Зендар

Кира (голос срывается в предсмертном хрипе):

ЛИРА!

Её тело содрогнулось от удара, который должен был стать последним. Но вместо того чтобы принять смерть, она, повинуясь слепому порыву, рванулась прочь – не к спасению, а к темной, неподвижной фигуре Торвальда. Она ползла, цепляясь окровавленными пальцами за камни, оставляя за собой алое пятно.

Кира (шёпотом, уже почти беззвучно, теряя сознание):

Лира… Пожалуйста…

Её мир погружался во тьму. Звуки битвы стихали, сменяясь нарастающим звоном в ушах. Последнее, что она ощутила – леденящий холод земли и невыносимую тяжесть собственного изуродованного тела.

В этот самый миг

Там, где лежала Лира, пространство вздрогнуло. Не звук, не свет – чистое возмущение реальности. Пепел, устилавший землю, взметнулся вверх, завихрившись в немом вихре.

Её глаза – не глаза жрицы, а глаза архивариуса древней силы – вновь открылись.

В них не было ни боли, ни страха, ни растерянности. Только ясность. Холодная, бездонная, ужасающая ясность. Магический сон не просто закончился. Он переродил её. Боль от утраты Каэрриса была сожжена в горниле этого пробуждения, оставив после себя лишь шлак – холодную, обжигающую жажду действия.

Она чувствовала, как древняя магия, та, что была записана в самой пыли этого мира, течёт в её венах вместо крови. Пепел подчинялся малейшему движению её мысли, становясь продолжением её воли.

Её взгляд, острый как бритва, мгновенно нашёл на поле боя два ключевых места: тело Киры, бездыханное у ног Торвальда, и демона, заносившего над ней коготь для добивающего удара.

Мысли не последовало. Был лишь приказ, отданный самой реальности.

Пепельный вихрь между ней и сущностью сжался в мгновение ока, превратившись в твердый, как адамант, клинок из спрессованной пепла и воли. Он пронзил демона насквозь, не дав тому понять, что произошло. Чудовище не успело даже вскрикнуть – его тело рассыпалось в прах, идентичный тому, что его и убил.

Лира уже стояла. Её движения были плавными, точными, лишёнными всякой суеты. Она не проснулась в новом мире. Она пробудилась, чтобы его переделать. И первым делом – забрать своих у самой смерти. С каждым вдохом её мощь росла. Она чувствовала, как связь с землёй становится крепче, как магия пепла откликается на её зов. Демоны, окружившие Торвальда и Киру, торжествовали, но их радость была преждевременной.

Воздух взревел. Не гул, а предсмертный вопль самой пустоты. Лира не стала играть с фундаментальными понятиями. У неё не было времени. У неё были друзья, истекающие кровью. И это сделало её магию не утончённой, но молниеносной и абсолютно беспощадной. Призрак двинулся на неё, и мир вокруг начал рассыпаться в серую, безжизненную пыль. Лира не стала его переопределять. Она сравняла его с той пылью, которой он был.

Её рука взметнулась вперёд, не для жеста, а как копьё. Весь пепел в радиусе мили схлопнулся в одну точку перед ней, сжатую до плотности нейтронной звезды. Он не формировал сложные структуры – он стал сверхмассивным снарядом, несущим в себе всю ярость, всю боль и всю память о всём уничтоженном.

Снаряд из спрессованной памяти мироздания прошил Призрака Пустоты. Не было взрыва. Было мгновенное замещение. Туманная форма Призрака была не разорвана, а наполнена до абсолюта. Каждая его молекула, каждая частица небытия была вытеснена, перезаписана, погребена под невыносимой тяжестью бытия.

Призрак Пустоты не просто исчез. Он категорически перестал существовать. На его месте на мгновение повисло сияющее облако из триллионов искр – отпечатков всех когда-либо живших душ, – которое тут же угасло, оставив после себя лишь чистейший, невозмутимый воздух.

Тень, видя гибель собрата, ринулась на Лиру, пытаясь поглотить её в себя, в своё вечное ничто. Лира встретила её не защитой, а ослепительной контр-атакой.

Лира не отступила ни на шаг. Она вскинула обе руки, и навстречу надвигающейся пустоте из-под её ног, из самых недр земли, из её собственного сердца хлынул поток. Но не света. Это был палящий вихрь из звёздного пепла. Пепла сгоревших солнц, прах умерших богов, пыль уничтоженных реальностей. Он горел яростным белым пламенем – не света, а памяти, столь же всесокрушающей, как и сама тьма.

