Последний Смысл

Четырнадцать. Республика Гетто

Кавус поднялся со стола, чтобы присесть на пустующий стул. Он опять внимательно смотрел на Алиуса. Секунд сорок. Молча. Своим мутным взглядом. Потом резко и коротко улыбнулся, откинувшись на спинку стула. Та возмутилась своим скрипом на эту неожиданность. Затем последовали еще десять секунд молчания, которые завершил мечтательный вздох:

– Ах, Изоляция! Никто про это место ничего толком не ведает, но с радостью расскажет при случае. Я знаю, что она существует. Уверен, что лучше туда не попадать. А большего вам про нее и знать-то ничего не требуется. Ведь вы – отличный парень и никогда там не окажетесь.

– Понял, – Алиус произнес это тоном, который плохо скрывал разочарование.

– Ладно… Вижу, что вас совершенно не устроил такой пустой ответ. Просто я действительно ничего не знаю про Изоляцию, – Кавус развел руками для большей убедительности. – Говорят, что это мертвая зона города прошлой эры, которая протянулась на десятки километров. Вроде бы, последний раз опасного для Республики Гетто гражданина в том направлении вывозили лет тридцать назад. Оттуда действительно не возвращаются. Вот и все, о чем мне известно. А вы почему так бескорыстно и активно заинтересовались?

– Вы в разговоре подняли тему кругозора. Начали расширять границы нашего Сектора. Решил присоединиться и узнать, что за ними скрывается, – как будто не сам Алиус, а кто-то за него произнес эти слова.

– И опять. Какие обороты! С вами общаться – сплошное удовольствие, – почти искренне восхитился Кавус и тут же перешел на сухой тон. – Но знать вам больше ничего не нужно. Ведь повторюсь, никто в Изоляцию попадать не собирается.

– Почему же тогда про нее столько разговоров?

– А вот говорить про Изоляцию можно. Даже – полезно, дабы почаще напоминать самим себе, что туда попадать не стоит, – контролер опять сверлил Алиуса мутным взглядом. – Надеюсь, это понятно?

– Да.

– Итак, с первым вопросом мы достигли абсолютной ясности. Другие есть?

Кавус продолжал смотреть на своего собеседника в упор. В его взгляде читалась какая-то слабо выраженная надежда на то, что список вопросов у того далеко не исчерпан.

– Я даже не знаю… – растерянно и как-то немного смущенно начал Алиус.

– А знать ничего и не надо. Нужно спрашивать. Идет неделя протестов, а это значит, что можно замахнуться на многое. Если есть вопросы, то не стесняйтесь их задать.

– Про историю Республики могу спросить?

– Я вижу, что вы настроены серьезнее, чем кажется. Задавайте, – Кавус даже взбодрился.

– Нам говорят, что историю записывает «Центральный Посредник» для сохранения идеальной непредвзятости. Мы слышим, что лучше всего с этим справится именно Великий Интеллект, который через сложные программы довели до состояния абсолютной объективности.

– Это не вам говорят. Это так и есть.

Тон Кавуса не допускал возражений и ясно давал понять: тему пора закрыть, но Алиус не уловил такого прямого намека:

– Тогда еще один вопрос. Почему история Республики есть, но совершенно ничего не известно о том, что было до появления Гетто… Вернее, мы знаем, что существовали Средние века расцвета и темный двадцать первый век. А что было до и после, не говоря уже о конкретике?

– Был хаос. Нищета и разруха. Война всех против всех. Деградация общества – от элиты до низов.

– В школе об этом говорили, но без подробностей.

– Мне о деталях известно не более вашего, – спокойно оправдывался контролер. – Это опасная информация, доступная только «Центральному Посреднику» в зашифрованном виде. Даже если он даст сбой, никто не сможет ее прочесть. Система выдаст ее как шифр без ключа.

– Зачем же тогда хранить информацию, если к ней ни у кого нет и не будет доступа? – продолжал свое наступление Алиус.

