-то мы с Джейсоном мечтали. Он – о гараже, я – о спасённых жизнях.

Он смеялся: «Ты людей, я железо».

А теперь я спасаю только себя – от скуки.

Я повернулась на бок. Он что-то пробормотал во сне, потянулся, почти задел меня рукой.

Я отодвинулась.

И вдруг поняла, что привыкла к пустоте. Что эта квартира, этот человек – стали моей нормой.

Я закрыла глаза и представила, как просто уйти. Без объяснений. Без пафоса.

Просто встать утром – и не вернуться.

Но потом вспомнила: завтра учёба, отчёт, лабораторная.

Жизнь требует расписания даже у тех, кто не хочет жить.

Где-то внутри всё-таки шевельнулась крошечная, почти невидимая надежда.

Что-то должно измениться.

Что-то обязательно изменится.

Глава 2. Привычка быть живой

Кофе в университетском буфете всегда пах одинаково – пережжёнными зёрнами и тоской.

Я стояла в очереди, уткнувшись в телефон, и пыталась вспомнить, когда в последний раз чего-то действительно ждала.

Сара появилась внезапно, как всегда.

– Ты опять с пустыми глазами, – сказала она. – Я думала, ты выспалась.

– Я и выспалась. Просто не помогает.

– Тогда это уже диагноз.

Она уселась напротив, положила поднос с омлетом и соком, посмотрела поверх стакана.

– Скажи честно, ты вообще чего-то хочешь?

Я пожала плечами.

– Диплома.

– Ладно, кроме диплома.

– Чтобы закончить и забыть.

Сара закатила глаза.

– Ты как старуха, клянусь. В двадцать два – и уже жить надоело.

Я улыбнулась, но где-то внутри кольнуло. Она сказала это шутя, но попала точно.

Мне действительно надоело – не жить, а существовать так, будто всё уже решено за меня.

– Раньше я хотела быть врачом, потому что это звучало… правильно, – сказала я.

– «Спасать жизни», – подхватила Сара с привычной иронией.

– Да. А теперь кажется, что я просто учусь выживать сама.

Мы замолчали.

Гул голосов, звуки посуды, чьи-то смехи – всё это смешалось в единый фон.

Жизнь текла мимо, а я всё больше чувствовала себя наблюдателем, не участником.

Сара смотрела чуть грустно.

– Ты где-то потерялась, Ава. Только не делай вид, что нет.

– Я просто устала.

– Усталость – это когда хочешь отдохнуть. А у тебя – будто всё равно.

Эти слова остались со мной весь день.

Они звенели где-то на фоне, пока я сидела на лекциях, записывая формулы, смысл которых давно утонул в рутине.

Механика дыхания, – подумала я.

Забавно. Мы учим, как устроен вдох, но не учим, зачем жить.

После лекций город казался выжженным.

Ноябрь тянул по тротуарам серую пыль. Люди спешили каждый к своей цели, никто не смотрел вверх.

Я шла медленно, с наушниками, но музыка не спасала – все песни звучали одинаково, как фон чужой жизни.

Когда я поступала, думала, что медицина – это путь к смыслу.

Хотела спасать, чтобы хоть кто-то однажды сказал: «Благодаря тебе я жив».

Теперь я просто учусь ставить диагнозы и не путать препараты.

Медицина больше не казалась жизнью. Только системой.

В детстве я хотела рисовать.

Папа смеялся, говорил, что художники голодают.

Мама добавляла: «Зато врачи нужны всегда».

Я поверила.

Теперь я лечу людей на бумаге.

Рисую схемы нервной системы вместо портретов.

Только в этих схемах нет лиц – одни линии и цифры.

У пекарни я остановилась.

Запах свежего хлеба выбил из мыслей.

Когда-то я любила простые вещи: утро, кофе, книги.

Теперь даже читать не хотелось – буквы казались слишком громкими.

В автобусе я смотрела в окно. В отражении – усталое лицо, за которым будто кто-то другой.

