Кототоро

Пролог: Предание о Кототоро.

Во мглистом краю, где грани миров истончаются, а тени, живучи, скользят меж бытием и забвением, ходит предание о Кототоро. Не баснь людская, не миф слащавый, но грозное предание, шёпотом переданное сквозь поколения.

Говорят, не была она ни зверем простым, ни духом призрачным, но демоном кошачьей стати, рожденным из тьмы и чар. В лике её, бархатом ночи укрытом, таились знаки древние: острые уши, чуткий нос, гибкий хвост, что вился словно дым над бездной. Очами же, пламень топазовый хранящими, прозревала она глубины душ, ведая в них тайное, недосказанное, сокрытое.

Из рода она была демонов, чей удел был искры душ собирать, не во зле, не в разорении, но в поиске высшего. Ибо желала она превзойти бытие кошачье, дабы стать существом бесплотным, неведомым границам мира, времени и судьбы.

Для сего обрела она колоду, не простую, но зачарованную, сотканную из судеб к ней приходивших. Карта всякая: не знак лишь, но чаша, напитанная кармой, памятью, светом души. В пергаменте её заключена была тень прошлого, горечь раскаяния, блеск надежды.

Обитала же она в чертоге древнем, где мгла застыла, свечи дрожали, а тени неведомое шептали. Не дом тот был, но врата меж мирами, меж правдой и миражом. В каждом камне его скрыта была память веков, в каждой доске пола был след чьих-то шагов, давным-давно утраченных.

Приходили к ней смертные с мольбою, с жаждой знания, с поиском спасения. Она ж отвечала, провидела судьбы, путь указывала. Но всяк плату вносил. Не злато, не сребро, а искру души. В капле чернил, что ложилась на лист, оставалась частичка их жизни.

В картах своих хранила она людские жизни, связывала их чарами. Сделка всяка честна была, пока люди: слабы, тщеславны, порочны, не преступали грани. И тогда… тогда забирала она всё.

Так веками плелась её сеть, карта за картой, душа за душой. И чем больше собирала она, тем ближе становилась к цели, ведомой лишь ей единой.

Но что скрыто в её очах, что таит её улыбка? Какая жертва назначена ей самой?

Только тени в стенах древнего дома ведают сию тайну. Они слышат, видят, ждут.

Ибо грядёт эра Кототоро. И вскоре затрепещут звёзды, дрогнет Завеса миров, и начнётся путь, ведомый лишь собирательнице душ.

Часть 1. Путь карт.

В один из тех дней, когда солнце лениво скользит по небосклону, не решаясь спрятаться за горизонт, а ветер несёт с собой запах дальних странствий, по пыльной дороге шагал юноша. Его звали Ориэль, и в его карманах не было ни монеты, ни крошки хлеба, но сердце его было полно мечтаний и стремлений.

Он шёл туда, куда вела его дорога, не зная ни цели, ни смысла пути. Ему было всё равно, ведь впереди всегда ждало что-то новое. А что именно? Это уже не имело значения. Он верил, что мир открыт перед ним, и каждый шаг – это шанс увидеть нечто удивительное.

Когда солнце стало клониться к закату, Ориэль оказался у развилки. Три дороги расходились в разные стороны: одна вела в лес, другая к реке, третья же терялась среди холмов. Он остановился, задумался, и тут раздался голос:

– Как же ты выберешь, если не знаешь, куда идёшь?

Перед ним сидела кошка. Нет, не просто кошка. Её шерсть была тёмной, словно бархат ночи, уши остры, как лезвия, а глаза мерцали загадочным светом, будто отражая сами звёзды.

Юноша улыбнулся.

– А зачем мне выбирать? Я могу просто пойти, куда поведёт ветер.

Кототоро прищурилась.

– Тогда возьми карту. Она покажет тебе путь.

Она протянула ему старинную карту, покрытую странными знаками. На ней был изображён человек, балансирующий на краю обрыва, а у его ног сидела кошка с горящими глазами.

– Это карта Шута, – произнесла Кототоро. – Она – знак начала пути, свободы и глупости. Она говорит, что ты можешь отправиться вперёд без страха. Но помни: безрассудство – это не всегда свобода.

Ориэль принял карту. В тот же миг ветер сорвался с места, унося листья, солнце окрасило небо в пурпурный цвет, и дорога перед ним будто ожила.

