Между двух эпох

Набеги на огороды.

Середина лета. На огородах, которые расположены за избами, созрели: огурцы, помидоры, репа, турнепс, лук, морковь.

Вечером, собравшись на каком-либо конце села или у церкви, обсуждаем: к кому забраться в огород и полакомиться, а также поозорничать; в то же время это считалось проявлением смелости, поскольку неизвестно – может в огороде кто-то караулит или вдруг, нечаянно хозяева услышат. В общем, для нас это было как бы приключение.

Верховодили ребята постарше. Рассказывали – у кого есть злые собаки, а у кого их нет; кто из мужиков безжалостный, кто дома, а кто уехал куда-то. К одиноким старушкам не лазили, ведь это было неинтересно, без азарта.

Наконец выбран огород. Ждём, когда стемнеет, уляжется село – погаснут огни в окнах, поскольку всё видно, штор не было, а были легкие занавески, тюлевые. Потихонечку идём через село, спускаемся к речке и вдоль берега прокрадываемся в огороды. Темно, практически ничего не видно и луна на небе не светит. Как найти грядки? Рассыпаемся вдоль борозд картошки и на четвереньках ищем. Молчим, никаких разговоров, только сопим в темноте. Друг друга не видно; кому что повезёт найти, тот это и рвет. Смотрим в сторону изб, всё ли спокойно. Иногда начинают лаять собаки – начинает одна, затем другая и это продолжается уже с подвывом.

Вроде что-то набрали. Старшие командуют – уходить. Всё тихо, но сердце стучит беспокойно. Возвращаемся к реке. В общую кучу складываем всё, у кого что есть. Затем, моем все в речке и начинается пир на берегу. Здесь мы уже громко разговариваем, смеемся, делимся впечатлениями: кому что показалось, как наткнулись на грядки, как кто совсем ничего не боялся и совсем не было страшно.

И так за разговорами сидим и вдруг видим – горизонт светлеет, темнота отступает. Наступает утро, а нам спать и не хочется. Наконец собираемся и идем в село. По мере продвижения вперед нас становится все меньше и меньше – ребята расходятся по своим домам.

Я тоже подхожу к нашей избе, открываю потихоньку щеколду, захожу в сени, а затем в избу. На столе стоит кружка молока и ломоть пшеничного хлеба, пью молоко и ложусь спать. Сон наступает мгновенно.

Осенние впечатления.

Осень! Много воспоминаний об этом времени года, отрывочные и разнообразные картины природы всплывают, наслаиваясь видениями ушедшего времени…

Осень, как и все времена года, нам, мальчишкам, нравилась. Да и как иначе! Ведь всё было интересно, мы начинали познавать мир, яркими впечатлениями, сочными мазками, оставившими свой след в моей памяти.

Осень! Я в барском саду. Буйство красок: широченные, ярко-багряные, жёлтые, с массой оттенков листья клёнов шелестят жалобно под дуновением ветра; а лежащие на земле красным ковром укрыли её – матушку-кормилицу, как бы готовя к зиме; заросли малинника торчат голыми прутиками, все листья опали; берёза – жёлтое пятно на прозрачном небе играет всеми красками в лучах солнышка, а зашелестит под лёгким ветерком, как будто она с тобой говорит, жалобно шепчет и легкий шелест кажется сказочным, ранее не слышанным и неповторимым; на дубах узорные пожелтевшие листья ещё держатся, им не хочется расставаться с деревом, хотя жёлуди уже лежат внизу, блестя гладкими коричневыми боками с холодной кожурой.

А липа, а ясень, а боярышник, а орешник, а серебристый тополь, а сирень и осина – все непередаваемо красивы их неувядающей красотой необыкновенных красок, красотой осени – величественной красотой природы – гордой, неповторимой!

Трава вся пожухла. От обильных дождей в ямках и канавах вода.

В барском саду я присматриваю кусты малины для посадки в огороде у дома. С трудом я выкапываю их и тащу через село, мимо церкви. Приношу домой и мы с мамой сажаем их сбоку от дома. Всё это через много-много лет снилось часто, и всё было как будто наяву и сейчас.

Я на нашем огороде внизу, у родника. Огород уже пустой убрана картошка, голые грядки, старые колосья проса (мама сеяла просо и серпом срезала созревшие колосья). Иду по грядкам в надежде что-то найти. Нет ни репы, ни моркови. Всё чисто. В роднике вода холодная, прозрачная, я наклоняюсь попить, а там отражается моя мордочка. Вода вкусная.

Солнце клонится к «татарской» горе – вечер. Волны ветра набегами дуют, и шелест листьев от этого становится то сильнее, то замирает. У родника растёт ива, верба, тополь, берёза, клён и мелкий кустарник. Я рядом с клёном и вижу, что он усыпан «самолётиками» – семенами в виде крыльев стрекозы. Сорванные ветром они крутятся и медленно, плавно опускаются на землю. Срываю самолетики и пускаю их наверх (подбрасывая), – как красиво они летают, для меня это была забава.

Вот я брожу вдоль реки, я любил гулять в одиночестве, рассматриваю картины природы, любуясь ими.

