- -
- 100%
- +
Домашние задания, да и учёба в целом, ушли для Янины далеко на второй план. Она отдалилась, он всё так же смотрел на неё влюблёнными глазами и сгорал внутри от ревности. А на выпускном в одиннадцатом классе Егор не набрался решимости подойти к Янине.
На год судьба их развела: Егор уехал в город соседней области обучаться в профессиональном училище, Янину забрала мать к себе, где она поступила в институт. За тот период они ни разу не встречались. Это не было специально подстроено кем-то, просто совпало – так распорядилась судьба.
Редко приезжая домой и только на каникулы, Петров в надежде каждую пятницу смотрел через дорогу на дом из красного кирпича: вдруг мелькнёт знакомый изящный силуэт и помашет ему рукой. Во время таких мгновений сердце парня волнительно колотилось, он ждал. Но тщетно, она не приезжала.
Шестаков прошёл через зал, сорвав останки пододеяльника с окна, открыл форточку, из которой внутрь лавиной хлынул чистый свежий воздух. Благодаря открытой входной двери образовалась хорошая тяга свежести с улицы, через окно, которая постепенно, вытесняя зловоние из квартиры, облегчала дыхание.
Степан Иванович, стоя около форточки, наслаждался чистым, по сравнению с квартирным, хрустальным воздухом.
Взгляд его упал на подоконник, он изменился в лице, нахмурился и со всей, доступной для старого человека скоростью, преодолел пространство зала, резко открыл дверь в ванну, которая находилась рядом с туалетом. В пустой ванне лежала девушка без сознания…
Ровно через месяц после своего восемнадцатилетия Егор получил повестку в армию. Хотя ему, как студенту, полагалась отсрочка, он написал заявление на академический отпуск и лично оповестил военного комиссара о полной готовности отдать долг родине. Честь и хвала сознательному гражданину!
Но всё оказалось гораздо прозаичнее. За прошедший год Егор сильно изменился, так как отдельное проживание от родителей, да ещё и в общежитии, превратило скромного тихого мальчика в настоящего хулигана. Теперь Петров легко находил язык с противоположным полом, остро и метко шутил, став, по сути, что называется, душой компании.
Егор сознательно или бессознательно старался измениться и стать таким типажом, который нравился ей. Чтобы Янина наконец-то уже увидела в нём не только друга!
На проводах, как и полагается, присутствовало много людей, в большей степени родственники, в меньшей – друзья. После, если можно так выразиться, официальной части, молодежь веселой толпой отправилась в дом культуры, на дискотеку.
Ближе к концу вечера, а точнее уже ночи, когда до окончания танцев оставалось буквально полчаса, Егор стоял на улице, облокотившись на низкий подоконник, и молча смотрел на единственный горящий на всей улице фонарь.
– Привет, Егор. – до дрожи знакомый голос. Он обернулся, и сердце сбилось с ритма, рядом стояла Янина и с интересом смотрела на него, – Я тебя даже не узнала сначала.
– Постарел? – Егор пытался говорить боле-менее спокойно и непринуждённо. У него выходило это с большим трудом. Она мило улыбнулась и встала сбоку рядом с ним вплотную, немного присев на подоконник. От неё пахло также, как в той комнате, в нежно-жёлтом свете керосиновой лампы. Сердце парня выстукивало сумасшедший ритм, но голос звучал ровно и уверенно.
На выходе из клуба показался двоюродный брат Янины:
– О, Яська? Привет! – подойдя, Лешка закурил и добавил: – Ты че? Из города прикатила? А где Женек?
– Привет, Леш. Женя уехал обратно. Я сказала, что у бабушки останусь.
– Правильно, бабка, соскучилась, поди! – бойкий, озорной, весёлый Лешка был младше их на четыре года. – Маха моя всю голову выела! Хорош, да хорош – а мы только начинаем, да, Егор?
– Стрижка только начата!
– Во-во. Дура, достала. Неее. Ну её к чёрту лысому.
– Алёш, – Янина посмотрела на него, – Не ссорьтесь с Машей. Она хорошая девочка. Ведь так легко потерять настоящую любовь и так тяжело ее найти вновь. Да, Егор? – после этих слов она повернулась к Егору и, смотря ему в глаза, поцеловала долго и страстно. Затем еле заметно улыбнулась, обняла за шею и вновь прильнула к его губам.
Лёха понимающе кивнул, потушил бычок о стену и вернулся в клуб.
