Обречены на успех

– Да уж, ну ладно. За нас с вами, за хуй с ними!

– Лучше и не скажешь, – хором сказали молодые люди.

И все трое немедленно выпили. Катрин захотела повторить и не портить вкуснейший и страшнейший из напитков в своей жизни колой. Онейрос почувствовал, что душа жаждет прикончить бутылку и музыки. Сами снова захотел еще.

***

– За старого… ик… Висельника, что поглядывает на нас одним своим глазом…и чтоб…чтоб копье его вело нас только в доблестные битвы, – Сами неохотно прерывал поток героических тостов внезапно возникшей икотой, заглушить которую мог только следующий стакан.

– Жа ждравый шмышл, – Онейрос фривольно коверкал звуки, чтобы показать, насколько затея вспоминать об этой части жизни безнадежна, – предлагаю вообще не пить…

– Да и нахуй не надо ни за кого, кроме нас с вами, мои вы синячки, – Катрин уже не опиралась спиной о холодильник, а села, как это подобает настоящей леди: закинув ноги на стол.

Друзья осушили свои бокалы еще раз, приблизив себя к дну бутылки. Ни для кого из них странный напиток уже не был отвратительным пойлом, вызывающим слезы и желание налить себе что-нибудь другое. Кухня окончательно заполнилась дымом, а пепельница, не издавая ни звука, молила, чтобы ее наконец почистили.

Факт ее дискомфорта никого не заботил до того момента, пока Онейрос не столкнулся с тем, что ему не удается избавиться от окурка.

– Ну все, теперь придется его есть, – сказала Катрин и звонко засмеялась.

– Не стоит, он еще не готов. Давай я лучше смастерю нам вторую при помощи своих ловких рук и какой-нибудь тары. А еще, о благороднейшие из людей, кто-нибудь – лучше Онейрос – одолжит мне папироску? Табак никак не хочет залезать куда ему полагается и все норовит оказаться на столе или на полу.

– Я их все потом в томатную пасту положу и будут бычки в томате, – к Сами потянулась сигарета, – держи, а я пока пойду вытряхну ее в помойку. Кстати, господа, кто-нибудь из вас вообще сегодня ел?

– Ну, я попила утром горячего чая и, кажется, съела пакет мармеладок.

– Сами, можешь не отвечать: я и так знаю, что ты существуешь на чистой энергии космоса. В общем, конструктивно предлагаю пойти и съесть по вкуснейшей шаверме, чтобы мы не померли от этого удивительного напитка.

Катрин скривилась от мысли, что ей придется встать и оставить такое удобное место, на котором она только успела максимально комфортно расположиться. Сами, как обычно, почувствовал зов приключений даже в обычном предложении выйти в кафе под окном, поэтому, жадно докурив, начал двигаться в сторону выхода.

Онейрос растормошил девушку, заставил встать с дивана и двинуться вслед за другом. Резкий подъем вызвал легкое замешательство у вестибулярного аппарата собравшихся.

– Друзья мои, мне кажется, за то время, что мы плавали по бескрайним морям… – Сами выговорил сложно произносимое финское название напитка, которое никто не понял и не рискнул бы попробовать воспроизвести самостоятельно, – началась качка. Но вы не бойтесь, просто держитесь меня: уж я-то знаю, как пережить ее без потерь.

– Да уж, качает так, что можно ебнуться, притом буквально, но я уверена, что дело не в стихии, а в количестве спиртяги, которое было в этом пойле.

– Зато, прошу заметить, мы все еще разговариваем без каких-либо проблем, язык даже не думает заплетаться. В отличие от ног, – Онейрос чуть не упал, натягивая ботинок на ногу, но удержался. В этом ему помогла стена, послужившая опорой.

– В путь. Чувствую, нас ждет что-то удивительное за порогом этого гостеприимного дома, – Сами шагнул за дверь, пытаясь идти так, словно его совсем не смущают наплывающие стены.

– Но держаться за тебя мы все же не будем, иначе наши шансы пропахать мордами землю вырастут в геометрической прогрессии.

– И по лестнице, – добавил Онейрос, – тоже не пойдем, чтобы не переломать себе шеи и все остальное твердое, что в нас есть.

Друзья спустились и зашли в кафе, где помимо работника заведения был еще один мужчина. Компанию ему составляли гитара и початая бутылка водки, которым он уделял одинаковое внимание. Онейрос расслышал знакомую мелодию и присел на диван рядом с захватившим его внимание посетителем.

