Между двух эпох

Пленный – это предатель по меркам того времени. Но то, что пережили люди в плену и, особенно, в концентрационных лагерях, власть не интересовало. Бывшие пленные стали изгоями в своей стране.

Правда, у папы была другая ситуация. Он воевал, имел ранение, и он никого не предавал. Когда он вернулся в село, его несколько раз вызвали в Управление Министерства государственной безопасности (МГБ) по Пензенской области в город Пенза. Однажды он не вернулся, его оставили в предварительном заключении. Мама поехала в районный центр Исса. И эта простая крестьянская, полуграмотная женщина стала доказывать, что её муж невиновен, что она осталась с четырьмя детьми – как их растить, кормить, разве они не нужны стране?

Сила убеждения и слова подействовали, папу отпустили. Папа вернулся с войны совершенно больной и это всего в возрасте 43 лет.

Папа и мама для села считались грамотными колхозниками – умели читать и писать. Папа стал работать в колхозе бригадиром, а до войны мельником на мельнице.

Папа прожил после войны всего 10 лет. Он много курил, несмотря на то, что у него были больные легкие, – последствия ранений и концлагеря, а затем заболел туберкулёзом легких.

Работать бригадиром стало тяжело, и папа уволился с работы и стал вязать из ивовых прутьев корзины, кошёлки на продажу, что-то мастерил, ремонтировал обувь для сельчан, которые расплачивались продуктами.

Вспоминаются почему-то вечера. В избе темновато. Керосиновая лампа тускло освещает избу. Папа сидит в душегрейке и плетёт корзину. Кругом ивовые прутья, которые заполонили запахом всю избу. Мама хлопочет на кухне. Больше дома никого нет. Я сижу за столом у окна и смотрю. Папа что-то говорит, смеется. Он был веселым человеком, балагуром, исконно русским, с крестьянской хитрецой.

И этот быт, и обстановка спокойствия, и чего-то хорошего в нашем доме, остались в моей памяти. Я не помню скандалов между родителями, ругани, ссор – их просто не было. Это была какая-то сказочная жизнь, волшебное время, которое ушло. И это вспоминается с грустью в сердце, потому что, это время моих любимых, дорогих сердцу родителей не вернуть…

Мамины заботы.

Деревенский быт очень тяжёл, особенно для женщины. На её плечах: семья, кухня, кормление скота, уборка, стирка, пошив одежды, приготовление пищи, – в том числе, надо напечь хлеб. И если рассматривать день в деталях поминутно, то думаешь: как же хватало сил, здоровья, терпения и, само собой, умения, преодолевать все эти заботы.

А ведь кроме всего этого необходимо было обязательно каждый день работать в колхозе, выполняя определенную тяжёлую работу. В зависимости от времени года – посадка сельхозпродукции, прополка, молотьба зерна, заготовка сена в скирды и стога и т.д. Даже трудно всё перечислить.

Мама любила чистоту и порядок. Вспоминаю, как было всегда аккуратно прибрано в избе – чистые полки с посудой, полы, выскобленные добела, стол и лавки всегда чистые и аккуратно расставленные, кровати заправлены, горки подушек и, конечно, вышитые сестрой подзоры, закрывающие нижнюю часть кровати.

На кухне порядок, у печки чистота: кочерга, горшки, чугунные сковородки, алюминиевые и деревянные миски, деревянные ложки – всё вымыто. Перед домом всё подметено; помню, соринки не найдешь. Завалинка – стена дома побелена. На хозяйственном дворе также чисто, хотя много животных и за ними надо убирать.

Маму я не помню, чтобы сидела без работы. Хлопочет то во дворе, то по дому, то готовит пищу. Вечерами читает библию, подаренную эвакуированными из Ленинграда, молится. Меня она тоже учила молиться, стоя на коленях.

А как мама готовила! Вспоминается весна, – солнце припекает, тепло, снег тает. Должны прилететь грачи, скворцы, жаворонки. Мама готовит сдобное тесто, аккуратно смазывает сковородку гусиным перышком и раскладывает на ней лепешки, вылепленные фигурки птичек, которые должны прилететь с юга и принести с собой весну, тепло.

