Расцвет Чёрной Луны. Королева-регент

1

Мы лежали в одной постели. Обессиленные, утолившие жажду, которая уже через несколько дней снова даст о себе знать.

Чужой муж и чужая жена.

Эсмонд из рода Светлого Гарольда, муж сестры покойной королевы Вудстилла, и я, её величество Гердарика, бывшая принцесса Менарии, а ныне мать троих королевских отпрысков.

– Гердарика, – мягко произнёс мой любимый и погладил меня по волосам. Он обожал играть с моими светлыми длинными прядями, пропуская их через пальцы, как через сито. – Нам пора начать действовать.

Обычно мне нравилось смотреть на его мужественное лицо и молчать. Но не сегодня.

– Время ещё есть, – ответила я беспечно и улыбнулась, пристально глядя в его светло-зелёные глаза. Они по-прежнему были такими же молодыми и ясными, как и в тот день, когда мы впервые встретились у алтарного камня.

Тогда, ещё в моей стране, я гадала, каков будет мой муж, всесильный король соседней страны, решившийся посвататься к старшей дочери короля Страны Гор. Почти старой деве, умеющую лишь управлять погодой.

Бесполезной.

Никто не верил в моё замужество, тем более когда младшие сёстры одна за другой вышли замуж и родили мужьям здоровое потомство. И тут мне повезло.

Правда, будущий супруг уже дважды овдовел, но что значат его преклонные годы, полнота и небольшая хромота перед возможностью укрепить связи между королевствами и сбыть с рук залежалый товар?!

Ненужную дочь, рождение которой стало большим разочарованием для моих родителей и бабушки по отцу.

– Скажи мне, Эсмонд, почему мужчины никогда не радуются дочерям? Разве мы не можем стать достойными королевами?

– Ты о Хельге? Она чудесная маленькая девочка и очень на тебя похожа.

И почему мужчины всегда говорят то, что, как они думают, мы хотим от них услышать? И никогда не угадывают?

– Не похожа. В нашем роду не было рыжеволосых. Хельга особенная, не такая, как другие.

Лишь одна я знала, насколько это правда. Остальным же в моих словах чудилась лишь гордость матери за свою дочь.

Я не смела открыть правду о её божественном происхождении, а была уверена, что в ту ночь в Анкильда вселился Бог, никому.

Даже Эсмонду, который за все годы совместной борьбы и нашей запретной любви доказал, что достоин моего доверия.

– Она вырастет красавицей, – кивнул он и, мягко отстранив меня, начал одеваться. – Ты уверена в поддержке лорда Фармана? И что король ничего не подозревает?

Время близилось к рассвету, луна скоро закатится, чтобы появиться снова, когда солнце устанет сиять и решит, что сделало достаточно для укрепления своей власти.

– Он слишком увлечён новой фавориткой, обещавшей подарить ему очередного сына, – ответила я, чувствуя, как в груди растёт Тьма, требующая человеческих жертв.

Констанция. Светловолосая овечка с розовыми губками. Её крепость и твердыня добропорядочности пала перед настойчивыми ухаживаниями стареющего короля. И, разумеется, открывающимися перед её семьёй перспективами.

Интересно, что она чувствовала, когда ложилась в постель мужчины, годившегося ей в деды?! Жалела ли о том, что её невинность достанется пышнотелому развратнику, желающего лишь обрюхатить очередную «розочку»?

Впрочем, скоро они все поплатятся, что решили отодвинуть моих сыновей от трона.

Но это сейчас, а ещё недавно, у меня были надежды разрешить всё миром.

 2

С той поры, как Анкильд открыто объявил мне, что больше не желает видеть подле себя королеву из чужой страны, минуло полтора года.

Продлить ультиматум удалось лишь потому, что мой муж по истечении полугода после откровенного разговора занемог и был близок к смерти.

Поговаривали, что в этом моя вина, но, к сожалению, это было не так. Я молила Богов, стирая колени о каменную кладку пола, чтобы они дали мне больше времени. И получила ответ.

Накануне того, как у Анкильда, нашего всемилостивейшего и самого гнусного короля, по телу поползли чёрные язвы, я увидела во сне разноглазого герцога Фармана. Он странно мне улыбался и протягивал руку, словно приглашал на танец.

Разномастный герцог умел говорить красиво, но сейчас молчал и изучал меня, как служанку, которую собирался поиметь втайне от очередной супруги.

