Рок-н-ролл инженера Иванова

Тогда (да и сейчас, наверное) у каждого ВУЗа была «своя» пивная, в ЛЭТИ это был бар «Янтарный» на Карповке, здесь мы частенько заседали за длинными липкими столами, некоторые там практически жили. Пользовались успехом «Пушкарь», «Очки» около Казанского, «Висла», а в моем Невском районе самым популярным было безымянное заведение на углу улиц Бабушкина и Шелгунова. Последнее было самым настоящим мужским клубом, здесь практиковались игры в шашки, шахматы, иногда потихоньку в карты на деньги, нередко можно было наблюдать человека с книгой или газетой, и все друг друга знали. Бывали и всякие интересные персонажи, именно здесь, например, я впервые увидел так называемые «ресторанные фокусы» в исполнении недавно, похоже, откинувшегося сидельца – он выступал за пиво: подвешивал к краю стола связанные шнурками ботинки на трех спичках, запускал по кромке стакана две сцепленные вилки, делал что-то забавное с папиросами. Смотрелось это всё очень эффектно и казалось противоречащим законам физики.

Вообще, тогда ежедневно происходило столько событий, каких-то невероятных приключений, новых знакомств, что всего и не расскажешь, разве что вкратце.

В течение 1980—1982 я успел влюбиться, так, без особенного развития ситуации и расстаться, весело провести время с Балихиным в доме отдыха в Зеленогорске, а с Лёхой на Нахимовской турбазе, дважды по месяцу поработать в трамвайном парке монтажником пути 3 разряда, съездить в спортлагерь ЛЭТИ в качестве (обратите внимание!) борца самбо в тяжёлом весе. К слову, ещё я был изгнан из секции скалолазания, где собирался скоротать два года обязательной физ. подготовки, после того, как на каких-то выездных развлечениях под Приозерском не свалился с трёхметровой высоты и чуть не улетел дальше уже с тридцатиметровой. Тренер, помню, сказал тогда, что уж лучше он будет ставить мне зачеты просто так, чем сядет в тюрьму.

Летом 1981 с упомянутым Балихиным и ещё с одним парнем Пашей Агаповым, остающимся и поныне моим добрым приятелем, мы съездили в Крым, под Севастополь. Там тоже было немало интересного: от блох в сарае, куда нас угораздило было поселиться за рубль с носа, до криминальных похождений на рынке в Ялте, где мы нагло тырили у торговцев всякие дары их огородов, и даже умудрились стащить арбуз.

В свете последних событий как-то навеяло: вспомнились девицы с запада Украины из Ужгорода, вроде, какие-то олимпийские спортсменки на сборах, жившие там на турбазе в отдельном домике. Этих барышень наш Серёжа изящно уболтал на совместный у них в гостях товарищеский ужин с продолжением.

Ну что я вам скажу… Напиток «Кальвадос украинский» – редкая дрянь, а физкультурницы – да, хорошие такие, крепкие селянки, единственное, с запредельными понтами и антироссийскими (тогда, наверное, антисоветскими) настроениями. Имеется в виду, что наиболее ярко девушкам удавались шутки про москалей и труны. Мы особо не спорили, при всех прочих талантах и умениях наших красавиц некоторый мусор в их головах казался допустимым. Кроме того, мы ж интернационалисты, ясен пень, в любых сферах и обстоятельствах! Как-то так. А из запомнившегося и особенного – очень вкусные их домашние закарпатские, видимо, колбаски. Вот они то, пожалуй, и остались самым ярким впечатлением от общения с гражданками нашей братской на тот момент республики.

Ну, а, собственно, учебный процесс шел себе своим чередом и давался мне не скажу, чтобы очень трудно. Я сдавал свои экзамены-зачеты и продолжал без особого энтузиазма осуществлять функции старосты группы: покрывал прогульщиков и пытался добиваться стипендий для слабо успевающих. А ещё у меня в это время появилась важная цель, мечта и путеводный смысл.

