Конспироложная история. Постироничный детектив с эпилогом

Глава 1. "Сатанический" рисунок

Though this be madness, yet there is method in ’t.*

Шекспир. "Гамлет"

Все началось тихим и сонным июльским вечером. Будний день шел к концу, и большинство жителей коттеджного поселка "Монплезир" готовилось ко сну. Михаил Андреевич Барагозин в запачканной кетчупом майке выглянул в окно второго этажа дома номер шестнадцать и посмотрел на небо. "А дождя и не будет", – крикнул он кому-то в помещении и собрался закрыть слегка расшатанную раму, как что-то его остановило. Барагозин наклонил голову и прислушался. Затем наморщил лоб и высунулся из окна дальше, чем в первый раз.

"Ничего не понимаю", – пробормотал он. Постояв немного в согнутой позе, Барагозин задумчиво почесал нос, прикрыл уши ладонями, открыл и нахмурился.

"Это еще что такое!" – возмутился Барагозин. Он спустился вниз и в той же запачканной майке вышел на крыльцо. В небе зажглись первые звезды, а садовая иллюминация по мере сил пыталась разогнать наступающие сумерки. Михаил Андреевич пошарил ногами по ступенькам, но свои шлепанцы найти не смог. Он запихал ступни в старые летние туфли супруги и неестественной походкой проковылял через палисадник к калитке. На центральной улице, или как ее называли местные, Променаде, никого не было. Стрекотали кузнечики, попискивали птицы, где-то вдалеке за лесом гудел самолет. А кроме этих приятных вечерних звуков Барагозину чудился шепот – именно его он заметил со второго этажа. Такой тревожный неразборчивый шепот, похожий на молитву или заклятье. Шепот был еле уловимым и шел как будто со всех сторон, вызывая неприятные ощущения.

– Да что же это такое? – громко сказал Барагозин, отломил от куста над калиткой маленький сучок и поковырял им в ухе. Странный звук не прекратился.

Из дома напротив вышла, а вернее, вылетела Матильда Петровна – престарелая мать управляющего банком Никиты Кононова. Обычно Барагозин старался с ней не общаться, так как старушка страдала некоторыми расстройствами головы, и в последнее время ее печальное состояние заметно прогрессировало, однако ему было нужно убедиться в реальности происходящего.

– Доброго вам вечера, Матильда Петровна! – громко поприветствовал он из-за калитки.

Старушка вздрогнула и, оперевшись на свою клюку, начала вертеть дрожащей головой в поисках источника приветствия.

– Это ты, Боренька? – взволнованно крикнула она.

Барагозин вздохнул, отворил калитку, шагнул на Променад и еще громче повторил приветствие.

Наконец, старая Матильда разглядела того, кто с ней здоровается, и уставилась на Барагозина немигающим взглядом. Барагозин вспомнил, что одет он не очень подобающе: грязная майка и еще эти туфли. Ретироваться было поздно, и Барагозин натужно спросил:

– Как ваше здоровье, дорогая Матильда Петровна?

Старушка издала неопределенный звук, нечто среднее между кваканьем и кряканьем, и ответила глухим голосом:

– Не дождетесь, падлы!

Барагозин понял, что зря связался со слабоумной соседкой, но попытался исправить положение:

– Матильда Петровна, я лишь хотел спросить, не слышите ли вы какой-то странный звук?

Старушка сделала шаг назад и громко, на весь квартал, заявила:

– Я всегда знала, что ты мужеложец, Барагозин! – и добавила несколько слов покрепче.

Барагозин покраснел и хотел бежать к себе, но тут показался сам банкир Кононов – красивый и стройный мужчина средних лет с детским лицом и печальными усталыми глазами. Он сочувственно посмотрел на соседа и взял мать под руку:

– Матушка, что ж вы опять таблетки не приняли?

А затем извинительным тоном обратился к Барагозину:

– Сиделка сегодня не пришла, вот она без присмотра.

– Никитка, будь ты проклят! – взвизгнула Матильда. – Ты посмотри на этого мужеложца! В туфлях ходит и помадой мажется. Чума на ваши дома, будьте вы все прокляты, грядет для вас возмездие! Развратники! – она начала выть.

– Это кетчуп, – угрюмо сказал Барагозин, но в суматохе его никто не услышал.

Тем временем из коттеджа Кононовых выбежал паренек лет тринадцати – сын банкира – и, подчиняясь кивку отца, мягко повел Матильду Петровну обратно за калитку. Та в приступе уже перестала что-либо соображать и извергала невнятные проклятья и однотипные обзывания.

