В.

Вторник

Сегодня я проснулась от стука в дверь с ужасной головной болью. Мне очень повезло – я вхожу в метеочувствительное меньшинство. Картина Дмитрия красовалась у меня на стене. Да, мрачная вещица. Дождь льёт не прекращаясь. Откуда интересно такой объём воды в облаках? Байкал должен был испариться ради этого ливня.

Вчера мы с Давидом-Марком просидели в церкви весь день. В семь часов вечера прибыла команда спасателей, состоящая из наших конюхов, садовников и охраны. Они выдали каждому по дождевику, бутылке воды и таблнтке успокоительного. Всех психов, включая меня, отвели в психушку, всех адекватных, включая Давида, отвели в их жилища. Когда я пришла, пиджак висел на стуле.

В дверь не прекращали стучать.

– Прекратите нарушать спокойствие больных! – послышалось за стеной.

Стук продолжался.

– Если вы сейчас же не перестанете, я потребую, чтобы вас одели в смирительную рубашку!

Я накинула пиджак и поспешила к двери. На секунду передо мной предстало недовольное лицо моего психиатра, в комнату залетел Стравинский – дверь сразу же захлопнулась.

– Где. Ты. Была? – спросил он меня с расстановкой.

Я окинула его взглядом: ничего не выдавало в нём беспокойства, кроме красных глаз и осунувшегося лица.

– Я не обязана тебе отвечать, – бросила я лениво и отвернулась от него.

Он резко приблизился и схватил меня за плечо.

– Салай. Я. Очень. За тебя. Волновался. Где. Ты. Была? – он пристально всматривался в меня и постепенно выражение его лица становилось спокойнее.

Мне стало страшно.

– Убери руку.

– Уберу, когда ответишь на мой вопрос.

– Я была в церкви.

Он до боли сжал моё плечо.

– Ты врёшь. Я был утром в церкви.

– Убери руку.

– Я же сказал, что уберу, когда ответишь на мой вопрос.

Я хлопнула его по уху. Дед меня научил этому: «Хочешь оглушить противника – резко ударь открытой ладонью по ушам».

Стравинский отшатнулся, но в целом, не то чтобы мне удалось ему навредить.

– Насилие – не выход! – едко бросил он.

Я устало усмехнулась.

– Кто бы говорил.

– Я не собирался тебя бить.

Он наконец-то разогнулся и сел на стул. Мы помолчали.

– Извини меня, – сказал он, вперившись в меня своими болотными глазами.

Я промолчала. Кто он вообще такой? Врывается в мою комнату. Ворует у меня пиджак. Хватает меня за плечо. Врёт про меня ребятам из Моста. Что за выходки?

– Что тебе нужно от меня?

– Что?

– Да, что тебе нужно от меня? – повторила я с нажимом.

– Ничего.

Конечно.

– Какая тебе разница, где я была?

– Я просто за тебя волновался.

– Нет, ты не просто волновался. Если всё действительно было бы так просто, то ты не стал бы второй раз повторять свой вопрос. Ты бы сказал: хорошо, что с тобой всё в порядке или что-то похожее. Но нет. Ты спросил: где ты была?

– Ты преувеличиваешь.

С ним явно что-то не так.

– Тебя не было в церкви.

– Нет, я был. Ты можешь спросить у Дмитрия – он меня видел.

– Я тоже была. Ты можешь спросить и у Дмитрия, и у Давида.

Он удивился.

– Должно быть, разминулись, – пробурчал он себе под нос.

– Но раз ты пришла позже меня, то, где ты была до этого?

– У себя в комнате.

Почему ему это так важно?

– Я к тебе стучался.

– Наверно, я очень крепко спала.

Он ухмыльнулся.

– Наверно…

Мы оба знали, что это не так. Мы оба знали, что он зашёл сюда взять мой пиджак перед тем, как пойти в церковь. Мы оба знали, что мы друг другу лжём.

Я решила сменить тему.

– А где был вчера ты?

– Здесь.

– В моей комнате?

Он встал. Отвернулся к окну.

– В психушке.

Мы помолчали.

Он подошёл к моему комоду. Понюхал духи. Брызнул на себя.

– Вкусно.

– Спасибо.

Я начала заправлять кровать.