Тот, кто когда-то мечтал.

А если бы я выбрала по-другому?

Если бы не испугалась. Если бы пошла в ту сторону, где не белые халаты и не холодный свет больниц.

Если бы слушала себя, а не тех, кто говорил «так будет правильно».

Я поймала себя на злости.

Не на университет, не на Джейсона – на себя.

За то, что сдалась и даже не заметила, когда.

Автобус тряхнуло, и я чуть не уронила телефон.

Иногда, чтобы проснуться, нужно, чтобы встряхнуло буквально.

Квартира встретила тишиной.

Я включила свет, поставила чайник и стояла, глядя в пустоту.

Иногда тишина громче любого крика – особенно когда в ней живёшь.

Телефон завибрировал на столе.

Джейсон.

– Привет, – его голос бодрый, чуть хриплый. – Как день?

– Нормально.

– У меня тоже. Слушай, ребята сегодня собираются, помнишь? Может, заедем к ним перед гонками?

– Сегодня?

– Ага. Там будет весело. Стив чинит байк, говорит, ты должна увидеть.

Я слушала, как чайник булькает.

– Ава?

– Слышу. Просто устала.

– Ну не кисни. Развеяться надо. Ты слишком закапываешься в свою учёбу.

– Это ведь мой университет.

– Да ладно тебе. Ты всё время ноешь, что ненавидишь его. Так хотя бы отдохни.

Я сжала телефон крепче. В его голосе не было злобы – только привычка не слушать.

– Ладно, – сказала я. – Поехали.

– Отлично! Я заеду через час.

Он повесил трубку, даже не спросив, хочу ли я этого.

Да и я не знала.

Я смотрела, как пар поднимается над чашкой чая.

В отражении окна виднелась я – такая же, как всегда, только глаза другие.

Будто в них уже что-то зреет. Невидимое, но острое.

Ты где-то потерялась, – сказала Сара.

Может, сегодня я попробую найтись.

Я поставила кружку в раковину, выключила свет и пошла в спальню.

Джейсона всё не было.

Я легла поверх одеяла, просто закрыть глаза на минуту – и провалилась.

Во сне не было университета, ни запаха антисептика, ни белых стен.

Я шла босиком по залитой солнцем улице и смеялась.

На мне была лёгкая рубашка, в руках – кисти, волосы пахли морем.

Рядом стоял мольберт. Я рисовала женщину, но не знала, кто она.

Лишь чувствовала: она счастлива. Не потому что всё идеально, а потому что живёт.

Краски были густые, руки испачканы, и это казалось правильным.

Каждый мазок – решением, а не ошибкой.

Где-то звенел колокольчик – тихо, как эхо детства.

Я обернулась и увидела себя.

Такую, какой могла бы быть: спокойную, уверенную, с глазами, в которых не боль, а свет.

Она улыбнулась мне – тепло, без осуждения.

И сказала:

– Проснись.

Я дёрнулась и открыла глаза.

Темнота. Только экран телефона мигал новым сообщением:

«Еду. Жди.»

Я вздохнула, потёрла лицо ладонями.

Сон рассыпался, но внутри осталось ощущение – будто на секунду я действительно дышала.

Я посмотрела на своё отражение в окне и подумала:

может, эта привычка быть живой – единственное, что у меня ещё осталось.

Глава 3. Граница скорости

Джейсон приехал ближе к полуночи.

Фары полоснули по стенам, и тишина квартиры лопнула, как мыльный пузырь.

Я накинула куртку, сунула телефон в карман и вышла.

Он был в слишком хорошем настроении – будто весь день копил энергию, чтобы выплеснуть её в ночь.

Музыка гремела, окна запотели, в салоне пахло бензином и дешёвым виски.

– Ты как? – спросил он, когда я пристегнулась.

– Нормально.

– Отлично. Нам доехать минут двадцать, ребята уже там. Будет весело.

