- -
- 100%
- +
Предыдущие поколения моей семьи уже вытерпели достаточно крушений и катаклизмов. Бабушка Лидия спасла трех дочерей в самом начале Великой Отечественной – старшую, Галю (одиннадцать лет), среднюю, Валю, мою маму (четыре года), и младшую, Лилю (два месяца), когда бежала босиком через поля и леса, спасая девочек от разрывающихся бомб над Ровно, где они в то время жили. Эвакуация была поначалу спонтанная, все бежали куда глаза глядят. Дедушка Гриша тогда был в командировке. Он был судьей и его часто вызывали на судебные процессы в другие города. В этот раз он был призван на фронт без возможности связаться с семьей, а в течение войны был несколько раз ранен, но, к счастью, дожил до ee конца и нашел свою семью в целости и сохранности[1].
В те же первые дни войны на украинском фронте погиб мой второй дед (по папиной линии), Владимир. Он был офицером и оказался сразу на первой линии фронта в самом начале войны. Похоронили его в братской могиле в Яворове Львовской области. Вечная ему память. Благодаря поколению наших дедов у нас были, а у кого-то по-прежнему есть родители; благодаря им нашему поколению удалось пожить и в двадцатом столетии, и в двадцать первом. Я действительно переполнена глубокой благодарностью всему поколению, которое спасло, по моему мнению, человечество от фашизма. После войны деда Гришу сначала направили в Днепропетровск, где старшая дочь и осталась, выйдя замуж за своего однокурсника, будущего профессора истории. Затем деда направили во Львов, где он служил директором центральной юридической конторы много лет. Бабуля моя, Лидия, была по образованию медсестрой, но по призванию – прекрасной мамой трех дочерей. Много я наслушалась бабушкиных рассказов о трудностях эвакуации троих детей во время войны и о тяжелых голодных послевоенных временах. Выстояли и выдержали… А когда девчонки повзрослели, то наконец забрезжила надежда на светлые времена.
К моменту моего рождения, случайно или неслучайно, мои будущие родители – мама Валя и папа Виля жили во Львове на одной улице, поэтому их знакомство было практически неизбежным. Ухаживания папы за мамой стали семейной легендой. И балкон он цветами забрасывал, и оригинальные подарки дарил, оказывал всевозможные знаки внимания. Даже женившись, он продолжал маму называть на Вы. Она для него была принцессой и богиней. Тем не менее, когда мне было десять, они разошлись. Мама это объяснила так, что ей надоело папино вранье. Я ничего не поняла, но никогда больше не вникала в причины их расхода, сохранив при этом любовь и к папе, и к маме. С тех пор мы с папой редко общались, но я всегда помнила его заботу, улыбки, прогулки… Скажу честно, меня развод родителей ввел в какой-то ступор. Никогда не забуду бесконечных вопросов любопытных соседей:
– А где твой папа? Что-то мы его давно не видели.
Я либо ничего не отвечала, склонив голову, либо шептала: «Не знаю». Потом пришлось заучить мамину фразу-отмазку «папа в командировке», и вопросы соседей постепенно сошли на нет. Жили мы с мамой очень скромно, даже бедно. Иногда и есть было нечего. Во многом выручали мамины золотые руки: она шила, вязала, перешивала, латала. Думаю, что именно тогда в меня вошли мамины программы типа «вечно нет денег» и «поскребем по сусекам» – эта чисто семейная фраза выражала то, что деньги закончились и нужно просмотреть все карманы, сумочки, заглянуть за диван – а может, где монетка какая завалялась. Вот так…
Второго января тысяча девятьсот девяносто пятого года мне исполнилось тридцать три. Жила я по-прежнему во Львове и работала преподавателем мировой художественной культуры (МХК) в тогда еще русской школе номер сорок пять. Разведенная и освобожденная от эмоционального переваривания обид, накопленных в замужестве, я стала задумываться над тем, как жить дальше. Моей дочке, Сашеньке, уже исполнилось пять лет, а мама только-только вышла на пенсию. В стране, тогда уже несколько лет как независимой Украине, властвовал полный хаос. Ни одну проблему невозможно было решить без взяток. В квартире перестало работать отопление, воду давали по часам. А по вечерам отключали свет. На улицах частенько происходили разборки преступных группировок, а на магазины совершались налеты рэкетиров. Промышленность была разворована и остановлена. В магазинах зияли пустые полки, а там, где хоть что-то было, стояли многочасовые очереди. Я сейчас не говорю о дефицитных товарах. Речь идет о базовых продуктах – хлебе, молоке… Пенсия у мамы, бывшей преподавательницы английского языка, была с гулькин нос, ее только и хватало, что на буханку хлеба да на десяток яиц. Жили на овсянке и так называемом жженом чае (накаляли на газу ложку с сахаром и разбавляли в кипятке). Кстати, сахара в стране было немерено. Некоторым даже зарплаты выплачивали сахаром (а кому-то и велосипедами)… И смех, и слезы. Рубли вышли из обихода, а другие деньги еще никто не придумал. Получали мы в качестве зарплаты купоны. Инфляция росла с такой скоростью, что мы постепенно становились купонными миллионерами при чрезвычайно низкой покупательной способности этих самых купонов. Вот только что бомбы не взрывались над головами.