– О, я тебе помогу.

Он взял подушку. Я поправила одеяло. Мы вместе постелили покрывало. Он положил подушку обратно. Почему-то этот момент показался мне слишком интимным: вместе заправлять постель. Как будто мы вместе в ней спали.

– Я ужасно голоден. Идем в столовую?

Экстравагантно было слышать от Стравинского слово «столовая».

– Ну что ж… – недовольно бросила я и направилась к двери.

Мне было наплевать, что я поступаю непоследовательно – у меня и крошки не было во рту с позавчера.

Он сел на кровать.

– Мы же собирались в столовую, – сказала я в недоумении.

– Да, но ты же не пойдешь в пижаме и с не расчёсанной головой.

Вообще-то я всегда ходила с не расчёсанной головой – мне так больше нравилось, потому что моя причёска напоминала гриву льва. Максимум, что я делала с волосами – проводила пальцами по особо запутавшимся прядям.

Я хмыкнула.

– Переоденусь по случаю. Но ты ступай. Не задерживайся.

Мне не хотелось, чтобы он оставался в моей комнате, пока я буду переодеваться. Разумеется.

– Нет, я тебя подожду, – заявил он безапелляционно. – Мне не трудно.

Мы помолчали.

– Ладно.

В конце концов плевать.

Я достала из шкафа свой тёмно-синий твидовый костюм тройку и коричневые броги. Из комода красные носки. Взяла духи – как без них – и пошла к ванной.

– А как же бра? – спросил он невинно.

– Клетка.

Я чувствовала на себе его прожигающий взгляд, пока дверь не захлопнулась.

На каждые три комнаты у нас было по одной ванной комнате, потому что раньше эти три маленькие кладовые были одной большой спальней. Обычно я переодевалась у себя, но сегодня был, очевидно, не тот случай.

Я постучалась – ответа не последовало. Пройдем, раз так. Мне было не по себе от осознания того факта, что он сейчас сидит на моей кровати или, что гораздо вероятней, роется в моих вещах. Я постаралась переодеться так быстро, как только смогла.

Когда я вернулась обратно, Стравинский читал одну из моих книг.

– Лолита? – спросил он с издёвкой.

Вся книга была испещрена моими пометками: подчёркнутые чёрной ручкой фразы, мысли на полях… Ладно, это слишком. В основном там были вопросительные знаки. Зачем писать мысли в книге, если для этого придумали записную книжку. Я выхватила её у него из рук.

– Тебя не учили, что трогать чужие вещи запрещено?

– Нет, – ответил он очень серьёзно. – Я рос хозяином в огромном доме, мне было можно всё.

Отлично.

– В таком случае запомни: мои вещи нельзя брать без моего разрешения.

Он пропустил мимо ушей. Поглядел в окно. Снова это ноющее чувство. В своей оливкой полосатой рубашке Стравинский был так похож…

– Пошли.

Мы прошли по галерее и спустились на первый этаж по древней дубовой лестнице. Столовая располагалась в левом крыле и представляла собой огромную длинную комнату с таким же длинным столом по середине, покрытым белой скатертью, и с ещё одним длинным столом в конце комнаты, на котором были выставлены серебряные блюда с едой (длинный ряд блюд) – здесь кормили не хуже, чем в Ритце. Над ним висела огромная картина, изображающая сцену охоты. Слева располагались огромные стрельчатые окна. Утром всё помещение бывало освещено мягким теплым светом. Одна из моих любимых комнат. Казалось, что какой-нибудь непременно пэр вылезет из-под стола, отряхнется, и воссядет на стул рядом – сегодня чудесная погода, мисс, не правда ли? Будоражащее чувство.

С каждой новой минутой, проведённой в обществе Стравинского, я чувствовала себя всё страннее и страннее. Мне казалось, что мы выглядим как пара со стороны. Я чувствовала себя так, будто являюсь его парой. Начиная с утра всё шло так, будто мы в отношениях: вместе заправили постель (так меня потрясло), я достала вещи из шкафа при нём, этот его вопрос, он читает книгу, заполненную моими пометками (в основном вопросительные знаки), потом то, как мы вместе спускались. Я уже отвыкла от этого всего.

Внезапно мне стало жутко рядом с ним. Какого чёрта мне всегда становится так жутко рядом с ним? Почему это всегда происходит внезапно?