– Почему ни у кого, – с искренним возмущением парировал Кавус. – «Центральный Посредник» – единственный, кто может объективно осмыслить эту информацию без вреда для себя. Он также может ее хранить, что доказывает – никто у нас историю не украл. Она всегда с нами и в надежных руках. Эта ноша не для людской психики.

– Но, мне кажется, если бы мы знали, как плохо жилось в прошлом, то вдвойне бы ценили наше счастливое настоящее.

– А вот это уже большая ошибка, – контролер помахал в разные стороны костлявым указательным пальцем. – Природа человека устроена таким образом, что он всегда будет недоволен своим текущим положением дел. Будет желать большего. Но штука ведь в том, что нельзя получить большего, не отняв его у кого-то.

– В смысле?

– Большее из ничего не появляется. Оно кому-то всегда принадлежит. В этом и заключается основная опасность. Агрессивные максималисты, гонимые жаждой все большей власти, становятся причиной гибели огромного количества людей. А ведь трагедия начинается с того, что кого-то не устраивает «хорошо». Ему обязательно нужно «лучше».

– Что плохого в том, если кто-то получит «лучшее»?

– Со временем «лучшее» опять превратится просто в «хорошее», а потом и вовсе станет «неудовлетворительным». Потребуется новый рывок. И так до бесконечности. Пока кто-то не оставит после себя ничего, кроме выжженной и погребенной под собственным пеплом земли.

– Допустим… – не сдавался Алиус.

– Не нужно ничего допускать, – довольно резковато оборвал его Кавус. – Ведь так и есть. Мы живем фактически в идеальном состоянии равновесия и гармонии с собственной и коллективной психикой. Мы будем всегда сыты, одеты, располагать крышей над головой, работать не как рабы, а как личности, которым требуется больше времени на себя.

– Но…

– «Но» здесь не к месту. – Кавус резко встал со стула. – На сорок четвертый день каждого месяца всем, без малейшего исключения, приходит пособие. Минута в минуту. Секунда в секунду. «Центральный Посредник» идеально пунктуален в любых вопросах, но особенно в вопросах заботы о гражданах. Ведь правда?

– Согласен… – Алиус неуверенно кивнул.

– Эта истина не нуждается в нашем согласии… Никаких денег в Гетто не существует. Есть балы, информация о которых сразу поступает во все автоматы Республики. Нам только нужно вводить свои данные и получать, что хотим. Никто никого не угнетает. Все свободны. Все равны. Все – одна большая, настоящая семья…

– Члены которой бьют друг другу лица во время протестов! – слова вырвались у Алиуса сами, против всякой воли.

– Какая настоящая семья и без эмоций, – спокойно улыбнулся Кавус. – Вы же сегодня на себе это прочувствовали.

– Да, один бок до сих пор болит.

– Как говорили в древности, до свадьбы заживет.

Кавус снова молча зашагал по кабинету. Выдержав паузу, он подошел к заколоченному окну. Из-за его спины вылетели слова:

– Алиус, я очень благодарен вам за этот чудесный разговор. Давайте встречаться чаще. В этом Секторе так мало по-настоящему содержательных собеседников.

– Даже не знаю, что на это ответить…

– Отвечать необязательно – просто выполняйте просьбу.

– Понял.

– А теперь вы можете быть свободны… Я проведу, – Кавус резко развернулся и прошел к двери, демонстративно распахнув ее. Затем сопроводил глазами собеседника, когда тот шел к порогу, выстрелив напоследок своим взглядом ему опять в самые зрачки. – До встречи, мой друг.

Когда Алиус вышел, Кавус подождал минуту, достал передатчик и произнес только одно слово: «Подтверждаю».

Пятнадцать. Республика Гетто

Алиус прошел к лестнице по короткому узкому коридору, спустился и вышел на улицу. Уже стемнело. Питейная находилась недалеко, но туда возвращаться катастрофически не хотелось. Фортис, скорее всего, уже дошел до той стадии опьянения, которая делала его бесполезным собеседником.

Невдалеке пронеслись подростки, которые кричали о последней большой ночи.

