Расцвет Чёрной Луны. Королева-регент
- -
- 100%
- +
Анкильд плюнул на свои ладони и хорошенько смочил мою промежность, чтобы в следующий миг войти в меня по самое основание мужского органа.
– Ты такая тесная, – мычал он и двигался всё быстрее. – Наконец-то моя!
– Да, мой король, – стонала я от лёгкой боли исключительно потому, что ему нравилось это слышать.
Не секрет, что Анкильд нередко представлял на моём месте другую. Не Пенелопу, родившую ему сыновей, ни кого-либо ещё, а именно её, Констанцию.
Когда она в очередной раз, допустив его до своего тела, отвергала в последний миг, прикрываясь стыдливостью, он приходил ко мне и сношал, повторяя её имя.
Я же с радостью думала о том, что скоро избавлюсь от них обоих. И начну с Констанции.
– Ты моя! – в очередной раз выдохнул Анкильд и вонзил ногти в мои ягодицы, излив семя, которое больше не прорастёт.
«Задержите короля сегодня ночью как можно дольше», – помнила я слова лорда Фармана и его взгляд.
И вылизывала мужской орган мужа так, как он любил. Гладил меня по спине, называя похотливой кошечкой.
– Знаешь, я, пожалуй, казню твоего любовника, – усмехнулся он на исходе ночи, когда наконец нашёл в себе силы покинуть моё ложе, пропахнувшее похотью и семенем.
В эту ночь мы сношались не как муж и жена, имевшие трое детей, а как солдат, вернувшийся с войны, и первая шлюха, попавшаяся ему на пути.
Пусть таким образом, но я задержала Анкильда до рассвета, а когда проснулась после полудня и отправилась проведать детей, оказалось, что весь замок Двенадцати башен гудит, как растревоженный улей.
На Констанцию сегодня ночью было совершено покушение. Её хотели похитить, накинули на лицо магическую паутинку, которая парализовала жертву и делала безвольной. Всё понимать, но не сметь даже позвать на помощь – такое воздействие применялось к тем, кого хотели не только напугать, но и преподать урок.
И всё же Констанция вырвалась на свободу. И помог ей в этом лорд-канцлер, чудом проезжавший мимо, возвращаясь после позднего заседания Совета по узким улицам Форлэнда.
Так эту историю преподносили мои фрейлины. Адамина же узнала столько подробностей, что складывалось впечатление, словно она сама была на месте преступления.
– Лорд Фарман подоспел уже под конец, – понизив голос до шёпота, докладывала моя рыжеволосая наперсница. – Говорят, что леди Констанция использовала магию крови. И сейчас очень слаба, но опасности никакой нет.
Я закусила губу, чтобы не сдержать стон разочарования. Неужели продуманный герцог не понимает, что таким нелепым покушением он сделал мне только хуже?!
– Всё он понимает, Гердарика, – Эсмонд пришёл на моё зов, едва я отправила ему послание.
Я сидела в саду, дети играли рядом под присмотром нянек, из окон замка не видно эту часть парка, выстроенную по желанию Анкильда как малый лабиринт.
Мы сидели рядом на скамейке на приличном расстоянии. Я кормила парковых птиц: жирных и неповоротливых фазанов, дивных павлинов с хвостами, поймавшими в себя краски леса и неба.
Да, королю доложат о нашем разговоре, но я и не таилась. Так у меня будет аргумент, что я хотела узнать обо всём из вторых рук. Жена Эсмонда, Пенелопа Роуз, маркиза Фэнфекс, сдружилась с Констанцией, должно быть, мне назло.
– Я предупреждал тебя насчёт его особы. Он верен только себе.
– Теперь все будут думать, что это я причастна к нападению на неё.
– Будут. Именно этого Фарман и добивался.
– И что мне теперь делать?
Я впервые за время нашего более чем сдержанного разговора посмотрела в его сторону. С мольбой и слезами в глазах. Я не притворялась, только сейчас осознала, в какую ловушку угодила: лорд Фарман, возможно, проверял меня. По просьбе Анкильда, например.
И теперь у него на руках все козыри: он спаситель дамы сердца короля, его правая рука и теперь может просить что хочет.
Даже отправления своей постылой жены в обитель Матери-Богини.
А я просто пешка в чужой игре. Беззащитная королева, которой поставили шах и мат.
– Ничего не делай, жди! – коротко сказал Эсмонд на прощанье. Задерживаться дольше приличия не позволяли. Он посещал моих детей, потому что был объявлен королём их духовным попечителем. – Я выясню у Пенелопы планы её подруги.
– Так она тебе и рассказала!
Я знала не понаслышке о том, что отношения Эсмонда и Пенелопы в последние годы превратились в натянутое ожидание неминуемого конца брака. Она подозревала его в том, что Эсмонд хочет смерти последнего сына, зачатого от короля и записанного на род Светлого Гаролда. Он её обвинял в добровольной связи с чужим мужем и подозревал в корысти и властолюбии.
Пенелопа Роуз ведь была сестрой покойной королевой Играсил. А уж та мечтала править рядом с королём долго и счастливо!
Пока его величество не задушил её, отчаявшись получить сына.
– Я найду нужные слова. Она моя жена, я знаю Пенелопу, – произнёс он на прощанье и поклонился, а у меня словно заноза в груди появилась. Жить не мешает, а всё равно больно. Плохо, одиноко.
Тоскливо. Я посмотрела на небо: его заволокло тучами. Будучи Магом-природником, я была связана с землёй, лесом, облаками. Как и они со мной.
И тут же всё отошло на второй план: и Анкильд с его желанием упечь меня в обитель, откуда нет возврата, и Констанция со стремлением занять моё место и нарожать своих сыновей – продолжателей династии, и Фарман с его целью завоевать абсолютную власть любой ценой.
