VIP-места со столиками

© Марина Исаченко, 2023

ISBN 978-5-0059-4458-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Против системы (недописанное)

К…

Поэт из сталинки

ПРЕДИСЛОВИЕ

Сначала она очнулась от того, что в рот набилась холодная и безвкусная земля. Боли уже не было. Даже холод уходил. Было тяжело, и что-то всё придавливало и придавливало с верху. Она повернула голову.

Далеко, очень далеко она слышала голоса. Хрипловатый, прокуренный – женский, и отрывистый, но и в таком варианте, приятный, мужской. Бывают же такие голоса – вот он орёт матом, а слушать всё равно приятно, – это была последняя мысль, потом она глубже погрузилась в вязкую жижу и уснула.

Ещё раз к ней вернулось сознание, когда на ногу надавило нечто тяжёлое, и из глубины тела стала рождаться и лавиной нарастать боль. Она хотела шевелиться, пытаясь лечь удобнее, но тело не слушалось. С каждым движением она отчётливее ощущала холод, хлюпающую жижу талой грязи и темноту. Ну нет, я жива ещё! Ж-и-в-а!

Страх, отчаяние, боль, и одиночество накрыли её разом, и она зарычала как зверь, которого приговорила судьба умирать, иссякая кровью в охотничьей яме в метре от свободы.

Опираясь на локти, она смогла чуть сдвинуться с места. Когда услышала позади себя шум машин, сделала ещё одно усилие – значит там трасса, там – спасение. Попытка повернуться окатила её ещё одной порцией боли и отбросила в темноту.

– ГЛАВА 1 —

– Вчера при загадочных обстоятельствах скончалась начинающая писательница Ольга Кривич, работавшая под псевдонимом Кристина Вичурова. Обгоревшие останки её машины Фольксваген Пассат были обнаружены недалеко от Питера на обочине дороги. В машине, находились два обожженных трупа: мужчины и женщины. Личность погибшего мужчины устанавливается.

Однообразный голос диктора продолжал резать слух. Олег не мог последнее время слушать новости и информационные передачи именно из-за дикторов. Их голоса, у кого-то хорошо поставленные, у других визгливые – все были одинаково пусты, поэтому неприятны. Можно было час слушать обо всём на свете, и если бы не картинки в телевизоре, вообще не понять о чём речь, потому что за голосами этих успешных с виду людей, разворачивалось то открыто, а то завуалировано, только два чувства: безысходности и жажды наживы. Складывалось впечатление, что дикторы, сами того не желая, транслируют свои чувства, в которые просто не успели вложить ни собственной мысли, ни горящего, всепоглощающего интереса, ни души. Эти-то чувства и мешали нормально воспринимать информацию. Души, пожалуй, было больше в обычной пластинке, чем в этих живых с виду, красивых и пустых людях. Везде дисгармония и упадок.

Девочки плакали. Он сидел и смотрел, как в её вещах роются оперативники. Зачем всё это? Ведь и так всё предельно ясно: у неё есть другой, она успешна, а он – «бесплатное приложение к журналу»… – Мысли несло с бешенной скоростью, голова была готова расколоться, он и не замечал, как поток его переживаний смывал самое главное: её больше нет. Ведь если бы он это сейчас понял, и не обвинял бы её, может быть завтра для него тоже не наступило.

Одна из девочек стала теребить его за рукав, прося пить. Он машинально встал, налил из графина компот и подал. Так же машинально он сел и не заметил настороженного взгляда милиционера. Вторая девочка продолжала плакать, но это всё было уже далеко и так же стремительно удалялось. Самое главное то, что она больше не придёт, и он теперь не нужен. И всё не имеет смысла…

Очнулся он от сильного удара по лицу. Девочки испугано смотрели, вернее даже таращились, то на него, то на оперативника. Слёзки подсыхали на щеках, губки дрожали, и было ясно, что они боятся. Как же они без него? Тогда Олег решил жить.

***

Прошло уже три года. Дочки Олега ходили в маленькую, но хорошую православную школу. Он только что закончил последние штрихи дома. Жили они теперь в посёлке под Питером. Несколько их маленьких бизнесов приносили нормальный доход. Даже деньги от маминой книги израсходованы были не все. Мама Оля… Как давно это было.