Действительно, домой сегодня можно было не спешить. Комендантский час вступал в силу только завтра и длился с десяти вечера до шести утра. Потом жди его отмены до следующей Недели протестов.

Но сейчас Алиус уже не видел в больших ночах никакой свободы. А ведь обычно он, как и многие граждане, использовал последнюю такую ночь, когда протесты улеглись, по полной: гулял до утра и купался в эйфории.

Сегодня ничего подобного прежнему желанию в нем не просыпалось. Наоборот – хотелось побыстрее скрыться с улиц. В ежемесячной традиции больше не удавалось распознать надежды на радость и важность. В ней не оставалось теперь никакого смысла.

– Эй, беглец! – раздался невдалеке знакомый голос.

Алиус обернулся на окрик. Приближающаяся глыба вышла на тусклый свет фонаря и превратилась в Фортиса. На удивление, друг еще очень даже хорошо держался на ногах.

– Ты куда пропал? Мне сказали, что ты вышел с этим… как его… с Кавусом. У тебя проблемы?

– Нет.

– А что он от тебя хотел?

– Поговорить.

– Ему что не с кем?

– Возможно.

– Странный он мужик, – Фортис бросил свою тяжелую руку на плечо друга.

– Наверное… – Алиус освободился из-под тяжелой руки, которая обрушилась на него. – Слушай, я в питейную больше не пойду. Нужно отоспаться.

– Как знаешь… Давай прогуляюсь с тобой до Большого перекрестка, а там сверну. Мне нужно заглянуть еще в пару питейных, где обычно собираются наши.

– Хорошо.

– Надеюсь, ты не забыл свой фонарь? – спросил Фортис.

– Нет.

– Отлично, потому что я свой не взял.

Фонари на улицах чаще всего были исключением, чем постоянным явлением. Да и эти одинокие металлические поганки вместо подобия освещения вечно подсовывали под царящую тьму какую-то невнятную халтуру. Они скорее выполняли символическую, историческую и декоративную роль.

Алиус закрепил на капюшоне маленький фонарь. Тот светил лучше всех своих больших собратьев, которые встречались по дороге.

Они поплелись домой. Через морось, грязь, темноту и третью, самую травоядную волну протестующих. Эти люди ограничивались многочасовыми стояниями с плакатами.

Друзья не видели, что за ними на безопасном для подозрений расстоянии следовали две фигуры. Те выплыли во тьму из Секторального отдела контроля почти сразу после того, как объекты отошли от здания.

По дороге Алиус и Фортис зашли в несколько магазинов самообслуживания. Купили питательных веществ в автоматах. Алиус обратил внимание, что все магазины в их Секторе были не просто похожими, а близнецами. Автоматы в них – тоже. Немного отличался лишь ассортимент продукции, хоть эти отличия и были косметическими.

Голод уже несколько часов как поедал Алиуса изнутри. «За весь день почти ничего не съесть. Когда такое было?» – пытался вспомнить он.

Дело в том, что после наркоза аппетит долгое время отсутствовал, а теперь вдруг как заявился вместе с чувством голода. Будь добр – встречай.

Он жадно отломил и быстро закинул в рот кусок пластины вещества №1. Тот оказался безвкусным и похожим на спрессованную бумажную упаковку, которую перед этим растерли в порошок.

В поисках прежнего любимого вкуса Алиус открыл бутылку с веществом №3. Сделал глоток – никакой разницы. Совершенно! Тот же отсутствующий вкус.

Руки потянулись к другим упаковкам. Он выдавил на пластину пастообразное вещество №4. Откусил. Потом вскрыл вещество №8 – засушенные ломтики. Попробовал и… Та же безвкусная дрянь. Даже голодный желудок не придумал этим веществам ничего похожего на вкус.

Рецепторы посылали в мозг очень неприятные сигналы. Разница между номерами веществ была лишь в текстуре: твердая пластина, мягкая паста, хрустящие кусочки. Но вкус – один.