Итак, в политическом и государственном секторе постепенно поменялось все. Национальным героем стал Степан Бандера, идеологический вождь националистического движения во время Великой Отечественной, с чьего согласия совершались массовые убийства мирных граждан. Стали переименовываться улицы, сноситься памятники, постепенно все русские школы конвертировались в украинские. Права национальных меньшинств стали откровенно попираться. Я понимала, что это было трудное время для государства, но я также понимала, что за основу было взято направление, в котором я не могла и не хотела принимать участие. Кто бы мог подумать, что за пять лет все перевернется с ног на голову. Ведь еще недавно я и подумать не могла, что мне придется решать дилеммы типа быть или не быть, уехать или остаться, купить зубную пасту или туалетную бумагу (на обе потребности не хватало денег), выходить на улицу после шести вечера или нет… Ведь я свою взрослую жизнь представляла совсем по-другому.
Признаюсь, что нашей семье и в Советском Союзе жилось несладко. Родители развелись, когда мне было десять. Маме одной приходилось трудно. Поскольку папа мой был по национальности русский, а мама – восточная украинка, то в семье мы общались то на одном, то на другом языке, преимущественно все же на русском. К моим тридцати годам у меня уже был сформирован круг друзей, в котором были русские, украинцы, евреи, поляки и "метисы" вроде меня. И все мы были «свои», покоряли вместе горы, встречались на днях рождениях, ходили друг к другу в гости без всяких разделений по национальному признаку. Столько чудесных воспоминаний сохранилось у меня с тех пор.
А вот в девяностые не было ни одной сферы в моей жизни, в которой бы было хоть что-то хорошее, кроме друзей. Всем нам тогда пришлось нелегко. Но даже просто моральная поддержка и советы закадычных друзей дорогого стоили. Я очень благодарна судьбе за то, что мы с ними за тридцать постсоветских лет не потерялись, хотя некоторые, включая меня, уже давно живут в других странах. Большинство моих друзей и подруг не поддерживало мою идею покинуть страну, считая, что где родился, там и пригодился. А многие просто не верили, что справлюсь. Мама же моя вела себя как типичные Весы. Сначала она говорила:
– Ирина, так больше жить нельзя, нужно уезжать. Мы погрязли в страшных долгах (тогда цены за коммунальные услуги баснословно выросли). Нам нечем кормить Сашу, да и сами мы практически голодаем. Делай что-то.
Я моментально начинала искать людей, которые были готовы купить нашу квартиру. А через некоторое время в мамином сознании происходила «внезапная модуляция», и она начинала причитать, имея в виду потенциальных покупателей:
– Ира, эти люди нас обманут, заберут у нас квартиру, а потом убьют. А если нет, то как ты собираешься везти деньги через границу? А вдруг у тебя в чужой стране ничего не получится?