Олег готовил обед. Он улыбнулся: супы у него всегда удавались на славу. Его дочкам было уже по 9 – двойняшки Маришка и Настенька учились хорошо. Да и вообще, проблем с их воспитанием у Олега не было. Иногда расквасят кому-нибудь из мальчишек нос – так и это хорошо: дочки могут за себя постоять, и всяким мелким хамам наука.

От смерти жены остались не только деньги, но и глухая, не проходящая горечь.

Вот уже три года ему снился один и тот же сон: Оля ползёт из ямы, упираясь руками. Пальцы скребут грязный придорожный обледенелый снег. Она абсолютно нагая. Лицо и голова в крови – сплошное кровавое месиво. Поэтому в вечерних сумерках не разобрать – насколько тяжелы её раны, жива ли она вообще. Лицо сосредоточено, губы крепко сжаты. Для каждого рывка она прикладывает неимоверные усилия: нога вывернута, и тянется за ней. Каждый раз, цепляясь за сук или ветку, нога подёргивается и Олин рот искривляет оскал и предсмертный рык. Она страшна: с вывернутой ногой, застоявшимся взглядом, скрюченными пальцами. Живой труп.

Он смотрит, как она выползает к нему. Лишь на мгновенье в её глазах мелькает осмысленность: «Помоги…» – зловеще сипит голос, и тело обмякает, уткнувшись лицом в грязь.

Сначала этот сон-видение настигал его очень часто. Он даже несколько раз терял сознание – настолько страшна была картина. Если бы не дочки, он пил бы не прекращая, только бы не слышать её хрипа. «В чём я перед тобой виноват? В чём?!!» – спрашивал он страшный призрак. Но ответа не было. Каждый раз она падала и падала лицом в грязь.

Мертва. Даже в самом глубоком обмороке человек падая, поворачивает шею, и только мёртвые падают лицом вниз. Что он мог сделать для неё, почему она звала?

Несколько раз он пытался вызвать её дух, или хотя бы этот зловещий сон, чтобы понять, где она, и чтобы осмотреться. Но безрезультатно. Сон настигал его всегда неожиданно, и даже если он не закрывал глаз, видение было настолько сильным, что доводило до обморока.

Когда в очередной раз он отключился на родительском собрании, терпение его лопнуло. Он начал искать анонимную психиатрическую службу.

Врач, маленький, толстый, лысоватый, улыбчивый мужчина, с клоунскими локонами по плечам, выслушал его серьёзно и внимательно и зачем-то спросил, чем ласточка отличается от самолёта. Ответ Олега его видимо удовлетворил, потому что, вздохнув, врач написал: «Нервное истощение», выписал рецепт и порекомендовал поехать (с Богом и дочками) отдохнуть «на юга». «Езжайте в Ялту» – сказал он, и дал адрес пансионата – «Скажите, что от Фёдора, – легче будет получить номер». Когда Олег почувствовал, что совсем потерял связь с реальностью, он собрал девочек и уехал отдыхать.

Пансионат располагался километрах в семи от Ялты. Олегу с дочками дали просторный двухкомнатный номер с балконом. При пансионате были все развлечения и несколько пляжей, в том числе и детский. И к концу второй недели отдыха море начало смывать ужасы последних месяцев.

Они прожили в пансионате четыре недели. Женщины наперебой старались понравиться дочерям одинокого папаши, поэтому проблем с общением не было. Девочки в свою очередь, тщательно оберегали его. Иногда по вечерам они разговаривали о маме, но то у одной, то у другой начинали блестеть слёзы и разговор переключался на другие темы.

Впервые не было проблем с деньгами. Если бы он вынужден был работать в этот период, или необходимо было бы выходить из дома по делам – он бы не выдержал. Оля, отчаянная разгильдяйка в жизни, умудрилась даже своей смертью обеспечить им будущее!

Только теперь, по прошествии этих лет он вспоминал свои тщетные попытки искать Ольгу через Интернет; вспоминал, как звонил в больницы, в поисках «молодой женщины без документов»; как бродил по улицам Питера, молясь о её возвращении любой, какой есть – только живой. Каким наивным идиотом он себя чувствовал теперь. Если бы можно было всё вернуть!