«Получается, на фабриках просто придавали одной и той же безвкусной массе разные формы, чтобы эти формы имитировали разнообразие? А граждане Гетто, как и он раньше, принимали эту имитацию за истину», – пронеслось в голове у Алиуса.

Мысли не останавливались. Нанесли еще один удар, вновь причинив боль, но уже не физическую, а какую-то другую. Страдало сознание.

– Ты чувствуешь разницу? – Алиус вспомнил, что с ним рядом шел Фортис и резко повернулся к нему с набитым ртом.

– Что?

– Разницу во вкусе чувствуешь?

– Тебе точно в лечебнице голову проломили, – Фортис остановился. – Конечно, есть разница. Номер один на вкус не похож на номер четыре. Там пластина, а тут – паста. Ты перепил, что ли?

Алиус понял, что никто в Гетто не знает, как производятся эти питательные вещества. А главное – из чего. Какое влияние они оказывают на организм, тоже никого особо не интересовало. Что уж говорить про алкоголь.

Кто-то словно накачивал его голову новыми вопросами.

– Ладно, забудь. Показалось.

– Ты решил съесть все, не отходя от магазина? – спросил Фортис.

– Весь день не ел.

– Тогда понятно. Ты сегодня какой-то странный.

– Слушай, а почему мы никогда не интересовались, что на самом деле едим?

– У тебя сегодня вопросы, как у сопляка из младшей школы. Едим мы питательные вещества. В них весь комплекс витаминов. Если не пить круглосуточно самый дешевый джин, то можно спокойно дожить до пятидесяти лет.

– Но из чего состоит питательное вещество?

– Какая разница, если ничего другого нет, а все живы и здоровы. К тому же вкусно и всегда по карману, – сказав это, Фортис запихнул себе в рот полпачки пластин и быстро проглотил их.

– Но…

– «Но» будет потом, а сейчас – мне налево. И я этому рад, ведь ты достал своими вопросами, – Фортис опять рассмеялся. От всей души. Он ничего не умел делать наигранно.

Друзья разошлись на одном из одинаковых перекрестков, почему-то называющимся Большим.

Две фигуры, следующие за ними, разделились.

Через несколько минут Алиус стоял у своего подъезда. Только он хотел взяться за ручку, как дверь сама со скрипом поползла в его сторону. Из темноты навстречу вышла тень в черной униформе. Мужчины практически столкнулись в проеме. Секунда замешательства – и разошлись. Человеческая тень пропала в ночной тьме. Запомнилась только странная походка. Как будто нога травмирована.

«Контролер в нашем подъезде – таком удаленном от центра Сектора?» – спросил себя Алиус, а потом отбросил странную мысль: «Наверное, показалось. В контролеры не берут с физическими отклонениями…»

Уставший и зацикленный на странностях сегодняшнего дня, он мгновенно забыл об этом случае, не успев даже еще подняться на свой этаж. В голове по-прежнему безраздельно хозяйничали «оккупанты» и «чужаков» не подпускали.

Комната ожидаемо встретила его не только пустотой, но и тишиной. Ювенса в ней не было. Мальчишка максимально использовал ночи в период отсутствия комендантского часа. Наверное, опять какую-то из девочек пригласил погулять по крышам. А может – и вчерашнюю. «Год прошел, а как вырос…»

Алиус разделся и смыл ледяной водой холодные капли дождя с лица и рук. Включил «Голос Гетто» и лег на койку. Засыпал он под обрывки фраз: «юбилейная Неделя протестов проходит успешно…», «житель Сектора 7 отработал на фабрике 8 часов, установив новый рекорд по продолжительности трудового дня…», «Республиканское пособие со следующего года будет увеличено…», «через месяц Центральный Посредник покорит очередное новое поколение…»

Он быстро заснул, а в это время внизу его дома из тьмы вновь вынырнул хромой человек в черной контролерской униформе.

Шестнадцать. Республика Гетто

Эта ночь проходила намного спокойнее предыдущих. Протесты вымотали Сектор 7. Большинство протестующих залегло в своих комнатах. Самые идейные – забылись в питейных заведениях. Остались только пустые улицы с редко попадавшимися людьми, которые куда-то шли, а их встречали грязь, ветер и дождь. Эта троица природных явлений не просто хозяйничала, она царила здесь – в успокоившемся Секторе 7.