После поцелуя Янина шепнула Егору:
– Пойдём потанцуем…
И они танцевали чувственный медленный танец. Егор обнимал ее, как самое драгоценное на всем белом свете сокровище, жадно вдыхая аромат любимой девушки. Она положила свою голову ему на плечо и прижалась со всей страстью. Сейчас никого не существовало для них вокруг, они растворились друг в друге.
Прощаясь на пороге бабушкиного дома из красного кирпича, Егор сказал, что завтра уходит в армию, Янина сказала, что будет с нетерпением его ждать. Они долго целовались.
Степан Иванович проверил дыхание девушки – прерывистое и поверхностное, снял свой пиджак и накрыл ее. Аккуратно поднял и направился с девушкой на руках в зал.
В это время в квартиру зашел врач скорой помощи:
– Жива? Доброго денечка! – он увидел, как Шестаков нес девушку.
– Да-да, жива. На кухне на полу ещё один.
Врач свернул на кухню, за ним пошёл водитель с носилками. Через минуту врач подошёл к девушке и начал осмотр.
– Что с парнем? – поинтересовался старик.
– Умер. Передоз, сердце не выдержало. Тринадцатый на этой неделе уже. Родня?
– Соседи. – Степан Иванович с тревогой посмотрел на девушку.
– Эта такая же. Не жилец…
– Так дышит же.
– Что есть, то есть, – не прерывая осмотра, подтвердил врач. – Минут десять-пятнадцать…
Затем закрыл свою сумку с красным крестом и, выйдя с Шестаковым в коридор, сел на корточки, прислонился спиной к стене, достал сигарету и закурил. После первой глубокой затяжки выдохнул облако едкого дыма, разогнал его руками, посмотрел на Степана Ивановича:
– Шестой вызов за сегодня. А время – только утро… Всё вот такие вот, – врач указал рукой с сигаретой в сторону зала и кухни, – Мрут как мухи, а у меня из лекарств: димедрол, аспирин, зелёнка да бинты с ватой… Лечи! Адреналин на вес золота. На крайний случай. У меня дома детям жрать нечего. После смены сторожем на овощебазе: и копейка какая-никакая, и картошки можно прикарманить. В больнице всю наркоту сбыли ушлые люди! В онкологи на ржавых койках лежат, орут, а им витаминнчики колют с физраствором… Крайний случай… По вызовам то вот такие бедолаги, то постреляные. А простым людям некогда помирать, им выживать как-то нужно…
Из подъезда заглянул водитель, он отнес, не пригодившиеся, носилки назад в машину и вернулся за доктором:
– Николаич, вызов. На Ленина. Огнестрел.
– Хорошо. – врач затушил сигарету в подошву ботинка, бычок положил в карман, – Вызывайте участкового, – добавил он и ушёл.
Романтичные, переполненные любовью письма оставались без ответа. Егор ждал. Не получив ответа, писал следующее, и так на протяжении больше полугода. Янина молчала.
Ежедневно терзаясь сомнениями и догадками, Егор не понимал, что происходит. Вернее – понимал, просто не хотел себе признаваться.
По прошествии восьми месяцев он написал Алексею, брату Янины, поинтересовавшись вскользь, как дела у сестры и чем она занимается. Ответ пришёл спустя месяц.
В письме Алексей рассказал, что у Янины всё хорошо: вышла замуж шесть месяцев назад и ждёт ребёнка. Он был очень удивлён, почему она не написала Егору сама, хотя обещала Алексею на своей свадьбе обязательно поделиться с Егором таким важным событием.
Обида и злость – два слова, которыми можно описать в тот момент чувства Егора. Ещё раз перечитав письмо, он его порвал и выкинул. Янине отправил в тот же день так называемый «солдатский ответ»: след кирзового сапога на чистом листе и обожжённую копейку.
Такой способ ответа на предательство девушки был распространён в то время у солдат. Он символически показывал дешевизну обещания предавшей девушки, а след сапога говорил, что она может отправляться на все четыре стороны. Мягко выражаясь. Егор спрятал в глубь сердца переживания и запретил себе думать об этом.
После ухода врача Шестаков вернулся к девушке, она уже не дышала.
Он подошел к окну, взял с подоконника пыльную фотографию, на которой были запечатлены счастливыми эта девушка и парень, который лежал на кухне.
– Что же вы делаете?.. – едва слышно произнёс старик.
Степан Иванович отправился к Перекопскому, чтобы вызвать участкового и засвидетельствовать факт смерти.
Шестаков любил затворничество и старался ни с кем не общаться. Что касаемо Андрея – они жили на одной лестничной клетке и волею случая иногда встречались. Разговор заводил всегда Перекопский. Про погоду, про настроение, «Как жизнь, Иваныч?» и всё в таком роде – то есть ни о чём. После переезда Шестакова Андрей сам подошёл к Степану Ивановичу и познакомился, объясняя это простым любопытством.
