- -
- 100%
- +
Во дворе их ожидала лошадь и купленные мулы, которые были уже готовы, а поклажа была загружена в телегу слугами епископа. Всё быстро было доставлено на пристань, где им помогли завести животных и пожитки на длинное и широкое одномачтовое судно.
Ульфрик, капитан корабля, смотрел на навязанных ему гостей без всякого удовольствия и даже не ответил на приветствие. Едва они сами запрыгнули на корабль, как тот оттолкнулся от пристани и последовал между двух пирсов в широко разливающееся озеро. Затем парус наполнился ветром, и судно поспешило к выходу в открытое море.
Воспользовавшись тем, что их никто не трогал и ничего от них не требовал, соратники перекусили и стали тихонько переговариваться. Александру, впервые плывшему на парусном судне и которому надо было практиковаться в языке, были интересны названия окружающей обстановки на местных наречиях. Он расспрашивал Элезара про парус, мачту, море и птиц. Некоторое количество небольших крикливых чаек с причудливыми серо-чёрными головами сопровождали судно. Но вскоре птицы отстали, берег пропал из виду, а разговор сам собой утих.
Александр задремал, а когда проснулся, то корабль преодолевал узкий пролив. Инок хотел встать и размяться, но качка была такая, особенно от работы вёсел, которые заменили опавший парус, что он не устоял и плюхнулся на место.
Элезар, который жевал лепёшку, усмехнулся и хлопнул спутника по спине.
– Чтобы ходить по кораблю во время плаванья, нужна сноровка, друг мой. Это тебе не по каменной площади шагать.
Гребцы, слышавшие замечание, весело осклабились, видимо поняв сказанное.
–Я первый раз в море. Не требуй от меня много. Где мы сейчас?
–Проходим рядом с островом Фемерн. Местные называют его Фембре. Обычно корабли идут проливом севернее под парусом, но ветер пропал, и капитан решил, что раз так сложилось, то можно и сократить путь.
–Тут люди, так понимаю, живут. Могут быть проблемы? – спросил Александр, глядя на плохо различимые постройки на берегу.
–Живут здесь люди. Это уже страна славян – Вагрия. Местные построили тут довольно большую крепость. Но к востоку, в заливе. Отсюда мы её не увидим. Может быть только дозорные вышки. Здесь же лишь деревушки рыбацкие. Сейчас между Вагрией и датским королём мир, так что на нас и внимания не обратят. А так могли бы и напасть. Грабят они часто и с удовольствием. Впрочем, как все местные.
– Они язычники?
– Говорят, что на острове князь Генрих приказал церковь построить, только плевать кто хотел на его указания. Как поклонялись своим истуканам, так и кланяются. Так что да, погрязшие в греховных заблуждениях язычники – пояснил словоохотливый и пребывающий в прекрасном расположении духа друг.
Ульрих, делающий вид, что смотрит на берег, но на самом деле прислушивающийся к разговору поморщился, что не ускользнуло от Александра. Видимо капитан судна не разделял мнения о заблуждениях язычников. А может, и сам носил на шее не крестик, а молот. В одежде было не видно, а свою веру, как некоторые, капитан не афишировал. Впрочем, служил он епископу, и тот ему доверял, а Сигвард не выглядел тем, кого можно легко провести или кто будет терпеть рядом ярого язычника.
За ними никто не погнался, и уже через несколько часов, поймав ветер, корабль ускорился и вошёл в узкую реку, разлившуюся в небольшое озеро, а потом снова сузившуюся. Река по словам Элезара называлась Траве и текла до самого Любека или, как его называли сами местные славяне – города Любеца. И даже дальше.
Немного пропетляв, кнарр вышел к деревянным пирсам с множеством мелких лодий, за которыми виднелась небольшая крепость. Городок был не очень велик и состоял целиком из деревянных построек, похожих в представлении Александра на избы. Только без труб и покрытых в основном соломой.
