Кототоро
- -
- 100%
- +
Никто не осмеливался спрашивать, в чём заключался её ритуал. Даже самые преданные советники склоняли головы, предпочитая не знать, что творилось за завесой осенних деревьев. Они лишь знали одно: пока Императрица жива, королевство будет жить вместе с ней. Но иногда, в часы предрассветной тишины, те, кто оставался бодрствовать у стен дворца, слышали, как где-то в глубине леса раздавался слабый стон… или, быть может, это был шёпот самой земли, испивающей кровь своей королевы.
Однако время неумолимо. Лавиния начала стареть. Её волосы, некогда сияющие, как золото, потускнели, кожа утратила свежесть, а силы начали покидать её. Впервые за время её правление реки обмелели, и в их мутных водах отражалось закатное солнце, предрекая скорый конец. Деревья стали сбрасывать листву задолго до осени, а урожай выгорел под беспощадным солнцем. Народ впал в отчаяние: женщины с плачем приносили к дворцу иссохшие колосья, мужчины ломали копья, проклиная судьбу, а дети смотрели голодными глазами, не понимая, что происходит. Слухи поползли по королевству: если Императрица не найдёт способ вернуть молодость, всё погибнет.
Лавиния знала, что её существование связано с самой землёй. Она снова совершила ритуал, но её кровь больше не наполняла мир жизнью. Алые капли соскальзывали с её запястий на почву, но та оставалась сухой, не впитывая их, как прежде. Земля отвергала её, признавая слабость, напоминая, что время не подвластно даже тем, кто был с ним заодно.
Тогда, понимая, что выбора больше нет, Лавиния отправилась к Кототоро – древнему существу, которое бродило между мирами и собирало судьбы, играя ими, как картами. Она шла сквозь лес, уже не такой живой, как прежде, по тропам, исчезающим под её ногами. Лес, который всегда склонялся перед ней, теперь казался чужим, словно наблюдал за её падением.
Наконец, среди чернеющих ветвей она увидела её. Кототоро сидела на толстой ветке в лунном свете, её хвост мерно покачивался, отбрасывая серебристые блики на землю. Её глаза светились, в них отражалась сама ночь – бескрайняя, безмолвная, терпеливо ожидающая.
– Ты пришла за вечностью? – спросила Кототоро, её сапфировые глаза мерцали, отражая ночное небо.
– Я пришла за жизнью, – ответила Лавиния, и голос её дрогнул, как осенний лист в порыве ветра. – Моё королевство погибнет, если погибну я.
Кототоро склонила голову, ухмыляясь, словно знала нечто, чего не ведала сама Императрица.
– Твоя кровь и так заплатила свою цену, – мурлыкнула она. – Сколько раз ты поила землю собой? Сколько раз чувствовала, как она жадно пьёт твою жизнь, требуя ещё и ещё? Но есть другой путь… Я могу вплести тебя в нечто большее, чем этот мир. Ты станешь вечной, но не такой, как прежде.
Лавиния замерла. Где-то в глубине души, за завесой тревог и королевских забот, она знала, что этот день настанет. Она всегда чувствовала, что её жизнь – лишь отсроченный долг, который рано или поздно придётся заплатить. И теперь её кровь больше не имела силы.
– Что за цена? – прошептала она.
Кототоро не ответила сразу. Она подняла лапу, и в воздухе возникла карта. На ней была изображена женщина, облачённая в шёлковые одежды, её волосы струились подобно реке, а вокруг буйствовала жизнь – виноградные лозы, дикие травы, золотые поля: «Императрица».
– Ты больше не будешь принадлежать своему королевству, но станешь его легендой, – тихо проговорила Кототоро. – Люди будут помнить тебя, но не смогут коснуться. Они станут рассказывать истории о великой правительнице, чьё дыхание наполняло землю. Ты станешь частью Колоды. Вечность в обмен на всё, что ты знала.