Дело в том, что после 4 курса все студенты должны были пройти практику, и поскольку специальность наша называлась «Электрооборудование судов», варианты были соответствующие. Или на судостроительный завод, куда могли попасть все желающие, и была гарантирована тоска зеленая без денег и впечатлений, или почему-то в Енисейское речное пароходство, где было повеселей, и если повезёт очень даже неплохо. Балихин, например, сумел туда как-то просочиться и четыре месяца занимал должность начальника бассейна на большом пассажирском теплоходе. Ну, а самым сладким вариантом являлось легендарное Балтийское морское пароходство. Именно последнее стало предметом моего жгучего стремления, и олицетворяло заграницу, джинсы, жвачку и рок-н-ролл. Попасть сюда было практически нереально, брали не больше десяти человек из сотни с лишним претендентов. Вначале резонно отсеивались троечники, затем КГБ фильтровал по анкете, и потом уже начинались всякие комиссии и собеседования. С успеваемостью у меня было всё более-менее, а вот по поводу анкеты я был совсем не спокоен, папа-то офицер с какой-то запредельной секретностью, да и у мамы вторая форма. Отец проконсультировался со своим особистом (а служил он тогда, между прочим, уже в НИИ №1 ВМФ СССР, для тех, кто понимает), и тот сказал, что шансов у меня мало, но попробовать можно, попытка, мол, не пытка.

В числе других примерно пятидесяти желающих вдохнуть чуждой тлетворной атмосферы я подал документы и принялся ждать. И таки через полгода дождался положительного ответа: цени, парень, Родина доверяет тебе и твоей семье! Дальше начались долгие мытарства и беседы о международном положении в комитетах ВЛКСМ И КПСС: факультетских, институтских и, самых главных, районных. Везде меня признали достойным, и в мае 1982 я в числе немногих счастливчиков получил направление в пароходство, где ещё прошел медкомиссию с различными унижающими человеческое и мужское достоинство исследованиями, и, наконец, оказался в отделе кадров этой теперь уже ушедшей в историю организации.

Сказать, что в пароходстве нас никто не ждал – это слишком мягко, мы вообще на хрен никому не сдались, там и так постоянно околачивалась целая орава своих работников, и все хотели попасть на ближайший выгодный или хотя бы не пустой в плане заработка рейс. Стоит ли говорить, что при этом, например, на турбоэлектроход «Балтика», построенный ещё до войны и неторопливо перевозивший на Кубу и обратно наших военных, рейс которого длился месяца три-четыре, никто не рвался. Вот туда-то сразу и определили несколько самых слабонервных моих однокашников, в отличие от меня, затаившегося пока в тактическом выжидании. С утра до вечера я болтался в отделе кадров и ежечасно униженно скребся в кабинеты, вызывая сам у себя ассоциации с угнетенными безработными неграми Америки. В конце концов, один из инспекторов, которым я надоедал своим нытьем уже дней пять, сжалился и вписал меня в судовую роль контейнеровоза «Александр Прокофьев», выполнявшего рейсы по Европе от Хельсинки до Лондона и отходившего буквально через несколько часов. Это была настоящая удача!

Правда, перед тем, как оказаться за пределами социалистического реализма состоялись ещё длительные препирательствах на трапе с дежурным помощником, который сходу начал отправлять меня по разным неконкретным адресам. Однако, я сумел таки убедить офицера, смягчившегося в конце концов в ответ на мой скромный презент – бутылку армянского коньяка.

Ночью я стоял на корме и смотрел на море, на далекие огоньки, на всякие проходящие мимо пароходы… Никогда ни до, ни после я не испытывал более сильных эмоций, какие-то совершенно незнакомые мне, ни с чем несравнимые запахи, звуки, вообще ситуация… А кроме всей этой лирики меня к тому же ждала та самая заграница, не Болгария какая-нибудь, а самая настоящая, которую я видел в кино, о которой читал и чью музыку слушал. Необыкновенно привлекательная и волнующая воображение. Такое вот было у меня состояние, я искренне считал, что мне просто очень, очень повезло. И это было правдой, ведь на тот момент миллионы моих ровесников и вообще сограждан знали абсолютно точно, что не побывают ТАМ никогда. То есть, вообще никогда на 100%.