Безжизненная красота! Тишина! Река холодным отблеском воды неслышно течёт, волны перекатываются, а на мелководье слышно тихое журчание.

Всё как вымерло, но вдруг – всплеск в воде – плещется рыба. Из кустов неожиданно выныривает какая-то птичка и всё – опять тишина.

Дожди, за окном сумрачно, вода льёт с неба потоком, но всё равно хочется на улицу, встретиться с ребятами. Место встречи в такое время одно – церковь. Там всегда обязательно кто-нибудь да бывает. Надеваю сапоги, кепку, что-то из одежды; даже и не помню, в чем мы ходили – какие-то старые куртки, да телогрейки – больше ничего не было.

Бегу к церкви, дождь не унимается. Промок, одежда липнет к телу. Прибегаю – так и есть! Там уже ребята, друзья. Что мы там делали, не помню. Наверное, как и все мальчишки, баловались, что-то придумывали, играли в карты, рассказывали разные страшные истории. И так допоздна.

Я любил бродить по лугам, по реке, собирать грибы – грузди, ежевику. И это были пища дополнительная что ли, к однообразной крестьянской еде. Да, осенью жизнь замирала, и осень наводила грусть.

Сельские свадьбы.

Из моего детства запомнились три деревенские свадьбы – моей старшей сестры Таисии, дочери тети Паши – Жени и дочери председателя колхоза. Наибольшие впечатления на свадьбе сестры. Папа был еще жив, но уже тяжело болел, почти не выходил из избы – всё лежал на кровати за голландкой (маленькой печуркой).

За сестрой начал ухаживать вернувшийся из армии Овчинников Николай – молодой красивый парень из зажиточной семьи, имевшей крепкое хозяйство. Он жил с мамой на другом конце села. Его сестра была учительницей в сельской школе – Раиса Кузьминична, она уже была замужем и жила напротив родительского дома, имея свое хозяйство.

Сестра была писаная красавица. Её красивое русское лицо имело правильные черты: чёрные густые брови очень выделялись на лице, волосы русого цвета заплетались в две толстые косы, которые по-разному укладывались на голове. Моя сестра Тая была очаровательная девушка.

В доме помню, она вязала, вышивала крестом на пяльцах, что-то себе кроила. Умела делать всё и очень помогала маме по хозяйству.

При жизни папы в декабре 1956 года Николай посватался за Таю. Родители дали согласие. Был вечер, решали какое будет приданое, как проводить свадьбу.

Мои родители тоже жили не бедно. И дом был крепкий, и хозяйство ухоженное: мама очень любила порядок, но мужицкой руки не было – папа болел, а я был ещё маленький. Старший брат уехал учиться в ремесленное училище.

Помню 23 февраля 1957 года. Я был в избе, чем-то занимался. Мама хлопотала на кухне. Вдруг папа, лежащий на кровати, застонал, позвал маму и говорит ей: «Дуня, я умираю!». Мама велела мне срочно позвать сестру (она была на улице), я быстро оделся и убежал за нею. Когда мы с ней вернулись, папы уже не стало. Мама сидела рядом с кроватью на табуретке и плакала. Похоронив папу, через девять месяцев – в ноябре, родители молодых договорились о свадьбе.

Решили справлять свадьбу в доме жениха – Николая. Гуляли два дня. В первый день сваты приехали к нам, чтобы выкупить невесту; выкупали у меня, как младшего брата. Мне давали деньги, а я должен был говорить: «Мало!», чтобы давали ещё.

Затем наряженную сестру жених взял под руку, и молодые вышли на улицу, где их ждал разукрашенный свадебный возок, устланный шубами. Молодые сели и лошади тронулись вскачь. Я примостился сзади возка, крепко держась. От дома поехали к церкви и три раза объезжали вокруг неё, а затем по слободе, под звон колокольчиков, к сельскому райсовету – расписываться. После того как расписались, поехали к дому жениха, где уже ждали гости.

На свадьбу приехали сестра Мария и брат Саша, которому в то время было 18 лет. Свадьба состоялась в декабре 1957 года, через 9 месяцев после смерти папы. Свадьба прошла без драк, что удивительно для того времени; как правило, драки всегда были, но потом все мирились и продолжали гулять.

Смерть папы.

Тяжело об этом писать, и тяжелы нахлынувшие воспоминания. Боль осознается через многие годы, понимая, что у тебя нет взрослого наставника.

Мне было девять лет. Зима, 23 февраля. Папа уже совсем не вставал с постели, сильно болел, результат ранений, полученных на Великой отечественной войне, под Курском и за многие годы в лагере города Хаген, Германия.

Зима была снежная и морозная. Помню, сугробы были по застреху. Днем после обеда папы не стало. Таисия пошла на почту отправлять телеграммы сестрам – Ане и Маше, и брату Саше.

Все дела свалились на маму. В селе в то время люди отзывались на беду бескорыстной помощью. Определились, кто из мужиков будет делать гроб, где копать могилу на кладбище. Мама решила, что надо похоронить рядом с бабушкой Верой.