Лавиния протянула руку. Её пальцы, изящные, но ослабевшие, дрожали. Она была Императрицей – олицетворением жизни, но вся жизнь, что текла в ней, уже иссякла. Королевство больше не могло опираться на неё, как увядший стебель не может поддерживать цветок. И, быть может, это было избавлением.
Она взяла карту.
В тот же миг её тело осветилось мягким золотым сиянием, как будто солнце поцеловало её в последний раз. Она почувствовала, как тяжесть веков, забот, боли и бесконечной жертвы исчезает. Её кожа превратилась в тонкие лепестки, алые, как кровь, но не горячие, а прохладные, как дыхание осеннего утра. Лепестки закружились в воздухе, подхваченные ветром, унося с собой её воспоминания, её боль, её имя.
Когда последний лепесток растаял в воздухе, Кототоро перевела взгляд на карту. На ней была запечатлена Лавиния – всё та же, но теперь её глаза отражали древнее знание, а улыбка хранила тайну, которую никто уже не мог разгадать.
Кототоро бережно провела лапой по карте и спрятала её в свою коллекцию.
– Теперь ты вечна, – прошептала она.
А в Червонном лесу ветер закружился, поднимая с земли алые листья, и, на мгновение, можно было услышать едва уловимый смех, растворяющийся в ночи.
Сказание 5. Тринадцатый Император (Карта «Император»).
Великая Империя простиралась от ледяных гор на севере до знойных пустынь на юге, её города сияли золотом куполов, а дороги, мощённые чёрным базальтом, тянулись на тысячи миль. Она пережила десятки войн, восстаний и катастроф, но всегда вставала из пепла, становясь лишь сильнее.
О её правителях слагали легенды: мудрые и жестокие, милосердные и беспощадные – они вершили судьбы народов, как боги. Но одна легенда, передаваемая из поколения в поколение, наводила страх даже на самых верных подданных. Говорили, что, когда на трон взойдёт тринадцатый император, кровь польется вместо рек, а земля отвергнет своих детей.
Жрецы утверждали, что этот правитель станет либо величайшим спасителем, либо проклятием, стеревшим Империю с лица земли. Многие века короли и советники пытались избежать этого числа, передавая власть досрочно, уничтожая записи и изменяя летописи. Но судьба не терпит обмана.
Эльгар не хотел верить в предсказания. С детства его учили, что сила – в разуме, а не в слепой покорности судьбе. Он рос среди книг и оружия, изучая стратегии великих полководцев и законы правителей прошлого. Его ум был остёр, а взгляд – твёрд, словно клинок. Когда он взошёл на трон, он не боялся числа тринадцать. Напротив, он видел в этом вызов. Он поклялся, что под его правлением Империя не падёт, а станет могущественнее, чем прежде.
Эльгар принялся за реформы с железной решимостью. Он строил дороги, соединяя города прочными артериями торговли. Он усилил армию, создав войско, способное сокрушить любую угрозу. Он переписал законы, сделав их справедливыми, но беспощадными. Он карал коррупцию, награждал талантливых, защищал ремесленников и крестьян, превращая свою Империю в нерушимую крепость. Народ любил его. В городах высекали его лик в камне, поэты слагали о нём песни. И всё же, где-то в глубине души, Эльгар знал: пророчества не исчезают, если в них не верить.
Но время шло, и трещины начали проступать. Эльгар наблюдал, как его Империя, та самая, что он ковал волей и разумом, начинала рушиться. Засухи сжигали поля, некогда плодородные земли трескались, словно кожа умирающего старца. А там, где ещё вчера стояли дома, сегодня простирались пепелища. Река, что питала столицу, пересохла, а затем, словно насмешка, на страну обрушились бесконечные ливни. Вода уносила мосты, дома и надежды.