Сколько раз, просыпаясь среди ночи, он смотрел на её согнувшуюся над клавиатурой спину, на устремлённый в монитор влюблённый взгляд, и страшно ревновал. Тогда было не понятно, зачем всё это… Тогда он хотел мстить, чтобы напомнить о себе.

Незадолго до её исчезновения (он не мог говорить о ней «мертва»), с ней что-то произошло. Она называла это так: «Моё тело разделилось, и одна моя половина перестала успевать за другой! Я и по улице-то хожу как инвалид: часть меня скачет и попрыгивает, а другая часть волочёт за ней ногу! Самая большая моя мечта сейчас – синхронизироваться!!!» Он считал это очередной блажью, и готовил разговор о разводе. Она же, будто не замечая сгущающиеся над ней тучи, всё глубже уходила в работу. Несколько месяцев они не жили как муж и жена. Он продумывал, как можно следить за ней. Он уже мечтал бросить ей в лицо фотографии, и наблюдать её растерянность, когда враньё «об усталости и работе» больше не будет иметь смысла.

В тот вечер он застал её на кухне. В кружке остыл чай. Оля спала, положив голову на скрещенные руки. Олег присел рядом, и долго смотрел на разметавшиеся взлохмаченные волосы, тонкие пальцы слабеньких рук, худенькие плечи. «Как мне могла придти в голову эта чушь, какой любовник, какой роман, какие отношения на стороне… Ну, надо было дописать книгу – что я взъелся? Пусть её». Оля открыла глаза и улыбнулась: «Представляешь, мою книжку издадут! Я заключила договор, и в случае моей смерти, все права перейдут тебе и дочкам!» Эта была последняя капля: «Что за идиотские мысли лезут тебе в голову, какая к чёрту „смерть“, какие права, какая долбанная страховка!!! Тебе до смерти как до Сахалина»!!! – Он кричал и всё больше распалялся. Она молчала. Слёзы текли по щекам, размывая остатки туши. Руки дрожали. Наконец она собралась с силами, встала и пошла спать.

Не смотрела она на него неделю. В конце-концов, чтобы загладить вину, Олег купил золотое колечко и только тогда она сняла оборону. Он и предположить не мог, что это была последняя неделя перед концом его прошлой жизни. О последнем её разговоре с отцом он вообще узнал через год. Олег и предположить не мог, что всё на столько плохо. Как часто он замечал в последнее время в Ольгиных глазах дьявольский огонёк, когда она глядела на него, или поднимала взгляд от монитора. В её взгляде в такие минуты вообще не было любви. Вообще ничего не отражалось в них, кроме соревновательной злобы. Яркая, целенаправленная ярость иногда полыхала на столько открыто, что Олег боялся своей жены, её состояния и за Олин рассудок.

Папа запомнил тот вечер хорошо: они с Олей были похожи, её переживания ЕМУ более понятны, чем Олегу. Они сидели на кухне. В её руках дымилась неизменная в последнее время чашка кофе. Ольга то и дело ставила кружку на стол, дула на ладони, растирала их, потом опять брала её. «Что ты делаешь? Поставь, пусть остынет», – в их доме кофе был разве что растворимый, теперь приезжая Ольга привозила собой новую пачку, как будто боясь, что закончится источник её сил. Однажды мама отдала начатую пачку соседке. Ольга, приехав, весь вечер металась по квартире в поисках хоть крохи кофе. Тема разговора то и дело возвращалась к кофе. Кофе стало её навязчивой идеей. И это не последняя странность, замеченная родными. Видно было, как вся их девочка истончилась, подобралась, как будто она только и делала, что убегала от кого-то. Кожа стала сероватой и прозрачной. Ольга явно была больна, но чем? Она только морщилась в ответ.

– Оля, что у тебя случилось? – отец считал себя в праве если не вмешиваться в жизнь дочери, то хотя бы знать её проблемы. Не всегда он мог помочь, но она была его гордостью и продолжением, он посвятил ей всего себя, а потом не смог смириться с тем, как быстро она выросла. Ольга понимала это и ей нравилось быть центром хоть чьей то жизни.