Он сделал шаг.

Мир вокруг закружился. Казалось, земля исчезла у него из под ног, и он провалился в пустоту. Его окружили тени, шёпоты, вспышки света. Он падал… и в тот же миг очутился на другой дороге, среди незнакомого мира. Позади не осталось ни развилки, ни холмов, ни реки.

Перед ним раскинулся город с крышами, сияющими в лунном свете, и улицами, ведущими в самые тёмные уголки судьбы. Где он? Что за место это? Он обернулся. Кототоро стояла рядом, её хвост плавно покачивался.

– Добро пожаловать на твой путь, Ориэль, – прошептала она. – Теперь посмотрим, куда он тебя приведёт.

И она исчезла, растворившись в ночи.

А Ориэль улыбнулся и сделал первый настоящий шаг в неизвестность.

Он шёл по улицам незнакомого города, чувствуя себя чужим среди этого мерцающего лабиринта. Здесь царила тишина, нарушаемая лишь эхом его собственных шагов. Время словно застыло, воздух был пропитан тайной, а тени извивались на стенах, как живые существа.

Ориель не знал, куда идти, но карта Шута, что он всё ещё сжимал в руках, казалась тёплой на ощупь. Глупец, сказал ему Кототоро. Но разве он был глуп? Разве было глупо доверять судьбе?

Вдруг он заметил перед собой фигуру. Это была женщина в старинном платье, её лицо скрывала вуаль, а в руках она держала три кубка: один переливался золотом, другой светился мягким голубым светом, а третий был наполнен чем-то тёмным, почти бездонным.

– Путник, – прошептала она. – Ты стоишь на перекрёстке судеб. Три дороги перед тобой. Выбери один кубок, и судьба твоя изменится.

Ориэль почувствовал странное волнение. Он не понимал, почему должен выбирать, но в сердце его запрыгала жажда испытать себя. Он протянул руку и без раздумий схватил золотой кубок.

Женщина склонила голову.

– Твой выбор сделан.

Она исчезла, а в ту же секунду город вокруг начал рушиться. Каменные стены трескались, улицы размывались в пустоту, и даже свет луны погас, оставляя Ориэля в абсолютной тьме.

В его руках больше не было кубка, а только карта Шута, но теперь изображение на ней изменилось. Фигура Шута теперь не стояла на краю обрыва, готовая сделать шаг, а падала вниз, в бездонную пустоту. Он хотел закричать, но слова застряли в горле. Его тело сковало магией, он чувствовал, как теряет себя, становится чем-то иным…

В последнем всплеске осознания он увидел перед собой Кототоро. Она сидела на камне, её голубые глаза светились в темноте.

– Я предупреждала, Глупец, – прошептала она. – Безрассудство – не всегда свобода. Ты проиграл.

И в этот момент Ориэль растворился. Там, где он стоял, осталась лишь карта Шута.

Кототоро улыбнулась, подняла карту и спрятала её в свою колоду. Очередная душа, заключённая в картонных границах, пополнила её коллекцию.

Тео был мастером обмана. Его ловкие руки заставляли монеты исчезать, карты появляться из воздуха, а голубей вылетать прямо из его рукавов. Он с детства жил в мире иллюзий, с восхищением наблюдая за уличными фокусниками, перенимая их движения, изучая каждую тонкость, каждое движение пальцев. Он проводил часы перед зеркалом, доводя до совершенства каждое движение, каждый жест, заставляя зрителей верить в невозможное.

Толпа восхищалась его мастерством, затаив дыхание следила за тем, как он преображает реальность одним взмахом руки. Однако, Тео не искал славы – он стремился к тайне, к той грани, где иллюзия становится истиной. Он знал, что фокусники обманывают глаза, но не хотели бы они однажды стать теми, кто действительно изменяет мир? Его жизнь была посвящена искусству иллюзий, но в глубине души его снедало желание обрести настоящую силу. Он мечтал, чтобы его искусство перестало быть игрой теней и превратилось в подлинное волшебство.

Ночи напролёт он перечитывал древние книги, изучая истории о магах и алхимиках, вглядывался в гравюры с непонятными символами, надеясь найти в них ключ к истине. Он был одержим идеей: а что, если магия – не просто выдумка, а нечто, спрятанное за привычными иллюзорными трюками? Он не просто хотел удивлять людей – он хотел постичь саму природу реальности, переписать её правила и подчинить их себе.