В тот миг под его взглядом я испытала приступ страха, он звенел в ушах, набатом бил в виски, заставляя закрыть их ладонями. Горя снаружи, я была ледышкой внутри.

И с губ моих не сорвалось ни слова. Фарман опустил руку, пожал плечами, и в следующий миг мы с ним оказались на снежной пустоши, а в руках приближённого советника короля появился меч.

Его оправленное лезвие приковывало взгляд, я пыталась отступить, преодолевая пронзительный ветер, дувший в спину. Он подталкивал меня к лорду, но я сопротивлялась, видя только алые капли, стекающие по лезвию. Не было сил дышать, кричать или оглянуться.

Спиной чувствовала, что за мной никого нет. Ничего. Пустота, высасывающая силы у отступников от воли Богов. Я сжалась в комок, но не опускала головы, мысленно молилась, однако не показывала ужаса, выедавшего меня изнутри.

Мир наполнился снежными хлопьями, кружившими вокруг нас с лордом Фарманом, но не залетавшими между нами.

– Эсмонд, – прошептали мои губы.

– Гердарика, – услышала я голос тайной любви всей моей жизни, но сорвался он с других губ. Лорд Фарман говорил совсем как мой любимый, а глаза его были холодными и чужими.

И меч воткнулся в снег, окропив её свежей кровью…

Я вскрикнула от звуков своего имени и проснулась в поту. В тот день у меня началась горячка, хотя последний раз я тяжело болела в детстве. А на следующее утро хворь коснулась и Анкильда, покрыв его с ног до головы чёрными струпьями.

Мы с ним находились в бреду около трёх дней. Первой пришла в себя я, но взглянув в зеркало, не увидела следов заразы. Наших детей болезнь не коснулась, лишь маленькая Хельга потеряла рыжую копну волос на голове, но я была рада, что мы отделались так легко.

Прижимала к себе детей, уча их молитвам Богам и тому, как правильно держать пост, прописанный целителями. Наши комнаты окуривались сладким дымом, а хворь ползла по замку, не взирая за закрытые двери и заклинания жрецов.

После недели болезни, когда перелом в лучшую сторону так и не наступил, Анкильд призвал меня в покои.

– Не ходи! – Эсмонд впервые за долгое время повысил на меня голос и чуть ли не оттолкнул, когда я пыталась пройти мимо. – Он плох, скорее всего, умрёт.

Я взглянула в глаза любимого и нашла в них только мглу, тёмную волу отчаяния, скрывающую боль от потери названного сына. Младший ребёнок Пенелопы умер от хвори, и никто не смог облегчить его уход.

– Пойду! Я должна ради детей. Анкильд умирает, он хочет меня видеть не для того, чтобы проклясть или убить.

Придворные снова зашептали у меня за спиной, что всему виной «норна вещица». «Проклятая чужачка», это прозвище, которым меня наградили благодаря стараниям старшей дочери короля, а ныне королевы на далёком Севере, снова всплыло в людской памяти, словно и не было всех тех милостей, которыми я осыпала народ после своей коронации и рождения наследников престола.

Всё оказалось забыто, смято и выброшено в корзину, как использованные и застиранные до дыр простыни.

Я ещё раз увидела цену любви толпы и поняла, что тот, кого они сегодня превозносят и хвалит, завтра будет лежать в пыли, грязи и дерьме. Значит, и мне незачем быть святой.

– Гердарика, – прошептал Эсмонд, схватив меня за руку, почти причиняя боль.

Наши взгляды пересеклись, но сейчас нам было не до любований. Мы снова смотрели друг на друга как в ту первую ночь в пещере, когда он лишил меня, жену своего короля, девственности, а я его – способности любить кого-то, кроме королевы.

– Не думай, что ты моя госпожа, ваше величество.

И снова смотрел так, как в день, когда подчинил меня своему мужскому достоинству. С ним я стала женщиной, с ним прошла путь от покорной жены короля до любимицы Богов, ниспославших мне возможность безнаказанно принимать двоих и тем самым, согласно пророчеству, приносить короне здоровых детей.

– Не думай, лорд, что ты сможешь подчинять меня, – шепнула я, мечтая, чтобы он наклонился и поцеловал в губы.