На площадке лестничного пролёта Шестаков столкнулся с незнакомцем, который чуть не сбил старика с ног:
– Дед! Глаза разуй! Куда прёшь! – огрызнулся тот, не останавливаясь.
– И тебе не хворать. Непутёвый…, —Шестаков произнёс это без злобы и пошёл дальше.
Мельком осмотрев свою дверь – уж очень странный показался Шестакову незнакомец, – и не найдя ничего необычного, он позвонил в дверь без номера, обитую тёмно-коричневым дерматином.
– Ну, что ты там, болезный, нашёл?! – Андрей открыл дверь. – Иваныч? Ты чего? – Перекопский украдкой бросил взгляд через плечо Степана Ивановича. Едва заметное движение глаз соседа не ускользнуло от старика. Шестаков сделал вид, что ничего не заметил.
– Андрюш, надо участковому позвонить.
– Зачем? – Перекопский сделал удивлённое лицо. Потом, видимо сообразив, добавил: – А,… эти всё-таки отъехали?
– Нет. Просто умерли.
– Зря скорую вызывал. Заняться мне больше нечем, как торчкам неотложки вызывать. Ещё теперь и ментов. Серьёзно? Я что, телеграф бесплатный? Иваныч, иди вон хоть к бабке из сорок третьей, у неё тоже телефон есть. Она одинокая. Будет повод познакомиться, – Андрей улыбнулся своей, как ему показалось, удачной шутке.
– Телефон где? – ясные голубые глаза старика вспыхнули какой-то звериной яростью, но тут же погасли. Было видно, Степан Иванович приложил немало усилий, чтобы удержать этот взрыв внутри.
Перекопский поёжился и смутился, указал себе за спину:
– Вон, на тумбочке…
Шестаков молча подошёл к телефону и сам позвонил в милицию, указав адрес, номер квартиры, своё имя и фамилию.
– Иваныч, а ты чего так суетишься за них?
Степан Иванович положил трубку, Андрей продолжил:
– Нарики и нарики. Чёрт с ними. Они уже давно скололись. Сами виноваты. Этим и должно было кончиться.
– Я не знал, что они наркоманы. Андрей, у тебя есть чай?
– Пойдём посмотрим.
Они перешли на кухню, Андрей достал пачку чая, протянул её Шестакову.
– Залей кипяточком три ложечки, – попросил старик.
Андрей неохотно поставил чайник:
– Чаи гонять будем?
– Если не против? Угощусь у тебя, дома закончился. Я же в магазин собирался, когда туда заглянул. Минут двадцать посижу и пойду. Как раз сказали, участковый через час приедет. Хорошо?
– Ладно, давай посидим, – хозяин тоже достал себе кружку. – Иваныч, ты только Серёгину не говори, что от меня звонил.
– Хорошо, – Шестаков пил горячий чай мелкими глотками.
– Может, теперь хоть тараканов выведу, наконец-то. Мамаша ей квартиру купила с мужем, типа подарок на свадьбу. Мать то у этой доходяги на рынке шмотьём торговала, тётя Света, по-моему. Деньга водилась. – Где-то в глубине у Андрея шевельнулась зависть, стало заметно по интонации, с какой он произнёс последнюю фразу. Шестаков не перебивал.
– С муженьком жили, ребёнок даже был. Потом как-то муж пропал, ребёнка, бабки у подъезда говорят, Светка забрала к себе, что ли. Позже этот дружок теперешний появился. Вдвоём куралесили… Короче, сдохли и сдохли, меньше народу – больше кислорода. – Перекопский одним большим глотком допил остаток чая и поставил кружку в мойку, посмотрел на Шестакова с выражением: «Ты всё или нет?»
– Спасибо за чай, Андрюш, пойду я. – Степан Иванович отдал кружку хозяину и, попрощавшись, ушёл.
Шестаков около квартиры пятьдесят встретил участкового, которого собирался подождать на улице.
– Шестаков Степан Иванович? – спросил милиционер.
– Да.
– Это вы тела обнаружили и скорую вызывали?
– Совершенно, верно.
– Старший лейтенант Серёгин, участковый инспектор милиции. Пойдёмте, протокол подпишите.
Они зашли внутрь мёртвой квартиры. Степан Иванович рассказал участковому, при каких обстоятельствах обнаружили тела. Серёгин проверил паспорт Шестакова, заполнял необходимые бумаги на кухне за столом, а рядом лежал труп.