– Ты побледнела. Всё в порядке? – спросил он нейтральным голосом, без нотки эмоции.

– Тебе так кажется из-за дождя.

Безжизненный серый свет проникал в комнату. За окном был виден лишь дождь и больше ничего. Эта серость и мрак как нельзя лучше подходили моему сегодняшнему настроению.

– Серый – идеальный цвет, – заметил он.

– Да? Почему же?

– Общество не одобряет крайностей.

Пижон.

Мы подошли к шведскому столу. Я взяла себе омлет с грибами, он же залез в каждое блюдо. Если он столько ест на завтрак, обед и ужин, то я не в силах понять, как ему удаётся оставаться таким тощим.

Он рассмеялся.

– У тебя очень живое лицо.

Я скривилась в подобии улыбки. Всё же очень заразительный смех.

Мы сели.

– Так чем ты занималась до психушки?

Что?

– Здесь о таком не спрашивают, – ответила я мрачно.

– Почему?

– Потому что это больная тема для многих, разумеется. Тебе повезло, что ты в первый раз наткнулся на меня.

– Вот как?

– Да. Если бы ты спросил это у психа, реакция могла бы быть не такой адекватной – он бы выцарапал тебе глаза, может.

Стравинский улыбнулся.

– На самом деле ты не первая.

– Да?

– Да, первой была Лидия.

Лидия?

– И что же?

Он пристально посмотрел мне в глаза.

– Я не тот, кто должен рассказывать тебе о её прошлом. Если она захочет, сделает это сама.

Тц.

– Лидия не считается.

– Почему же?

– Её отец – владелец этой психушки. Она здесь не на лечении.

– Кто тебе сказал? – спросил он настороженно.

Я пожала плечами.

– Просто знаю.

Странно, что он так напрягся.

– А что делал ты до?

– Учился.

Серьёзно? Jeunesse d’oree наших дней меня удивляет.

– Да? Где?

– Columbia University, факультет филологии, – ответил он лениво.

– Где это?

Он саркастично выгнул бровь.

– Ты не знаешь?

А почему я должна?

– Если бы знала, то не спросила.

– Это в Нью-Йорке… Но подожди, я думал ты из богатой семьи.

Можно и так выразиться.

– Ага.

– Но тогда… разве ты не рассматривала при поступлении мой университет? Один из лучших всё же.

Ах вот в чём дело.

– Нет, я рассматривала только французские университеты.

– Ты имеешь в виду частные школы.

– Нет, я имею в виду университеты.

Его бровь взлетела ещё выше. Поразительные способности у этой брови.

– Но они ведь для бедных! – сказал он с отвращением.

Бог ты мой!

– Меня это не особо волнует. Я считаю, что в учебном заведение главное – уровень образования. Какое мне дело до тех, кто в нём учится?

Его другая бровь взлетела на то же уровень, что и первая, но он благоразумно промолчал.

Я быстро доела свой омлет и, не дожидаясь его, встала.

– Ты куда?

– У меня нет времени сидеть и ждать пока ты доешь свою гору. У некоторых людей есть дела, Стравинский.

Я просто хотела от него отвязаться.

Он изящно вытер рот салфеткой и вскочил.

– Я закончил, идём.

Он схватил меня за руку. Я её вырвала.

– Но ты ведь не доел.

Я была к этому явно не готова.

– Я сыт, мы можем идти.

– Но у тебя, наверно, полно своих занятий, я не могу…

– Я свободен. Мы можем наконец-то идти? – спросил он недовольно.

– Нет.

Думай.

– В чём дело?

– Послушай, это личные дела.

– Какие у тебя могут быть личные дела, ты здесь ни с кем не общалась до меня.

Что?

– С чего ты взял?

Он отвёл глаза.

– У тебя, кажется, были неотложные дела.

– Да.

И я ушла.

Откуда он знает? С ним явно не всё так просто. Чёрт, что ему может быть от меня надо? Он ходит везде за мной хвостом. Он заставил ребят меня искать всё воскресенье. Он каким-то неизвестным мне образом проникает в мою комнату. Он переживал, что меня не было в понедельник в психушке. Мне становится жутко рядом с ним. Давид думал, что меня с ним что-то связывает. Я не имею понятия, что ему от меня нужно, но вывод очевиден: мне следует держаться от него подальше.