Я знала, потом Эсмонд возьмёт меня грубо, словно солдатскую шлюху, а я стану хлестать его по щекам, стеная от наслаждения и желая лишь его одного: только бы и дальше раздвигать ноги перед тем, кто покорил меня с первого взгляда. Кому я мечтала отдаться, будучи невинной, и после, когда познала страсть разных мужчин.

– Подчиню, моя леди, уже подчинил, – и он отпустил меня, а сам отвернулся и ушёл прочь,

Я понимала его ревность, страх за меня, обострённый ужасом и близким запахом смерти, который витал по коридорам замка, свободно ходил по улицам Форлэнда и прочих городов Лесного королевства.

Но знала, что Анкильд зовёт меня не попрощаться.

У нас с мужем установились странные отношения. Он ненавидел и боялся меня, так же как и я его. И оба мы время от времени оказывались на одном ложе не по соображениям долга, но по велению плоти.

И вот сейчас он умирал. Сбывались мои планы: я останусь вдовой, и никто не посмеет сослать меня в обитель Белых дев! Храм Богини-Матери, где, отрешившись от мира и близких, они станут проводить время в молитве, пока Боги не укажут на их избранность или не подарят вечный покой.

– Гердарика, – прошептал он, повернув голову и безошибочно выделив меня из толпы целителей и придворных, ожидающих скорой развязки. Анкильд осунулся и постарел, его волосы, некогда насыщенно-каштанового цвета, ныне покрыл иней.

Муж лежал на постели и тянул ко мне руку. Никто бы не осудил жену, опасающуюся заразы, но я знала, что для меня опасности нет. Знала я и то, что муж скоро пойдёт на поправку.

Хельга, моя маленькая дочь, утром сказала, что ей приснился сон: отец протянул руку, и она вручила ему свои волосы. Свою Силу.

Теперь же я пришла, чтобы договориться с Анкильдом. Он ещё не постиг, что Богиня Смерти отступила и ушла на другую жатву.

Глупо было этим не воспользоваться.

– Подойди, – шептал он и жадно, словно ребёнок, ухватился за руку. – Все вон! Я хочу говорить с женой.

– Вон! – закричал он своим обычным тоном, и я снова убедилась, что Боги посылают мне шанс.

– Ваше величество, я молилась, чтобы вы выздоровели, – начала было я, но Анкильд сделал знак замолчать и слушать.

3

– Ты помнишь наш разговор, Гердарика? Конечно, да, –  казалось, что Анкильд только притворяется больным, а язвы на его лице, сочившиеся кровью, всего лишь умело нарисованная художником маска.

«Посмертная», – подумалось мне, и в душе я испытала лёгкое сожаление, приправленное уколом совести. Я желала смерти своему мужу.

Молила Богов о том, чтобы они послали мне мудрое решение всех проблем, и вот когда моя просьба, похожая на отчаянный призыв, была услышана, я поняла, что заплачу за неё непомерную цену.

Самолично принести в жертву дочь, заставить её стать служительницей при храме  – поступок, достойный всяческого осуждения, если не знать всей правды о моей жизни. Если не надеть мои туфли и не пройти в них хотя бы половину того пути, который выпал на мою долю.

Я не оправдывала себя. Стала на колени рядом с его постелью и двумя руками крепко сжала ладонь мужа.

– Не смотришь на меня? И не смотри, – говорил он, чуть задыхаясь. – Знаешь, я бы с радостью поменялся с тобой местами, так же стоял у постели изуродованной болезнью жены и смотрел в пол.

– Ты бы не захотел пройти мой путь. Думаешь, хорошо трепетать от страха и думать о том, что, возможно, завтра тебя оторвут от детей и выкинут в вечность? Забудут, словно и не было…

– А ты заслужила иное? Спроси себя честно. Посмотри на меня, Гердарика!

Его голос обретал силу. В нём уже слышалось привычное брюзжание.

– Ты выживешь, мой муж. Я молила Богов об этом, и мне был дан знак, – я ответила тихо, но твёрдо.

Анкильд замолчал и отвернул голову к окну, за котором всё ещё были видны отблески костров, устроенных на окраинах столицы для сжигания трупов умерших от болезни.

– И что ты хочешь взамен, ведьма? – спросил он снова ослабевшим голосом. И не повернул головы, но и руку не вырвал, притом что не был достаточно слаб, как хотел показать мне.