Вихрь столкнулся с Тенью лоб в лоб. И где он касался её, там небытие сгорало. Оно не могло поглотить этот пепел, ибо тот уже был поглощён когда-то. Он был концом, который уже наступил, и потому был сильнее ещё не наступившего конца. Тень Бездны не была рассеяна – она была сожжена дотла, яростным, очищающим пламенем пеплом прошлого.

Раздался звук, подобный треску гигантской ткани. Тень Бездны испустила беззвучный вой и распалась, не на части, а на элементарные частицы, которые тут же были сметены и уничтожены всепоглощающим вихрем. От неё не осталось и следа, лишь слабый запах озона и пыли.

Гул стих. Давление ушло. Лира стояла, слегка дымясь от остаточной энергии, её руки медленно опускались. Глаза, полные звёздного пепла, были устремлены не на место гибели титанов, а на тела её друзей.

Она не смотрела на поверженных врагов. Её битва была выиграна. Теперь начиналось самое важное – битва за жизни тех, ради кого она это сделала. Она сделала шаг вперёд, и пепел у её ног затих, готовый к новой работе – не разрушения, но исцеления. Воздух, только что очищенный яростным пламенем звёздного пепла, снова стал густым и тяжёлым. Но на этот раз это была не просто тьма. Это было отсутствие всего. Свет не гас – он никогда и не существовал здесь. Звук не смолк – его не могло быть. Сама реальность истончилась, стала хрупкой, как стекло под гигантским давлением.

И из этого абсолютного ничто ОНА явилась.

Не шагом. Не материализацией. Она всегда была здесь. Просто теперь позволила себя осознать. У неё не было формы, лишь ощущение бесконечной, безвозрастной, безразличной массы, затмевающей всё. Она была не источником тьмы. Она была матерью самой идеи небытия. Тень Бездны и Призрак Пустоты были всего лишь её бледными тенями, случайными мыслями.

Её «взгляд» упал на Лиру. Не с ненавистью. С любопытством, с каким смотрят на муравья, сумевшего сдвинуть песчинку на дороге вечности.

Голос зазвучал не в ушах, а в самой душе, в самых основах памяти. Он был тихим, но абсолютным, вытесняющим всё остальное.

–Сущность: Ты сломала мои игрушки. Они были несовершенны. Мимолётны. Но они были мои. Ты привнесла шум… в вечную тишину.

Лира почувствовала, как её воля, только что сокрушавшая титанов, угасает перед этим присутствием. Её пепел терял сияние, тяжелел. Она от тяжести чуть не падая, не в силах пошевелить рукой, подавленная чистым, неразбавленным ничто.

–Сущность: Ты – хранительница праха. Памяти о том, чего нет. Я – хранительница «после». Того, что будет, когда не останется даже памяти. Ты борешься с самой неизбежностью. Это… трогательно.

Лира сжала зубы. Из её губ вырвалась капля крови, тут же исчезнувшая в абсолютной пустоте. Она не могла победить это. Не могла уничтожить. Она могла лишь… купить время.

И тогда она совершила невероятное. Она не стала атаковать Сущность. Она оттолкнула её.

Не силой, а идеей. Всей мощью своего существа она на мгновение утвердила в эпицентре небытия простую, ясную мысль: «ЗДЕСЬ ЕСТЬ ДРУГИЕ. ИМ БОЛЬНО. ИХ НУЖНО ЗАЩИТИТЬ».

Это было как кричать в безвоздушном пространстве. Но на долю микросекунды бесконечное давление ослабло.

Этого хватило.

Лира (срывающимся, окровавленным шёпотом, обращённым не к Сущности, а к самому пеплу мироздания):

–НЕТ! НЕ ИМ! ЗАЩИТИ ИХ!

Пепел, её верный солдат, послушался её воле, отозвался не на приказ, а на её боль. Он ринулся не на Сущность, а к телам Киры и Торвальда, создав вокруг них не барьер, а кокон. Кокон из спрессованной памяти, надежды и ярости, сквозь который не могло просочиться даже абсолютное ничто. Он сиял тусклым, но непоколебимым светом последнего сопротивления.

Лира рухнула на колени, истощённая этим титаническим усилием. Она не победила. Она лишь отгородила маленький кусочек реальности от вечности забвения. И теперь смотрела на непроницаемую Сущность, зная, что её защита – временна. Но это было время, купленное для них.