– Извините! – вздохнул Никита Кононов. Как всегда, он был одет в стильный свежий костюм с иголочки. "Наверное, и спит в костюмах, щегол" – подумал Барагозин.

– Это кетчуп, – на всякий случай повторил он банкиру.

– Я вас не осуждаю, – устало сказал Никита Кононов.

Из следующей за домом Барагозина калитки вышла женщина неопределенных лет, во всяком случае, косметические и хирургические манипуляции над телом старались придать ей возраст как минимум двадцатилетней, но при некоторых ракурсах весьма и весьма неудачно.

– Что здесь за шум? – томным голосом спросила она, откровенно любуясь мышцами Барагозина. – Опять Матильда устраивает вавилонское столпотворение?

Дамочку звали Ольгой Ивановной Бариновой, соседи между собой называли ее Барыней, она очень любила употреблять необычные слова и выражения, чаще всего неуместно, не слишком понимая их значения и контекст.

– О, Барагозин, тебе очень идут туфли! – пропела Ольга Ивановна.

Тот в отчаянии сплюнул, резким движением смахнул туфли с ног и бросил в кусты за забор, оставшись босиком на бетонном покрытии Променада.

– Постойте, Никита Александрович, – попросил он собиравшегося уходить банкира, – и вы Ольга Ивановна постойте. Вы прямо сейчас ничего не слышите странного?

Соседи замерли, вопросительно глядя на Барагозина.

– Вот, прислушайтесь, – махнул он рукой, – какой-то шепот! Не пойму откуда! Или мне тоже пора пить таблетки?

– Слышу! – объявила Барыня! – Такая странная амплитуда! Даже жутко.

На красивом бледном лице банкира выразилось удивление.

– Действительно, что за ерунда?

Шепот струился вдоль Променада, становился то громче, то тише. Казалось, что если настроиться, сфокусироваться, то можно разобрать слова. Словно кто-то читал бесконечную молитву, в которой просил неведомых богов о мщении или наказании.

К собравшимся вернулся сын Никиты Кононова:

– Отец, вы это слышите? – спросил он с любопытством.

Растерянные соседи стояли возле калиток и беспомощно внимали шепоту, не зная, что предпринять. Сумерки сгустились еще сильнее, но фонари вдоль Променада почему-то не зажигались.

– Смотрите! – вскрикнул парнишка, указывая пальцем на гараж Витаутаса Жукаускаса – соседа банкира. На темной подъемной двери, аккурат по центру проступил, все больше разгораясь зеленым мертвенным цветом, весьма жуткий лик, напоминающий то ли оскалившийся череп, то ли смеющегося старика.

– Что еще за шутки? – громко сказал банкир. – Кто это нарисовал?

– Это что-то сатаническое! – предположила Барыня.

Барагозин нахмурился, подошел к двери и задумчиво поскреб пальцем рисунок.

– Шикарно намалевано, если честно! Только зачем?

В правилах проживания в поселке прямым текстом запрещались дополнительные украшения выходящих на улицу построек, отличных от дизайна по умолчанию. Поэтому все переулки окаймляли белоснежные заборчики с одинаковыми квадратами гаражей. Аутентичность внешнего вида была особенностью "Монплезира".

Тем временем Барыня сумела вытащить из дома Жукаускаса – хитроватого вида мужчину средних лет, про которого было известно, что он является членом совета директоров одной серьезной корпорации. Витаутас, недоумевая, осмотрел дверь гаража и с использованием грубых междометий спросил, с чьего разрешения нарисовали на гараже это безобразие. Потребовалось некоторое время, чтобы разъяснить ему, что случилось, и какие имеются идеи насчет дальнейших действий.

Проходящий мимо народ и другие соседи, волею случая оказавшиеся рядом, стали подтягиваться к гаражу Жукаускаса. Люди оторопело рассматривали рисунок и почему-то полушепотом обсуждали происходящее.

– Господа, у нас тут как бы нездоровая как бы ситуация, – нарушил молчание бритоголовый малый из крайнего по улице коттеджа.

– Эксцесс! – звонко подтвердила Барыня Ольга, напугав стоявшую рядом женщину с рыбьими глазами – Барагозин не знал ее имени и из какого она коттеджа.

Михаил Андреевич повернулся к сыну банкира:

– Надо охрану спросить, может, они в курсе, будь любезен, сбегай до проходной, пригласи сюда Сан Саныча, сегодня он, кажется, дежурный.