Анкильд боялся. Я чувствовала его страх, проникший в сердце и в печень. С кровью он разносился по его жилам, несущим как силу, так и болезнь.

Король хотел бы быть стойким и прогнать меня, но тогда, и он понимал это, из тёмных углов обрушатся призраки, которые холодными прозрачными руками утянут Анкильда в пучину лихорадки.

Муж цеплялся за мою теплоту и жизнестойкость, Кажется, он тоже поверил, что Боги покровительствуют «проклятой чужачке», хотя она и не родилась под их знаком.

Метка на руке в последнее время немного подросла и почернела. Она стала такой глянцевой, что если долго всматриваться в неё, можно разглядеть своё отражение.

Чёрная Луна, покровительствующая мне, дарящая свою власть над другими, была в зените, и я делала всё от меня зависящее, чтобы эта фаза длилась как можно дольше.

Луна может истаять, но придёт время ночи, и она возродится вновь, и ничьё Солнце не в силах отменить закон Богов.

– Я хочу остаться твоей женой. И растить своих детей.

– Ты сможешь родить ещё?

Анкильд дал мне знак, чтобы я помогла приподняться ему и сесть на подушках, Придворные, слуги, целители делали всё, что он прикажет, но не могли скрыть ужас, выступающий на лицах, как кровь, пропитывающая свежие бинты, наложенные на глубокую рану.

– Постараюсь, ваше величество. Уверена, что да, – ответила я так, как он того желал. И всё же больше не собиралась носить плод его семени.

В храме Высокого Бога, верховного правителя пантеона Вудстилла, я просила избавить меня от этого бремени. И если суждено иметь ещё детей, то согласна была родить от другого, лишь бы не от нынешнего короля.

Знала бы я тогда, чем обернётся моя просьба, то несколько бы раз подумала, прежде чем давала бы обещания, которые не собиралась исполнять!

Но тогда мне было не до того. Анкильд готов был пойти на попятную и позволить мне и дальше быть его женой, королевой и матерью настледников.

– Нашему Гарнету уже почти четыре, ваше величество. Он постоянно спрашивает о вас, – вкрадчиво произнесла я, наступая на любимую мозоль короля: муж боготворил сыновей.

И хотя Пенелопе, моей бывшей фрейлине и матери королевских бастардов, удалось внести сомнения в голову Анкильда, течёт ли в моих двух сыновьях кровь династии Ядвинов, лишь Гарнет, мой старший, официально был признан наследником трона Лесного королевства.

– Если я выживу, – Анкильд накрыл мою руку своей. – Если я выживу, Гердарика, обещаю, что не стану тебя неволить. Конечно, возможно, ты по доброй воле согласишься дать обет в храме Богини-Матери…

Тут муж замолчал и, хитро прищурившись, посмотрел в глаза.

Понятно, к чему он вёл. Я только мысленно усмехнулась.

– Так будет лучше для всех нас. Подумай о сыновьях и дочери. Слышал, она потеряла волосы. Уродину выдать замуж сложнее, если за этим недугом к ней придут и язвы. Впрочем, на всё воля Богов.

«Вот именно», – мстительно подумала я, а вслух сказала:

– Девочка растёт здоровой и умной.

– У тебя все дети умные и здоровые. Твои дети.

– Да, ваше величество. И ваши, – улыбнулась я и опустила голову, чтобы скрыть злорадство.

Всё шло как нельзя лучше! Акнкильд выживет, это да, но усвоит урок, преподнесённый судьбой. Не трогай тех, кого не можешь уничтожить.

– Иди, но помни, если я выживу, мне нужны ещё сыновья.

Король снова лёг в постель и закрыл глаза. Его профиль заострился, на какой-то миг мне даже стало его жаль.

Смерть младшего сына от Пенелопы пошатнула его веру в то, что династия Ядвинов незыблема. Равно как и в то, что семя короля способно зачинать только здоровых мальчиков.

– Как прикажете, ваше величество, – прошептала я и попятилась к двери.

– Как здоровье его величества, миледи? – лорд Фарман умел подходить бесшумно и говорить так степенно, словно спрашивал о совершенно обыденных и маловажных вещах вроде предстоящей погоды на будущую осень.

Огнекудрый герцог с разномастными глазами был немолод, но выглядел так, словно заключил сделку с Тёмными силами, и те подарили ему возможность всё время пребывать в среднем возрасте и покорять молодых жён.