Теперь Сущность смотрела уже не на муравья. Она смотрела на странную, упрямую песчинку, сумевшую на мгновение притянуть к себе всю её бесконечную тяжесть. И в её бездонном «взгляде» впервые зародился не интерес, а нечто иное…

Лира начала творить. Её губы двигались в древнем танце, известном только хранителям пепла. Стена, сотканная из миллиардов частиц, воздвигалась перед ней – не просто барьер, а живое существо, способное поглощать тьму, ничто и превращать её в ещё большую силу.

Когда стена достигла полной высоты, Лира направила её вперёд. Волна пепла ударила по сущности, отбрасывая ее, словно тряпичную куклы и обволокла пространство в котором находились Кира и Торвальд. Сгущённая тьма, которая окутывала поле боя, начала рассеиваться под натиском этой силы.

Свежий воздух хлынул в образовавшуюся брешь, принося с собой запах свободы и надежды. Солнечные лучи, пробившиеся сквозь тьму, осветили поле битвы, превращая частицы пепла в сверкающие искры.

Лира стояла на коленях облокотившись руками об землю посреди этого хаоса, её глаза сияли силой, а вокруг неё кружились вихри пепла, который облеплял ее для защиты. Она знала, что это только начало, но впервые за долгое время почувствовала, что свет действительно может победить тьму. Но радость закончилась когда тьма снова окутала барьер.

(Воздух выл, разрываемый между абсолютным ничто Сущности и яростным утверждением бытия, которым был барьер Лиры. Пепельный кокон вокруг Киры и Торвальда трещал под невыразимым давлением, и его свет мерк с каждой секундой. Лира стояла на коленях, её тело было напряжено до предела, каждая жила горела огнём, удерживая две реальности от столкновения. Она чувствовала, как её собственная жизнь истекает в эту стену, как свеча на ветру.

Она не могла победить. Она могла лишь выбрать.

И её выбор был сделан.

Лира не ослабила барьер. Она перенаправила его. На микроскопическое мгновение, меньшее, чем время вспышки нейтронной звезды, вся мощь пепельной стены сконцентрировалась не на сдерживании Сущности, а на исцелении.

Её сознание раздвоилось с чудовищной болью. Одна часть, как титан, продолжала упираться в натиск вечности, чувствуя, как её кости трещат под невыносимой тяжестью. Другая – ринулась внутрь кокона.

Внутри кокона царила тишина, купленная ценной невероятной боли. Здесь не было ничего, кроме светящегося пепла и двух угасающих жизней.

Пепел вокруг Киры не просто затягивал раны. Он становился продолжением её тела. Мельчайшие частицы, несущие в себе память о тысячах живых существ, вплетались в разорванную плоть, заменяя собой уничтоженные клетки, воссоздавая сосуды, нервы, кости. Это не было изящным исцелением – это была стремительная, яростная реконструкция. Пепел становился плотью, плоть становилась пеплом в едином коктейле жизни и памяти. Цвет возвращался к лицу Киры, но её кожа на мгновение приобрела призрачный, пепельный оттенок, а в глазах, ещё не открывшихся, промелькнули отсветы чужих, давно утраченных жизней.

Лира вскрикнула. Кровь хлынула у неё из носа и ушей. Удерживать барьер и творить жизнь одновременно было равно самоубийству. Она чувствовала, как её собственная душа трещит по швам, как её воспоминания стираются, уходя на подпитку этого титанического акта.

Мгновение, растянутое в вечность

Для внешнего мира это длилось одно мгновение. Для Лиры – целую вечность агонии. Она видела, как затягиваются смертельные раны на теле Киры, как её грудь делает первый, судорожный, но живой вдох.

И в тот же миг барьер рухнул.

Небытие снова обрушилось на них, но работа была сделана. Кира была жива. Сознание Лиры помутнело, её тело отказалось повиноваться. Она не пала в бездну, но рухнула на землю, как разбитый куколь. Дыхание её было поверхностным и хриплым, каждое движение отзывалось огненной болью во всём существе. Она не видела, не слышала, лишь чувствовала холод камня под щекой и смутно осознавала, что где-то рядом дышит ещё один человек, кроме неё.

Она купила им жизнь. И заплатила за это всей своей силой, всей своей волей, всем, что у неё оставалось. Теперь она была пуста, как выгоревший уголь, и так же хрупка. Но внутри, под слоями изнеможения и боли, тлела одна-единственная искра – знание, что она сделала это. Она не сдалась.