Жрецы шептались о проклятии. Народ сначала умолял, потом проклинал его имя. Ворота дворца осаждали нищие, требуя еды, требуя ответа. Советники умоляли его сложить корону, бежать, спастись. Но как мог Император оставить свой народ? Куда мог уйти тот, чья судьба – быть вечно привязанным к трону?
Эльгар искал выход. Он перечитал древние манускрипты, призывал мудрецов, совершал жертвоприношения богам, которым никогда не поклонялся. Но ничего не помогало. Небеса, казалось, не слышали его мольб.
И когда отчаяние поглотило его до дна, когда над столицей разразился буревестник, уничтожая храмы, стены и башни, она пришла.
Кототоро сидела на мраморном подлокотнике трона, неторопливо водя хвостом по холодному камню. В её глазах плескалась вечность, и в этой вечности Эльгар увидел себя – маленьким, слабым, смертным.
Тронный зал рушился. В углах потолка расползались длинные трещины, каменные грифоны осыпались пылью, а одна из колонн уже накренилась, угрожая обрушиться. Дождь хлестал сквозь разбитые окна, и капли падали на мозаичный пол, где прежде выкладывались сцены побед и славы. Теперь эти картины были разбиты, словно сама история отвернулась от Империи.
– Ты всё ещё надеешься одолеть судьбу? – Кототоро склонила голову, глаза её мерцали, как два глубоких бездонных омута.
Эльгар вздрогнул, но не отвёл взгляда.
– Судьба не управляет мной, – голос его звучал твёрдо, но Кототоро слышала, как за этим металлом пряталась усталость.
Она усмехнулась, потянулась, лениво свесив лапу с подлокотника трона, и её хвост мягко качнулся в воздухе.
– И всё же твоя Империя умирает.
Эльгар молчал. Он сражался за этот народ. Он отдавал им всё. Почему же его имя стало проклятьем? Почему они отвернулись? Почему сами боги оставили его?
– Ты долго боролся, – голос Кототоро был лёгким, почти ласковым. – И всё же ты знал, что конец неизбежен.
В зале что-то затрещало, и кусок лепнины сорвался с потолка, разлетаясь в пыль и каменную крошку. Эльгар не шелохнулся.
– Что ты хочешь, Демон? – в его голосе не было ни злобы, ни страха. Только усталость.
Кототоро мягко спрыгнула с трона и подошла ближе. Её лапы ступали бесшумно, но с каждым её шагом воздух в зале становился гуще, пропитываясь древней магией.
– Не я пришла к тебе, а ты ко мне, – её голос стал шёпотом, словно ветер среди руин. – Ты звал, даже если не осознавал. Ты хочешь спасти Империю, но знаешь, что уже не можешь. Останется только пепел.
За стенами снова взревела буря, и в дальнем конце зала рухнула ещё одна колонна.
– Но ты можешь остаться, – Кототоро достала карту.
Эльгар застыл. Он не сразу взглянул на неё, но когда посмотрел, то его дыхание сбилось. Кототоро протягивала ему карту.
На карточном полотне был изображён тронный зал, высокий и мрачный, погружённый в полумрак. В центре, на троне, восседала фигура в короне. Тень скрывала её лицо, но в этом безликости была сила – та, которую он знал, та, которая определяла его всю жизнь.
– Ты не сможешь вернуть своё королевство, – продолжила Кототоро, приближая карту к нему. – Но сможешь править в ином месте. Ты станешь чем-то большим, чем правитель людей и земель. Ты станешь символом.
Эльгар долго смотрел на карту. В его голове проносились все годы его правления, все победы, все поражения. Все его решения. Империи больше не существовало. Но он мог существовать дальше. Спасти Империю? Или…все же, себя?
Он медленно протянул руку и коснулся карты.
Мгновение – и его тело вспыхнуло, разлетаясь на вихрь чёрных лент. Они кружились в воздухе, тая, растворяясь в тенях, пока от него не осталось ничего. Ни пепла, ни следа. Только новая карта, зажатая в лапе Кототоро.