В это время приехала снова скорая помощь, только уже другая. Вначале вынесли парня, потом девушку. Спросили у Степана Ивановича про пиджак, он ответил, что пусть остаётся, ничего страшного. Так её и унесли, заботливо укрытой серым пиджаком.
– Степан Иванович, вы почти полгода тут живёте. Ничего подозрительного не замечали? – Серёгин оторвался от бумажек и посмотрел на Шестакова внимательно.
– Да нет, ничего такого. Обычно всё как-то. Ну только вот они иногда шумели, музыка играла, молодёжь, что поделаешь.
– Понятно. Так, квартира пятьдесят, вы из пятьдесят третьей, так… А, Перекопского Андрея Сергеевича знаете?
– Сосед, живёт напротив.
– Дим, – Серёгин крикнул милиционеру, который привёз его, он стоял в подъезде.
– Чего, Палыч?
– Ну-ка сходи за Андреем Сергеевичем из квартиры пятьдесят один.
– Хорошо.
Через несколько минут в квартиру зашёл Андрей:
– Добрый день, Игорь Палыч. – При этом у Перекопского был почему-то виноватый вид.
– Здарова, Андрей Сергеевич, – участковый поднял глаза. – Рассказывай, ты учудил, гражданин Перекопский Андрей Иванович? Он же Дрюня Перекоп. Опять барыжишь?
– Ты что, Игорь Палыч? Ни в коем разе. – Андрей испуганно замотал головой. – Торчали они – да. Просили, но я же ни-ни, гражданин начальник.
– Ой, не ври, Дрюня. У кого брали?
– А я почём знаю…
– Давай я собаку из отдела сейчас вызову и посмотрим, как ты «ни-ни».
– Не надо собаку, Игорь Палыч. Да, заходили пару раз, но они ж «мёртвые» – ну, в смысле, без бабла. В долг дал, сегодня зашёл спросить, где бабки – а тут вон, отъехали… – Перекопский опустил глаза.
У Шестакова сложилась картина: было видно, что Андрей врал, вернее, говорил правду, но не до конца. Скорее всего, они ему все вещи из квартиры и продали за наркотики. Удобно расположенные клиенты, в шаговой доступности, вот он и вцепился, словно клещ, в них и сосал кровь, торгуя смертью.
Серёгин закончил заполнять протокол:
– Ну да, ну да… Шестаков, подпишите. – Степан Иванович подписал протянутые ему бумаги.
– Слушай, Дрюня, иди-ка домой, сейчас я к тебе поднимусь, уточнить кое-какие детали. Смотри не соскочи!
Перекопский ушёл, оставив старика и участкового наедине.
– Барабанит? – спросил Степан Иванович.
– Ого, откуда это вы, Степан Иванович, слова такие знаете?
– Долго живу, – спокойно ответил Шестаков. Повисла пауза.
– Яська – звали, девчонку. Двадцать четыре года, дочери моей ровесница. Туринова Янина Сергеевна – по паспорту. Мать на рынке торговала, а её воспитывала бабка в деревне. Отец то ли сидит, то ли сидел – там непонятно, да и я особо не вникал. Его посадили, когда она ещё не родилась.
В восемнадцать лет вышла замуж за Туринова Евгения Викторовича – Женя Тур, организатор местной ОПГ.
Светлана – мать Янины, подарила им на свадьбу эту самую квартиру.
Женю Тура убили в начале девяносто восьмого, он отмечал рождение дочери, его в кафе и расстреляли, да и всех, кто был с ним.
Мать ей помогала, пока не погибла в авиакатастрофе. Возвращалась с закупок. За матерью бабка ушла на девятый день – сердце не выдержало.
Яська осталась с ребёнком на руках одна, продала бабкин дом, но очень дёшево, её нагрели здорово. Копейки за дом получила.
Отчим на порог не пускал, хотел даже квартиру забрать, подаренную, но там в своё время ещё Тур подсуетился, прямо после свадьбы оформил грамотно на Янину.
Бухала она вначале, дочь грязная, голодная, ходят не пойми кто. Я опеку подключил. В общем, лишили родительских прав, девочку в детдом определили. Жива, здорова.
Яська вообще покатилась. Правда, потом вот этот паренёк появился, Егор Петров. Нормальный такой, я с ним разговаривал. Янина подвязала, даже хотела дочь вернуть обратно, спрашивала у меня, что для этого надо. Планы строила.
Она его сволокла. Вернее, сам он нырнул в омут, да с головой. За ней – её не вытащил и сам сгинул. Парень хороший был, души в ней не чаял, даже слишком.