Пока почти все граждане спали в своих блоках, здание Секторального отдела контроля бодрствовало. Его продолжали заполнять входящие с улицы силуэты. Тусклый свет окон неуверенно и точечно пытался разбавить тьму. Этот свет зажигался все в новых и новых бойницах, в тех, что не были заколочены. Здание набирало былую мощь, которую несколько растеряло за время проходившей Недели протестов.

В эти дни контролеры вмешивались в происходящее только в самых крайних случаях. Таких было два: если протестующие хотели взять штурмом отдел или выйти за пределы Сектора. Тогда текущая Неделя протестов сразу аннулировалась, а следующие три – не проводились.

Но граждане Гетто были людьми законопослушными и мудрыми, поэтому одного такого случая, который произошел двадцать семь лет назад, им вполне хватило в качестве урока. Говорят, тогда изоляторы были набиты битком.

В кабинетах здания главного Секторального отдела рождались редкие сонные слова. Они вылетали вместе со звуками, чтобы тут же почить. Но некоторые слова и целые фразы были чего-то, да значащими. Где-то они перерастали в продолжительные диалоги. Таким местом оказался один из кабинетов.

– Ты уверен?

– Полностью.

– Такого не было уже очень давно.

– Такого не было никогда.

– В смысле?

– Здесь совсем другие симптомы. Он не сходит с ума, а начинает интересоваться окружающим миром. Словно «Личный Посредник» вместо фильтрации опасной информации начал обучать его на подсознательном уровне.

– С чего ты это взял?

– Он сначала говорит незнакомые ранее слова, а только потом через доли секунды понимает их значение. Здесь налицо зачатки опаснейшего для жителей Республики вируса – критического мышления. Однажды этот вирус уже погубил цивилизацию. Распространился как чума. Выжег все.

– Ситуация очень похожа на случай из дела №547, который наши коллеги зафиксировали в 2102 году.

– Не совсем. Это какой-то новый уровень.

– Почему ты так решил?

– Чтобы стать равным ему собеседником, мне пришлось запросить изменения настроек фильтрации «Служебного Посредника», согласно протоколу.

– И?

– Думал, получу отказ, но ошибся. «Служебному Посреднику» дали доступ к этой базе знаний. Только поэтому я смог провести ознакомительный допрос.

– О чем говорили? Докладывай!

– Разговор записан и отправлен «Центральному Посреднику», – Кавус посмотрел на начальника отдела Обезуса – грузного и хмурого, с заплывшими от тяжести занимаемой должности глазками.

Лицо начальника до этого момента не выражало почти никакой заинтересованности в разговоре. Сплошная имитация. Причем, довольно-таки плохая. Ее можно было спутать с попыткой удержать глаза открытыми, когда они самовольно закрываются в результате недосыпа.

– Я правильно понял, что о сути разговора знают только этот парень и «Центральный Посредник»?

– Все верно. Через изменение настроек меня перевели в режим ретрансляции, а потом лишь передали поверхностное резюме беседы и диагноз. Я сразу передал сигнал вам.

– А вот это уже интересно. Такой способ сбора информации подтверждает, что наш с вами гражданин очень опасен.

– А можно, пожалуйста, поподробнее?

– У тебя нет доступа к этому уровню. Скажу лишь, что по его делу прислали отдельный регламент. – Обезус демонстративно налил себе в стакан воды из графина.

– Вас понял!

–Теперь расскажи мне о нем?

– Так…

– Что так? Дело поднял?!

– Да.

– Так докладывай! – громогласно разразился Обезус.

– Родителей уже нет в живых. Холост.

– Другая родня?

– Почти никакой, кроме усыновленного подростка. Живут вместе. Волноваться о нем, кроме этого пацана и друга-пьяницы, будет некому, – Кавус как волк смотрел в глаза своему начальнику.