Однажды, после выступления на шумной городской площади, когда восторженные зрители разошлись, оставив после себя лишь гулкий шёпот шагов и свет фонарей, к Тео подошла фигура, окутанная ночной дымкой. Воздух вокруг сгустился, словно сама тьма стекалась к этой таинственной сущности. Это была Кототоро. Её глаза, мерцающие как голубой лёд, вспыхнули в полумраке, пронизывая его насквозь.

– Ты хочешь, чтобы твоя магия стала настоящей? – её голос был сладок, как мёд, но в нём сквозила пугающая глубина.

Тео сжал карты в руке, стараясь не выдать волнения. Он знал, что перед ним не просто зритель. Тьма, окружавшая незнакомку, жила, двигалась, дышала, будто следила за каждым его движением.

– Да, – прошептал он, но затем добавил твёрже: – Но мне не нужны твои уловки, ведьма. Я сам добьюсь этого.

Кототоро склонила голову, её уши дёрнулись, а уголки губ изогнулись в хитрой усмешке.

– Сам? – она рассмеялась, и этот смех отразился от стен, прокатился эхом, словно сотни голосов шептали ему в ответ. – Как интересно. Значит, ты думаешь, что иллюзия способна стать истиной, если просто захотеть? Какая наивная… и в то же время восхитительная душа.

Она протянула руку, длинные когти её пальцев блеснули в свете фонаря. В ладони лежала карта, на которой было изображение таинственное существо в одеянии волшебника, с поднятой рукой, словно удерживающей саму силу мироздания.

– Значит, тебе не нужна эта карта? – спросила Кототоро, и её голос приобрёл ласкающие нотки, словно приглашая его в танец, от которого невозможно отказаться.

Тео взглянул на карту. Ему показалось, что она светится мягким золотистым светом, а на её поверхности переливаются символы, которых он никогда прежде не видел. Тепло, исходившее от неё, было почти живым. Оно дразнило, манило, обещало невозможное.

Его пальцы дрогнули. Он потянулся к карте, даже не осознавая этого. Что-то в нём кричало остановиться, но жажда настоящей магии пересилила страх.

Как только он коснулся карты, мир вокруг изменился. Воздух сгустился, ночная дымка охватила его плотным коконом. Гул города исчез, свет фонарей померк. Он почувствовал, как невидимая сила подхватила его, унося куда-то за пределы привычного мира.

Где-то в темноте раздался тихий мурлыкающий смех. Кототоро была довольна.

Теперь его фокусы стали реальными. Он мог заставить предметы парить, создавать огонь из воздуха, читать мысли людей. Толпа преклонялась перед ним, считая его чудотворцем. Каждый вечер он выходил на сцену под оглушительные аплодисменты, и каждое новое представление было грандиознее предыдущего. Люди шептались, что он не просто иллюзионист, а настоящий маг, способный нарушать законы реальности.

Но вместе с триумфом в его сердце росла пустота. Он ждал удовлетворения, восторга, но каждый новый успех приносил лишь тягостное чувство утраты. Мир больше не казался ему настоящим, всё вокруг становилось зыбким, словно сон. Аплодисменты гасли, не оставляя эха в душе. Когда он оставался один, в абсолютной тишине гримёрной, его собственное дыхание казалось чужим.

Со временем он заметил тревожное изменение: в отражении зеркала что-то было не так. Сначала это были мелочи – лёгкое мерцание вокруг тела, странная размытость черт, словно стекло мутнело. Но чем больше он пользовался магией, тем слабее становилось его отражение. Однажды, глядя на себя, он осознал ужасную истину – чем сильнее он становился, тем меньше оставалось от него самого. Он терял свою сущность, растворялся в собственной силе, превращаясь в тень.

Впервые за долгое время Тео испытал страх. Не перед провалом, не перед разоблачением. Больше всего он боялся стать никем и ничем. Если он продолжит, что останется от него? Лишь сгусток магии, оболочка без души? В отчаянии он разыскал Кототоро. Её невозможно было найти, если она сама того не хотела, но в ту ночь она ждала его.