Она провела когтем по её поверхности. Теперь на карте было имя:
«Тринадцатый Император. Властелин порядка, тени и проклятой короны».
В зале раздался гул – стены дрожали, колонны оседали, потолок начинал рушиться.
Кототоро зевнула, легко вскочила на подоконник разбитого окна и скользнула в ночь, пока за её спиной Империя, наконец, не исчезла в своём последнем, величественном крушении.
Часть 2. Сон Кототоро: Лабиринт вечных грёз.
Сон подкрался к Кототоро, как мягкая тень, неслышный и неизбежный. Она не сразу поняла, что уже переступила грань реального мира. Всё вокруг словно утратило свою плотность: воздух стал вязким, как мёд, а свет расплавился в перламутровый туман, окутывая её мягкими потоками. Лапы больше не касались земли – вместо неё рассыпались звёздные крупицы, исчезая, едва она пыталась их почувствовать.
Внезапно пришёл звук – тихий, мерцающий, как если бы тысячи страниц переворачивались в невидимых книгах. Он то нарастал, захватывая сознание, то затихал, оставляя после себя гулкую, наполненную смыслами пустоту. Кототоро напряглась. Это был не зов в привычном понимании, не шёпот, не голос, а что-то древнее. Тишина, сотканная из ускользающих слов, незримых образов и ускользающих теней.
Её зрение изменилось – теперь она видела не как обычно. Перед ней расстилалась бесконечная гладь чёрного стекла, в котором отражались лики забытых миров. Одни вспыхивали на мгновение, ослепляя видениями, другие исчезали в непроглядной тьме. Её уши ловили смех, плач, музыку, но все эти звуки не принадлежали миру, который она знала. Они будто бы существовали отдельно от неё, не требуя понимания, но настаивая на своём присутствии.
Что-то с силой потянуло её вниз. Ветер, наполненный ароматами ночных цветов, кружил вокруг. Пространство под ней дрогнуло, обнажая зияющую бездну, сотканную из переливающихся символов и расплывчатых букв. Кототоро не сопротивлялась – она знала, что сопротивление бессмысленно. Этот мир, какой бы он ни был, уже заполнил её разум, проник под кожу, и теперь всё, что оставалось – падать.
Падение не было стремительным. Оно походило на медленный, вязкий спуск в неизвестность. Её тело словно растворялось в потоках эфира, теряя свою привычную форму. Границы между ней и окружающим пространством стирались, а затем, на самом краю сознания, Кототоро ощутила твёрдую поверхность под лапами.
Она стояла в самом сердце Лабиринта вечных грёз. Над головой простиралось бесконечное небо, наполненное светящимися знаками, которые сплетались в немыслимых узорах. А перед ней возвышались сводчатые арки, ведущие в ответвления лабиринта, сплетённый из теней и света, сна и яви.
Стены лабиринта, казавшиеся сотканными из сгустившейся темноты, дрожали, будто живые. Они словно дышали, тихо шепча что-то беззвучное, еле уловимое на грани восприятия. Тени струились по полу, напоминая растёкшуюся дымку, одни безразличные и холодные, другие беспокойные, подрагивающие, словно стремящиеся прикоснуться.
Она шагнула вперёд, и пространство вокруг качнулось, закружилось, меняясь с каждым движением. Вдоль коридоров появлялись двери, бесконечные ряды врезанных в темноту порталов. Одни светились мягким золотистым сиянием, маня, обещая покой или, может быть, воспоминания полные радости. Другие оставались угольно-чёрными, источая липкую пустоту. Из-за некоторых доносились голоса – кто-то смеялся, кто-то звал по имени, а кто-то тихо рыдал, и от этого плача сжималось сердце, как узел на петле висельника.
