Данные достоверны

Меня, как гостя, усадили рядом с Линьковым возле маленького стола в дальнем правом углу.

Появились кружки, трофейная фляга, каравай деревенского хлеба. На печурке зашипела картошка, забулькал чайник.

Никого, кроме Сени Скрипника, я здесь не знал. Видел только, что все, за исключением Линькова, молодежь. Иные, пожалуй, намного моложе меня.

В чужой монастырь со своим уставом не ходят – вместе со всеми я выпил глоток обжигающего спирта.

Линьков взял флягу, взглянул вопросительно.

Я накрыл кружку ладонью:

– Пил только ради встречи, товарищ командир.

Линьков протянул флягу в сторону своих ординарцев, фляга исчезла.

Закусили.

Благоухал горячий настой малины.

– Как в Москве? – спросил Линьков. – Что нового? На фронтах как?

Несколько пар взволнованных, жадных глаз смотрели на меня.

Помнится, я говорил о чистоте московских улиц, о строгом порядке в столице, о том, что фашистские бомбежки не причинили городу почти никакого вреда, что все находится на своих местах – и Кремль, и Мавзолей, и Большой театр, и Колонный зал Дома Союзов…

Мой рассказ о милиционере, потребовавшем вымыть машину при въезде в Москву, вызвал веселое оживление.

Почти не дыша, слушали о подтянутых к фронту новых дивизиях, вооруженных по последнему слову техники, о дивизионах «катюш», сжигающих немецкую пехоту, как прошлогоднюю траву, о перебазированных на восток танковых и самолетостроительных заводах, уже наладивших выпуск продукции.

– Партизан тоже будут снабжать получше, – сказал я. – Обеспечат и взрывчаткой, и рациями. Мне приказали передать это. И просили сказать, что на партизан надеются. Крепко надеются. Ибо есть план парализовать вражеские железные дороги.

Линьков быстро оглядел своих людей, и видно было – он доволен.

– Мы не подведем! – сказал кто-то. – Вот только взрывчатки подкидывали бы!

Говорили еще часа два.

Потом Линьков встал:

– Капитану надо отдохнуть, товарищи.

Все сразу поднялись с мест.

– Спокойной ночи!

– Спите хорошо на новом месте, товарищ капитан!

Вскоре мы с Линьковым остались одни.

– Ну ложись, капитан, – сказал Линьков. – Перин не запасли, но уж как-нибудь.

Я поднялся с чурбака:

– Прежде – разрешите доложить о задании, товарищ командир.

– Докладывай.

– Нас не услышат?

– Нет. Часовой стоит в десяти шагах.

– Хорошо.

И я доложил Линькову о задаче, поставленной мне Центром. Сказал, что мы должны улучшить разведку в районе действия отряда, особенно в крупных городах и на самых важных объектах фашистов.

– Я послан сюда вашим заместителем по разведке, товарищ командир, но некоторые указания мне будет давать Центр.

– Понятно, – уронил Линьков.

– Есть просьба, товарищ командир.

– Слушаю.

– Об активизации разведки на первых порах не должен знать никто, кроме вас и отобранных нами людей.

– Понимаю, однако…

Я выжидающе смотрел на Линькова.

Он с силой потер бритую голову:

– Ладно. Обо всем остальном – завтра. А сейчас – спать, капитан.

Сел на нары и стал стягивать сапоги.

Спал я крепко и долго.

Открыл глаза – в оконце землянки льется солнечный свет, из распахнутой двери веет дневным теплом. Линьков сидит у стола, читает газету.

Тишина…

Я вскочил с нар.

– Проснулся? – поднял голову Линьков. – Справа от выхода – колодец. Умоешься там… Завтрак ждет.

Умылся до пояса, растерся. Солнце пронизывает сосны, искристые потоки золотистого света падают на белесый мох, на прошлогоднюю хвою. Возле соседней землянки чистят оружие партизаны, посматривают на меня. Где-то неподалеку вжикает пила. Наверное, заготавливают дрова.

Странный покой, странная тишина…

Вернулся в землянку.

Напились чаю.

– Я думал о вчерашнем разговоре, – сказал Линьков. – Должен сразу предупредить – опытных разведчиков у нас нет. Люди нацелены на диверсии. Научены подрывать железные дороги. А разведкой почти не занимались.

– Мне тоже еще учиться надо, товарищ командир. Но ведь не боги горшки обжигают. Постараемся подобрать людей…

Линьков поднялся:

– Ладно. Пойдем знакомиться с базой.

Где тропами, а где напрямик по лесу, через кусты и нехоженые поляны, водил меня в то утро Григорий Матвеевич, показывая расположение своих подразделений.