Было время, когда издатели просто не замечали Ольгиных романов, на работу бухгалтером (а она закончила хороший экономический вуз) её просто не брали из-за отсутствия опыта (и интереса к профессии в том числе). Тогда казалось, что их с Олегом семья, рухнет, и всё, всё, всё, всё скатится в пропасть не успев начаться. Олю спасало только папино обожание. В его взгляде было столько горького удивления к миру, который не хочет воспринимать его дочь, что Ольга была готова соревноваться даже с судьбой, лишь бы это удивление превозмочь, побороть мир, доказать свою силу.

– Ничего. Ты знаешь, пап, правда, ничего.

– Но ты ведешь себя последнее время так, будто болеешь… или перебеливаешь…

– Нет, – рассмеялась Ольга отцовским страхам: – Не болею. И не перебеливаю. Мне по большому счёту даже жаловаться не на что. Я живу так, как считаю нужным… Я сама свою жизнь создала. Честно говоря, я себя по-другому и не представляю. Я словно иду вверх, нет, скорее несусь со страшной скоростью, а впереди как воплощение мечты – то, что доступно немногим. Ну, как VIP—столики под заказ: нужно знать, куда хочешь; попасть туда вовремя; согласовать все, что нужно, и в конечном итоге занять эти места с чувством победителя! Окружающие видят только финал, но ты знаешь, что лежит за этим внешним триумфом, что он – лишь следствие твоей жизни, открывающей новее горизонты, твоих испытаний – и это-то знание – самая большая награда. Только… я наверное не под рассчитала силы: процесс уже пошел, люди завязаны, финансирование, сроки, – всё, а я с трудом вытаскиваю себя из постели, собираюсь полдня с мыслями, и через час после завтрака, уже с ног валюсь. Самое страшное, что я даже не знаю, будет ли какая прибыль от нашего проекта, как отреагирует народ. С фирмы тоже уходить не хочу: вдруг не окупится книга – я ведь туда вложила всё, что у меня было, и в долг взяла! Но дело даже не в деньгах. Дело в том, что если сейчас не получится, и не будет никакой прибыли, мне всё равно нужно передохнуть, понимаешь? Мне нужен отпуск месяца на два, чтобы восстановиться. Вы с мамой сможете меня перестраховать?

– Конечно, – у отца видимо отлегло от сердца: – Не буду же я смотреть, как сгорает на работе мой ребёнок!

Отец говорил вполне серьёзно. В понятие «ребёнок» он вкладывал глубокое – «кровь от крови» и никогда не использовал это слово как ругательное или уничижительное. Смысл его слова «ребёнок» включал безоговорочную помощь и поддержку. От ребёнка требовалось только сказать: что, когда и как нужно делать, хоть и не всегда было понятно: стоит ли ее жертва того будущего, которое она просит.

Оля ждала его обещания. Она рассказала несколько вариантов возможных действий, как поступить с девочками, чтобы не отрывать их от учёбы, и в то же время не напрягать маму; как объяснить малышкам возможный отъезд родителей, так как Олег всё равно являлся для Оли своего рода отдушиной. Олю беспокоило, не будет ли это накладно для всех; как удобнее поступить.

– Боюсь, что тебе мало будет двух месяцев, скорее уж нужен год, чтобы привести в порядок всё, что ты задумала, – ответил тогда отец. Он считал, что и в случае неудачи она может уйти с должности бухгалтера, тем более, что видел, насколько не по душе Ольге эта профессия. Но она была слишком горда, чтобы зависеть от кого бы то ни было, и отец искренне верил, что проект, выверенный ею с такой тщательностью, всё же принесёт свои плоды.

Всё это отец Ольги рассказал уже после того, как состоялись формальные похороны, но тогда, на третий день, когда нашли искореженную огнём машину, с двумя трупами, только ревность помогала Олегу удержать рассудок. Когда же на опознании он увидел труп чужой женщины в Олиной одежде, все померкло, осталась только яма, голое тело жены, вывернутая неестественно нога, и её лицо, залитое кровью, погружённое в грязь. Его откачивали нашатырём.