По сути, крепость перекрывала всю реку. Ни один корабль проплыть мимо не смог бы так, чтобы не заплатить положенного князю. Деревянный храм с крестом возвышался над домиками, показывая, что князь Генрих является приверженцем Христа в отличие от большинства своих подданных. Да и как могло быть иначе, если по рассказам Элезара отца нынешнего князя Генриха убили как раз за приверженность Иисусу и попытку окрестить своих подданных. А потом славяне выбрали себе князя-язычника Крута. В результате этого Генрих вынужден был бежать в Данию, где его приютили при дворе короля. А потом Генрих заручился поддержкой данов и, набрав среди них дружину, стал совершать набеги на Старград, столицу славян-ободритов, желая вернуть владения семьи. Победить силой друг друга у обоих противников не выходило. Тогда они пошли на хитрость. Крут хотел мнимо поделиться властью. Якобы возвращая принадлежащее по праву Генриху обманом заманить в ловушку и убить. Но Генрих оказался хитрее или удачливее. Крут был уже немолод, а вот жена его Славина была совсем юной девушкой и притом очень хороша собой. Вот и сошлись они с Генрихом, наставив рога старому Круту. В результате на пиру, устроенном в честь примирения, Крут напился, принимая кубок за кубком из рук жены, и один из дружинников Генриха отрубил перепившему князю голову топором. Бо́льшая часть дружины Крута была тут же перебита ворвавшимися войнами Генриха. Славяне, конечно, восстали, возмущённые случившимся, особенно родственники Крута с острова Рюгена упорствовали в желании отомстить. Но Генрих заручился поддержкой своих родственников в соседней Саксонии, набрал там ещё большую дружину и разбил в нескольких битвах всех врагов, окончательно утвердившись князем Вагрии. Покоя, правда, ему это не принесло. И он до сих пор вынужден опираться во власти на острия мечей саксонцев, а некоторые земли ему подчиняются лишь номинально или не подчиняются вовсе, как тот же остров Рюген.
Всё это Александр узнал, пока они выгружались и двигались к постоялому двору. Но проходя мимо церкви, путники свернули, привлечённые криками. Какой-то проповедник, одетый в лохмотья, но с огромным серебряным крестом на шее, вещал что-то экспрессивно на немецком, размахивая руками. Небольшая толпа, которую он собрал, большей частью не понимала ни слова и потешалась над убогим, впрочем, не смея его прогонять или бить.
–Рассказывает об Иерусалиме – перевёл ещё не настолько хорошо понимавшему немецкий Александру, заинтересовавшийся Элезар.– Говорит, что он захвачен отступниками и оттуда на нас движутся толпы еретиков, отринувших истинное ученье и желающих поработить все народы. Вещает, что ими правит князь Гог, который огнём сжигает верных, разрушает храмы – здесь Элезар хмыкнул – говорит князь этот лично испражняется в реки, из которых пьют христиане и тем самым насылает на них мор. Да уж. Тут ему себе последователей не найти, тем более с такими выдумками. Это же надо придумать, про то, что можно воду из реки пить. Животом если маяться только.
Неожиданно Элезара толкнул плечом проходящий через толпу к проповеднику крупного телосложения воин.
– Не мешайся. – рявкнул он.
–Поосторожней, грубиян – вскинулся юноша.
– Что?! – взъярился верзила. Но сразу же передумал и махнул рукой – С тобой я разберусь потом, щенок.
Он продолжил идти через толпу, и теперь все, заметив его из-за громкой ссоры с юношей, расступались.
–Эй ты, святоша! – крикнул он замолчавшему и испуганно смотрящему в ответ проповеднику – А ну, дай мне свой крест. У меня он будет в большей сохранности!
Всё это было сказано на датском, и проповедник лишь испуганно сказал в ответ:
–Я не понимаю…Что ты от меня хочешь?
–Он хочет твой крест, дохляк. – перевёл требование на немецкий кто-то из толпы.
–Но это мой крест. И он освещён в самом Иерусалиме… Я не могу… – беспомощно озирался в поисках поддержки и помощи проповедник.
Трое стражников, что стояли неподалёку наблюдали за этой сценой, никак не показывая, что их беспокоит происходящее. Одобрения, однако, они тоже не выказывали.
Здоровяк рассмеялся, явно наслаждаясь происходящим и получая удовольствие от самолюбования.
–Эй ты, отстань от него! Это святой человек, побывавший в святых местах. Не надо его трогать, грубиян. Тем более воровать его имущество – твёрдо сказал Элезар, прошедший вслед за здоровяком через толпу.
–Ты назвал меня вором?!! Я и не думал у него воровать, а лишь попросил дать крест доброму христианину для сохранения! – воин вытащил из-под своей яркой и богато обшитой рубахи золотой крест – Это ты лгун и оклеветал меня, как все слышали! Сукин сын, за эту ложь я убью тебя, собака! Я, Маркус Ингвардсен, вызываю тебя на поединок!