– Видишь, в какую глушь забились? – спросил Линьков. – Не удивляйся. Нельзя штабу иначе: немцы кругом, полиция… На задания наши люди только ночью ходят: днем – опасно, пропадут… Так что покамест зажали нас немцы. Тесно живем.

Считается, что партизанская база должна отвечать следующим условиям: располагаться вблизи хорошо заметных с воздуха природных ориентиров, чтобы летчики без труда находили место для посадки или сбрасывания грузов; находиться, однако, достаточно далеко от этих ориентиров, чтобы противник не мог легко обнаружить ее; размещаться по возможности поодаль от населенных пунктов, лучше всего в мало посещаемых населением лесных районах, но не настолько далеко, чтобы связь с населенными пунктами оказалась слишком затруднительной.

Казалось бы, выбрать такое место просто невозможно.

Тем не менее, база Линькова отвечала самым строгим требованиям. Озёра Червонное и Белое были хорошо заметны с воздуха, летчикам не приходилось подолгу кружить, чтобы выйти на костры Булева болота, а вместе с тем Червонное и Белое были удалены от базы за пятнадцать-двадцать километров.

До ближайшего населенного пункта на западе – села Восточные Милевичи – от базы было километров семь, а на юге до городка и железнодорожной станции Житковичи – километров двадцать пять-тридцать.

Центральная база, где работал штаб отряда, жила охрана и содержался радиоузел, состояла из трех землянок, вырытых, как я говорил, на уединенном бугре и надежно замаскированных.

Число людей, постоянно находившихся на базе, никогда не превышало двадцати человек.

На юго-востоке от центральной базы, километрах в двух от нее, имелась конюшня.

К населенным пунктам и дорогам были выдвинуты заставы, надежно прикрывающие центральную базу от неожиданного нападения противника.

Заставы, замаскированные столь же тщательно, были удалены от центральной базы, как правило, на три-пять километров.

Тут, на заставах, и размещались основные силы отряда. Сюда приходили с заданий боевые группы подрывников, здесь отдыхали и несли караульную службу, отсюда же уходили на новые задания.

И хотя партизанам было известно, что на заставах они охраняют центральную базу, свой штаб, о подлинном местонахождении штаба знали только командиры боевых групп или начальники застав.

Это была отнюдь не излишняя осторожность. Случаи предательства имелись, и командование отряда обязано было принять все меры, чтобы предотвратить разгром своей части.

Такой же отнюдь не лишней предосторожностью было строжайшее приказание всем командирам застав не являться на центральную базу без особой необходимости, а командирам и партизанам, жившим на центральной базе, – не посещать без надобности ни застав, ни конюшни.

Командир боевой группы или начальник заставы обязан был каждый раз ходить на центральную базу новой дорогой, чтобы не торить тропу, способную демаскировать штаб с воздуха или насторожить вражеских лазутчиков.

Без дорог было не обойтись. Но ни одна дорога не подводила к базе вплотную. Все они кружили, петляли под кронами сосен, под елями.

Если, скажем, от восточной заставы до центральной базы напрямую выходило километров пять-шесть, то дорога от этой заставы крутила километров восемнадцать-двадцать.

В некоторых местах она проходила всего в двухстах-трехстах метрах от штаба Линькова. Но из штаба дорога проглядывалась, а заметить штаб с дороги не представлялось никакой возможности.

В этом я убедился, следуя за Григорием Матвеевичем по тихому, казавшемуся вымершим, лесу.

– Приходится по этим дорогам следы поддерживать, – рассказал Линьков. – И непременно два-три тупика делаем: заедут ребята в болото, какое подрянней, развернутся – и обратно… Если бы фрицы и сунулись по следу – увязли бы, запутались, все под нашими пулями полегли бы.

– Пока не совались?

– Нет. Думаю, и не догадываются, где база.

Григорий Матвеевич огляделся, выбрал два пенька, торчавших из мха друг возле друга, присел на один и предложил:

– Устраивайся, капитан. Отдохнем.

Я тоже присел.

– Хочу тебя в курс дела ввести, – сказал Линьков. – У тебя должно быть ясное представление о делах отряда. Ты же мой заместитель.

– Начинающий, Григорий Матвеевич!

– И начинающему придется общие вопросы решать. Всякое бывает… Ну так вот: центральную базу и заставы ты видел. Народ здесь мы не держим. Отряды и подрывные группы действуют в большом радиусе. Отряд Бринского тридцать первого июля ушел на озеро Выгоновское. В бывшие владения Радзивиллов. Там обширные болотища, леса – черт ногу сломит. База у Бринского отличная. Его люди уже действуют и весьма успешно наносят удары по железным дорогам Брест – Барановичи, Барановичи – Лунинец, Барановичи – Белосток… Второй отряд, под командой Садовского, ушел под Калинковичи. Третий, во главе с Сазоновым, под Сарны. На Украину. Кроме этих трех есть еще два отряда рейдовых. Отряд Перевышко работает на дороге Барановичи – Минск, и отряд Цыганова – на дороге Лунинец – Житковичи. Как видишь, стараемся парализовать все основные магистрали, идущие на юг и юго-восток. Не даем фашистам беспрепятственно доставлять пополнения и грузы их наступающим войскам.