Он прибавил звук. Мысли утонули в басах.

Дорога тянулась вперёд – блестящая после дождя, бесконечная.

Фонари мелькали, как сердечный монитор: вспышка – тьма, вспышка – тьма.

Я смотрела в окно.

Ночь за стеклом жила своей жизнью – густая, тягучая, будто звала к себе.

И впервые за долгое время я подумала, что хочу остаться там.

Не умереть – просто исчезнуть. Без звука, без ожиданий, без «надо».

Джейсон говорил о чём-то – заезды, друзья, кто-то по имени Лиам, который гоняет быстрее всех.

Слова проходили мимо, как встречные огни.

Музыка сменилась, в колонках зазвучал глухой бит.

Он постучал пальцами по рулю, глядя на меня с прищуром:

– Ну что, готова к настоящей ночи?

– Не уверена, но, кажется, да.

И это было честно.

Дальше шла дорога – чёрная, пустая, будто проглатывающая свет.

Город растворился за спиной. Остался только ветер из приоткрытого окна и запах сырого асфальта.

Я дышала глубже, чем нужно, надеясь, что этот воздух смоет то, что застряло внутри.

Когда мы свернули с трассы, он убавил громкость – будто сам устал от шума.

За окном мелькали редкие фонари и пустые поля.

Ночь будто прислушивалась.

– Ты сегодня странная, – сказал он, не глядя.

– В смысле?

– Обычно спрашиваешь, куда едем, кто будет. А сейчас сидишь молча, как будто тебя тут нет.

Я усмехнулась.

– А может, я просто думаю.

– Опасно. Думаешь – значит, начинаешь сомневаться.

Он говорил мягко, но в голосе сквозила раздражённая нежность.

– Сомневаться в чём?

– Во всём. В нас, в себе. Ты раньше была легче. Хотела всё попробовать. Помнишь, мечтала поехать в Италию и учиться там?

– Помню, – сказала я, глядя на руки. – Тогда казалось, можно выбрать любую дорогу.

– Можно и сейчас, – пожал он плечами. – Мы с ребятами хотим открыть мастерскую. Настоящую, с тюнингом, гонками, контрактами. Хочешь – научу тебя в этом разбираться. Будешь нашим талисманом.

– Великолепная перспектива.

– Не в этом смысле. Просто… ты умеешь быть живой. Даже когда злишься. Вокруг тебя всё становится настоящим.

Эти слова задели.

– Настоящим? Джейсон, я последние месяцы еле дышу. В больнице я не человек – функция. А дома – приложение к чужим планам.

Он бросил взгляд, короткий, острый.

– К моим планам?

Я промолчала.

– Люди сами делают себе клетки, – сказал он спустя минуту. – Придумывают, что «так правильно». А потом удивляются, почему им нечем дышать.

– А ты не придумал?

– Нет. Я просто живу. Делаю, что хочу. И если завтра всё кончится – не жалею.

– А если не кончится?

Он усмехнулся.

– Тогда придётся придумать новую скорость.

Мы ехали молча.

Мотор гудел ровно, фонари скользили по стеклу, как пульс.

– Иногда я тебе завидую, – сказала я вдруг.

– Мне?

– Ты не боишься быть живым.

Он ничего не ответил, только коротко коснулся моего колена.

Прикосновение – мимолётное, почти дружеское, но от него внутри всё качнулось.

Мы съехали с трассы.

Склады, бетон, лужи – и вдруг вспышки фар, рев моторов, гул голосов.

Сюда стекалась сама ночь – тяжёлая, пульсирующая.

Машины стояли рядами, фары мигали, будто звали на бой.

Пахло бензином, спиртом, свободой.

Джейсон вылез первым. Его тут знали. Руки тянулись, хлопки по плечу, смех, бутылка из рук в руки.

Я шла за ним, чувствуя себя тенью.

– Эй, это же Ава! – крикнула девушка в короткой куртке. – Будешь пить?