Конечно, все эти «качели» и черные сценарии я пропускала через себя и металась от одного решения к другому. Постепенно я приучила себя все меньше и меньше реагировать на мамины страхи и задумалась основательно над тем, куда же ехать. План № 1 был ясен. Это Польша – как раз тот сценарий, который предлагал наш дед Саша. Несмотря на то что звезды, казалось бы, сошлись именно на этом плане, что-то мне подсказывало, что в этом случае все будет зависеть от действий и решений Александра Генриховича. Он, конечно, был очень надежным человеком, но страхов и сомнений в нем было не меньше, чем у моей мамы. А жить в вечной неуверенности мне совсем не хотелось.
План № 2 – это Греция. Туда в начале девяностых уехала моя очень близкая подруга, Наташа, она же крестная мама моей Сашеньки. Познакомилась она с греком в самолете. А через какое-то время он прилетел во Львов и попросил ее руки у родителей. Все происходило так стремительно, что в голове события не успевали укладываться. Через год после переезда Наташа подготовила план нашего с Сашей перемещения в Грецию. Помогла с визой, оплатила билеты, все лето меня настраивала на поиски нового партнера, с которым бы я могла построить гармоничные отношения и остаться жить в Греции. Но этот план тоже не удался. Позже объясню почему.
План № 3 – Канада. У мамы к тому времени многие ученики, ставшие друзьями, уехали именно туда и писали ей о разных возможностях и государственных иммиграционных программах, главным образом касающихся трудовых виз. Но, к сожалению, для меня среди профессий, востребованных в Канаде, места не было. Требовались массажисты, повара, медсестры, а моей специальностью было музыковедение. Я тогда оказалась не готова менять свою специализацию. Видимо, слишком много гонора во мне было. А с эгом своим бодаться непросто, особенно по молодости. Ведь для этого понадобилось бы на пару лет включиться в новое обучение и освоение новой профессии. Да и от ощущения того, что пришлось бы опуститься на ранг ниже, что греха таить, мне становилось нехорошо. Многие, кстати, тогда покупали себе дипломы. Коррупция у нас цвела и при старом режиме, а при новом окрасилась еще более буйным цветом. Для меня все это было неприемлемо, противно и омерзительно. Эти игры не для меня.
И, наконец, план № 4 – Чехия. Там у меня жила еще одна подруга, тезка Ира. Ее мама когда-то давно вышла замуж за чеха и уже к тому времени лет десять там жила. С Ирой мы дружили с первого курса музучилища. Она со мной ходила в наш первый туристический поход в Карпаты. Ее этот спортивный вид отдыха не увлек, а вот я влюбилась в горы навсегда. Еще перед развалом страны она решила уехать к маме и официально оформить ПМЖ в Чехии. Подготовка к отъезду происходила на моих глазах и с моим участием. Они нажили с мамой столько добра, что пришлось заказывать два контейнера. А бюрократии сколько было в связи с отъездом, беготни по разным инстанциям… просто уму непостижимо. При проводах на вокзал и Ира, и ее мама, Алла Ивановна, выражали надежду, что и я когда-нибудь решусь и перееду к ним в Чехию. Но к осуществлению этого плана я тогда тоже еще не была готова.
Постепенно мы с мамой погрязли в невероятных долгах, цены на свет, газ и прочее росли не по дням, а по часам, и мы стояли перед выбором либо продавать эту квартиру и покупать меньшую с доплатой, либо продавать квартиру и уезжать в другую страну. Я настаивала на втором варианте, так как первый решил бы проблемы лишь на какое-то время. Так мы стали искать покупателя нашей квартиры, а я начала изучать чешский язык. План № 4 казался самым реалистичным, но окончательное решение еще не созрело.