Мальчик вопросительно посмотрел на отца и после его одобрительного кивка помчался к центральным воротам поселка, где стояла будочка охраны. В ней горел свет и на окнах мерцали блики от телевизора.

Витаутас беспокойно оглядел толпу, плюнул в ладонь и попытался стереть все еще полыхающую бледным светом физиономию. Попытка не причинила вреда рисунку. Разве что мерцание чуть убавилось.

– Дети, может, балуются? – подумал он вслух.

– Похоже, – отозвался банкир Никита Кононов, – мой как-то диван итальянский разрисовал маркерами, пришлось выкинуть…

– А шепот этот откуда мерзкий? – спросил кто-то.

– Ветер в трубах гудит, – неуверенно пожал плечами Витаутас. Впрочем, вечер был безветренный.

К толпе подошел длинный пожилой охранник. На его усах даже в сумраке виднелись белые следы молока или кефира. Сутулясь, он исподлобья, косился на присутствующих.

– Сан Саныч, – воскликнул Барагозин, – ты глянь, что делается. Видел, кто нарисовал… гм… "сатанический" шедевр?

Сан Саныч наклонился почти вплотную к двери и внимательно осмотрел рисунок, который еще сильнее потускнел. Покачал головой, откашлялся и хрипло сказал:

– Не видел никого, – и добавил, – сегодня только наши все проходили.

Барагозин огляделся по сторонам, но в сумерках не увидел того, что хотел.

– А камеры? – спросил он. – Камеры улицу записывают?

Охранник снова деловито покашлял и ответил:

– Записывают, так то вон туда камера, и вон оттудава камера, – он условно показал рукой направление съемки.

– Так давайте посмотрим запись! – донеслось из толпы.

Снова кашель.

– Кхм, это вы идите к Федоренко, у него доступ! Я – только на пропуске, и кнопку тревожную нажимаю, ежели необходимость.

– Тоже мне охрана, – проворчал женский голос.

– Алла, у нас поселок высокой культуры и быта, – прокомментировали насмешливо.

– Вот вам и культура: так и прет, – ответила неизвестная Алла, та самая, которая с рыбьими глазами.

– Может, полицию вызвать? – предложил Никита Кононов. – Пусть с этим безобразием полиция разбирается.

– Погодите, – остановил его Барагозин, – у нас есть майор, он же как полиция. Думаю, надо известить его, а потом уже вызывать полисменов!

Майор Федоренко являлся негласным главой поселка и его основателем. Будучи на заслуженной пенсии, жил он в просторном особняке, огороженным кованым забором с узорами, в северной части квартала: помимо самого коттеджа на участке хозяина имелись также небольшая сосновая роща и средних размеров водоем с гусями. Никто точно не знал, чего именно Федоренко является майором, но поговаривали, что самых важных ведомств.

Витаутас повернулся к Барагозину:

– Ну, что же ты, иди, – сказал он.

– Куда? – не понял Барагозин.

– К майору! – поморщился Жукаускас от непонятливости соседа.

– А чего я? – спросил тот, косясь на всех.

– Ты предложил, ты и иди.

Все посмотрели в дальний конец Променада, который упирался в тяжелые железные ворота с пиками. За воротами на фоне угасающего неба виднелись высокие туи и иллюминированная крыша привратницкой.

– Давайте, наверное, завтра, – пробормотал Барагозин, – может, уже спит человек.

На самом деле с майором никому не хотелось связываться: была у того удивительная особенность – что бы майор ни сказал, собеседник с ним обязательно соглашался. Кому бы понравилось общаться с таким? Зато надо было отдать Федоренко должное: поселком он управлял строго и толково, и купить недвижимость в "Монплезир" считалось большой удачей, а удачу, само собой разумеется, как раз и звали майором Федоренко…

Внезапно на Променаде ярко вспыхнули фонари, и от неожиданности все приумолкли, а некоторые инстинктивно пригнулись. Воцарилась мертвая тишина. Пропал загадочный шепот, и даже забежавший на шум ночной ветерок прекратил шевеление в верхушках молодых яблонь.

Барыня поежилась – с заходом солнца на улице похолодало – а уж ее кофточка с неприличным разрезом позволяла замерзнуть быстрее всех. Не считая испачканной майки Барагозина.

– Ой, все! Я в кроватку, – сказала Барыня и, покачивая бедрами, пошла к своей калитке. – Всем чао, ариведерчи и мерсо!