– Вот твой билет, вот твой вагон… – молодой человек начал фальшиво петь, чем немного удивил мужчину, – все в лучшем виде одному тебе дано…

– В цветном раю, увидеть сон, трехвековое непрерывное кино, – мужчина тоже не молчал и протянул следующую строчку мелодичным, хоть и источавшим нотки хмеля, голосом.

Онейрос продолжал подпевать мужчине с гитарой. Катрин и Сами не знали слов: девушка просто любила совершенно другую музыку, веселую, протестную и агрессивную; а знакомство молодого человека с композициями советских лет ограничивалось несколькими произведениями Окуджавы, которые включал его друг. Они завороженно смотрели за этим удивительным дуэтом, стараясь им не мешать.

–… и если там и вправду Бог, ты все же вспомни, передай ему привет, – не очень профессиональные исполнители закончили композицию, синхронно пропев последнюю строчку.

Катрин забрала заказ и уже думала уходить вместе с друзьями обратно домой, но Онейрос и мужчина с гитарой начали о чем-то разговаривать. Молодой человек записал номер нового знакомого, попросил прислать песни собственного сочинения и пообещал «поговорить со своими коллегами», чтобы сделать человека с гитарой известным артистом. На прощание незнакомец протянул бутылку водки.

– Грешно отказываться, когда предлагает такой культурный человек, – юноша сделал глоток из горла.

– И друзья твои пусть тоже не стесняются, никогда нельзя забывать о своих близких, ведь на самом деле ничего кроме них у тебя и нет… – мужчина произнес это с некоторой тоской в голосе и жестом руки пригласил Катрин с Сами присоединиться.

Они не отказались и тоже отпили из бутылки: молодой человек сделал большой глоток, вспоминая охотников, которые когда-то так же пригласили его к столу, а девушка отхлебнула немного и постаралась не думать о событиях, всплывших в памяти. Распрощавшись с новым знакомым, все трое вышли из кафе.

– Какая хорошая, но печальная песня. Автор тот же, у которого «Когда воротимся мы в Портленд»? – спросил Сами, думая о том, что в такую теплую майскую ночь есть дома будет кощунством.

– Нет, это Высоцкий. Я тебе как-нибудь включу.

– Вот у тебя постоянно либо что-то до охуения унылое, либо про смерть. А дай я на правах психолога спрошу, из-за чего у тебя сформировался такой взгляд на мир?

– О, Катрин, когда-нибудь ты сможешь добиться того, что я расскажу тебе все, но не сегодня. Да и не стоит портить приятную посиделку: эти истории насквозь пропахли мертвечиной…

– Тогда давайте насладимся ужином, просторами и обжигающим медом со вкусом водки где-нибудь на набережной, – Сами переменил тему разговора, чем обрадовал Онейроса, не горевшего желанием отвечать на вопросы девушки.

– Ну и ладно, ну и живи себе травмированный, ну и вытесняй на здоровье, – Катрин знала, что особых успехов ожидать не стоит, но все равно надеялась узнать что-то о прошлом молодого человека, которого знала не первый год, – а идея поесть и продолжить синячить у воды звучит неплохо. Только сначала кто-то должен будет метнуться за той чекушкой, что я вам притащила. Чур не я! – девушка вмиг приложила указательный палец к носу.

– Чур не я! – повторил Онейрос, опередив занятого своими мыслями Сами.

– Что ж, тогда мне понадобятся ключ и минута времени, тогда вы увидите, что меня не зря прозвали «Быстрые ноги», – в серых глазах молодого человека загорелась искра задора.

– Дай угадаю, у этого прозвища тоже есть история…

– Я тебе все перескажу, опуская героические метафоры и сравнения с морем.

– Ты уберешь из этой поучительной притчи всю душу! – крикнул вбегавший в подъезд Сами.

Он несся по небольшому коридору, отделявшему дверь от лифта, и размышлял о находке, которую сделал в первой половине дня. Поднимаясь на нужный этаж, он вертел в руке золотую монету неизвестно какого века, но наверняка очень ценную. Он думал, как и когда лучше всего будет предложить друзьям поучаствовать в этом авантюрном, но очень прибыльном предприятии. По пути вниз Сами попробовал задать сам себе вопрос: «А согласятся ли Катрин и Онейрос?». Перебирая все возможные варианты, он не наткнулся ни на один, подразумевавший ответ «нет». От всей души улыбаясь, молодой человек принялся размышлять о цвете яхты, которую купит.

– Вот поэтому…

– Меня и прозвали «Быстрые ноги», успел в самый раз.