Среда

Я просидела весь остаток вчерашнего дня у себя в комнате, стараясь не думать о странностях поведения Стравинского: слишком много для него чести. Дождь всё ещё шёл, но уже не так сильно. Появилась хоть какая-то видимость.

Сегодня утром кто-то (кого я обманываю, естественно Стравинский, кто же ещё) подсунул мне под дверь записку – молочно-белый лист отменной плотной бумаги с вензелями по краям. Она гласила следующее:

Не строй планов на вечер, моя дорогая.

Твой С.

С – сталкер или с – супруг?

Я пыталась читать, но никак не могла сосредоточиться. «Что он задумал?» прерывало меня каждые десять секунд.

Я оделась заранее и спрятала Лолиту, Декамерон и Жюстину под матрас. На всякий случай.

В семь часов я начала слоняться по комнате. В восемь заламывать руки. В девять решила, что он не придёт. В десять он постучал. На нём был его расшитый жилет (на этот раз на рубашку), светлые песочные брюки и дождевик.

– Добрый вечер, моя дорогая, – сказал он манерно, резко схватил мою руку и поцеловал тыльную сторону ладони.

Его выходки меня когда-нибудь доконают.

– Здравствуй, Стравинский, – сказала я недовольно.

Он не обратил никакого внимания.

– Ну что, ты готова?

– Смотря к чему.

Он оскалился.

– Надень дождевик.

В психушке стояла мёртвая тишина – все спали (или скорее притворялись, что спали). Здесь был установлен комендантский час – выходить можно было только до девяти вечера, но нас никто не охранял (потому что охранники предпочитали развлекаться с Аннами) и поэтому всем было наплевать. Главное, не создавать шуму и у вас не будет никаких проблем. Мне было явно не по себе от того, что я шла неизвестно-куда ночью в компании Стравинского, поэтому я подготовилась – украла столовый нож сегодня утром (мой перочинный куда-то пропал). Не весть какая защита, но хоть что-то. Я спрятала его во внутренний карман пиджака. В этом смысле я, как и Лимонов Эдик, была подвержена таинственным чарам оружия. Когда-то давно я нашла на барахолке старый револьвер, правда неработающий, но всё же. Это была одна из моих любимейших вещей во всём белом свете, жалко в психушку его взять не разрешили, но ножик я протащить смогла.

Мы вышли на улицу. Стояла кромешная тьма. Морозный воздух обжигал мне нос и щёки. Пахло озоном. Стравинский включил фонарик. Откуда он у него взялся?

– Возьми меня за руку, – приказал он.

– Зачем?

Я ощутила его горячее дыхание на своей щеке.

– Чтобы не потеряться, моя дорогая.

Мне всё меньше и меньше нравилась эта затея. Я ощупала свой пиджак.

– Ладно.

Я нашарила его руку в темноте. Она была огромной, очень мягкой и, что самое главное, обжигающе горячей.

– У тебя ледяные руки, Салай!

– Ты вообще чувствуешь какая на улице температура?

Он рассмеялся и спрятал наши сплетённые руки в карман своих брюк. Я сразу же выдернула свою.

– Перестань, если не хочешь, чтобы у тебя отмёрзли пальцы.

– У меня есть собственные карманы.

– Да, но ты не знаешь куда идти.

– Ты можешь взять меня под руку, так мои руки будут в моих карманах, а твоя (другой он держал фонарь) в твоём.

Стравинский недовольно вздохнул.

– Хорошо.

Он взял меня под руку, и мы пошли дальше.

Наш путь шёл через аллею, мост, сад и церковь. Как предусмотрительно было со стороны архитекторов проложить дорожки из гравия. Я осознала, куда мы направлялись. Дальше местность была мне не знакома, и я не смогла толком рассмотреть дорогу из-за дождя и темноты, но гравий всё ещё хрустел под ногами. Мы очень долго шли прямо, потом повернули налево и вдалеке показались огни. Я продрогла до мозга-костей, а Стравинский должен был уже на половине пути превратиться в ледышку. Впереди показался дом, из окон которого лился тёплый жёлтый свет. Я бросила Стравинского и побежала вперёд.