– Он идёт на поправку, ваше сиятельство, – ответила я, пытаясь угадать, что известно герцогу,  и на чьей стороне, в конечном итоге, окажутся его симпатии.

Эсмонд вёл подготовительную работу, чтобы перетащить Фармана на нашу сторону, но мы оба с ним понимали, пока Анкильд жив, герцог будет верен лишь ему.

– И что вы собираетесь делать, ваше величество? – спросил Фарман, приблизившись на шаг, чтобы никто из придворных, слетевшихся на болезнь монарха, как стая грифов на предчувствие смерти, не услышал нашего разговора.

– Ворон, ваше сиятельство, живёт долго, но Луна светит дольше, чем длится его век.

4

– Ты не смеешь меня ослушаться!

В воздухе кладовой среди запаха сыра, плесени и варёной колбасы разливался дух похоти. Он исходил от наших с Эсмондом тел.

Прижатая к стене, невзирая на занозы, которые впивались в спину, я громко стонала и спешила со всем согласиться.

Мой тайный лорд был груб, невыносим, он смел угрожать мне, но сейчас затуманенному страстью разуму не было дела до того, чтобы указывать любимому на место.

– Не смею, – смеялась я. – Не буду.

– Будешь, –  выдохнул он мне в полураскрытые губы и резко проник в меня так глубоко, что у меня помутнело перед глазами.

Мне казалось, что всё это нереально. Я словно находилась в каком-то месте вне времени, и в этом полутёмной комнате моё тело обретало крылья, по жилам струилась не кровь, а золото, расплавляющее не меньше, чем мощные движения мужского органа, нанизывающего меня с такой силой, словно я снова отдаюсь Богу.

Не человеку.

– Я буду драть тебя долго, моя шлюха, – Эсмонд заставил меня открыть глаза и вернуться в реальность.

Он не мог не понимать, что угрожает мне именно тем, чего я так жажду. Крохотным отрезком времени, в течение которого я смогу почувствовать себя желанной. Не по придворному этикету, не по куртуазным правилам флирта, а по истинной страсти, дарованной в награду и в проклятие.

Между нами была пропасть. Чужой муж и чужая жена могли встречаться, любиться лишь украдкой. Я выгибалась, позволяла Эсмонду то, чего почти никогда не проделывала с мужем, и прислушивалась, не раздаются ли  за закрытыми дверьми шаги шпионов.

Магия помогала нам обоим, но в дурмане страсти было сложно её контролировать. Несмотря на то что Эсмонд был искренне привязан к Пенелопе, своей жене и моей сопернице во всём, невзирая на моё тело, подвластное ласкам мужниных рук, нас с моим тайным лордом влекло к друг другу настолько сильно и постоянно, что если бы для воссоединения требовалось пройти по узкой доске, протянутой над смертоносно-глубокой пропастью, я бы не раздумывая пошла вперёд.

Даже с завязанными глазами.

Протягивая руки и веря, что на той стороне мне помогут. Он поможет. Мой лорд.

Пусть камни срываются в бездну, пусть каждый шаг грозит неминуемой и болезненной смертью, я бы шла, только смотря в его светло-зелёные, такие пронзительные, впалые и уставшие за годы нашей борьбы глаза.

Иногда я спрашивала себя после очередной встречи, когда его прикосновения, его тягучее «моя тайная леди» распаляли моё желание быть рядом в каждый свободный миг, принадлежать ему без остатка и никогда не сметь поднимать глаза на других, что будет, если мне придётся выбирать между Эсмондом и благом моих детей.

Я предпочитала не отвечать на этот вопрос, потому что не готова была даже думать о том, как стану влачить длинные тоскливые дни и душные или промозглые ночи без надежды снова упасть в его объятия.

Магией Эсмонд мог осветить стены комнаты, где мы находились. Наверное, она же повинна в моей страсти к нему, отражение которой я видела в его глазах.

Они с моим мужем были чем-то похожи: оба хотели меня, оба желали видеть меня рядом и оба втайне ненавидели за ту власть, которую я имела над их телами. Эту власть не ослабляли ни годы, ни мои беременности.

Пока Анкильд не надумал жениться снова.

И мне было бы на это плевать, если бы дело не касалось моих сыновей. Да, я пошла бы искупать грехи в обитель Матери-Богини, если бы не мои сыновья. Их права на трон я не собиралась уступать никому.