– Аплодирую стоя и твоим быстрым ногам, и твоему же умению влипать в абсолютно мудацкие ситуации, – Катрин несколько раз театрально хлопнула в ладоши и звонко засмеялась.

– Только на таких людях, как наш удивительный финский друг, и держится вся эта проклятая планета. И лично я предлагаю за это выпить приблизительно сейчас же! – Онейрос достал из правого кармана пальто три железных стопки и раздал две из них друзьям.

– Ебать, а ты всегда их с собой носишь?

– Обычно нет, но я подозревал, что в какой-то момент сын белых волков, отменный моряк, прирожденный охотник и покоритель женских сердец поведет нас навстречу приключениям…

– Или пиздюлям – добавила Катрин, поднося стопку ко рту.

– Так пускай же во время нашего эпического похода будет больше первого и меньше второго! – торжественно произнес Сами, после чего сделал глоток.

Друзья последовали его примеру.

***

– Слушай, Оник, я тут поняла, что никогда не спрашивала, почему у тебя такое необычное имя…

– Необычное? Что-то я среди нас троих не наблюдаю ни Саши, ни Маши, ни какого-нибудь Вани, – ответил он, аккуратно складывая салфетку и бумагу в пакетик от шавермы.

– Ты понял, о чем я. Ну, рассказывай! Я тебя знаю, ты точно вытянул у родни, что, почему и как…

– Да, мы требуем! Свои имена мы получаем не случайно, в них скрыты наши силы и слабости, которые заранее определили нам прядильщицы судеб, – подержал подругу Сами, разливая водку по стопкам.

– Да, в общем и целом, тут нет какой-то особой истории. Матушка моя в свое время ну очень угорала по греческой мифологии. И вот она решила назвать своих детей в честь богов. Ума не приложу, почему она выбрала именно греческих ребят, отвечавших за сон. Но еще, конечно, интереснее, как она умудрилась настолько долго прожить с моим папашей, чтоб по итогу родить от него трех сыновей. Но не суть. Короче, что я, что Морфей, что Гипнос очень выделялись во время школьных перекличек…

– Погоди-ка, у тебя есть братья? Даже целых два! И почему я о них столько лет не услышала ни единого ебаного слова?! – Катрин вскрикнула настолько громко, что еще несколько компаний, сидевших на той же набережной Финского залива, на несколько секунд прекратили свои разговоры и начали глядеть в сторону друзей, пытаясь понять причину крика и посмотреть за развитием, как они думали, конфликта.

– Да, есть. И да, я про них не рассказывал, но нет, мы не будем говорить об этом, – Онейрос своим тихим и безапелляционным тоном дал понять девушке, что не стоит даже пытаться вытянуть из него что-то, – не самая моя, знаешь, любимая тема. Хотя, нет, самая нелюбимая.

– Ну тише-тише, не кипятись, прелестнейшая фурия, не стоит портить наш прекрасный пикник криками и руганью. На вот лучше, – Сами передал Катрин вновь наполненную рюмку.

– Спасибо, Сами. Для сына белых волков ты удивительно тактичен. А, знаете, давайте выпьем за все то лучшее, что случалось в наших жизнях, и за каждый тяжелый момент, который сделал нас теми, кто мы есть сейчас, – голос молодого человека звучал так же спокойно, как обычно, но в него затесалось несколько грустных нот, дававших понять, насколько упоминание братьев выбило его из равновесия.

– Прекрасный тост! Замечательный. Даже мне, лучшему исполнителю застольных речей во всем Балтийском море и Северном Ледовитом океане нечего добавить. А ты не расстраивайся, дикая кошечка, я думаю, когда наш друг будет готов, он все тебе расскажет.

– Хоть бы это когда-нибудь наступило, а то я каждый раз охуеваю с того, насколько мало о нем знаю, – произнесла Катрин и резким движением руки вылила все содержимое рюмки в себя

Друзья последовали ее примеру и несколько минут молча смотрели, как темные волны накатывались на камни, осколки стеклянных бутылок и разломанный одноразовый мангал. Первым прервал тишину Сами, предварительно тяжело вздохнув.

– Ну а твое имя, красавица, какая у него история?

– Хм, а ведь тут действительно есть история. Такая, знаете, классическая ебучая русская драма. Но вообще, если коротко, то меня назвали в честь бабушки. И очень с этим попали. Очень у нас с ней схожие характеры. Хотя, наверное, это из-за того, что она меня и воспитывала, пока моя замечательная семейка… да хуй знает, чем они там занимались, но явно думали не о дочери.