А, Дрюня тут давно барыжит, я его закрывал. Кстати, Яська сорвалась, когда он откинулся – не знаю, связано это как-то или нет. Но факт остаётся фактом.
В открытую его никто не сдаёт. Копошится, гнида, помаленьку, осторожничает. Мелко плавает, над ним крупнее рыба ходит. Вот и вычисляю, кто живец, а кто хищник.
Такие дела, Степан Иванович. Так что ты на меня так не смотри. Время такое. По мере сил давлю их.
Серёгин поднялся из-за стола, надел фуражку и протянул руку Шестакову:
– Бывай, Степан Иванович.
– Игорь, какая была фамилия девичья у матери Янины?
– Голубева.
Старик ощутил звенящей пустотой одиночество. Он буквально почувствовал вкус одиночества на языке. Настолько оно стало вдруг явным.
Бесцельно прожитые годы разлетелись мгновенно в памяти пеплом потухшего костра. От этого неизмеримого чувства тоски и безысходности ему захотелось просто исчезнуть. Он вышел из подъезда на улицу, его встретило тёмно-серое небо. Ватные ноги понесли сами по рваным переулкам.
Живым, беспощадным огнём мысли о дочери, дочери, которая жила в двух шагах от него, которую он мог спасти, мог попытаться вырвать из этого мрака. Дочь, которую он вытащил мёртвой из грязной ванны и укрыл своим пиджаком. Он держал её на руках…
Какая она была хрупкая, несчастная и совсем рядом, но в то же время совершенно недосягаемая.
Однажды он получил письмо от матери Ольги. Шестаков помнил каждую строчку из него: «Степан, у Оли будет ребёнок, от тебя. Я считаю, ты, как отец, имеешь право знать, и у тебя хватит сил отпустить её и ребёнка. Не держи на неё зла, Оля хотела тебя ждать, но это я отговорила её. Одна с ребёнком в такое лихое время. Двадцать лет без тебя, Степа, – это целая жизнь. Не губи! Не губи, как мать прошу! Если хочешь и тебе будет легче, можешь проклинать меня. Отпусти Оленьку и забудь.
Я не в праве тебя судить, но, наверное, господь так наказал тебя за твой образ жизни, за поломанные тобой судьбы.
Когда Оленька начала с тобой встречаться, я не препятствовала, но воспротивилась. Это её жизнь, и она сама должна прожить её так, как считает нужным. Но не в сложившейся ситуации. Нет, моё сердце просто не выдержит смотреть, как дочь будет терзаться и ждать.
Степушка, отпусти. Я за тебя молиться буду, отмолю твою грешную душеньку, только отпусти. Мама Оли, тетя Женя».
Шестаков отпустил. Но не проходило и дня, чтобы он не сожалел об этом. Каждый день на протяжении последних двадцати четырёх лет он ругал себя и мучил вопросом: «Зачем?». Вопросом столь бесполезным и в то же самое время таким жестоким…
Однако нарушить своё слово Степан не мог, слишком дорого оно стоит, а Олю он любил всем сердцем и желал ей только счастья, поэтому и отпустил.
Благими намерениями выстлана дорога в ад и для каждого он свой. Степан Иванович поднял глаза к грязно-серому небу: «Не отмолила, похоже, да, тёть Жень?»
Вдруг недалеко от Шестакова сел белоснежный голубь, он принялся чистить перья и купаться в луже. Голубь купался в мутно-чёрной воде, она стекала с него, и голубь оставался белым, как утренний снег. Наблюдая за голубем, Степана Ивановича словно поразила молния, его глаза ожили и заблестели.
– А может, и отмолила… – произнёс он. И уверенным твёрдым, обычным своим шагом направился в сторону дома.
Голубь взмыл вверх. Поднимаясь всё выше и выше, рассекая своей, несмотря ни на что, белоснежной чистотой грязно-серые густые холодные тучи, за которыми таилось бронзовое тёплое солнце.
Сквозь окно небольшой уютной кухни пробивалось светлое зимнее утро, на газовой плите кипел жёлтый эмалированный чайник.
За столом ела манную кашу весёлая пятилетняя девочка, два озорных хвостика украшали её головку. Она рассматривала на тетрадном листе котёнка, нарисованного разноцветными яркими ручками с огромным красным бантом.
– Маришка, не горячо? – заботливо спросил Степан Иванович. – Давай остужу?
Девочка обернулась, посмотрела на него с любовью ясными васильковыми глазами и улыбнулась:
– Не надо, дедушка. Всё хорошо…
сентябрь-октябрь 2025 г.