***

Трупы в машине были раньше наркоманами. Следователь пришёл к заключению, что Олю возили в багажнике, прежде чем убить. Там нашли кровь, несколько волос и следы подошв на стенках – когда она приходила в себя, пыталась выбраться. Её тело не было найдено, но сомнений в её смерти не оставалось. Скорее всего, она взяла попутчиков, которые ограбили, убили её и закопали где-нибудь в лесу. Смерть признали убийством, но наказать было некого. Олегу вручили свидетельство о смерти жены, и через некоторое время пришла огромная сумма страховки. Потом появился нотариус, показавший бумаги, подтверждающие наследование прав на её книгу «и средства, полученные от издания, реализации и других способов использования содержания рукописи».

Прошло ещё время, прежде чем он начал выходить из квартиры. За девочками приглядывали бабушки. Он не верил, не мог смириться, что она умерла. Раньше, когда они только начинали жить, он находил её в любом районе; с точностью до улицы угадывал, где она есть. Но может привычка, может его непонимание, может рутина семейной жизни, когда постоянно нужно куда-то бежать и чего-то делать, может его неуверенность в себе из-за более высоких заработков жены, стёрли, растворили его способность. Бродя по улицам, он искал то чувство, которое вело его к ней раньше. Искал, но чувствовал только озноб и одиночество. Пару раз он приходил в себя в странных местах после кошмара о ней. И совсем прекратил ночные прогулки, когда очнулся после удара по голове без денег, документов и ключей.

Тогда он до конца осознал, какая ответственность свалилась на него: ему предстояло решить, что же делать с семьёй, состоянием, родными. Так закончилась его сумасшествие по поводу смерти жены и началась простая однобокая жизнь вдового мужчины с детьми и массой молодых и не очень, претенденток на его руку, сердце и собственность.

– ГЛАВА 2 —

Поджимая живот, как раненная собака, волочась грудями по снегу из канавы, из-под мусора, набросанного на неё, ползла женщина. Мысль о дороге – была последней её мыслью. Теперь тело двигалось само, подчиняясь заданной программе. Глаза уже были не нужны, они были ещё открыты, но может теперь их закроет чужая рука.

Последняя мысль впечаталась в остывающие мышцы, в черты лица, в оскал боли и ненависти, поэтому тело ДОЛЖНО БЫЛО ПОЛЗТИ и ползло. За что-то зацепилась нога, но не боль уже мешала, только слабость. Второй ногой тело упёрлось сильнее, скрюченные пальцы вспахали наледь, и ещё десять сантиметров пути было пройдено.

Тело продолжало ползти, а душа уже смотрела последний земной фильм. Вся жизнь проносилась перед глазами, но не постепенно, а вокруг: спереди, сзади, слева и справа, всюду – картины возникали, толпились, и сразу было ясно, где она ошиблась, где была права, что в её жизни самое важное, как она выполнила божественный замысел. В доли секунды уложились годы её побед и поражений. Много, много она сделала правильно, все, что нужно успела…

В идиллию смертного покоя опять вторглась боль. Женщина зашипела, и смутно различила, нет, скорее почувствовала свет фар, полотно дороги и краем зрения – ноги в ботинках. Жива?.. – шелохнулась мысль, отняв последние силы. Опять накрыло болью, судороги скрутили пальцы и желудок и на пересечении сознания и смерти она услышала вопль ужаса. «Помоги…» – были последние её слова. Покой опять поглотил её.

***

«Дёрнул же чёрт отлить!» – думал про себя Яков, сидя в машине, разрывая дрожащими руками истрёпанный лист, попавшийся в кармане. Сигарет в машине не было. Он бросил курить неделю назад. А хорошо, если бы были. Первый испуг уже прошел, но ещё давал себя знать слабостью. С женщинами ему никогда не везло. Последняя, после года совместной жизни за его счёт и в полном довольствии, на предложение создать семью ответила, что он не нужен ей, потому, что без машины и бизнеса он просто ничто, что она мстила мужскому роду, встречаясь с ним, а теперь насытилась местью и он может «быть свободен»… Она отвратительно засмеялась, и он ударил её по лицу – залепил пощёчину, чтобы хоть чуть-чуть сбросить ощущение грязи, но стало только хуже.