Одна беда – не хватает взрывчатки. Мин и взрывчатки. Будь у нас в достатке тола, да получи мы хорошие мины, – лучше всего мины замедленного действия, – ни один немецкий эшелон тут не прошел бы!

Видимо, на моем лице отразилось сомнение в правильности последнего утверждения, потому что Линьков нахмурился.

– Знаешь, я привык отвечать за свои слова, – бросил он.

Это прозвучало твердо.

– Но фашисты охраняют дороги, Григорий Матвеевич. Вероятно, они бы ответили усилением охраны, и часть мин им удавалось бы снимать.

– Они не в силах охранять все участки пути. Это давно подсчитано. Войск не хватило бы. А мины бывают и неснимаемые.

– Вам карты в руки! – согласился я. – Знаю только одно: действиями отряда в Центре довольны.

– Воюем, – сказал Линьков. – Вот соседей у нас пока не густо.

– Однако есть соседи?

– Есть. Ближний – на западе. Корж Василий Захарович. Километров за сто от нас ходит. На северо-востоке – Василий Иванович Козлов, командир партизанских соединений Минской области. Этот подальше. До него километров двести пятьдесят. В Копыльском районе – майор Капуста. А на восток отсюда – Полесское соединение.

– Все-таки что-то!

– Мало! Правда, наши маршрутники встречают в лесах отдельные отряды, но все они распылены. Общего руководства не знают и связи даже между собой не держат…

Линьков умолк, и, воспользовавшись паузой, я осторожно осведомился, что известно о ближайших населенных пунктах, ближайших городах. Тех же Житковичах, скажем. Знает ли Григорий Матвеевич, какой там гарнизон, чем вооружены фашисты.

– Гарнизон там значительный, – сказал Григорий Матвеевич, – но точные цифры назвать не могу.

– Бывают ли партизаны в ближайших деревнях?

– Бывали. В Юркевичах и в Рыбхозе на Белом озере. А сейчас мы соблюдаем максимум осторожности, чтобы не выдать базу. Немцам вообще не надо знать, что мы здесь. Пусть думают, что ушли все отряды.

Я понимал Линькова и по достоинству оценил его хитрость, но нам надо было выполнять свою задачу!

Не можем мы совершенно не встречаться со здешними жителями! – возразил я. – Ведь хотя бы хлеб и картофель надо где-то брать?!

– Ну, картофель мы сами ночами копаем на деревенских огородах, – сказал Линьков. – А хлеб… Хлеб, действительно, нам одна крестьянка печет. Живет тут на хуторе недалеко от Восточных Милевичей.

Я сразу насторожился:

– Как ее зовут?

– Матрена Мицкевич. Вдова. Мыкает горе с двумя сыновьями.

– Ребята большие?

– Нет. Одному лет восемь, другому, кажется, около тринадцати.

– И что же? В открытую Матрена вам печет?

– Конечно нет. Печет по ночам. И наши бойцы по ночам к ней приходят. Заберут хлеб – и обратно.

– Знает она об отряде?

– Ничего конкретного. Но догадывается, что помогает партизанам.

– Есть у нее поблизости родня?

– Не знаю, – сказал Линьков. – Но человек она, видно, хороший. Советский человек.

Григорий Матвеевич глянул на меня, чуть прищурился:

– Загулялись мы. Домой пора. Веди-ка на базу, капитан.

Следуя за Линьковым, я не очень внимательно примечал дорогу, надеялся на Батю. А он, кажется, решил проверить, какой из меня может выйти лесовик.

Ну что ж.

Я стал искать дорогу. Сориентировался по заходящему солнцу, пошел медленно, стараясь вспомнить места, по которым проходили.

И долго не мог вывести на прямую тропу.

– Ладно уж, – сказал Линьков. – Так до ночи ходить будем.

Он довольно быстро вывел меня к запомнившейся замшелой колоде.

– Отсюда направо! – обрадовался я.

– Ага, – буркнул Линьков. – Вспомнил… Но поучиться в лесной академии еще не мешает, капитан.

– Поучусь, – сказал я.

Первый день на партизанской базе Линькова близился к концу. Чувствовал я себя не очень уверенно.

Разведчиков предстояло подбирать и готовить, связь с местным населением – нащупывать…

«Матрена с хутора близ Милевичей… – думал я. – Моя первая и единственная нить… Куда-то она выведет?».

За парашютным шелком землянки нахально бегали мыши.

Под мышиный писк и шорох я и уснул.