Она сидела на крыше заброшенного театра, её хвост медленно покачивался в воздухе, как маятник, отмеряющий последние мгновения. Её глаза мерцали в темноте, выжидающе, словно она знала, что он придёт. Знала, что он принесёт с собой не просто вопрос, а мольбу.

– Ты знала, что это случится! – закричал он. – Верни всё обратно!

– Разве ты не этого хотел? – мурлыкнула она. – Твоя магия стала реальностью. Но в мире нет ничего бесплатного.

Тео судорожно сжал в руках карту Мага. Он хотел разорвать её, но пальцы не слушались. Последняя искра его сущности уже исчезала. Он упал на колени, пытаясь вспомнить своё имя…

Кототоро взяла карту, и её когти мягко скользнули по гладкой поверхности. Её губы изогнулись в лукавой улыбке.

– Теперь ты не просто часть Колоды, Тео… Теперь ты – мой.

На глянцевой поверхности застыли его глаза, полные ужаса и осознания. Он хотел вырваться, но уже не мог – его голос стал шёпотом в веках, его воля теперь принадлежала ей.

Кототоро перевернула карту и любовно провела когтем по выгравированному названию.

– Добро пожаловать домой, великий магистр Тео, – прошептала она, пряча карту в свою колоду, туда, откуда уже не было возврата.

Айрис жила в городе, что стоял у самой кромки реальности. Здесь море было глубже, чем казалось, а ветер иногда шептал чужие голоса. В переулках тянулись тени, которым неоткуда было падать, а луна светила так, словно видела больше, чем позволено. Айрис привыкла к странностям, потому что с детства знала: мир сложнее, чем верят остальные.

Она всегда чувствовала, когда ложь обволакивает пространство, как утренний туман. В её снах являлась серебристая пелена, за которой скрывались тени. Они не говорили, но Айрис понимала их шёпот, читала знаки в изгибах их силуэтов. Будущее можно было увидеть, но нельзя изменить. Иногда она пыталась предупредить людей, но встречала лишь недоверие или страх.

С годами её дар только крепчал. Теперь ей было достаточно взгляда, чтобы понять, какая линия судьбы оборвётся, а какая приведёт к несчастью. Вода в чашке могла нашептать ей предостережение, а дрожащий пламень свечи – указать, кто лжёт. Её касания оставляли легкий след в воздухе, будто реальность сама старалась предупредить её о чём-то важном.

Но с даром пришло и одиночество. Люди опасались её, отводили взгляды, сторонились. Айрис принимала это с холодным спокойствием. Истина – тяжкая ноша, и не каждый готов её разделить.

Когда ей исполнилось шестнадцать, слухи о её дарах разнеслись далеко за пределы города. Люди стекались к ней, словно мотыльки к пламени, жаждали узнать свою судьбу, но никто не хотел слышать правду. Когда Айрис предсказывала бедствия, ей не верили, называли обманщицей или проклятой. Когда обещала счастье, на неё смотрели с подозрением, опасаясь, что за радостью последует нечто страшное.

Айрис научилась молчать. Она видела, как судьбы людей разворачиваются перед ней, как узоры на тонкой ткани, но знала: чем больше она говорит, тем сильнее мир отклоняется от своего пути. Её предсказания были, словно ветер, который заставляет тонущий корабль лишь быстрее нестись в бездну.

Но однажды за предсказанием пришёл он.

Его звали Элиан, и он не выглядел напуганным, как остальные. Его тёмные глаза смотрели на неё внимательно, с любопытством, но без страха. Он не спрашивал о богатстве или славе – лишь хотел знать, какой дорогой ему идти, чтобы обрести счастье.

Айрис замерла, когда коснулась его ладони. Перед её глазами возникло будущее: две тени, склонившиеся друг к другу, долгие разговоры под ночным небом, украденные у времени мгновения. Она увидела себя рядом с ним. Увидела, как любит его.

Но видение не закончилось. В его финале стояла высокая каменная стена, за которой не было пути. Айрис почувствовала, как холод обвил её пальцы. Будущего для него не существовало.

Она отдёрнула руку и отвернулась.

– Ты найдёшь свой путь, – сказала она ровно.

– Но какой? – настаивал он.

Айрис сжала губы, чувствуя, как дрожат пальцы. Её сердце разрывалось между желанием спасти его, и пониманием, что судьбу не обмануть.