– Нет, спасибо.

– Мисс медшкола держит себя в руках, – хмыкнул парень с сигаретой. Дым ударил в лицо.

Я отошла к машине, прислонилась к двери, будто к границе между мирами.

Смотрела в темноту.

Огни, крики, хлопки моторов – всё это складывалось в картину, полную хаоса и какой-то странной жизни.

Джейсон подошёл позже, уже с бутылкой.

– Ты чего такая? Веселись. Это же не лекция по анатомии.

– Веселиться – это по расписанию?

– Не начинай. – Он протянул бутылку. – Просто расслабься хоть раз.

Я сделала глоток. Алкоголь обжёг горло, и показалось, что я проглотила бензин.

Вдалеке заглушили моторы – кто-то готовился к старту.

Толпа потянулась к дороге, прожекторы выхватили белую линию на асфальте – границу между до и после.

Я смотрела, как гонщики садятся в машины, как моторы ревут, как толпа считает секунды.

И вдруг почувствовала забытое ощущение – волнение. Настоящее, живое.

– Ставки делаете? – выкрикнул кто-то.

Джейсон обернулся:

– Я бы поставил на огонь. Всегда выигрывает тот, у кого горит внутри.

– А у меня? – спросила я.

Он улыбнулся, не отвлекаясь от дороги.

– Ты пока только тлеешь.

Дорога дрожала под ногами.

Моторы взвыли – и тишина разорвалась на части.

Машины сорвались с места, фары растянулись в белые ленты. Толпа ревела. Джейсон кричал что-то рядом, а я просто стояла.

Сердце билось в такт моторам.

Это чувство – как лихорадка: страшно, но не хочешь, чтобы проходило.

Воздух был горячим, пах потом и железом.

И я подумала: может, свобода пахнет именно так – грязно, резко, неправильно, но живо.

Где-то за толпой завёлся мотоцикл.

Звук – другой, резкий, точный.

Я обернулась. Только вспышка фар.

И не знаю почему, но этот звук зацепил.

Как будто где-то рядом появился новый ритм моего сердца.

Глава 4. Частота сердца

Шум машин стихал. Толпа расступилась, и на дорогу выехали двое на мотоциклах.

Двигатели рычали неровно, как звери перед прыжком.

Всё вокруг будто вычистилось – запах спирта сменился запахом скорости.

Я не знала, почему смотрю именно на них.

Может, потому что в этих движениях было что-то правильное – опасная точность, полёт, граничащий с безумием.

Толпа кричала, снимала на телефоны, делала ставки.

А я просто ловила каждый поворот.

Первый гонщик держал руль уверенно, без суеты.

Спина прямая, будто он – часть мотоцикла, не человек.

Второй шёл чуть позади, выжидая.

Асфальт блестел, фары разрезали тьму, как ножи.

– Они психи, – сказал кто-то рядом.

Я не ответила.

Чёрный байк с красными полосами дышал, будто живой.

Стартовый сигнал разорвал ночь – и всё рванулось вперёд.

Рёв моторов ударил в грудь, и мне показалось, что это моё сердце выстрелило вместе с ними.

Асфальт скользил под воображаемыми ногами, ветер рвал волосы.

Я дышала в такт звуку.

Они летели вдоль реки, фары мелькали, исчезая за поворотом.

Толпа ревела, кто-то бежал следом, а я стояла неподвижно.

Не могла отвести взгляд.

Это было не состязание – это было падение без страха.

И где-то там, в одном из них, я вдруг ощутила нечто знакомое:

чужое сердце билось в моём ритме.

Моторы стихли не сразу, будто не хотели сдаваться.

Воздух вибрировал, гудел, пах перегретой резиной.

Толпа бросилась вперёд.

Джейсон уже был там, кричал что-то вроде:

– Вот это да! Вот так надо ездить!

Я подошла ближе.

Два мотоцикла остановились у края света.

Первый гонщик снял шлем – и толпа взревела.