Сковородка помещается в печь и через некоторое время по избе распространяется необыкновенный аромат сдобной выпечки. Невообразимо! Какие запахи! Они помнятся и через столько лет. И всё это было как будто совсем-совсем недавно. И в то же время, вспоминая то далекое время, приходят мысли, а было ли всё это на самом деле, не сон ли это был. Так много прошло времени, и в этой далекой, туманной дальности, прозрачная цепь событий вспоминается грустно и печально, потому что всё это прошло. А так хочется вернуться в детство, вернуть родителей, почувствовать ту радость бытия, которая безвозвратно прошла.

Мама достала из печи готовые лепешки, сверху смазывает их тоже гусиным перышком в сливочном масле. Какие они вкусные, ароматные, удивительно забавные и необыкновенно праздничные. Спасибо, дорогая мамочка за твои заботы, любовь, ласку, терпение и долгие-долгие бессонные ночи с нами!

Поездка за сеном в барский сад.

Второй барский сад находился за рекой Иссой, восточнее села на правом берегу небольшой, с необычно чистой водой речушки Кельма. Все названия рек татарские. Там же, на Кельме, была и мельница, на которой работал мельником до войны мой папа. От мельницы остались одни развалины – кирпичная кладка фундамента, запруда и какие-то полусгнившие постройки. Всё было давно заброшено. Муку в колхозе давали за трудодни.

Для нас, мальчишек, и сам сад, и развалины, и крутые берега реки все было интересно. И мы проводили летом целые дни в своих путешествиях по разным местам.

Через дом от нас жил мой друг, время стёрло из памяти его имя. Помню только, что он жил с дедушкой и бабушкой; родители у него были, но жили где-то в городе, а его почему-то отдали старикам. Не знаю.

Его дед работал на конюшне конюхом. Лошадей в колхозе было много, наверное, более двадцати. Надо было чистить им стойло, выгонять на пастбище. Когда мы приходили на конюшню и видели таких огромных лошадей – их фырканье, ржание, болтание хвостами и гривой, нам становилось боязно. Дед спокойно ходил между ними, шлёпал ладонью по бокам лошадок, гладил их по мордам и чувствовалось, что лошади знают его, любят, как своего кормильца. Вечером, когда мы как обычно запоздавшие расходились по домам, мой друг сказал, что завтра рано утром дед поедет в барский сад за сеном для лошадей и возьмёт нас с собой.

Дома я попросил маму отпустить меня завтра и разбудить рано утром и рассказал о поездке.

С утра мама меня разбудила и, выпив кружку молока, я побежал к другу. У дома уже стояла запряжённая повозка, лошадка пощипывала траву на лужайке у дома и мотала гривой, отгоняя мух и слепней. Было раннее утро, но солнце уже пекло и летняя деревенская жара повисла вокруг. Я зашёл в дом. Друг и старики сидели за столом и завтракали.

Бедная деревенская изба, никакой покупной мебели. Все сделано своими руками – стол, лавка, табуретки, кровати, какие-то столики с посудой. Всё было аккуратно расставлено и было чисто той бедной, скромной чистотой, которая говорит о нищете людей, живущих здесь.

Меня позвали к столу. Я сидел и смотрел. Сейчас вспоминая и сравнивая тот быт с настоящим, надо благодарить Бога за нашу жизнь, современную. Позавтракав и помолившись, мы вышли из избы. Дед посадил нас в повозку и развязал вожжи, дернул ими лошадку и мы потихоньку выехали на дорогу. За селом надо было проехать через реку Иссу по мелководью. Спуск к реке было не очень крутой, но лошадь пришлось удерживать, натягивая вожжи, чтобы не очень быстро съезжать. Переехали через реку и выехали на луга. Кругом расстилалась необыкновенного вида картина.

Луга в разнотравье, цветах; в воздухе необыкновенные ароматы и простор до горизонтов, до возвышенности с одной стороны и до небольшой черной ленты на горизонте – леса, с другой. Сказочное утро, божественная, первозданная природа, которую не знаю, где сейчас найдешь.

Лошадка побежала трусцой. Дорога перед нами была ровной – без выбоин.

Быстро доехали до моста через речку Кельма и повернули направо, в барский сад. Дорога сузилась, стала неровной, кусты и деревья обступили со всех сторон. Наконец выехали на большую поляну и увидели копну.

Небольшая копна покошенной травы, которая уже пожухла, но ещё была достаточно сочной и мягкой. Между деревьев пробивались солнечные зайчики, красиво играли на листочках, на былинках; прямые лучи солнца сказочными мечами рассекали полумрак сада, а роса на траве светилась разноцветными, волшебными огоньками.

Была небольшая утренняя испарина – дымка между деревьями от ночной прохлады.