– Просто иди, Элиан, – прошептала она.

И он ушёл.

На следующий день его нашли в лесу за городом. Говорили, что он наткнулся на разбойников, что его жизнь оборвалась прежде, чем он успел познать радость, которую она ему предсказала.

Айрис смотрела на его безжизненное тело и впервые в жизни прокляла свой дар.

Однажды ночью, когда город спал, Айрис услышала за окном странный звук, будто кошачий смех. На подоконнике сидела Кототоро. Её шерсть сияла в лунном свете, а глаза сверкали, как две зеркальные глади.

– Ты боишься своего дара? – спросила она.

– Нет, – ответила Айрис. – Но люди боятся.

Кототоро наклонила голову.

– Они боятся того, чего не понимают. А ты? Ты понимаешь, что дар тебе дан не просто так?

Айрис кивнула. Она не раз думала об этом.

– Ты стоишь между мирами, Айрис. Ты видишь и то, что скрыто, и то, что явлено. Разве тебе не хотелось бы говорить, не боясь последствий?

Сердце Айрис сжалось. Это была её мечта – не думать о том, как каждое слово изменяет судьбы. Просто говорить. Но что-то в голосе Кототоро её насторожило.

– А какой ценой?

Кототоро улыбнулась. Её хвост мягко обвил лапы.

– Маленькой. Ты просто станешь частью того мира, что видишь. Будешь не только предсказывать будущее, но и жить в нём. Стать жрицей знания – вот твой путь.

Айрис стояла в тени, чувствуя, как тяжесть мира давит на её плечи, словно он не принадлежал ей, а она лишь случайно забрела в этот чуждый лабиринт. Всё в этом мире казалось непрочным, искусственным. Люди, в которых она пыталась найти отражение своих собственных чувств, не могли понять её. Иногда ей казалось, что они живут в одном измерении, а она – в другом, отгороженная невидимыми стенами. Они смеялись, радовались, любили – но все эти чувства были такими поверхностными, такими лишёнными настоящей глубины. Айрис не могла вписаться в их мир, она не могла быть частью этого праздника жизни, в который её не приглашали. И вот, в этой бездне одиночества и непонимания, она приняла решение.

Рука её дрожала, когда она протянула ладонь, словно чувствуя невидимую связь с этим другим миром, который манил её из тумана. Карта «Жрицы» была как обещание чего-то важного, сокровенного, невыразимого словами. Лишь в одном взгляде на её изображение Айрис увидела всю свою жизнь – тоску, поиски, стремление к истине. С каждым моментом реальность вокруг неё становилась всё более туманной, всё более чуждой. Воздух, наполненный тяжёлым молчанием, словно сжался, словно ждал чего-то сверхъестественного. Лунный свет, который раньше был привычным, теперь стал серебристым и далеким, как воспоминание о чём-то недостижимом. Кажется, весь мир замер – в этом мгновении было всё: боль Айрис, её утраты, её страхи и её желания. И вот в этот момент она почувствовала, как её тело словно растворяется в воздухе. Это было не просто поглощение, это было слияние. Карта стала частью её, она чувствовала, как её разум наполняется новой силой, а тело тянет в сторону неизведанного. Поглощение было не жестоким, а волнительным, словно великая сила, наконец, нашла место для её души.

Кототоро, стоявшая рядом, как всегда тихая и загадочная, казалась единственным существом, которое по-настоящему понимала её. В этом мире людей, где её не замечали, она всегда чувствовала пустоту. Но Кототоро… Кототоро знала её. Она знала её боль, её стремление, её одиночество. И именно она, как никто другой, могла забрать её в свою колоду. Там, среди карт и тумана, Айрис обрела бы свой дом, своё место. Кототоро не предала её, не отвергла. В её глазах был отклик – понимание, которое Айрис не встречала среди людей.

Люди не умеют радоваться чуду. Они теряют способность видеть красоту в простых вещах, теряют умение замечать волшебство, которое находится рядом. Они поглощены своей суетой, поисками целей, стремлением к успеху и признанию. Но Айрис, с её чувствами и внутренним миром, была другой. Она увидела, что её место не здесь, не среди людей, которые не понимают и не могут почувствовать, что значит жить с открытым сердцем.