Должность моя называлась «матрос без класса», и занимался я мытьем посуды и гальюнов, уборкой в каютах капитана и старпома, помощью по кухне и другими не очень интересными делами, получая за все про все 70 валютных копеек в сутки, что равнялось тогда примерно 1 доллару. За время практики я сменил три судна, причем как я узнал, все они, включая первое, были «блатные», поскольку рейсы они делали короткие, двух-трехнедельные и заходили в так называемые «отоварочные» порты Антверпен, Роттердам и Гамбург (это тебе не какая-нибудь Луанда или та же Гавана).

Если говорить кратко, то за эти четыре с лишним месяца я:

побывал в портах Финляндии, Швеции, Норвегии, Бельгии, Голландии, Англии и Западной Германии, особо отмечу поход на легендарный Риппербан в Гамбурге, где увидел много такого, чего раньше даже представить себе не мог;

поездил на европейских автобусах и автомобилях по европейским же дорогам, был совершенно поражен;

однажды почти полностью затопил свою каюту, пару соседних и коридор, не вовремя открыв иллюминатор;

узнал, что такое шторм 8 баллов в Северном море и как выглядит и пахнет морская болезнь;

впервые попробовал множество незнакомых продуктов и напитков, например виски (в 4 часа утра под руководством и с участием старшего помощника);

конечно же накупил всяких товаров – несколько пар джинсов для себя и сестры, японский зонтик и какие-то другие мелочи для родителей, десяток музыкальных и один с голыми тётками журналов, пару пластинок малоизвестных групп (на известные денег пожалел, поскольку их цена была соизмерима с ценой джинсов), книжку про Пола Маккартни и так далее.

В общем, как поется в одной песне «всё было впервые и вновь…», конечно масса впечатлений и знакомств с интересными людьми, события случались тоже интересные. В качестве иллюстрации опишу празднование дня рождения капитана моего второго теплохода «Пионер Выборга» в порту Тилбери под Лондоном.

Капитан был достаточно либеральный, уже почти пенсионер, судно старое и ржавое, а экипаж – сплоченный коллектив разгильдяев (кстати, после этого рейса как раз его и расформировали). Поскольку отход в этот день вроде бы не планировался, праздник, начавшийся скромно перерос в серьезное, а главное, всеобщее мероприятие с распеванием песен хором. До молодецких прыжков за борт дело, правда, дойти не успело, поскольку пришла внезапная команда отчаливать. Ну что же, надо, так надо, поэтому отвязались и поехали, помолясь.

Тут надо пояснить. Тилбери стоит на Темзе за несколько миль от места, где река впадает в море. На выходе из этого порта есть такой специальный достаточно тесный шлюз (или док, не знаю, как правильно) с воротами, сделан он для выравнивания уровня воды, поскольку в Темзе он на пару метров ниже, чем в акватории гавани. Вот в этот-то шлюз тире док наше судно, чуть ли не под Гимн Советского Союза и направилось. Для начала мы слегка зацепили входные ворота, выбили бревно из облицовки сооружения и чудом затормозили. Ничего удивительного, ведь за штурвалом стоял хоть и очень опытный, но уж очень пьяный рулевой, а командовал им столь же опытный и не менее пьяный штурман. У местных докеров глаза повылезали на лоб, а по громкой связи на всю окрестную Британию понеслась отборная русская лексика в виртуозном исполнении капитана, финальными и самыми цензурными словами которого были: «Вам, бл… ть, только на тракторе по полю ездить, а не судном управлять, салаги долбанные!» После этого он примчался на мостик, сам встал за штурвал и уверенно отвалил от стенки, настолько уверенно, что выбил ещё два бревна с противоположной стороны шлюза и проехался бортом по всей оставшейся длине конструкции. Потом до самого выхода в Северное море над нами кружил вертолет, а старпом вел переговоры с кем-то по радио, иногда переходя на повышенные тона. Я так думаю, что это англичане выражали свое восхищение мастерством русских моряков и благодарили нас за то, что мы не застряли там на хрен совсем, а может быть за то, что не разворотили вовсе этот памятник истории и чудо инженерной мысли.