Дверь открыл Давид-Марк.

– Салай? Ты одна? А где Стравинский?

Я попыталась ответить, но у меня зуб на зуб не попадал.

– Да ты вся синяя! Проходи скорее!

Я очутилась в роскошном коридоре. Стены были покрыты деревянными панелями, на них висели огромные зеркала в золотой оправе. Позади Давида был небольшой круглый деревянный стол красного дерева, стоящий на балетных ножках. На нём посередине во всём своём великолепии располагался невероятных размеров букет с магнолиями, и два золотых канделябра робко ютились по бокам.

– Они пришли? – послышался голос Лидии.

– Да! – крикнул Давид.

Вошёл Стравинский белый как снег. Он снял свой дождевик, потом помог мне снять мой, Давид у нас их забрал и уплыл в темноту, захватив с собой один из канделябров. Не прошло и минуты, как он вернулся, обнял меня одной рукой за плечи, и мы пошли в неизвестном направлении. Трёх свечей не хватало даже на то, чтобы осветить стены. Мы прошли несколько метров, послышались голоса, и я увидела полоску жёлтого света на полу. Давид толкнул дверь и нас ослепило.

Гостиная выглядела ещё роскошней коридора. Пол был выстлан персидским ковром. В глубине комнаты пылал огромный камин из белого камня. Около него стояло два бордовых кресла. Я сразу же ринулась к ним, ничего вокруг себя не видя. Залаяла собака.

– Фифи! – гаркнула Лидия.

Я подбежала к камину и упала около него на колени. Тепло. Наконец-то.

– Салай? – удивился Иосиф, – Что случилось?

Я проигнорировала его.

– На улице ледниковый период, – устало проговорил Стравинский.

– В середине мая? – недоверчиво спросила Лидия.

Я слышала их только краем уха. Мне кажется, что мой мозг вообще в тот момент отключился. Я видела только огонь и ничего вокруг. Кто-то усадил меня в кресло и укрыл одеялом, кто-то принёс чай, меня разморило – я провалилась в сон.

Четверг

Проснулась я от того, что мне в глаза ярко светило полуденное солнце. Кровать была не разобрана, на мне моя вчерашняя одежда. Я села и оперлась на руки – похоже, что меня отвели (или перенесли, что гораздо вероятнее) в другую комнату. Дорогое убранство бросалось в глаза. Стены этой опочивальни – по-другому не назовёшь – до середины были обтянуты голубой атласной тканью. По ним тянулись белые ветки с белыми же цветами. Мне напомнило это наш сад. На темный паркет падал свет из окон, образовывая три блестящих прямоугольника. Напротив меня, у дальней стены располагался длинный диван, обтянутый тем же оттенком голубого, что и стены. Рядом с ним – кофейный столик красного дерева с фигурными ножками и два разномастных кресла. У одного из окон стоял (очень похожий на мой) письменный стол. Справа от меня, рядом с кроватью, возвышался пузатый шкаф-великан (сказочно выглядел, что уж) с резными ручками в виде лап. И везде, на каждой подходящей для этого поверхности, – хрустальные вазы со свежими весенними цветами.

Я встала и потянулась. Давно мне не было так приятно просыпаться.

На письменном столе что-то блестело. Я подошла поближе и увидела тёмно-зелёную китайскую пепельницу, с жасмином посередине. Прелестная вещица. Наполовину заполнена пеплом.

Я вышла в коридор. Тихо. На стенах висели африканские маски. Одна мне особо понравилась – вытянутая зелёная с красными глазами и золотом на лбу. Экзотичненько. Было в ней что-то завораживающее. Она чем-то напоминала мне Стравинского. Надо сказать, что весь дом был набит всякими редкостями, вывезенными кем-то откуда-то, думается, когда-то давно.

Я спустилась вниз, прислушалась – где-то лаяла собака – и пошла на звук. В коридорах царили мрак и прохлада. Зачем Стравинский меня сюда привёл? Почему именно вечером? Откуда здесь собака? Нам не разрешалось привозить с собой животных. Однажды одного такого любителя фауны поймали, и для него это не закончилось ничем хорошим – сразу же на следующий день его отсюда выкинули вместе с его кошечкой, далее долгие разбирательства, поговаривали, что дошло до судебной тяжбы. Собака лаяла совсем близко, я толкнула дверь и попала в ту самую комнату с камином.