–Я…– ошарашенно произнёс Элезар – постой. Я не так тебя понял. Я подумал, что ты хотел забрать силой…
–Неважно, что ты подумал, ты меня оскорбил. Назови своё имя и дай согласие. Или прославься трусом.
–Согласен – уже решительно сказал Элезар, поняв, что отступать некуда. Отказаться от поединка среди викингов, а Элезар считал себя таковым, это всё равно, что стать прокажённым. Окружающие не поймут и не простят трусости – Меня зовут Элезар, а моего отца звали Пётр. Я принимаю твой вызов. Где и когда будем биться?
–Через два часа на дороге у реки. – Воин махнул куда-то на юг.– Там, где стоит крест. После принесения положенных жертв. И помни, если не придёшь, то тебя все будут считать трусом.
– Похоже, нас обвели вокруг пальца и специально спровоцировали тебя, мой друг – сказал Александр, в основном понявший, что произошло, и тут же сообразивший, чем это всё грозит, но не успевший вмешаться и остановить юношу – Пойдём на постоялый двор. Приготовишься, а я всё выясню.
Они всё же дошли до постоялого двора. Это оказался не отдельный дом, как предполагал Александр, а целая усадьба. Здание таверны было двухэтажным и представляло собой деревянный дом, построенный в виде буквы «Г». А по сути два дома, соединённых в один. В одной части дома располагались хозяйские покои и кухня на первом этаже, хозяйственные помещения, во второй же части был зал для посетителей. Второй этаж был открыт, не имея стен, и там тоже стояли столы и лавки для гостей. К этому г-образному дому в славянском стиле был пристроен длинный одноэтажный дом, характерный уже для викингов. В нём хозяин держал скотину, лошадей, а также сдавал в найм торговым гостям города для ночлега клетушки, больше похожие на загоны для тех же коней размером и обстановкой. Но там были полноценные кровати, уединение обеспечивалось перегородками, отделявшими гостей друг от друга, а большего никто и не требовал.
Оставив Элезара с вещами в комнате, Александр отправился в таверну, чтобы промочить горло, а также выяснить, что же всё-таки произошло и почему их так ловко вынудили ввязаться в хольмганг, как называли викинги свои поединки из-за оскорблённой чести и по другим поводам.
Словоохотливый помощник хозяина, и сам не стесняясь попивающий пиво, быстро объяснил Александру всю подноготную случившегося. Причём даже плату за свой рассказ не потребовал и явно сочувствовал попавшему в непростую ситуацию юноше.
Оказалось, что по указанию мудрого князя Генриха поединки были ограничены из-за того, что появилось неимоверное количество любителей использовать их для личного обогащения. Однако не совсем запрещены, так как позволяли устранить неугодных или пополнить княжескую казну. Этого, конечно, помощник трактирщика не сказал, но Александр и сам догадался. А ограничения были такими. Вызываемый должен был явно оскорбить вызывающего. Бой шёл не до смерти, а до первой крови. Хотя учитывая, что бились копьями и топорами, причём запрещалось менять щит, такие поединки нередко заканчивались смертью участника. Всё имущество побеждённого делилось на три части. Одна часть оставалась ему или родственникам, если тот погибал, вторая отходила победителю, а третья уходила князю. Воин же, вызвавший Элезара был в хирде, т. е. дружине князя. Причём был его приближённым, оказавшим какую-то большую услугу, о которой помощник трактирщика не знали или не захотел говорить. И частенько этот воин задирал кого придётся, чтобы спровоцировать оскорбление и воспользоваться им для вызова на поединок. Видимо, он увидел и оценил имущество путников и решил их спровоцировать. А то, что он просчитал реакцию Элезара и сделал всё так, что именно тот выглядел явным оскорбителем, говорило о том, что Маркус Ингвардсен не только хороший воин, но и хитрый, неглупый человек. Такого стоило опасаться. А помощник трактирщика так и вовсе сочувственно посоветовал им отказаться от поединка и уезжать куда подальше. Резон в этом совете был, как подумалось Александру. Ведь из города они всё равно уезжали, а оскорблённая честь всё же не так печальна, как скоропостижная смерть или увечье от тяжёлой раны.