Дед остановил лошадь, мы спрыгнули с подводы, занявшись своими ребячьими заботами. Дед вилами стал укладывать сено на подводу, неспешно, осматривая, как получается. Поработав какое-то время, пристроился отдохнуть, свернул самокрутку и стал курить. Дед был крепок, лет шестидесяти. Седой, загорелый, с аккуратной бородкой, в выгоревшем картузе, в длинной подпоясанной ремнем холщовой рубахе, тоже сильно выгоревшей и как-то неотрывно гармонирующей с такими же выгоревшими штанами.

Дед делал всё не спеша, без суеты, с каким-то удовлетворением. Чувствовалось, что работа ему не в тягость, да и думал ли он об этом. Надо было трудиться, так было заведено. Все работали, кроме тех, кто болел. Тунеядцев в селе не было.

Высота сена на подводе увеличивалась. Дед аккуратно вилами со всех сторон прибил сено, чтобы было плотнее. Вот она – крестьянская смекалка и опыт! Затем верёвкой перетянул сено и крепко перевязал. Было довольно высоко. Сами мы не могли забраться. Дед нас подсадил, и мы вскарабкались наверх, держась за веревку. Было страшновато. Дед забрался наверх спереди подводы, мы расположились сзади и потихоньку тронулись в обратный путь.

Выехав из сада, мы были сразу же поглощены солнцем, палившим наши белобрысые головы, ярким светом, теплым воздухом. С высоты было интересно смотреть, покачиваясь на сене. Про страх мы, конечно, забыли, так было необычно. Это была моя первая такая поездка, которая запомнилась на всю жизнь.

Зимой на реке.

Зимы вспоминаются – снежными и морозными. Избу заметало снегом иногда под стреху. У крыльца приходилось откапывать проход. Яркие краски белизны полей, сказочные огни на снегу от солнца и в ясные дни необыкновенные небеса, цвета которых помнятся и поныне.

Зимой чаще приходилось сидеть дома. Холодно, неуютно, да и идти-то некуда. Разве только на речку. Там было очень интересно. Можно идти по льду между высокими берегами по извилинам реки.

В одних местах снегом заметён поворот реки очень высоко, с нависшими шапками изогнутых глыб снега, под ними мы прятались, рыли пещеры. А в других местах лёд был прозрачен и чист. В этих местах зрелище было просто завораживающее, – подо льдом бурлила речная вода, камешки, песок и старая трава видны, как будто льда и нет, но он был. И улегшись на лёд, было интересно смотреть и ждать, когда поплывёт кто-нибудь. Идёшь по льду, и открываются разные, волшебные картины пейзажа.

Природа наполняла меня чувством красоты, удивления и волшебства.

Было очень трудно забираться вверх по крутому склону берега реки, но, забравшись, можно было лихо съезжать вниз кубарем. Весело и забавно.

Мама купила металлические, двух полосковые коньки. Они привязывались веревкой к валенкам, и можно было не только кататься, на тех местах реки, где она сильно продувалась ветром, и был чистый лед. Я с удовольствием катался на коньках.

Ледоход.

Наступила весна! Неимоверно ослепительное солнце в избе. Лучи солнца отражались от снега, ещё ярче освещая комнаты. Цветы на подоконниках кажутся волшебными в бликах лучей; кошка сидит на лавке и смотрит в окно каким-то непонятным взглядом, пристально, поворачивая голову за пролетающими мимо за окном воробьями. Собираюсь на улицу. На улице тепло! Снег осел, намок внизу, где вода ещё не просочилась в промерзшую землю. Там, где тропинки, снег уплотнился и можно идти, не проваливаясь. Я направляюсь к речке. Там интересно. От дома до речки метров триста. Издалека видно, река наполнилась водой почти до берегов: огромные горы снега, разломанный лёд тихо плывут по воде. Течения почти нет. Льдины наталкиваются друг на друга, теснятся, образуя заторы, и вдруг, – медленно начинают наползать или на берег реки, выдавливаемые течением воды и другими, более мощными глыбами льда или друг на друга.

Все это непередаваемо интересно, захватывающе, – наблюдать за дикой мощью природы. Подходят сельские друзья. Смотрим, бросаем снежки на меткость. Кто-то предлагает покататься на льдинах.

Только сейчас понимаешь – какое это было безрассудство. Огромная глубина, водовороты воды, льдины плывут, вертясь по реке, отламываются, крошатся. Мы этого не понимали. Катались, прыгали с одной льдины на другую, которые были недалеко от берега. Не обошлось без приключения.

