- -
- 100%
- +
Моя хроника бесчисленных поражений
Ты – моя хроника бесчисленных поражений,
Минуты датирую новым коронным "нет".
Не сердце в груди, а камень, стальное жжение.
Ты мой персональный бонус, горячный бред.
Ступи на бордюр, меня оставляя снизу,
Смотри свысока. Семь верст до небес и лесом
Идти за тобой. С высотки шагнуть с карниза,
Ведь даже умру – но рядом с тобой воскресну.
Танталовы муки – руки тянуть к чужому,
Который насмешливо хмурится, не краснея…
А я дура дурой. Остаться хочу с тобою.
А ты – моя хроника бесчисленных поражений.
На крышах четырнадцатиэтажек
Теперь я знаю, как становятся людьми 21 века: циничными и пошлыми. Вчера ещё, кажется, что вчера, грела его ладони. И вот эта холодная вечность. Стрелки уже давно замерли на без пяти полночь и не показывают реального времени. Стоило бы курить и захлёбываться виски. Но ты не куришь и не пьёшь. Вместо этого сдираешь костяшки в кровь, стёсываешь их об стены и тонешь в слезах. Потом посылаешь всех к чёрту и покупаешь ему подарок. На его день рождения. Восемнадцатый день рождения. И плевать, что ему на тебя с высокой колокольни. И вообще уже на всё наплевать. Пишешь: "Приезжай, забери подарок и уходи". Пишешь его другу: «Чёрт побери, да заберите вы уже его!"
И тишина. Ты думаешь, что всё. Финал. Больше боли не вместит даже самое огромное сердце. Собираешь себя по кусочкам, как пазл. Как крупу, перебираешь воспоминания, отсеивая лишнее. И вот он звонит…
Спустя десятки сотен ночей и исписанных тетрадных листов. И этот прокуренный телефонными проводами голос говорит тебе что-то о вашей первой встрече и будущих детях.
И ещё год. По утрам – будильник на 6:40, зарядка, чашка горячего чая. Стихи о ладонях и тоска, от которой немеет всё тело – от головы и до кончиков пальцев. А потом одна фраза. /Ты мне не нужна/. И опять тишина. Это даже больнее, чем /не люблю/. Мир не рушится. Он просто исчезает. В одно мгновение. Вот он был и нет.
Какого чёрта?! Зачем было возвращаться, если опять уходишь? Да я ведь отпускала! Я правда смогла отпустить. А теперь… Теперь не могу. Ты не рука, нога, да и вообще не любая часть тела. Ты – моя боль. Моя душа. Знаешь, как это, душу скальпелем? Круче и жёстче, чем бабочек в животе. Душа важнее бабочек.
А потом ещё вечность. И он перед твоим подъездом. Спустя пять килограммов после последней встречи. Ну или полтора года, если считать годами. И вот теперь – рушится. Исчезнувший мир – рушится. Смотришь в родные глаза, слушаешь голос. И хочется одного – убежать.
И оказывается, что всё, что было прежде – это не боль. Больнее всего не разлука, не измена, не предательство и даже не смерть. Больнее всего разочарование в любимом человеке.
И вот теперь можно курить, захлёбываться виски и танцевать голышом на пустых крышах четырнадцатиэтажек. Потому что детство осталось где-то там, где ты грела его ладони после долгой разлуки и забывала обо всём. А сейчас у тебя ни ладоней, ни стихов, ни серо-зелёных глаз. Только исчезнувший мир и почерневшее от гари и горечи сердце, наполненное хмельным отчаянием и сумасшедшим весельем, какое бывает только и прямо перед точкой. Окончательной точкой.
Dum spiro spero
Странно, но то, что называют точкой, всегда имеет продолжение. Новое начало старой истории. Действующие лица те же, декорации – тоже. Ты всё так же выводишь чётким почерком на ладони /Amā me/. Dum spiro spero, не так ли? Даже твоё утро начинается как тогда, два года назад. Ты всё ещё хранишь его письмо. В старой шкатулке, пахнущей первыми твоими духами и болью, разъедающей воздух.
Не пишет. Тишина не разрывается звонками, хриплый голос уже никогда не назовёт тебя /малыш/. И он больше никогда, понимаешь, НИКОГДА не скажет, что ваши дети будут засыпать под Rammstein. Потому что у вас не будет детей. Вообще ничего не будет.
Хочется кричать? Да кричи ты уже, чёрт тебя возьми! Хватит скулить по углам от боли и лелеять неудавшуюся мечту. Не любит, понимаешь? Когда любят, не рассказывают о каждой, с кем переспал по пьяни, не целуют руки, чтобы через несколько недель послать покорять девятый круг ада. А ты уже экскурсии проводить можешь новоиспечённым умершим грешникам.
Всё. Успокойся. Смотри в зеркало. А лучше даже не подходи к нему, если не хочешь превратиться в ма-а-ленький, крошечный осколок в сердце какого-нибудь несостоявшегося Кая. Герд уже не хватает, видишь?