Лицо блестело потом, волосы прилипли к вискам, но он улыбался.

Легко.

Так улыбаются те, кто ничего не боится.

Я смотрела, не мигая.

Он провёл рукой по волосам, сказал что-то напарнику – коротко, негромко.

Голос не слышно, но было ясно: низкий, спокойный, без позы.

Мир на секунду вырезало из шума.

Огонь в бочке, пар над асфальтом, тени, дрожащие от света – всё стало резким.

Он – тот, кто был первым.

Я тогда не знала его имени,

но знала, что запомню этот взгляд.

– Видела?! – Джейсон схватил меня за руку. – Он почти на повороте шёл боком!

Я кивнула, не отрывая глаз.

Он стоял чуть в стороне, будто гонка была не риском, а способом дышать.

Толпа шумела, а он просто смотрел в ночь.

Тишина внутри него тянула сильнее любого мотора.

Музыка, смех, вспышки фар – всё расплывалось.

Я стояла между бетонной колонной и бочкой, чувствуя, как в груди ещё вибрирует звук.

Он разговаривал с кем-то из своих.

В руке – шлем, на губах тень улыбки, будто он всё ещё не вернулся из скорости.

И вдруг обернулся.

Всего на пару секунд.

Но этого хватило.

Взгляд – прямой, спокойный, без намерений.

Просто – видящий.

Как будто внутри меня кто-то перестроил ритм дыхания.

– Ава! – Джейсон махнул рукой. – Пошли, познакомлю с ребятами!

Я вздрогнула, отвела глаза.

Когда повернулась обратно – он уже отвернулся.

Кто-то хлопал его по плечу, смеялись, делали ставки.

– Ты чего в воду уставилась? – усмехнулся Джейсон, обнимая за талию.

– Просто смотрю.

Но это была ложь.

Я не смотрела – искала.

Музыка стала громче, лица слились в один сплошной блеск.

А внутри – всё та же вибрация, то же дыхание, тот же пульс.

Мы уехали под утро.

Дорога опустела, фонари мелькали в тумане.

Пахло бензином и спиртом.

Джейсон вёл чуть быстрее, чем нужно.

– Круто, да? – улыбался он. – Прямо как раньше.

Я кивнула, глядя в окно.

Ночь выжата до последней капли, но в ней жила тишина.

Он что-то рассказывал про гонку, про риск, про драйв.

А я думала, что впервые за долгое время почувствовала жизнь.

Не ту, где кричат и пьют,

а ту, где одно движение может оставить след.

Он заметил, что я молчу.

– Устала?

– Немного.

Он пожал плечами, включил радио.

Луна шла рядом с машиной, отражаясь в мокром асфальте.

Мир выглядел обугленным, но красивым.

Я прижалась лбом к стеклу.

В отражении – мои глаза, мелькающие огни и короткая вспышка: фары, рев мотора, взгляд через шлем.

Одного мига хватило, чтобы понять —

что-то внутри уже сдвинулось.

Когда Джейсон свернул к дому, я поймала себя на мысли:

не хочу выходить.

Хотелось остаться в дороге —

между ночью и утром,

между «до» и «после».

Глава 5. После скорости

Сон не пришёл.

Я лежала, глядя в потолок, слушая, как за окном редкие машины прорезают ночь.

Каждый звук отзывался эхом внутри – будто в голове пустая трасса, где ещё дрожит мотор.

Джейсон уснул мгновенно.

Он всегда спал легко, будто всё вокруг не касалось его.

Ровное дыхание, тёплая рука, брошенная поперёк кровати.

Я смотрела на его профиль и думала: когда-то он умел быть для меня целым миром.

Теперь – просто шум рядом.

Телефон мигнул уведомлением.

Я перевернулась на бок, но не взяла его.

Тело казалось усталым, но внутри всё ещё било током – остатки адреналина, дрожь от той ночи.

Странно: я не гоняла, не рисковала, не кричала.