Я прыгнул на льдину, которая была недалеко от меня, и поплыл на ней. Как же я радовался! Вдруг на соседней льдине ко мне подплыл мальчик и перепрыгнул на мою льдину. Не выдержав нас двоих, она стала уходить под воду. Мы страшно перепугались. Что делать?! Стараемся спрыгнуть на соседние льдины и, понятно, не допрыгиваем и плюхаемся в холодную воду.

Как раз летом я научился плавать. В зимней одежде, в валенках, как собачонка, барахтаюсь в воде и, как только возможно в моем положении, плыву к берегу. Доплыл, вылез, вылил воду из валенок и бегом домой. Мой приятель тоже. Нас спас быстрый бег.

Я прибежал домой, мама была в избе. Конечно, поругала меня, раздела, натерла денатуратом (что-то вроде керосина) и загнала на печку греться. А там тепло и я заснул.

Походы в лес.

От деревни в лес надо было идти достаточно долго, наверное, три километра. Надо было перейти речку, потом вдоль «татарской» горы пройти с километр и затем вверх на сопку. Когда идешь по таким небесным, широчайшим просторам, когда до горизонта далеко – и кругом необъятная красота: ровные луга с изумрудной травой, цветами, пением птиц; река в своем величавом виде, прорезав землю и местами заросшая кустами, кажется чудом и неповторимым волшебством; колхозные стада пятнами разбросанные по полям – и всё это было, и всё это прошло, а сейчас уже ничего нет, – ни стада, ни полей (которые заросли бурьяном), ни речки, заросшей кустарником, ни той красоты первозданных полей, поскольку поля, луга берегли для сена и не распахивали их.

Для нас – детворы, походы в лес были событием. Не так часто мы ходили в лес, к тому же родители боялись нас отпускать, но когда повод находился, это было здорово.

Набиралась ватага мальчишек. Старше и сильнее всех был Федька, он и верховодил. С собой брали какие-то котомки, конечно ножики, у кого они были. Шли по лугам; и дорога не казалась такой длинной, потому что всё было в новинку, интересно. По дороге то гнездо птичье найдём, то ягоды, то какое-то овраги глубокие и страшные. Поднимаемся на гору и уже невдалеке виден лес. Трава на вершине горы высохла от солнца и вдруг, видим нору и большую к тому же.

Всем страшно. Вдруг выскочит волк или лиса, а волков, кстати, вокруг было много. Осторожно обходим стороной нору и бегом дальше. Вот и лес. Сначала мелкие кусты, подлесок, а дальше большие деревья, чащоба и небольшие, немногочисленные тропинки.

Боимся заблудиться. Находим ягоды дикой вишни, терновника. Дикая вишня уже созревшая, висит яркими бусами на кустах. На вкус – кисловатая, но очень вкусная. Сначала наедаемся «от пуза». Затем начинаем собирать в свои котомки. Божья природа кормит человека!

Находим родник недалеко в глубине леса. Небольшой, кем-то заботливо обустроенный со всех сторон круглыми бревнами, – поросший мхом, слизью от воды. Вода чистейшая, холодная, вкусная. Вокруг сыро. Осторожно подходим к роднику, ногам холодно от земли ведь мы босиком и, кто ладошками, а кто-то, наклонившись, ртом забирает волшебную влагу. Вкусно! Выходим из леса, присаживаемся отдохнуть. Не помню, о чём мы говорили. Да и говорили ли мы. Думаю, смотрели на небо, вокруг, на птичек, бабочек, шмелей, стрекоз, на плывущие куда-то далеко-далеко облака, такие разные сказочные фигуры, – на всю красоту природы, которая была вокруг нас и которая нас наполняла.

Дорога домой была намного короче. Мама была рада ягодам и моей заботе.

Катание на лошадях.

Летом колхозный табун лошадей выгонялся на ночь на луга – в ночное. Лошадям надевали путы, веревкой обвязывали передние ноги, чтоб не убежали, и они паслись всю ночь.

Конюхи (обычно двое) располагались на ночь в поле в укромном облюбованном месте на лугах, разводили костер, что-то брали из верхней одежды, – обычно телогрейки на случай дождя, если не делали шалаш; ночи летом были тёплые, спокойные, звёздные. Лежишь на траве и сморишь на небесную бездну, а там яркие звёзды, какая-то немыслимая даль, глубина; но вдруг, срывается яркая, блестящая звездочка и падает по небосклону, – всё это так необыкновенно. Далёкий, загадочный и необъятный мир!