Вообще, все эти впечатления, события, новые места, само море и судовая жизнь меня здорово увлекли. Настолько, что домой я вернулся лишь в первых числах октября, когда уже вовсю шла учеба. Из института в пароходство пришла бумага с резонным вопросом – куда это, собственно, подевался их студент, ну и в результате меня, естественно, списали, хотя я бы с удовольствием остался. А ещё итогом этих четырех месяцев стало то, что в течение последующих лет пяти я предпринял достаточно усилий, чтобы как-то внедриться в сферы близкие к торговому флоту. Поскольку мой диплом не позволял мне напрямую проситься работать на судах, искались какие-нибудь знакомые или дальние родственники, и даже кто-то был найден. Но пока я отрабатывал положенное после института по распределению, мои приоритеты с ориентирами изменились, вернее сказать, победили былые увлечения. Но об этом впереди.

Буквально через пару дней, как я появился в институте, страна впервые увидела по ТВ незаявленный в программе балет «Лебединое озеро». Я предполагал, конечно, что после смерти Брежнева будут какие-то изменения, но то, что стало происходить в стране меньше, чем через десять лет, не мог предвидеть никто, это уж точно. Ну, может, кроме американцев. Пока же всё шло своим чередом.

В районе нового 1983 года я познакомился с Лилей, лёгкой и веселой девчонкой, с которой мы начали отлично проводить время вместе. Любовь, все такое… В общем: «Наша песня хороша, начинай сначала». Длился этот совместный праздник около двух лет и прекратился не по моей инициативе, обычная история – девушке постепенно надоело болтаться в неясном статусе и настало время хотеть замуж. Ну а мне всё было прекрасно и так, в свои-то двадцать с небольшим. Ну и в результате я остался страдать один (скажу честно – было мне совсем плохо), а она, естественно, вскоре вышла за кого-то там замуж ненадолго. Потом ещё раз, успешней, то ли за бандита, то ли за спортсмена, хорошего, кстати, парня, мы общались с ними, когда я уже ухаживал за своей будущей женой. В недобрые девяностые она осталась вдовой, ну и как-то исчезла с моего горизонта, однажды, правда, встретились случайно в кафе на Петроградской, где я тогда трудился. Каково же было моё удивление, когда где-то в начале нулевых она позвонила и попросила отыграть на её свадьбе. Конечно же я согласился и по-честному отработал мероприятие, был представлен гостям старинным другом брачующейся и даже сказал тост. Там я встретил нескольких её слегка видоизменившихся подружек-хохотушек, её маму, с которыми был когда-то знаком и пообщался с Лилиным условно молодым супругом, дядькой на вид лет пятидесяти-пятидесяти пяти. Он оказался нормальным таким мужиком, опять же капитаном торгового флота – обратите внимание, сколько уже в этой книжке было всякого связанного с морем и, вероятно, ещё будет. В общем, свадьба удалась, но, скажу честно, я как-то странновато себя ощущал, такой, знаете ли, привет из прошлого… Кстати, не так давно (вообще-то давно, лет семь-десять уже, если не больше) она звонила и интересовалась, как я вообще, играю ли. У них, оказывается, предполагалось десятилетие совместной жизни, вот она и решила узнать. Я, конечно, сказал, что всегда готов и буду рад. Но, похоже, планы семьи поменялись, и второго моего пришествия не случилось. Ну ничего, ведь остаются надежды на серебряную, золотую и прочие свадьбы. Такие дела, но вернемся в восьмидесятые.