С этими мыслями Александр и вернулся к Элезару.
Тот ждал его уже абсолютно спокойным и сосредоточенным. Он подготовил оружие. Облачился в кольчугу, которая была ниже пояса, и стёганую куртку с железными нашивками. Серебряные браслеты на руках он сменил на более надёжное железо на кожаных же наручах. Вообще, парень навесил на себя неожиданно много железа, став чем-то похожим на рыцаря, каким он должен был выглядеть в представлении Александра. Кирасы, конечно, не было, и доспех был не полный, но все основные уязвимые части организма были неплохо защищены. Александр не знал, насколько такая защита будет эффективна от удара топором, но внешне всё это выглядело серьёзно. У него даже появились сомнения, стоит ли отговаривать друга от поединка. Но тут же пропали, так как он вспомнил о данном сыном умирающему отцу обещании посетить Святую землю.
Об этом обещании он и напомнил Элезару, заодно пересказав рассказ помощника трактирщика, не позабыв о совете сбежать. Но Элезар и слушать ничего не захотел. Он был серьёзен и сосредоточен. Движения его потеряли юношескую экспрессию и стали скупы и плавны. Юноша преобразился в воина. Вскоре они вышли из своей комнатушки и отправились на хольмганг.
Глава 4. Любек-Ратибор
Выйдя из постоялого двора, оба друга повернули на юг поселения. Понять куда идти? было несложно, так как в ту же сторону устремились и многие жители. Через несколько сотен метров показалась небольшая толпа, в которой их сразу заметили и стали указывать пальцами.
Перед участником поединка толпа расступилась, и оба спутника прошли к кресту, что возвышался над крутым обрывом, над рекой. Рядом с ним их уже ожидал Маркус Ингвардсен, а также священник из местной церкви в серых одеяниях и выбритым кругом на голове – тонзурой. Обычно лысину священнослужители прикрывали шапочкой, но этот оставил открытой, отчего его голова светилась почти так же ярко, как уже клонящееся к Западу солнце.
Маркус, не стал прикрываться бронёй, а наоборот оголил торс, как делали берсерки, и выглядел, надо признать, весьма эффектно. Волосы его были заплетены в длинные маленькие косички, которые он завязал в причудливую большую косу. Она свисала ему до середины спины и была перевязана разноцветными лентами. Пространство вокруг глаз и губ он подвёл чёрной краской из сурьмы, причём вокруг губ в виде торчащих во все стороны клыков, отчего его лицо вызывало у Александра ассоциации одновременно с сериалом «Викинги», первый сезон которого он видел в своей прошлой жизни и бандитами-мексиканцами, последователями культа Санта-Муэрте. Безукоризненная фигура бойца. Тело его было накаченным и сильным. Живот выступал вперёд, но это было не пивное брюхо, а натренированные бросками копья мышцы атлета.
Он стоял, опираясь на топор, и ухмылялся, глядя на подходившего противника с глубоким чувством превосходства. Опытный, сильный, пусть и немолодой воин, закалённых в сотнях схваток. Мальчишку он не считал сильным противником.
Александр остановился в первом ряду тут же сомкнувшейся полукруг толпы, а Элезар подошёл к священнику за благословением. Тот сделал пассы руками в виде креста, спросил имя юноши и представился сам, как отец Иоанн, а затем обратился к участникам боя:
– Дети мои, вы оба христиане, а Господь велел нам прощать. Не желаете ли вы забыть свои обиды?
–Я не так всё понял и теперь прошу прощения у тебя, Маркус Ингвардсен. Я готов примириться, и прошу не держать на меня зла – согласился и с достоинством произнёс Элезар.
–Что, обосрался, малец? Нет уж, держи ответ за свои слова! Под юбку священника не прячься! Я тебя не прощаю.
Священник только поморщился, а у Элезара, казалось, хрустнули лицевые мышцы, так ему хотелось сказать в ответ оскорбление, но он в присутствии отца Иоанна сдержался и пересилил себя.
–Я попросил прощения и, видит Бог, не из-за трусости. Теперь пусть Он нас и рассудит. Моей вины перед тобой больше нет.
Священник одобрительно кивнул.
–Что же, малец, может, из тебя и вышел бы толк, да только я сейчас выпущу из тебя кишки и говно – рассмеялся сам своей шутке Маркус. Впрочем, в толпе его многие поддержали.