А теперь вот, уткнувшись лицом в стылую грязь, на дороге лежал изуродованный труп женщины. Писать больше не хотелось. Он осветил мобильником её голову: страшное месиво из волос и крови. «Действительно «ничто», – думал он о себе, и чувствовал, как по брюкам и дорогим ботинкам стекает тёплая жидкость. «Опять! – последний раз он описался в пятнадцать лет, в летнем лагере, и вожатая, весёлая и красивая девчонка, громко смеялась над ним, пока не пришли другие вожатые и ребята. Он же так и стоял: толстоватый, растерянный в холодных мокрых трусах. Ей сказали уйти, ему – переодеться. На следующий день его забрали домой родители – он не мог там оставаться.

«О чём я думаю! Вот дурак! Надо ехать отсюда, быстро!!! Для неё всё кончено» – Он прекрасно знал, что только мертвый человек падает лицом вниз, но на всякий случай, зачем-то повернул боком голову трупа. Он даже сел в машину, но не поехал, а вернулся, поднял её, прижал к себе, стараясь накрыть как можно больше наготы курткой, бережно положил на задние сиденья. Набрал скорую.

Теперь в его машине полулежала страшная остывающая кукла с размозженной головой – вот потеха! – Он вдавил педаль газа в пол.

Ещё через двадцать минут он передал находку МЧС-овцам, а сам, как свидетель (и частично, подозреваемый) поехал в ближайший участок. На следующий день обвинение с него сняли, так как женщину удалось спасти, «раны и удары она получила за несколько часов до его вмешательства, а сейчас она находится в реанимационном отделении московской городской больницы». Его выпустили, предварительно поискав другие промахи, но ничего кроме подозрительно-воняющих пятен на брюках, не обнаружили. Да это и не удивительно: голая грязная «милашка» с раздробленной головой – не частое зрелище даже на дороге.

Шло время. Врачи боролись за её жизнь. Несколько раз Яков приходил её навестить, но его не пустили. Тогда он стал звонить временами, когда на душе было тяжело или грустно. На всякий случай он оставил телефон лечащему врачу.

Он делал всё это не из жалости, и даже не из интереса к этой женщине – не известно ведь, кто она и как жила. Вообще, он приходил от одиночества, которое так и не стало привычкой. Он, красивый по-своему мужчина, из тех солидных мужчин, которым даже лысина к лицу и весь вид говорит о благонравии и состоятельности, даже не понял, как случилось, что к сорока годам он остался вдруг совершенно один. Приходя в свою комфортную, но совершенно нежилую квартиру, он иногда ловил себя на мысли что ему тошно даже открывать дверь – всё равно его не ждёт никто. В таком настроении он подобрал однажды котёнка, и это было единственное существо, нарушавшее пустоту комнат.

Теперь, когда накатывало ТАКОЕ настроение, он звонил в больницу.

Завистники уже открыто посмеивались: красивый мужик, а в обществе женщин и не увидишь! Может ориентация не в порядке? Тех девушек, которых он знакомил с родителями, очень скоро простывал след, и он устал оправдываться перед мамой за свою неуклюжесть в отношениях. Однажды он даже пробовал встречаться с рокершей, похожей на молодую ведьму, но и она улетучилась с запахом марихуаны в тот вечер, когда он понял, что это за запах.

Настал день, когда раздался звонок и сообщили, что женщина, найденная им, очнулась. Он приехал немедленно. Ему разрешили войти в палату. Но около порога он так разволновался, что не решился подойти близко к постели. Остановился в дверях и даже не заметил, что молоденькие медсёстры одна за другой тихо вышли.

Яков впервые мог разглядеть её. Тоненькая, с желтоватой полупрозрачной кожей, она спала и тихо дышала. У неё было неправильное лицо, большие скулы, большой рот, тощая шея, большая, бритая на лысо, голова. Всё это выглядело не реально, как мистический сюжет о смерти ангела. Глядя сейчас на её подростково-узкие плечи, не возможно было представить, что у неё могла быть другая, прошлая жизнь. Повязки сняли, но корки ссадин и жёлтые пятна синяков напомнили ему о той ночи на дороге. Его стало мутить. Из-за спины он услышал голос врача:

– Ей тридцать с хвостиком, рожала, – давно, правда. Есть вероятность, что повреждены речевые центры – может не говорить. По крайней мере, когда приходит в себя, стонет и произносит нечто нечленораздельное. Скажите, есть у вас хоть какая-то информация, кто она?