Примерно в эти годы Лёха познакомился с коллегой своего отца неким Сергеем Комаровым, который оказался не только инженером-электронщиком с «Красной зари», но и самым настоящим лабухом. Он был оформлен по совместительству в упоминавшемся выше ОМА, работал на подменах в центральных ресторанах – «Баку», «Москва», «Садко» и других, профессионально играл на гитаре и пел. Борисыч стал бывать у него в кабаках, о чем много рассказывал, вызывая мой жгучий интерес и зависть. Конечно же, спустя какое-то время с Комаром познакомился и я. Человек он оказался веселый, наглый и безбашенный, яркий, в общем. Забегая вперед, скажу, что, к сожалению, у него впоследствии постепенно развилось нечто похожее на манию величия, отягощенную пьянством, а может и ещё чем, и с ним стало сложно работать и сосуществовать (Лёша испытал это в полной мере, когда они вместе трудились в девяностых). Его не полная адекватность стала причиной постоянных конфликтов в коллективе и недовольства публики. Несколько раз гости дорогие даже били ему морду – не все были согласны целый вечер слушать его бесконечные соло на гитаре с фуззом и неумеренно форсированный вокал. Сейчас он сильно сдал – диабет, проблемы с ногами и зрением, Лёха как-то не очень давно с ним пообщался – грустная картина. А тогда ему было около тридцати, он классно играл, пел и выглядел, и, конечно же, имел успех. Мы часто бывали у него дома, он показывал что-то на гитаре, рассказывал всякие истории, многому нас как-то незаметно научил и вообще, я считаю, серьезно укрепил наш интерес к коммерческой стороне музицирования.

Ещё одно занятное увлечение, которое мы приобрели благодаря Комарову – это туристические слёты, существовали такие мероприятия под эгидой комсомола в крупных организациях. Смысл явления – спортивные состязания между различными подразделениями на природе, плюс конкурс политической песни и инсценировка – что-то вроде небольшого спектакля. Длились они с пятницы по воскресенье, бывали летние – в лесу с палатками, кострами и т.п., и зимние, те проходили на турбазах или в пионерских лагерях. События были серьезно подготовлены, и принимало в них участие человек от двухсот-трехсот. Были ещё районные слёты, там уже боролись команды разных предприятий, и количество участников измерялось десятками сотен, и, наконец, городские. На последних, правда, мне побывать не довелось.

Лёха съездил несколько раз с Комаром на турниры «Красной зари», активно там поучаствовал в шоу-программе и когда по окончании института пришел работать в свое НПО «Гранит» включился в местное аналогичное движение и привлек меня. Не в качестве физкультурника, естественно.

В этой конторе он познакомился с Пашей Оскаленко (тем самым, если помните, что когда-то учился с Игорем Клуром в одном классе в первой моей школе), и вместе они развернули бурную деятельность: сочиняли сценарии, подбирали людей. Паша закрепился в качестве режиссёра-постановщика, у него это неплохо получалось, а Лёха и я в основном занимались музыкальным оформлением. Каждый, кроме того, выступал как драматический актёр, а конкурс политической песни обеспечивали тоже, само собой, я и Борисыч. Всё было по-настоящему, с репетициями, костюмами, тщательной разработкой мизансцен и разъяснением сверхзадач, и это, конечно, была Пашкина заслуга, тут, возможно, давала себя знать наследственность – ведь его когда-то оставивший семью папаня был долгое время звездой Пермского, кажется, драматического театра.

Пока это движение окончательно не иссякло в начале девяностых, мы несколько лет постоянно катались от Лёшиной организации, от той, где работал я, несколько раз нас приглашали выступить за другие предприятия, вроде бы даже за какие-то небольшие деньги. Наши представления, видимо, были неплохи, поскольку ниже второго места мы никогда не опускались.

Конечно же на этих слётах происходила масса всяких историй, народ-то там собирался молодой и во всех отношениях невоздержанный. Паша в дни конкурсов даже отбирал у наиболее активных участников представлений алкоголь и до выступления его строго дозировал.

Ну, а 1983 как начался, так и продолжился – вместе с девушкой Лилей в основном. То есть, всяческие компании, походы, поездки, концерты и прочие увлекательные события происходили по-прежнему, но теперь я уже был вроде как не один. В это же время, видимо под воздействием различных сложных процессов в мозгу я начал сочинять песни, которых за последующие лет пять набралось, наверное, штук пятьдесят. Скажу прямо, из них какой-то интерес представляет, может быть, с пяток, ещё примерно 20—25 просто никакие, и по музыке, и по текстам, а остальные и вовсе полный шлак. Ясное дело, любовь – двигатель стихоплетства и прочего творчества, но был и ещё один фактор – в это время я увлекся новой, активно размножающейся фауной (или флорой, кто знает), так называемым «русским роком». Сам не заметил, как весь этот «Аквариум», Майк, «Странные Игры», «Мифы», те же «Россияне» практически полностью заменили мне на несколько лет западную и вообще любую музыку.