Кототоро замерла, прислушиваясь. Лабиринт дышал, жил, и каждое мгновение здесь оборачивалось вечностью. Тени потянулись к ней – одни робко, осторожно касаясь лап, другие резкими движениями, хватая её хвост, цепляясь с мольбами. Их пальцы были невесомы, но отчаянны, их прикосновения приносили не боль, но знание – фрагменты чужих судеб, несбывшихся надежд и несказанных слов. Одна из теней сжала её хвост крепче других, и сквозь касание раздался голос – приглушённый, сломленный:
– Спаси…
Кототоро дернулась, освобождаясь, но Лабиринт не отпустил её сразу. Пространство исказилось, и на миг перед ней мелькнуло нечто – может быть, воспоминание, может быть, чужая жизнь, разбросанная по кускам сна. Мальчик, сжимающий старую игрушку. Женщина у окна, всматривающаяся в дождь. Воины, сражающиеся в битве, которая давно исчезла в потоке времени. Сколько историй здесь заперто? Сколько заблудших душ бродят по этим коридорам, ищущих выход?
Она вскинула голову, навострив ушки. Тени исчезли, растворившись в стенах, будто никогда их и не было. Лабиринт снова замер, но его суть оставалась прежней – это было место забытых грёз, потерянных судеб и запертых возможностей. И он не собирался отпускать её просто так.
Кототоро осторожно приблизилась к массивной двери, мерцающей узорами, словно запечатанной самой тканью грёз. Она чувствовала, что за ней скрывается нечто важное. Лёгкое прикосновение лапки – и створки подались, открывая перед ней зал, освещённый мягким золотым светом.
В центре возвышалась огромная статуя, выполненная с мастерством, достойным богов. Это был сфинкс – величественный зверь с телом льва и ликом человеческим. В его глазах мерцали потухшие искры рубинов, а на теле переливались витиеватые узоры, инкрустированные драгоценными камнями. Он казался неподвижным, но, как только Кототоро сделала шаг вперёд, статуя ожила.
– Кто ты? – голос сфинкса был подобен гулу древних камней, пробуждённых после векового сна.
Кототоро молчала, но взгляд её пронзительных синих глаз внимательно изучал создание представшее перед ней.
– Я чувствую твоё присутствие, но не помню себя, – продолжил сфинкс. – Я был слугой великого демона, но моя память стёрта. Я потерян. И только ты можешь дать мне имя.
Кототоро нахмурилась. Дать имя – значит дать новую суть. Это изменит не только сфинкса, но и саму структуру Лабиринта. Какую цену ей придётся заплатить? Хотя, иметь на службе такого великолепного зверя… Да, искушение было сильным.
– Прежде чем ты решишь, – голос существа стал задумчивее, – поиграй со мной. Три загадки. Ответишь – обретёшь путь. Ошибёшься – останешься здесь, как и я.
И сфинкс начал:
– Первое: оно не имеет формы, но может заполнить целый мир. Оно может быть лёгким, как перо, или тяжёлым, как скала. Его ищут, но не всегда находят.
Кототоро задумалась. Что-то невидимое, но ощутимое…
– Ответ – смысл, – сказала она, чуть прищурившись.
Глаза сфинкса вспыхнули одобрением.
– Второе: у него нет ног, но оно всегда в движении. Его невозможно остановить, но иногда кажется, что оно тянется бесконечно.
Кототоро знала этот ответ и ответила без раздумий.
– Время.
Сфинкс кивнул, и его тёмные губы изогнулись в улыбке.
– Последнее: я был вчера, но буду и завтра. Я исчезаю, но всегда возвращаюсь. Я несу воспоминания, но не имею тела.
Ответ пришёл сам собой.
– Сон.
Сфинкс рассмеялся, его смех гулко разнёсся по залу.
– Ты мудра, странница. Теперь иди. Может, в своем мире ты позовешь меня по имени.