Барагозин уставился ей вслед, забыв, что хотел сказать. Народ быстро терял интерес к случившемуся и тоже начал расходиться.

Через пару минут на Променаде остались только Барагозин и Витаутас Жукаускас.

– Ну и что это означает? – спросил Витаутас, глядя на еле различимый на свету рисунок, – как это нарисовано? Время же требуется…

Барагозин понял, что сильно замерз, потому что еще и стоял босиком.

– Ты это, Витя, не волнуйся, – сказал он, – завтра разберемся, что к чему. Балует кто-то.

– Может, эта чокнутая хулиганит? – Витаутас кивнул на дом Никиты Кононова, подразумевая его нездоровую мать. – Чего он ее в психушку не сдаст?

– Это мысль, – согласился Барагозин, поджимая пальцы ног, – а вообще, как дела-то?

– Ай, – махнул ладонью Жукаускас, – Рабинович на меня ФАС натравил, в филиал вчера какие-то рейдеры вломились, дело до стрельбы дошло, замяли, конечно… что еще?

Михаил Андреевич улыбнулся:

– Все как обычно, короче?

– Ну да, рабочие будни простого предпринимателя, – вздохнул сосед.

Барагозин хотел еще что-то сказать, но сил не было:

– Я уже тоже пойду, закоченел как собака, – махнул рукой и вприпрыжку побежал к калитке, не чувствуя ступней.

На Променаде остался лишь Жукаускас, задумчиво рассматривающий дверь гаража.

Барагозин вошел в дом, тщательно вытерев ноги о коврик. Его супруга сидела в гостиной за столиком и что-то печатала на ноутбуке.

– Чего делаешь? – дежурно поинтересовался он по пути на кухню.

– Все то же: диплом мучаю, а что у вас там случилось? – не отрываясь от работы, спросила она. – Собрание какое-то?

Барагозин достал из холодильника начатую бутылку виски и плеснул в фигурный стакан, приобретенный как раз под такие напитки.

– На гараже Жука кто-то рожу светящуюся намалевал, – сказал он и отпил из стакана, – а еще шепот отовсюду слышен.

– Шутишь? – отозвалась жена, продолжая печатать.

– Ни разу не шучу, Настюха, можешь пойти сама посмотреть.

Анастасия Барагозина откинулась на спинку диванчика и потянулась:

– Сегодня у нас в суде дело рассматривалось. Один мужик шел по улице и увидел в окне кота. Мужик сделал резкое движение ладонями, чтобы этого кота напугать. Шутканул типа. А кот рванул с окна и смахнул рядом стоящий телевизор за сто тысяч. Так владельцы кота иск подали.

– На кота? – Барагозин поднял стакан к лампе и посмотрел на содержимое на свету.

– На шутника этого, – пояснила супруга.

– А к чему ты это рассказываешь?

– Просто так рассказываю. Ты про удивительные вещи говоришь, и вот у меня тоже удивительный случай. Какой-то удивительный мир вокруг, не находишь?

Барагозин хмыкнул и поднялся на второй этаж. Подошел к тому самому окну, из которого впервые услышал странные звуки. Совсем стемнело, поселок светился уютными разноцветными огнями, а окна в доме Никиты Кононова почему-то не горели. Далеко на горизонте светилось зарево Города. Пахло ночной зеленью и влагой.

– Да ну, бред какой-то, – сказал себе Барагозин и закрыл окно.

Ночью Барагозину снился сон. В нем он сидел у окна в своей старенькой, доставшейся от матери, квартире и глядел на улицу. Мимо шли люди, проезжали машины, и на подоконнике толкались голуби. Затем какой-то мужик остановился напротив окна и стал махать руками и корчить жуткие рожи. Барагозину стало страшно, и он захотел отпрыгнуть от окна, но внезапно вспомнил, что позади него стоит дорогущий телевизор, и его можно задеть. Поэтому Барагозин предпочел не прыгать, а решил проснуться и повернуться на другой бок.