Тридцать лет спустя…Сегодня, вспоминая события девяностых на Украине, я по-прежнему считаю, что поступила соответственно сложившейся ситуации, покинув страну навсегда. Наблюдая за всем, что там происходит уже издалека и с временной дистанции в тридцать лет, я считаю, что Украина не справилась с задачей создания независимого государства. Полагаю, что сегодняшней войны могло бы не быть, если бы вовремя были приняты другие решения. Ведь той же Чехословакии удалось решить возникшие в стране конфликты мирным путем, разделившись на Чехию и Словакию. Кому-то это нравилось, кому-то – нет, но ведь не пролилось ни единой капли крови. Украинско-российский конфликт зашел, однако, в абсолютный тупик, и война забирает огромное количество жизней, а миллионы людей покидают Украину, спасая жизни своих близких. Страшно и то, что подрастает поколение, первыми воспоминаниями которых станут звуки взрывающихся снарядов. И это в двадцать первом веке. С одной стороны, у сегодняшних мигрантов нет времени продумывать варианты спасения. Но, с другой стороны, доступ к информации стал намного проще. Вездесущий интернет, небывалая шкала коммуникационных платформ и социальные сети дают возможность людям очень быстро сориентироваться в ситуации и предпринять соответствующие шаги. А кроме того, вся мировая общественность подключилась к помощи эмигрантам с Украины. Я имею в виду жилье, финансовую поддержку и другие социальные услуги, предоставляемые как Россией, так и Европой.
Совсем по-другому выглядит эмиграция из России. Антироссийские настроения, доминирующие сегодня в Европе, диктуют новые правила. Далеко не всем российским гражданам предоставляют возможность работать, учиться или жить за рубежом. И этот фактор нужно также учитывать, принимая решение о переезде. В любом случае причины миграции совсем не обязательно должны быть связаны с войной или политическими взглядами. Речь сегодня может идти о восстановлении семьи, перспективной работе, учебе или лечении. Многие сегодня осуждают любую эмиграцию, считая ее, как в старые советские времена, предательством, проявлением слабохарактерности и еще бог знает чем. Есть люди, рассуждающие черно-белым образом, не допуская оттенков и вариантов. Но, к счастью, сегодня все чаще встречается и другая категория людей, считающая миграцию вопросом свободного выбора и смелости. Если включать стратегическое и критическое мышление, то решение уехать или остаться стало принимать легче.
Совсем недавно брат Володя, живущий много лет в России, спросил меня о том, почему мы тогда, в 90-е, не уехали в Россию. А ответ прост: уезжали, куда ближе и дешевле; да и в России в те смутные времена стабильности было наверняка не намного больше, чем на Украине.
* * *Задумываясь о стратегиях, связанных с принятием решения о переезде в другую страну, я бы порекомендовала следующее:
• прислушиваться к советам других беспристрастно. Как можно меньше включать эмоции и даже рацио, и как можно больше прислушиваться к тому, что подсказывает сердце. Импульсивное принятие решений может привести к ненужным психологическим травмам;
• любую информацию нужно проверять и перепроверять;
• рассматривать несколько планов и сравнивать их по мере возможности, взвешивая плюсы и минусы каждого;
• не позволять другим принимать решения за вас;
• постараться не надевать ни розовые очки, ни сапоги того самого кота, которому удавалось совершать невозможное;
• быть готовым к тому, что, возможно, придется менять профессию или начинать с работ, не требующих квалификации;
• изучать языки (в моем случае их было несколько) и не бояться делать в общении ошибки. Возможность хоть как-то выразить себя гораздо важнее.
Фрагмент моей родословной (материнская линия)
Моя семья
У меня появилась очаровательная дочурка Сашенька
Глава 2. Поиск себя, правды и Бога
В этой главе вам представится возможность поразмышлять вместе со мной об этическом аспекте эмиграции, о духовных противоречиях и личностном росте. Также я расскажу о своих корнях и нестандартных путях своего духовного роста.
Еще в детстве ко мне пришло осознание того, что кроме дома, семьи и всего того, что вижу вокруг, есть в мире нечто, что обычным взором не увидишь и обычным умом не постигнешь – это Божественное начало, мое внутреннее я, моя мятущаяся душа. Уже в возрасте восьми – десяти лет я начала задумываться над дуальностью нашего мира: день – ночь, хорошо – плохо, правда – ложь, вера – неверие и так далее. Я стала замечать, что частью меня было не только то, что ассоциируется у всех адекватных людей с положительным началом, но и то, что считается отрицательным.