Да ничего ты не видишь…
Так и не начала курить, один запах виски вызывает тошноту, а вход на крыши давно закрыт. Жалко. Иногда так хочется взлететь головой вниз, напугав мирно дремлющих голубей. Помнишь извечный книжный сценарий, где все в конце концов находят своё счастье: кто-то на балу у принца, кто-то в прокуренном тамбуре, а кто-то около унитаза в каком-нибудь идиотском клубе. А где ты своё искать будешь?
Молча выключаешь комп и собираешься на свидание. С чужим, ненужным и неправильным. Шпильки, юбка и глаза поярче. Больно. К нему бежала без оглядки, никогда не красилась. И без косметики от счастья сияла. Когда-то…
Кажется, что повзрослела. Ни капельки ты не повзрослела, просто стала больнее на ещё одну боль, от которой сносит крышу и ломит пальцы, словно от холода.
Ну как ты, ещё не устала строчить ему письма?
Ты до сих пор у меня болишь
А твои письма начинались всегда одинаково. Сколько их было, не попавших к нему в руки, не прочитанных им? Твоё сердце – одно сплошное сожжённое письмо. Вот его он читал. Медленно. Бродил между руин, любовался развалинами при свете ярко заходящего солнца. Читал, но вряд ли вспомнит даже самую первую строчку длиной в два безумно коротких месяца.
/Ты – это идеальное соотношение роста и характера. Идеальное для меня. Кажется, я тебя люблю./
И бесконечная уверенность в правильности этих слов. Ты их произнесла. В первый раз. И теперь не важно – боль, война, смерть. Эта любовь с тобой. Так же, как и его улыбка, когда он смотрит тебе в глаза, а ты поднимаешься на цыпочки и тянешься к нему… Твоё солнце – не холодная бездушная звезда. Это сердце, пульсирующее в его груди. И пока он живёт, можно вытерпеть любую боль. Вот только…
Он теперь не с тобой. А ты продолжаешь писать. /Влюблённые обнаглели. Целуются на улицах, обнимаются, держатся за руки… Я, может, тоже хочу за руку. С ним. Как раньше, когда был повод просыпаться по утрам. Разве можно было так любить, отдавая душу без остатка?! Как жить-то теперь, без души?/
И самое главное, что он уже не ответит.
Он живёт. Он счастлив. Он обнимает другую, чем-то похожую на тебя, но в миллиарды раз счастливее. Потому что у неё есть он. Ей, не тебе, он говорит, что любит, боится потерять и больше никогда не причинит боли.
А ты сжимаешь ладони в кулаки и кричишь от этой самой боли и бессилия. Но не плачешь. Вместо этого выводишь на запотевшем стекле его имя, шифруя точками, чтобы никто не догадался.
/Да вы вообще знаете, что такое тоска? Когда хочется выть от боли, бить посуду и стучаться головой об стены, а вместо этого ложишься на кровать, закрываешь глаза и лежишь в тишине?! Когда от каждой смс появляется надежда, а ты потом сидишь и ждёшь его звонка до полуночи, зная, что он больше никогда не позвонит?! Когда идёшь по улице и то опускаешь глаза, боясь увидеть его, то впиваешься взглядом в каждого прохожего, надеясь заметить знакомые черты, даже если знаешь, что он уже давно живёт в другом городе. Когда от одного его слова в телефонной трубке, от голоса с такими привычными интонациями бросает в дрожь?! Вы не знаете, что такое тоска/
И каждое утро хлещешь валерьянку. Ты сильная, натяни на лицо улыбку и пожелай ему счастья. Ведь ты же не любишь его настоящего. Зачем тогда скучать? Зачем тебе столько боли?
/Ты до сих пор у меня болишь/
Знаю, девочка, знаю. Болит. Вместо сердца или души. Он во всём. Ты и сама до сих пор дышишь в такт с его дыханием. Но пора бы уже сбиться с ритма и перейти с шага на бег. Хотя о чём это я, ведь от себя всё равно не убежишь.
Может быть, стоит написать то самое, прощальное? И наплевать, что он его никогда не прочитает.
/Делай, что хочешь. Только не играй ей на гитаре и не вари борщи. Помни обо мне и не рассказывай никому. Пусть это будет чем-то невероятно важным для тебя. Если ты до сих пор важен, значит солнце всё ещё бьётся в твоих ладонях, пусть и еле слышно./
Это правда была любовь. Она еще есть. Хранится в письмах, билетах в кино и ленточке от букета, что он тебе подарил.
/Да хранит тебя бог и моё сердце/
И подпись,
твоя Вредина
Память важнее боли
Время проходит, но мало что меняется, да? Нет занятия глупее, чем вспоминать совершенно чужого человека, с которым была возможна целая жизнь рядом. Это было совпадение, попадание и стопроцентное узнавание. С первого взгляда. А толку?
Да, ты не пишешь письма. Вернее, пишешь, но уже другому. Жизнь стала намного светлее. Душа – ребячья. И нет даже привязанности к тому, прежнему. Нет больше ничего к нему. Ни-че-го. Кроме непрожитой вместе жизни. Кроме трёх сотен стихов, что пылятся на книжных полках и в обувных коробках. Кроме его письма и ленточке от букета. Жёлтой.