– Но почему бабушку звали именно Катрин? Не Катя там, ну, – Онейрос надеялся вспомнить еще какое-нибудь похожее имя, привычное русскому уху, но не смог, – или как-нибудь еще.

– Ее родители свинтили из страны еще на заре Союза и осели во Франции. Не знаю, какими правдами и неправдами прадед смог вывезти состояние – мне никто не говорил – но поселились они там недурно, даже какое-то дело открыли. Хорошо жили, как рассказывала бабуля, царствие ей небесное. Ну, а она уже потом как-то познакомилась с моим дедом. Человек он был так себе, но чего еще ожидать от КГБ-шника? В общем, влюбились они друг в друга так, что ебанешься. И вот для бабушки он всегда был милым и нежным, но только для нее…

– Если у нее был такой же характер, как у тебя, то твоего деда можно понять. И раз так сильно влюбился – тоже: несравненная красота у вас наверняка семейная, – Сами смотрел на подругу и не мог оторвать глаз от ее короткостриженых темно-рыжих волос.

– Спасибо. Ну вот уболтал он ее как-то уехать с ним в Союз. Бабушка согласилась, хотя ненавидела советскую власть всей душой. Чуть-чуть поругалась из-за этого с родителями, но уже потом, после развала нормально, помирились. А дед, к слову, был прямо убежденным сторонником, верил в светлое ебаное завтра и блядские идеалы коммунизма, выстроенные на костях, которые он сам и поставлял…

– Ромео и Джульетта русского разлива, – сказал Онейрос.

– О да, не иначе. Ну а дальше уже без истории: бабуля родила мать, та – меня и с чего-то вдруг решила назвать так. Думаю, просто беда с фантазией. А давайте мы…

– Да, отличная идея. Нам всем не помешало бы промочить горло, – перебил Онейрос и посмотрел на Сами, державшего бутылку наготове.

– Давайте и я тогда скажу тост. В общем, за то, чтобы в жизни были только те уебки, которые нас искренне и безумно любят, – с этими словами она осушила оперативно наполнившуюся стопку и посмотрела сначала на Сами, а потом задержала взгляд на Онейросе.

– Ну и давай закончим эту тему. У твоего имени наверняка же тоже есть история?

– Разумеется. На то оно и имя. Вы же знаете, что, когда я был совсем мальком, я сбежал из приюта и как-то забрался в самую гущу леса. Не помню точно, что там со мной было, но в конце концов я, маленький, ободранный, грязный и голодный, как бездна, встретил двух волков. Если бы помнил свои мысли в тот момент, то они были бы вариацией на тему крика «мне конец». Но тут старушка Фортуна решила сделать мне подарок: эти животные не напали на меня, а подошли, облизали и, когда я упал из-за отсутствия сил и страха, сидели рядом со мной, согревали. Они заботились обо мне, словно я был их щенком, охраняли от других зверей и приносили куски мяса. А потом в один день меня нашел охотник и забрал к себе с женой. Так у меня появились вторые приемные родители. Мачеха говорила, что меня назвали таким образом, потому что они несколько лет пытались завести ребенка, но ничего не получалось. Меня, говорила она, дал им сам Бог – значение имени. А вот отчим просто сказал, что я был очень похож на волчонка, поэтому Сами, как финское same, похожий.

– Охуеть, – сказала Катрин, выпучив глаза от искреннего удивления.

– Солидарен. Давайте не будем прерывать традицию и выпьем.

– Мы определенно обязаны осушить кубки за тех, кто на протяжении нашего пути был добр к нам, хоть и не должен был, за всех, кто спасает и искренне заботится, не ожидая и не прося ничего взамен, – Сами улыбался, хотя глаза его слезились от мысли о тех волках, которых отчим уберегал от других охотников в благодарность за то, что подарили ему мальчика.

Они в очередной раз опустошили стопки и начали обсуждать историю, которую рассказал друг. Онейрос и Катрин не были уверены, что все в ней правдиво, но Сами клялся любовью к бескрайнему морю, что всегда честен с ними и не позволил бы себе соврать. И где-то в процессе жаркого спора, родившегося в весеннем воздухе, табачном дыму, запахе спирта и звуке веселья, появилась одна простая мысль – «А пойдем по городу пошляемся». Как это бывает с любой великой идеей, нельзя уже точно сказать, кто впервые ее озвучил. Но одно было очевидно – всем троим она очень сильно понравилась, и друзья отдались под ее чуткое руководство.