Говоря откровенно, Барагозин был, наверное, единственным обитателем "Монплезира", который получил это место относительно честным трудом, а не по блату или за какие-то особые заслуги перед сильными мира сего. Соседями Барагозина были банкир из знаменитого семейства, вор в законе, дальний родственник скандального депутата, внебрачная дочь олигарха и так далее. Барагозин же происходил из самых низов самого обычного среднего класса. Детство он провел в Городе, в спальных кварталах, сложенных из однотипных замызганных хрущевок с черными потеками гудрона с крыш и разбитой мозаичной плиткой неприхотливого декора глухих стен. Вечно пахнущие канализацией дворы, детские площадки минувшей эпохи, заросшие крапивой и лопухами, – места его обитания до шестнадцатилетнего возраста. Окончив школу, он чудом поступил на экономический факультет, но уже на третьем курсе бросил, поняв, что реальные знания там – в большом мире. И Барагозин начал свой тернистый путь восхождения к влекущему миру сверхдоходов и необоснованной роскоши. Коммерция и спекуляция оказались его социальным лифтом. Сначала была торговля подержанными мобильными телефонами в закутке продуваемого ветрами торгового центра, где возле двери стояло ведро – туда капала вода с потолка. Затем торговля расширилась до салона сотовой связи в новом гипермаркете. Почувствовав уверенность в своих силах, Барагозин пробовал торговать всем: от продуктов питания до авто аксессуаров. Не всегда успешно – он падал, набивал шишки, был на грани разорения и даже прошел процедуру банкротства индивидуального предпринимателя, правда, с удачным сокрытием имущества от разъяренных кредиторов. И всегда его целью был статус или хотя бы видимость статуса. Поэтому в иное время он питался сухими завтраками, запивая водой, но катался на внешне шикарной "ауди", останавливался в люксовых номерах и ходил в дырявых носках. Образ Барагозина высмеивался в поп-культуре и анекдотах, знакомые и партнеры хихикали у него за спиной, да и он сам прекрасно знал свое место и помнил происхождение. И все же следовал цели. И у него получилось. Он не просто приобрел пафосный коттедж в пригороде, как большинство коммерсантов его полета – ему удалось прорваться в "Монплезир", и тут уже злопыхатели вынуждены были переквалифицироваться в завистников. "Монплезир" был планкой для маленького, хоть и околостоличного, региона – сюда не пустили даже бывшего губернатора, который отгрохал себе дворец на берегу озера, и все равно даже близко не стоял к коттеджному поселку и его особой статусности. Впрочем, в чем именно заключалась статусность "Монплезира" было не совсем понятно, и, возможно, те, кто захотел это проанализировать, пришли бы к заключению, что в основе лежит превосходная рекламная компания и совсем не случайно распространяемые слухи. Дальнейший путь к Мечте уводил Михаила Андреевича в Столицу, однако Барагозин опасно балансировал на качающейся доске собственных финансов и временно сошел с дистанции, решив окопаться и укрепиться здесь. "Бизнесмен Михаил Барагозин" – представлялся он соседям по поселку, не добавляя больше ни слова о своих занятиях. На данный момент он владел сетью магазинов якобы фиксированных цен, имел доли в нескольких перспективных предприятиях и одном уютном ресторанчике в центре Города. А также числился на хорошем счету у местной мафии и исполнительной власти, имея и там и там надежные связи. Денег все равно не хватало и не хватало в крупных размерах. И тут он был благодарен своей Настюхе – однокласснице и супруге, они поженились еще в студенческие годы – она, в отличие от него, не интересовалась ни статусом, ни модой, не желала показных трат и к деньгам относилась философски. И Барагозин действительно ее любил. Если бы Анастасия сказала, мол, Барагозин, бросай свою гонку, живи уже по доходам как обычный человек, он бы, скорее всего, бросил свою мечту. Из любви. Но супруга, как уже было сказано, относилась к стремлениям Барагозина снисходительно: новый внедорожник и тушенка? – хорошо! Плазменный экран на всю стену, чтоб с улицы было видно, и экономия воды? – что ж, отлично. Сама Анастасия Барагозина работала помощником судьи в областном суде, и на ее зарплату, по мнению мужа, можно было разве что подать милостыню. Но в каком-то смысле жена для Барагозина тоже была частью статуса, поэтому он пихал ей деньги даже в ущерб себе. "Купи платье или туфли, – говорил он ей, переводя на карту кучу денег, – телефон новый купи, что у тебя все еще кнопочный?" Но Анастасия деньги не тратила, и они копились в нужный момент, выручая Барагозина при очередной неизбежной финансовой катастрофе. Кроме того супруга заочно училась то ли на психолога, то ли на маркетолога, зачем ей это – Барагозин так и не смог запомнить, хотя Настя не один раз что-то втолковывала ему и делилась планами. Юрист-психолог – горе в семье, вздыхал Михаил Андреевич и шел к холодильнику за глотком виски, чтобы эффектно тянуть его весь вечер, как делают успешные персонажи в кино.

––

* Хоть это и безумие, но в нем система есть.