В дневном свете она выглядела совсем по-иному. Камин оказался не белым, а цвета старой слоновой кости. Стены – тёмно-зелёными с рисунком из птиц и цветов. На правой стене висел огромный плакат с Троцким и коммунистическими лозунгами, окружавшими его большое хмурящееся лицо. Рядом с окном располагался чёрный рояль и повсюду были разбросаны книги. В углу стояли два красных с бордовыми пятнами дивана. На них, сложив ноги по-турецки, сидели Давид и Лидия, они о чём-то спорили. Рядом с Лидией на полу сидел Иосиф, вытянув свои длинные ноги под кофейный столик. Он игрался с гигантской светло-шёрстной афганской борзой. Она пыталась цапнуть его за палец.

– Наконец-то проснулась? – спросил он.

Все головы обернулись в мою сторону.

– Как видишь.

– Ты вся помятая, – укоризненно бросила Лидия. – Неужто спала в одежде?

Все рассмеялись. Все кроме меня.

– Вообще-то да.

Она удивилась.

– Я же говорил, что Стравинский не падок на женщин, – Иосиф.

Что?

– Причём тут Стравинский?

– Вы спали в одной комнате, – сказала Лидия. – Может она просто не в его вкусе, – обратилась она к Иосифу.

Давид сегодня был молчалив.

– Нет, я спала одна на неразобранной постели.

Не то чтобы это их дело. Собака наконец-то укусила Иосифа за палец.

– Ай, Фифи! – крикнул он.

– Нечего было её дразнить, – сказал Давид. – Есть хочешь? – спросил он меня.

Нет, почему-то от одной мысли о еде меня тошнило.

– Я бы выпила чаю.

Он встал, подобрал книгу, валявшуюся рядом с диваном, положил её на столик и лениво подошёл ко мне.

– Ну почапали тогда штоли.

Когда мы выходили, Иосиф с Лидией переглянулись.

– Что произошло вчера вечером?

– Ты уснула в кресле, Иосиф со Стравинским отнесли тебя наверх. Ничего из ряда вон, – произнёс он лениво.

– Ага… Почему Лидия сказала, что Стравинский и я спали вместе?

Он вздохнул.

– Потому что так оно и было.

– Нет, я уверена, что спала одна.

Более или менее.

– Значит, он спал на диване или не спал вовсе – я не знаю, спроси его. Лидия вас поселила вместе.

– Но зачем?

Он качнул головой.

– Не знаю.

Мы зашли в маленькую кухоньку. В нос сразу ударил запах кофе. На плите стояла турка. Стены были покрыты тёмно-зелёным блестящим кафелем и завешены шкафами и полками. А полки в свою очередь были заставлены разными банками с кофе. На тумбе восседало одно из божеств современности – навороченная кофе-машина.

– Вы здесь не цените чай, я смотрю.

Он улыбнулся.

– Я ценю.

Он залез в нижний ящик тумбы, вытащил оттуда пять жестяных банок и стал указывать на них пальцем, как учитель младших классов, показывая детям алфавит.

– Эрл Грей.

Синяя.

– Леди Грей.

Фиолетовая.

– Английский завтрак.

Желтая.

– Улун.

Светло-зелёная.

– И этот я собирал сам. Лаванда, листья смородины и сушёная ежевика.

Красная в чёрную полоску.

– Где ты это всё нашёл?

– Иосиф выращивает за домом.

Я призадумалась. Волнительно.

– Твой сбор.

Он широко улыбнулся.

– Прелестна.

Подобающее слово.

– Льстец. Так и быть я допью твой чай, и даже не подам виду, если он будет так себе.

Он слегка улыбнулся и поставил чайник на плиту.

– Дмитрий нашёлся?

– Да.

И всё?

– Что с ним тогда случилось, после того как он выбежал из церкви?

Давид начал убирать банки обратно.

– Я не знаю.

– Он тебе не рассказал?

– Нет. Какая разница? Он же жив – встретились взглядом, – это главное.

– Да, верно.

Чайник вскипел. Давид сделал заварку. Мы стали ждать пока она настоится.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.