Помнится, я была большой фантазеркой, но к моим детским фантазиям взрослые относились весьма спокойно, я бы даже сказала равнодушно. И тогда я начала совершенно сознательно лгать родителям, причем по поводу и без. Я поражалась тому, что они моей лжи верили. Это продолжалось недолго. Я интуитивно почувствовала, что заигралась и что нужно остановиться. Кроме того, это ж надо было помнить, кому и о чем я соврала, удерживать и развивать сюжетные линии лжи. И я приняла для себя совершенно четкое решение больше не врать и перестала этим заниматься буквально через несколько дней. До сих пор помню, как я почувствовала тогда невероятную легкость в теле. С тех пор я действительно не вру, не считая, конечно, лжи во спасение. Нет, лукавлю… иногда я обманываю саму себя.
Воспитывалась я в семье категоричных атеистов – дед был коммунистом и ярым атеистом. Мама в Бога не верила, но периодически на него обижалась. А мое внутреннее «я» все подвергало сомнению. Не находя выхода своим мыслям о Боге в семье, я начала обсуждать этот вопрос с другими детьми, друзьями по школе и двору. Не найдя родственных душ и среди них, я углубилась в себя. С этого момента у меня началось общение с Богом напрямую, я начала чувствовать Божественные энергии. Доходило до того, что я по дороге из дома в школу не замечала ничего вокруг себя и разговаривала внутри себя с Богом. Сначала это были внутренние диалоги на уровне детских просьб, потом вопросов и иногда даже споров.
Лет с шестнадцати я начала заниматься горным туризмом (сказался абсолютный восторг по поводу родительских восхождений на Говерлу), а потом и альпинизмом. Во время одного из привалов на Приполярном Урале мне очень захотелось уединиться, посидеть над одним из изумрудных горных озер. Сидя на камне и слушая шум лесов вдали, я вдруг поняла, что это Божественные звуки и что энергия моей души и окружающей меня природы слились в один Божественный поток. Как это было здорово чувствовать себя частичкой Бога и дирижировать вместе с ним лесным оркестром. До сих пор мурашки бегают при воспоминании об этом эпизоде. Сейчас я понимаю, что это было то, что сегодня называют медитацией, а может, и квантовым скачком в развитии души. Для меня это было слиянием энергии моей души с Божественной энергией. Незабываемо… Подобные ощущения у меня возникали всегда, когда я покоряла вершины гор, а с особой силой на Говерле в Карпатах и на Зубе Суфруджу на Кавказе. Горы – это поистине святые места, оазисы чистоты и Божественной любви. Чем выше мы поднимаемся над земной цивилизацией (я сейчас не имею в виду самолеты и воздушные шары), тем ближе мы становимся к Божественным энергиям. Когда взбираешься на гору своими ногами, когда трудно дышать, когда, казалось бы, нет никаких сил дойти, но ты все-таки добираешься до самой вершины. В этот момент и ум, и тело растворяются в Божественном свете любви. Думаю, что именно такие состояния называются благословенными. Многие, возможно, скажут, что это так далеко от религии, церкви, а значит, и от Бога. Возможно, они правы, но я не хочу кривить душой, пишу, как на самом деле чувствую. Пусть моя вера в Бога не стандартная, но искренняя и идущая из глубины сердца.
К своим двадцати годам, сколько бы раз я ни заходила в ту или иную церковь, подобные ощущения никогда не появлялись. Я могла любоваться работами мастеров-иконописцев, художников и скульпторов, но Божественный дух меня там не озарял. Однажды мне приснился сон – в нем не было лиц, а звучали лишь голоса. Они призывали меня к тому, чтобы я прошла обряд крещения. В то время я работала в деревенской музыкальной школе, куда меня направили после музучилища и где каждый понедельник проходило совещание с политинформацией и разбором морального облика преподавателей, в основном молодых людей, то и дело куда-то опаздывающих и забывающих выполнять различные комсомольские поручения. В деревне (вернее, в районном центре) Броды все друг друга знали. А мы, молодые специалисты приехавшие из Львова, были под особым наблюдением у начальства, да и у всего местного населения. Я себе не представляла, как явлюсь в церковь с просьбой о крещении. По деревне бы это распространилось мгновенно. Меня бы начальство или выгнало с работы, или заклевало, предварительно прочихвостив на политпятиминутке. Но самое главное, я хотела, чтобы такое событие не было ничем осквернено, чтобы это было, как тогда в горах… только я и Бог.