Конюхи достают припасённый провиант скромную, деревенскую пищу: картошку, лук, хлеб, яйца да квас.

Пока светло, мы просим покататься на лошадях. Нам всем от 10 до 12 лет – «мелюзга». Конюхи знают, какие лошади спокойные, выбирают их из табуна, распутывают и ведут к нам. По очереди нас подхватывают подмышки и усаживают на лошадь. Крутые бока и большой хребет лошади удерживают наши небольшие тела.

Взявшись за уздечку, потихоньку дергаем за нее и, лошадь не спеша, нехотя, перебирая еле-еле ногами идёт вперёд. Потом вдруг останавливается, идти неохота. Голыми пятками стучу в бока лошади – всё бесполезно. Наши слабенькие удары детскими ножками совершенно не беспокоят лошадь. Лошадь стоит, продолжая жевать траву. Мужики хлопают ладонью по крупу лошади и она, мотнув головой и махнув длинным хвостом, постояв чуть-чуть на месте, как-то не спеша, пошла. Я сижу, крепко держа уздечку. Наверху, на такой высоте, немного страшновато. И к тому же темно, и землю практически не видно. Такое ощущение, как будто плывёшь по воздуху. Забавно. Такое вот катание на лошади.

После чего счастливые и довольные, мы прибегаем к костру, а там уж готова печёная картошка. Какая же она вкусная, ароматная. Обжигаясь, отщипываем обугленную кожуру и, за обе щеки уплетаем картошку, с луком и ломтем хлеба.

Колхозное стадо.

Лето! Печёт нещадно! Мы возимся в речке Кельма. Делаем запруды, ловим рыбу, что-то ищем, осваиваем новые места. Вдруг слышим шум, рёв колхозного стада. Поднимаемся, измазанные на берег реки и видим, что к стойлу идёт колхозное стадо с лугов. Некоторые коровы даже бегут. Пастухи не спеша идут, покуривая, неся на плече длинные кожаные кнуты (плети).

Почему бегут коровушки? Потому что на стойле набросаны куски соли и рядом водопой от запруды – плотины. Коровы по брюхо заходят в воду – пьют, размахивая хвостами, бьют себя по бокам от оводов, от которых летом нет спасения никому. Разъедают в кровь тело в разных местах, но особенно для коров – это вымя и соски. Хвостом до них трудно дотянуться и оводы кучами толпятся там. Нам было жалко бедных коровок.

На подводах с флягами подъезжают доярки, это в основном молодые женщины, поскольку дойка коров требует больших физических сил. Фляги вытаскиваются и ставятся на отведённое место на луговине. Доярки с вёдрами расходятся по своим коровам, каждая знает свою бурёнку и бурёнка тоже, другую доярку корова может и не подпустить для дойки.

Вымя коров полно молока и им тяжело. Начинается доение. Молоко белыми струями, пенясь в ведре, наполняет его. Запах от парного молока перебивает все запахи вокруг. Пахнет чем-то вкусным, нежным, непередаваемым ароматом. Наполнившиеся вёдра доярки выливают во фляги. Мужик, который привёз доярок, кружкой черпает из фляги парное молоко и даёт нам ребятишкам. Молоко необыкновенно вкусное. В кружке оно такое тёплое, нежное и пена, прилипает к нашим губам и носам, и мы смеёмся, радуемся, а наши животики раздуваются, наполняясь этим божественным напитком; этой кружки настоящего парного молока нам хватает до вечера, продолжая свои детские приключения.

Дояркой работала моя старшая сестра Тая.

Заливные луга весной.

Наше село Украинцево расположилось на высоком берегу реки Исса. С низкой стороны реки располагались луга, которые начинались от реки Кельма и протянулись до реки Шеркаиса.

Вся эта полоса лугов тянулась вдоль реки Исса и доходила до небольшой возвышенности, которую в народе называли «татарская гора», поскольку далее от неё были татарские села.

Изумительное разнотравье летом; какой волшебный запах наполнял всё вокруг; волны ветра разносили запахи вперемешку с горячим воздухом по лугам и полям, необъятным просторам с их изумительной красотой природы.