Священник ещё раз осенил крестом обоих участников поединка, принял обязательные в таких случаях подношения и отправился в сторону церкви, не желая присутствовать при возможном смертоубийстве, которое он полагал бессмысленным и греховным. Да и Ингвардсен ему был не по нутру. Участники же разошлись в противоположные стороны.
Обычно бой начинался с броска копий, но в этот раз оба не сговариваясь взяли в руки топоры и круглые щиты с металлическими умбонами, а затем быстрым шагом направились навстречу друг к другу. Топоры были чем-то похожи на обычные колуны, но с широким и тонким лезвием.
Внезапно Маркус ускорился, разбежался и в прыжке обрушил топор на Элезара. Но тот успел закрыться, чуть скосив щит и отступив на полшага.
Не успел он опомниться, как Ингвардсен снова невероятно быстро нанёс удар справа, целя в бок противника. Элезар снова успел прикрыться и опять отступил.
Снова удар сверху. И опять отступление. Удар, ещё удар. Каждый раз Элезар успевал прикрываться щитом, как бы сбрасывая топор противника, но не успевал и не имел возможности атаковать в ответ.
Оба противника двигались в сторону обрыва, а Маркус, казалось, совсем не уставал.
–Эй, задай этому обосранному викингу! Убей ублюдка! Рассеки ему голову! Хватит отступать! – внезапно очень громко завизжал кто-то рядом с Александром, заставив вздрогнуть. Он посмотрел влево и увидел того самого проповедника, из-за которого случилась ссора. Теперь он стоял в толпе и подпрыгивал, потрясая кулаками, как футбольный болельщик, чья команда никак не может выиграть матч. При этом он исторгал из себя проклятия в сторону давешнего обидчика.
Но между тем Элезару приходилось совсем туго. Он отступал и отступал, уже подойдя на расстояние всего нескольких шагов до обрыва. Не было возможности даже оглянуться, но боковым зрением он видел край толпы и понимал, что ещё немного и он соскользнёт вниз, ломая кости. Юношу пронзил страх, что тут же почувствовал противник, взвинтив и так слишком быстрый для парня темп.
Элезар упёрся ногами и встал на месте, отбивая удары щитом. Сбрасывать в сторону топор противника у него уже не получалось, и он принимал удары прямо на поверхность щита, отчего тот начал давать сколы и трещины в нескольких местах сразу.
Всего через несколько ударов щит окончательно раскололся, сыпанув в сторону щепой. И один крупный кусок дерева в виде косого креста полетел прямо в голову Маркуса. Привычным движением тот прикрылся от щепки щитом, подняв его слишком высоко, и это дало противнику мгновение передышки. Лишь мгновение, но воспользовался им Элезар отменно. Он перекинул топор к своей левой руке, освободившейся от щита, и метнулся под левую ногу, и приподнятый край щита противника, уходя в перекат, словно прыгал в воду. В полёте он вскрыл противнику бедро длинным, мгновенно брызнувшим кровью порезом.
–А-а-а-а, готов! Победитель! – радостно заверещал проповедник.
И это было правдой. Хотя Маркус быстро развернулся и даже успел вскользь достать спину Элезара топором, что не принесло прикрытому кольчугой юноше никакого вреда, а лишь толкнуло подальше от противника, но больше ничего датчанин сделать уже не мог и не стал.
Кровь пролилась, а значит, бой проигран. Поначалу недовольный собой Маркус поморщился и не торопясь скинул с руки щит. Но тут он увидел ранее почти не чувствовавшуюся рану и мгновенно побледнел. Опытный воин сразу понял опасность, опустился на землю, перекатился на правый бок и попытался зажать порез рукой, но кровь продолжала бить сквозь пальцы.
Первым к нему подскочил Александр.
Он тут же надавил на артерию чуть ниже паха и согнул ногу раненого, как его учили в армии при оказании первой помощи. Но кровь это не остановило. В лучах заходящего солнца было совершенно непонятно, какого она цвета. Казалось, что чёрная демоническая жидкость, а не алая кровь человека хлещет на руки пытающемуся её унять Александру. Всё было кончено всего через несколько минут. Зрители не успели даже позвать священника. Но Александр сказал Маркусу, что он монах, и тот быстро исповедался иноку тихо на ухо в своих прегрешениях. Последними же словами умирающего было завещание о том, что его наследником является князь и просьба дать меч, чтобы держать его в руках в предсмертное мгновенье. Перед лицом смерти он оставался верен князю Генриху, но не Христу.