Позади сфинкса стены Лабиринта дрогнули и растворились, открывая новый путь. Но Кототоро не спешила. Она смотрела на него – неподвижного, высеченного из золота и времени, пленённого не только камнем, но и собственной забытой сущностью. Кототоро взмахнула хвостом, вглядываясь в узоры на его каменной коже. Её взгляд погрузился в глаза сфинкса – древние, полные мольбы и ожидания. Она могла бы сказать любое имя, и он бы освободился. Но кто он тогда? Друг? Враг?
Она сделала шаг назад, затем ещё один.
– Найди своё имя сам, – прошептала она.
Сфинкс замер, а потом медленно опустил голову. Кототоро шагнула в проём, оставляя его в тишине.
Дальше путь вёл к реке. Но воды в ней не было – только свет, текучий, словно ртуть, наполненный сотнями тысяч отражений. Они вспыхивали и мерцали, как осколки разбитых зеркал, скользя в бесконечном течении. Кототоро замерла, созерцая этот поток.
Её хвост дёрнулся.
– Ну конечно, мостов нет. А почему бы и не добавить квест на провал памяти?
Она вздохнула и сделала шаг вперёд. Лапы погрузились в свет, но он не был холодным, не был тёплым – ощущение напоминало забвение, нечто, что отнимало границы между прошлым и настоящим. Шёпоты поползли к её сознанию, мягкие, ласковые, почти умоляющие.
«Останься… Послушай… Забудь…».
Кототоро прижала уши.
– Как же вы липкие.
Она старалась идти быстрее, но едва заметные вспышки начали прорезать её разум. Чьи-то воспоминания. Чьё-то детство – девочка смеётся, ловя светлячков. Чей-то страх – беспомощность перед тенью, нависшей из-за угла. Чья-то любовь – прикосновение пальцев к чужой ладони.
Её сердце забилось быстрее.
Кто-то звал её по имени. Кототоро замерла, лапы дрожали. Ещё немного, ещё одно прикосновение – и она забудет себя. Глухо зарычав, она стиснула зубы и бросилась вперёд, рывком вырываясь из потока. Последние голоса слиплись в мучительный вой, но Кототоро уже не слышала их. Она выбралась на берег, тяжело дыша, чувствуя, как остатки чужих снов медленно растворяются в её сознании.
Тьма впереди дрогнула, отступая. И тогда она увидела себя.
Но это была не она. Другая Кототоро стояла напротив, сложив руки на груди. Глаза её мерцали странным, бездонным светом, как два зеркала, в которых отражалась пустота.
– Ты теряешь себя, – сказала двойник, и в голосе её не было угрозы, лишь спокойная, уверенная констатация. – Скоро ты останешься здесь навсегда.
Настоящая Кототоро нахмурилась.
– Да, как же, жди! Я знаю свой путь!
– Разве? – мягко улыбнулась копия. – Ты открываешь двери, ищешь выход… Но сколько ты уже потеряла? Ты уверена, что знаешь, кто ты теперь?
Кототоро не ответила, но её хвост нервно дёрнулся. Её отражение склонило голову, словно изучая её выражение, затем вздохнуло.
– Лабиринт вечен. Он не прощает слабости.
Затем отражение шагнуло вперёд, и тьма вокруг завибрировала, закручиваясь водоворотом. Кототоро инстинктивно отпрянула, но её тень не исчезла, как мираж. Напротив – она подскочила к ней с резкостью хищника, и перед глазами Кототоро блестнули когти. Кототоро едва успела увернуться, когда когти прошлись в миллиметре от её щеки, рассекая воздух. Она отскочила, но другая копия уже наступала, загоняя её в угол.
– Ты должна была исчезнуть, – прошипела тень. – Остаться с ними, забыть… Но ты упряма.
Она нанесла удар – быстрый, точный. Кототоро парировала, их когти столкнулись, высекая искры. Каждое их движение было зеркальным. Рывок в сторону – встречный выпад. Удар – блок и отражение. Их хвосты двигались в идеальном унисоне, их движения сливались в один безупречный танец. Но двойник не был просто иллюзией. Он дышал, чувствовал, жил.