Айрис ощутила, как её тело, тяжёлое и неподвижное, растворяется в этом новом, необыкновенном пространстве, как если бы её сущность постепенно отделялась от плотной оболочки, оставленной в этом мире. Её душа стремительно уходила, растворяясь в том свете, который теперь был для неё всем. Тонкая нить, что связывала её с физическим миром, постепенно истончалась. Её тело оставалось неподвижным, как каменная статуя, но она чувствовала, как её настоящее "Я" уходит в неведомое пространство. В этом миге не было страха, не было боли – только безмолвное и глубокое принятие. Это было не бегство, а возвращение домой. Возвращение в мир, где её ждали не люди, а истины, которые она всегда искала, но не могла найти среди чуждых ей лиц и слов. Этот мир был туманным и таинственным, полным смыслов, которые нельзя было выразить словами, но которые она ощущала всем существом.

Её тело оставалось здесь, в мире, где она была лишь тенью, а её душа устремлялась в другой, полный гармонии и тайн мир, где её место было найдено. Айрис ощущала, как её сознание затуманивается, как она поглощается светом, и этот свет наполняет её. Она была частью чего-то великого, чего-то, что ей всегда не хватало – волшебства, тайны, истины. И это было прекрасно.

Кототоро стояла неподалёку, внимательно наблюдая за процессом. Она ощущала, как светлый поток, поглотивший Айрис, всё больше становился частью её карты, становясь её душой, её истиной. Она всегда знала, что Айрис была именно той, кто найдет своё место среди этих карт – тем светом, который не замечают люди, но который видят те, кто готов понять, что чудо – это не мгновение, а вся суть бытия. Кототоро была тем, кто открыл ей путь, потому что её душа – не просто магия. Это был тот свет, что поглощает тьму, тот символ силы, что преображает, тот мираж истины, который, как и Айрис, ждал своего часа. Она знала: Айрис обрела своё место в этом мистическом, загадочном мире, где время не имеет власти, где живёт только истина. И теперь, её душа была частью великого пути, в котором никогда не было лишних шагов, ни случайных встреч, ни ошибок. Это было её место.

В далёком королевстве, затерянном среди алых лесов, правила Императрица, чья кровь была сплетена с самой землей. Её звали Лавиния, и с момента её восшествия на трон земля расцветала. Урожаи множились, реки не иссякали даже в засуху, а леса, казалось, дышали в такт её сердцебиению. Народ поклонялся ей, как богине, не ведая, какой ценой давалось это процветание.

Лавиния была не просто правительницей – она была самой душой королевства. Дворец её, утопающий во вьюнках и розах, стоял в сердце багряного леса, и его стены, казалось, пульсировали, будто сотканы из живой плоти земли. Каждое дерево склоняло ветви перед её шагами, каждая птица замолкала, когда она говорила. Её красота была неземной – кожа светилась мягким сиянием закатного солнца, волосы струились, словно ручьи в весенних садах, а глаза были цвета самой осени.

Но никто не знал, что каждое благо, дарованное ей народу, стоило ей самой жизни – капля за каплей её кровь питала эти земли, сливаясь с корнями вековых деревьев. Каждый её вздох давал росток новой жизни, но с каждым днём она чувствовала, как сама становится частью королевства – её сердце билось в унисон с землёй, её дыхание растворялось в утреннем тумане. Она была вечной, но в то же время пленницей собственной власти, заключённой в золотую клетку, созданную из любви к своему народу.

Каждый год, в день осеннего равноденствия, Лавиния уходила вглубь Червонного леса, и никто не знал, что она там делает. В этот день даже самые смелые охотники покидали чащу ещё до заката, а птицы замирали в кронах деревьев, будто слушая неслышную музыку. Возвращалась Императрица молчаливая, с губами, окрашенными в багрянец, а в её глазах мерцал отсвет того, что невозможно было понять смертным.

Трава, по которой она ступала, становилась насыщенного красного цвета, и с того дня в стране вновь начинался расцвет. Урожайные поля пели, источая сладкий аромат спелых плодов, реки становились прозрачнее, а вино в подвалах насыщалось густыми терпкими нотами. Земля жадно впитывала её шаги, точно стремилась удержать её навсегда, но Лавиния всегда возвращалась – неспешно, с лёгкой улыбкой, скрывающей тайну.