Александр встал. Посмотрел на уставшего, но явно довольного, тяжело дышащего Элезара и беснующегося проповедника. Горожане тоже были возбуждены. Кто-то похлопывал победителя по спине, кто-то предлагал пойти отметить в трактир.
–Пойдём, друг, мне нужно к священнику передать исповедь умершего. Принять я её могу, а вот отпустить грехи уже нет. – Грустно сказал Александр.
Они двинулись в сторону церкви, а подпрыгивающий, словно бесноватый от перевозбуждения проповедник последовал сразу за ними. У входа в храм их уже ждал давешний священник, отец Иоанн, которому кто-то успел рассказать о произошедшем.
–Пойдёмте, дети мои. Исповедую ваши грехи, и поговорим – взяв под локоть Александра, священник махнул Элезару и повёл их за собой. Проповедник же почему-то в церковь заходить не стал и уселся на ступенях, что-то нашёптывая или даже напевая себе под нос, словно сумасшедший. Возможно, таким он и был, как подумалось Александру.
Подойдя к лавкам, установленным в церкви, священник присел и жестом показал Александру, что можно приступать к исповеди. Элезар стоял чуть в стороне, так чтобы не слышать сказанного.
–Отец, умирающий исповедался мне в своих грехах перед смертью. Я бы хотел передать их вам, чтобы вы отпустили их.
–Продолжай.
– Он покаялся в гордыне, лжи, сребролюбии и корысти, сказал, что ему пришлось много убивать, и чаще всего он это делал ради корысти. Но об одном случае он сказал особо. Маркус убил князя Крута. На пиру. Подло. Пьяного. Он сказал, что в этом грехе он повинен лишь частично, так как сделал это по приказу. По чьему именно он не сказал.
Священник посмотрел на Александра внимательным взглядом и тяжело вздохнул.
–Признаться, Маркус не был образцовым прихожанином, и всё же, раз это сильно терзало его перед смертью, то, значит, он искренне каялся. Грехи эти я отпущу ему – священник прочитал разрешительную молитву.
–А ты сам, в чём бы ты хотел покаяться, сын мой?
– Я хотел бы покаяться в том, что поминал всуе имя Господа, роптал, говорил пустые слова, осуждал других людей, раздражался, нарушал постные дни, недостаточно много молился, проявлял малодушие и маловерие, излишнюю самонадеянность. А ещё я самовольно решил дать обет перед Господом.
–Что за обет?
–Я пообещал помочь моему спутнику достичь Святой Земли и поклониться Гробу Господню. Сейчас мы идём в Италию, но позже отправимся в земли сарацин.
–Это достойно! Паломничество угодно Господу. За то отпустятся грехи тебе, вместо епитимьи. Как тебя зовут?
Монах без всяких условий отпустил грехи и благословил инока, а затем исповедал Элезара, также освободив его от епитимьи невозможности причащения за убийство при условии, что он исполнит свой обет паломничества к Гробу Господню.
Затем священник подозвал Александра и произнёс громче:
–Юноши, я давно знаю Маркуса и давно служу князю Генриху. Князь верный христианин, но он простой человек, и у него есть свои грехи. Он любил Маркуса и был привязан к своему войну. По моему мнению, вам не стоит обращаться к нему за своей долей наследства. И более того, я думаю, что вам стоит покинуть Любец как можно быстрее и отправляться в Италию к понтифику, куда вы держали путь. Оставаться здесь дольше необходимого для вас чревато.
–Да, мы последуем вашему совету, отче. Хотя и не думаю, что нам угрожает опасность. Мой дядя Барма был хольдом у князя и отзывался о нём как о справедливом человеке. Но завтра же утром мы уедем. Нам и так ничего не нужно. Без вашей просьбы мы тоже вряд ли бы пошли к князю, но теперь не пойдём точно. – сказал Элезар.
После этого разговора друзья отправились в таверну, чтобы помолиться и отдохнуть, а священник поспешил к князю.
Войдя в личные покои Генриха в деревянной крепости в центре поселения, отец Иоанн пересказал разговор и порадовал тем, что не придётся выделять никакой доли каким-то странным пришлым людям. Себе в достоинство он поставил именно это, сказав, что убедил их отказаться от своего трофея.