В разных местах запахи были разные: здесь полевые ромашки с колокольчиками, там васильки; а незабудки скромно уединились в стороне ярким пятном; дикий лук, цикорий, полевая земляника краснела россыпью ягод, и в некоторых местах – особенно на пригорках, где солнце нещадно печёт и ягодам негде укрыться, их цвет был темно-коричневым, запёкшимся на солнце и аромат от них был какой-то особенный – вкусный, дразнящий аппетит. Это летом!

А весной! С низкой стороны речки во время половодья вода разливалась по лугам. Даже на луга заносило течением мелкие льдины, которые после того как вода стекала в русло реки, долгое время белыми глыбами виднелись на лугах уменьшаясь, день за днём.

В неровностях рельефа, поймах, лощинах лугов вода мелкими озерами ещё долго оставалась, сверкая своей зеркальной поверхностью при солнечных лучах днём и загадочно и таинственно отражая луну ночью; и эти тускло-блестящие пятна воды сказочным каскадом разлетались по просторам полей.

В очень глубоких впадинах вода не высыхала всё лето, к тому же дожди заново наполняли их влагой, и в этих местах вырастали заросли камыша, цвели кувшинки, а в прибрежной полосе вдоль озерца появлялась осока, которая клочьями виднелась на кочках и шумела от ветра.

После разлива реки в апреле вода постепенно начинала прогреваться. В конце мая, вспоминается, что вода была уже достаточно тёплой, по крайней мере мы уже вовсю бегали по лугам, измеряя глубину этих озерец.

Вспоминается солнечный, яркий, небесно-чистый день: воздух «парит» от тепла и я на лугах недалеко от села, мне было 4-5 лет. Незабываемые впечатления. Блики от солнца на воде играют, пляшут радостно; пение птиц над головой звучит божественной мелодией и появившиеся первые цветочки красиво и разнообразно разбросаны по просторам.

Необыкновенной свежести, буйства изумрудных красок, трава причудливо пробилась на бугорках, тянущаяся из воды, дополняет эту картину природы, – её буйство, её неповторимость.

И я, радостный и зачарованный необыкновенной новизной природы после зимы, любуюсь на этот мир и мне хорошо, и я начинаю бегать по лугам и лощинам, скакать с кочки на кочку, радуясь этой красоте, глубине и неповторимости мира, которая заполняет мою детскую душу. Как хорош и прекрасен этот мир!

Походы за ягодами.

Каждое время года запоминается в детстве по-своему, какими-то особенностями, впитавшими в себя яркие картинки детства: непередаваемые сюжеты природы, людей, действия. Лето – особенное время года, наибольшее количество воспоминаний, связанных с детством, приходится именно на лето, поскольку летом происходит очень много интересного и, практически постоянно, действие происходит на улице, вне стен дома и поэтому воспоминания остаются очень яркие.

Лето, июль – всё цветёт, вокруг сказочная красота. Бегаем по лугам, высматриваем: не созрела ли ягода, так в нашей местности называли землянику. Местами находим покрасневшие с одного бока ягоды, срываем. Какая кислая! Но проходит некоторое время и в селе идут разговоры, что ягоды-то поспели надо собирать!

И целыми семьями люди идут на луга, за село собирать ягоду, чтобы затем наварить из неё варенья. Очень много ягод было на татарской горе и в оврагах у речки Кельма. Идешь вдоль оврага, внизу всё заросло высокой травой, мелкими кустарниками, и чувствуешь, как снизу дует ветерок прохлады. А наверху! Выжженная кромка оврага, трава пожухла, пожелтела и вдруг видишь – красное пятно земляники, которое особенно выделяется на общем тусклом фоне. Раздолье! Ложишься рядом на теплую землю и выжженную колючую траву; солнце печёт тело сквозь выгоревшую одежонку, а кругом ягоды. Благодать!

И ты лёжа ешь землянику, не спеша, наслаждаясь спелой ягодой, её вкусом и ароматом, необыкновенным запахом. Ешь «от пуза», а она на полянке не убывает. Потом начинаешь собирать ягоду в лукошко; и ты это делаешь с удовольствием – потому что ты сыт; вокруг всё прекрасно – ягод много. Время словно остановилось, только стрекот кузнечиков, порхание стрекоз, жужжание шмелей, красота кружащих бабочек, да разноголосье птиц, заполняет всё небесное пространство.

Вот лукошко и полное. Ещё немного полежишь на спине, а потом неспешно, бережно взяв лукошко идёшь домой. Мама всегда была рада ягодам, ведь ей ходить было некогда – хозяйство всё в одних руках. Замечательная и незабываемая пора лето!