Почему кажется, что больше половины сердца осталось в прошлом? Там, где он вёл за руку детвору и таскал из библиотеки твои книги? Там, где ты собиралась подарить ему вилки и варить борщи. И чтобы однажды встретившись, больше не расставаться? Там, где он хотел дочку и обещал быть хорошим отцом?
Да, ты пишешь другому, ставшему центром вселенной. Тому, о ком так хочется заботиться. Тому, с кем ты становишься младше и счастливее. И не дай бог однажды потерять и его.
Время проходит, но память важнее боли, которая никогда не исчезнет из глаз. Да?
Реквием несбывшейся любви
Память важнее боли.
Господи, девочка, пошёл уже третий год твоей безнадёжной тоски. Почему, стоит ему лишь подумать о тебе, как ты расцветаешь улыбкой? Да, я знаю, что чувствуешь его, ведь сам воздух наполняется его дыханием.
В твоём городе весна. Пьянит ощущение безграничных возможностей. Всё о тебе и для тебя. Кроме него. Его сердце не бьётся в такт твоим временам года. Очередная весна. Очередной реквием несбывшейся любви.
/Amā me/ уже не пишешь. Теперь и правда повзрослела, а толку от этих слов на ладони – ничуть. Тонкие девичьи запястья беззащитны без ниточки счастья. Помнишь?
Завязывала, загадывала – быть рядом, быть любимой, выйти замуж и родить ему детей. Троих. И обязательно – девочку с цветом его глаз.
А потом – разрезала. В новогоднюю ночь. К чёрту предателей.
К чёрту боль, несбывшихся детей, серо-зелёные глаза, аллею за библиотекой, ладони, вилки и песни под гитару. И ощущение безбрежного счастья и покоя в его объятиях – тоже.
«Дальше будет лишь хуже, знаю, так давай хоть сейчас пальцы переплетём…» И переплетали. Оригами из свиданий под дождём и самого первого письма, где он называет тебя ангелом. А ты всё делаешь и делаешь журавликов в надежде, что выживешь, не сломаешься, если спустя очередных полгода он не напишет и не позвонит. Отпускать-то так и не научилась.
А воспоминаний – море. Портрет, который-таки выбросили, чтобы твой /единственный мужчина/, чьего сонного дыхания ты так и не услышала, не мозолил глаза; гитара, от струн которой немеют и грубеют кончики пальцев; номер телефона в старой тетради в клетку, со стихами и именем на полях (сколько же их было-то…этих надписей и тетрадей). Да и важно ли это? Если он до сих пор – идеальное место для хранения неразумного сердца?
А общей фотографии – не было. Закрываешь глаза, представляешь себя и его – счастливыми. Детство.
А небо всё ещё улыбается его глазами. Если, конечно, у него хорошее настроение.
Спой мне, девочка, песню о нём.
Очередную.
Спасибо. И прости
Иногда смотришь на написанное, и думаешь – зачем?
В моей жизни не было изумительных историй про отношения с геем, с девушкой, с цыганом, что с ножом, обезумев от ревности, гонял меня по двору в маленьком городе, где все друг друга знают, но никто никогда не приходит на помощь.
В моей жизни просто случилась любовь.
Спустя столько времени, всё ещё вспоминая, я думаю только о том, что в какой-то из параллельных реальностей мы, несомненно, давным-давно женаты, счастливы, а я держу на руках маленькую его копию, с такими же невероятными серо-зелёными глазами. Но в этой истории мы не случились.
Я верила в него на протяжении нескольких десятков жизней. Я металлом плавилась от такого родного запаха, роста и этих объятий. Я ночами не спала, и сейчас все ещё просыпаюсь, вспоминая бездонное море счастья, два момента безудержной боли, и один – отчаянной тоски и нежности.
И вот он мне приснился, спустя несколько лет после последней встречи. И ничего. Ничего, кроме одной мысли: «Господи, да ты хоть немного любил меня? Любил ли ты вообще?" И тут же, словно обухом по голове: «Боже, а любила ли я?"
Ведь я смогла не броситься следом на край света, оставив всех тех, кто был дорог, не думая о будущем. Значит, это была не любовь? Если самый безумный поступок – всего лишь звонок в 11 вечера после расставания и его слова: «Не плачь, а то положу трубку".
А моё неумение принимать тех, у кого не его рост, не его запах и не его глаза – всего лишь боязнь новых отношений и боли?
За столько лет я так и не успела сказать ему спасибо.
Спасибо за счастье быть любимой. Спасибо за то, что изменилась после. Спасибо за порцию качественной боли, мне теперь есть с чем сравнивать.
И прости. За все обиды. За твоих глупых ревнивых девочек. За письма, что хранишь в глубине шкафов, куда не доберутся ничьи руки. Прости за то, что было, и за то, чего не будет.
И, пожалуйста, помни. И, может быть, в одной из параллельных вселенных наша дочка радостно улыбнется, когда я буду рассказывать, как ты вернулся, а я дождалась. А потом мы пойдём на кухню пить чай с пирогом, боясь даже представить, что было бы с нами, если бы мы не случились.