И готова была драться за право Гарнета сесть на трон после отца.

– Скажи честно, – спросила я задыхаясь, после того как Эсмонд кончил и аккуратно, словно я была сделанной из хрупкого стекла, опустил меня на пол. – Если бы я исчезла, тебе стало бы легче?

Я не собиралась уходить. Назло ему и всем врагам, но знать правду, пусть даже она оставит в сердце дыру размером с кулак, хотелось. Это как после сладкого тянет попить чистой прохладной родниковой воды, хотя это грозит болезнью горла.

– Я бы нашёл тебя везде, – ответил он и схватил меня за шею. – Гердарика, нашёл бы, отымел, а потом, возможно, убил. Иногда я ненавижу тебя за то, кем ты меня сделала. И себя ненавижу больше. Но повторись всё заново, я бы поступил так, как поступил.

Я должна была оскорбиться и не принимать поцелуй, похожий на наказание. На моих губах, как и на теле, всегда оставались следы нашей любви, но какая-то часть внутри меня была этому только рада. Эсмонд дарил мне не просто засосы, он словно хотел сказать тому, другому: она моя и никуда не денется.

По праву силы и страсти. По праву любви.

Такой, какая она есть: уродливой, болезгненной, страстной. За дворцовыми стенами нельзя быть открытой и любить того, к кому лежит сердце.

Принцессу отдали королю, как игрушку и забаву, как женщину, призванную рождать сыновей, и никому не было дела до её чувств. Даже моей матери, хотя она-то должна была понимать, что я испытываю!

Она, которую отец взял силой до свадьбы, чтобы убедиться, что принцесса павшего дома не пуста, писала, что не надо рожать дочерей, словно я могла на это повлиять!

– Почему ты молчишь, Гердарика?

– Я никогда не решусь от тебя сбежать. Но и тебе не отвернуться от меня, Эсмонд, – устало улыбнулась я.

И всё снова стало хорошо. Анкильд выжил, шёл на поправку. Благодаря целителям, язвы на лице и теле  почти затянулись, но что-то надломилось в моём муже, озлобив его ещё больше. Он и раньше считал меня виновной во всех своих бедах, а теперь и вовсе смотрел волком, хотя внешне этого не проявлял.

Напротив, преподнёс мне подарок: крупную овальную брошь с выгравированном на белом фоне чёрным вороном. Король признал меня частью династии Ядвинов.

Я улыбалась и праздновала вместе со всеми окончание мора, но вскоре жизнь подкинула мне заразу посерьёзнее, чем чёрный мор.

Светловолосая Констанция появилась при дворе по протекции дальнего родственника и сразу была принята в штат моих фрейлин.

– Ваше величество, рада вам служить, – она говорила чуть присвистывая, мало интересовалась мужчинами и была уже в возрасте ближе к тридцати.

По меркам Вудстилла слыла старой девой. Впрочем, я даже покровительствовала ей вначале, потому что и сама вышла замуж в таких же летах.

Казалось, Констанция из рода Лесных Виринеев и не собиралась флиртовать с возможными женихами. Приданного богатого не имела, родители её погибли во время мора, а её саму болезнь чудом не тронула.

Она казалась тихой овечкой. Безобидной, безвредной, без амбиций.

Я сильно ошибалась, но поняла это только через полгода.

1

В ту пору весна выдалась на удивление мягкой и нежной.

Лесное королевство раскинулось среди волшебных деревьев, рощ, густых чащ. Даже храмы мы строили на окраине Леса, словно хотели сказать, что вот граница между миром людей и волшебных существ, которым так же как и нам, покровительствовали Боги.

Никто не видел, чтобы в Лесах творилось что-то странное или необъяснимое, но все верили: когда под раскидистыми клёнами зарождается сизый туман, на поверхность выходит маленький народец. Некоторые из знатных почитали их своими предками и верили, что Лес даёт им силы исполнять задуманное.

Констанция из рода Лесных Веринеев была из таких «верующих в голубую кровь». В жилах маленького народца текла синяя жидкость, сдобренная щедрой порцией волшебства из Леса.

Именно во время охоты на дикого кабана Анкильд впервые и приметил Констанцию. В лесу она вела себя так, словно родилась здесь. Куда только девалась её робость, которой девица прославилась в среде придворных повес?!