И Вселенная предоставила мне эту возможность. Один из моих учеников по фортепиано был сыном местного священника. Я обратилась к батюшке в частном разговоре, так как он часто забирал сына из школы, с просьбой окрестить меня, причем осуществить этот обряд не в церкви, а так, чтобы это действительно было таинством. Он откликнулся на мою просьбу с радостью и предложил провести обряд крещения у него в доме, объяснив, что сначала я должна была подготовиться определенным образом к такому событию. Он передал мне молитвенник и обозначил, какие молитвы нужно было перечитать, а какие – выучить наизусть. Мне было довольно тяжело, так как я никогда раньше не читала молитв, но чем чаще я их перечитывала, тем больше в них вникала, а главное, прониклась их завораживающим ритмом и магическим смыслом. И вот священный день настал. В комнате, куда меня пригласила матушка, стоял огромный концертный рояль, а на стенах висели иконы. В углу находился старинный буфет с кадилом, свечами и другими церковными атрибутами.
В комнату вошел батюшка. На нем была ряса. Мы долго читали молитвы вместе, в унисон. Потом он сам читал очень сильную молитву и при этом изгонял из меня и из комнаты бесов и сущностей. Это было настолько мощно, что я чуть не потеряла сознание, но все же устояла на ногах. Само крещение, помазание и окропление святой водой воспринималось мною, как второе рождение. Мы долго потом сидели на веранде и разговаривали. Матушка нам принесла душистый чай и тоже приняла участие в беседе. Это были первые люди, которые меня ввели в состояние Божественного присутствия, за что я всегда им буду бесконечно благодарна. Батюшка мне также сказал, что обряд причащения и исповеди являются обязательными составляющими крещения и что я их могу провести позже в любой православной церкви страны.
Я как раз в это время уехала в Россию, в Екатеринбург (тогда еще Свердловск), поступать в консерваторию. Неподалеку от общежития, куда поселили приехавших издалека абитуриентов, находилась церковь. Тот день, когда я направила туда свои стопы, оказался праздником этой церкви… И снаружи, и внутри было невероятное количество верующих, и мне пришлось отстоять три службы, чтобы наконец подошла моя очередь на пути к священнику, который всех причащал. Пока я находилась в церкви, мне сделали справедливое замечание насчет непокрытой головы и даже одолжили платок, затем меня толкнули, так как я не опустилась на колени в определенный момент. А когда я, наконец, добралась к священнику, который пришел исповедовать, оказалось, что исповедь предполагалась групповой, что было для меня шоком. Я думаю, что в будний день все бы происходило иначе. Но в этот праздничный день, когда в церкви было неимоверное количество прихожан, священник зачитывал грехи сам, а группа людей, услышав, очевидно, свои грехи, крестилась. Затем мы все по очереди подходили к нему за отпущением. Из всех перечисленных священником грехов я практически ничего не совершала. Но ведь люди иногда грешат и не осознают этого, потому я тоже подошла к священнику за отпущением.
Скажу честно, после посещения храма и совершения необходимых ритуалов я была настолько уставшая, что мне еще долго не хотелось заходить ни в какие храмы. Но поскольку я поступала в консерваторию с чувством исполненного долга перед Господом, то это, несомненно, придало мне силы и уверенности в себе. Ведь поступление представляло собой марафон, состоящий из тринадцати экзаменов. Вы, наверное, подумали: «И зачем она обо всем этом пишет? Какое все это имеет отношение к эмиграции?» Внешне – никакое. А внутренне очень даже глубинное. Тот факт, что я совершенно осознанно обратилась к Богу через молитвы и церковь, совершила священные обряды, повлек за собой целый ряд перемен в моей жизни. Ко мне впервые пришло ощущение защищенности, я начала учиться в одном из прекраснейших вузов страны, а вернувшись на Украину встретила своего будущего мужа (неважно, что этот опыт был печальный, он был нужен для роста моей души), у меня родилась дочь, потом возник вопрос об эмиграции… На все это нужна была Божья воля, защита и появившаяся у меня способность принимать самостоятельные и серьезные решения. Без всего этого, не думаю, что совершила бы даже первую попытку эмиграции.