Понимание вторичности и прочих особенностей явления пришло годы спустя, а тогда весь этот необыкновенный мир казался очень интересным и прогрессивным с аурой полу-легальности и вольнодумства. Хотя, пока мои походы на сейшны (подпольные рок концерты) были ещё достаточно редкими – не было нужных контактов, да и сподвижников как-то не находилось. Борисыча, например, всё это веселье никогда особенно не привлекало.

Вообще-то, впервые на такой концерт я попал году в 1978. Играли «Аргонавты» и ещё три каких-то группы. Зал торгового центра на улице Ленсовета был битком забит хиппарями и прочими колоритными личностями, по полу катались пустые бутылки, и основательно пахло теми самыми ёлками. Все орали, свистели и веселились, притом музыка, по большому счету, была вовсе не главной. Ну и в духе традиций того времени где-то в середине праздника пришли менты, включили свет, вырубили звук и всех выгнали, а самых выдающихся ещё и повинтили.

Тем временем мой шоу бизнес как-то совсем умер. Лёха же, наоборот, несколько раз съездил уже с Комаровым на халтуры, правда, бесплатно, в качестве стажёра, так сказать. Он купил электрогитару, тяжеленную «Аэлиту» и активно осваивал текущий репертуар.

И вот, наконец, обстоятельства сложились удачно, и в преддверии наступающего 1984 года Лиля с моей подачи договорилась о нашем выступлении в своей конторе, куда она недавно пришла трудиться после окончания техникума. Поехали мы туда в составе: Комаров, Лёша, ещё один парень Стас в качестве басиста и, соответственно, я. У Серёги был полный комплект аппаратуры, включая ударную установку, если не путаю. Или я брал ее на прокат – в Питере тогда существовало два пункта проката музыкальных инструментов, в каждом из них было по одной совершенно раздолбанной установке, и их ещё надо было умудриться поймать, особенно перед праздниками. Но возможно, это было и в другой раз.

Отыграли мы неплохо, публика, в основном дамочки разного возраста, были веселы и раскованы и постоянно лезли в оркестр. Перед выступлением я немного напрягался из-за отсутствия клавишных, но Комар со своей плотной гитарой достойно закрывал все дырки, при этом пел и первый и второй голос, в общем, делал то, что положено профессионалу. Леха чего-то там подпевал, играл вторую гитару, а Стас, хотя и не знал толком программу, врубался сходу. Комаров, считай, сам-один легко отпел все четыре часа плюс продление, к слову, меня тогда удивило, во-первых, как он не выдохся, а во-вторых, обильность его репертуара.

Хочу заметить, через несколько лет и то, и другое уже и для меня перестали быть проблемой, бывали нередкими ситуации, когда приходилось отпевать пятичасовую программу на банкете в один рот, а уж трёх-четырёхчасовые считались совершеннейшей обыденностью.

Конечно, надо понимать, что эмоциональная и физическая нагрузка на музыкантов во время выступления достаточно велика, причем, как я думаю, в плане физической на первом месте находятся вокалисты, потом духовики и барабанщики, ну и дальше все остальные. Но если вы меня спросите как, например, отстоять 10—15 предновогодних мероприятий, или отыграть пяток концертов за день, или музыкально оформить цыганскую свадьбу или бандитскую «днюху», наконец, я отвечу – всё решаемо. Не открывая Америку, друзья – на алкоголе, в принципе, можно работать очень долго, главное – удерживать правильный баланс. Не всем это, конечно, подходит, но меня и основную массу моих коллег выручало. Коньяк и виски наиболее эффективны, знаете ли. Ну, а некоторые особо одаренные и великие используют различные химикаты и растения, но это точно не про нас.