И вдруг Кототоро ощутила укол боли – её когти прорвали шёлковую ткань одежды двойника, нанеся глубокую рану. Она вскрикнула от неожиданности, от резкого всплеска боли, потому что и на ее груди расцвел алый цветок.
Тень пошатнулась, схватившись за грудь, из раны лилась не кровь, а что-то иное: свет – переливающийся, дрожащий, словно кристалл, ловящий лунные лучи. И тогда Кототоро увидела его – мерцающий осколок артефакта, пульсирующий в груди её отражения. Осколок, за которым она пришла.
Её отражение улыбнулось – и в этой улыбке не было злобы. Только смирение.
– Забирай, – прошептала тень.
Кототоро колебалась.
«Эдак я себе вырву сердце сама», – промелькнуло у нее в голове. Но времени на сомнения не оставалось. Она протянула лапу и осторожно вытащила осколок, чувствуя, как его пульсация отзывается в её собственном сердце. Тень растворилась.
Кототоро шагнула в темноту, сжимая в лапе пульсирующий предмет. Лабиринт растворился вокруг неё, будто сделав последний выдох, и мир вновь сомкнулся, подчиняясь её воле.
Мгновение – и вот уже бархатные шторы, тяжёлые, словно они держали всю суть мироздания, окутали ее обитель. Густой запах воска и трав вновь наполнил воздух, свечи дрогнули, встретив хозяйку.
Кототоро ссутулилась, вздохнула и лениво направилась к резному сундуку в углу. Потёртое дерево уже видало немало вещей, которые лучше бы не существовали. Она приподняла крышку, бросила туда осколок и смахнула хвостом пыль с крышки, прежде чем захлопнуть её.
– А девять жизней – не так и много, – проворчала она себе под нос. – Если так пойдёт и дальше – придётся дрессировать фамильяров.
За дверью уже ждали. Кототоро тяжело опустилась в кресло, расправляя складки одежды, и устало прикрыла глаза. Когда она снова открыла их, посетитель уже вошёл.
Человек. Ещё один ищущий. Взгляд – настороженный, в руках перебирает четки.
– Ты знаешь, зачем пришёл? – спросила она, скользя когтем по поверхности стола.
Тот кивнул.
– Я хочу… Я должен понять…
Кототоро предупредительно подняла лапу вверх и ехидно усмехнулась. Пришедший осекся, глупо хлопая глазами.
– Ох, ещё один. Ты хоть представляешь, что бывает с теми, кто ищет истину?
Она не ждала ответа. Лёгким движением хвоста она подкинула колоду карт над тяжелым дубовым столом и позволила им рассыпаться как осенним листьям. Одна из карт перевернулась обнажая свой сигил.
Кототоро криво улыбнулась.
– Ну что ж. Посмотрим, что скажет тебе судьба.
Часть 3. Тайны Судьбоносных Врат.
Сказание 6. Слепец, указывающий путь (Карта «Иерофант»).Кототоро не ошиблась – в дальнем углу уже ждал новый гость. Молодой человек стоял, ссутулившись, словно пытался стать меньше, скрыться в тенях. Его тонкие пальцы нервно перебирали чётки, тёмные бусины скользили по нитке сквозь пальцы, оставляя липкий след страха. Он был бледен, худ, а мантия, накинутая на плечи, выглядела слишком тяжёлой для его телосложения. Ткань висела, как саван, а широкий капюшон, несмотря на попытку спрятать лицо, не мог скрыть судорожное сглатывание и подрагивающий подбородок.
Глаза его метались по комнате, не задерживаясь ни на одном предмете дольше мгновения, избегая пересечения взглядов с Кототоро. Будто боялся, что один неверный взгляд может стать его последним. Обычная история. Все приходят с вопросами, но не все готовы услышать ответы.