Только бы Эсмонд не отдалялся, не смотрел так, словно мы давно чужие! Пусть всем вокруг говорит, что это так, я должна знать, что он дорожит мной не только как королевой!
В этих мыслях я сидела долго, с прямой спиной, сдерживая слёзы, чтобы после не отвечать на неудобные вопросы.
– Ваше величество, – проговорил совсем рядом бесцветный голос. Я обернулась и увидела племянника Фармана, который служил личным секретарём у моего мужа. – Разрешите подать вам на утверждение оформление сада по поводу празднества дня рождения принцессы Хельги.
Я рассеянно кивнула, едва задержав взгляд на подателе свитка, и приняла из его рук бумагу.
Моей дочери скоро год, но Анкильд был против того, чтобы устраивать по этому поводу грандиозное торжество. Дочерей он не жаловал и никогда не скрывал, что не огорчится, если их вдруг станет меньше. Или не станет совсем.
Я раскрыла свиток и обнаружила внутри помимо планов на украшение парка гирляндами и розовыми лентами, сложенный вчетверо листок. Взглянула на то место, где только что стоял невысокий молодой человек, но его уже и в помине не было.
Няньки с принцами и принцессой гуляли на расстоянии двадцати шагов. Я сидела на скамейке совершенно одна.
3
Надо было подождать пока за мной закроются двери собственных покоев, но нетерпение и страх мои оказались столь велики, что если бы замок за спиной в одночасье рухнул, погребя под собой моих недругов, то я бы и не оглянулось до того, как прочла послание лорда-канцлера.
И всё же одновременно с нетерпением я испытывала тревогу. Может, мне лучше и не знать, что там написано?!
В пару секунд преодолев нерешительность, я развернула листок и пробежалась взглядом по строчкам.
«Ваше величество!
Хочу напомнить вам о том маленьком одолжении, которое я, ваш верный слуга, смел вымолить у вас на коленях. Дело касается моей дражайшей молодой супруги Каталины. Вы снизошли до того, чтобы взять её во фрейлины, но Мать-Богиня в своей несравненной мудрости открыла ей иной путь.
Помогите сделать её грядущее пребывание в обители комфортным, а переход в новый статус, который, признаться, очень меня огорчает, но я смиренно склоняюсь перед высшей волей, быстрым и безболезненным.
Слышал, вы дружны с новой Главной жрицей этого культа, так прошу вас посодействовать, чтобы с началом осени моя супруга перешла под защиту Богини.
Боюсь, в ином случае Богиня накажет и её, и тех, кто препятствует её воле.
Ваш преданный слуга, лорд Фарман»
Всё понятно, канцлер намекал, что пока моя часть сделки не выполнена, о свержении Констанции не может быть и речи. Медлить было нельзя.
Мне было жаль малютку Каталину, но на другой чаше весов лежали судьбы моих детей. Пусть о Каталине печётся её мать!
Я зашла в покои, когда фрейлины вышивали картины на вольные темы. Сейчас при мне оставалось шесть преданных девушек, но стоило войти, как они дружно замолкли и испуганно уставились на меня. А потом разом вскочили и принялись кланяться.
Одним словом, совсем не ожидали моего появления!
– Говорили обо мне, признавайтесь! – произнесла я, заняв место на троне, стоявшем в центре, и сделал знак музыкантам играть печальную мелодию лесных духов. Она подходила под моё настроение и не мешала разговаривать.
– Каталина, спой нам. Слышала, у тебя прекрасный голос!
«Он пригодится тебе в обители Матери-Богини», – с горечью подумала я.
Маленькая, пухлая жена Фармана в последнее время осунулась и потускнела ещё больше. Наверное, предчувствовала немилость мужа, от которого зависела целиком и полностью.
Она запела мрачную песню, когда-то бывшую гимном женщин, столкнувшихся с неразделённой страстью.
«Преврати неделю в год, преврати год в три, но мне всё равно не заставить свою истинную любовь говорить со мной», – её голос заставлял забыть дневные заботы и мыслями унестись далеко. В дивный край, где нет других забот, кроме поиска вечной любви.
Но я была уже не настолько юна, чтобы не понимать, что жизнь длиннее любви, а власть дороже жалости.
Одна песня не могла поколебать моей уверенности в своей правоте.
К тому же я утешалась тем, что между супругами огромная разница в возрасте: лорд чуть старше короля, а Каталине едва исполнилось восемнадцать. Значит, все её печали просто притворство, скрывающее истинное желание удержать нежданно свалившееся на неё богатство.
– Возьми это! – протянула я брошь с чёрным жемчугом, которую выудила из своей шкатулки, пока Каталина пела.
Песня закончилась, и фрейлина смотрела на меня, как горлица на сокола. Но светлые глаза заблестели, как два сапфира.
Я не ошиблась, Каталина любила драгоценности, значит, и во всё остальном оказалась права.
– Ваше величество, я не смею это принять, – пролепетала она, раскрасневшись ещё больше.
– Смеешь. Выйдете все вон! – в нетерпении я указала на дверь.
Фрейлины испуганной стайкой удалились.
– Присядь, я давно хотела с тобой поговорить, – произнесла я как можно ласковее и указала на кресло. – Расскажи мне о себе.
– Ваше величество, – тут же оживилась она. – Мне крайне лестно, что вы интересуетесь моим происхождением, но, боюсь, мне нечем похвастаться. Род отца никогда не был достаточно знатным, чтобы занимать должность при дворе, и достаточно богатым, чтобы дать за меня приличное приданное. Его сиятельство увидел меня во время траура по прошлой супруге.
– Пятой, если не ошибаюсь, – я выразительно подняла бровь и улыбнулась, от чего Каталина сильнее раскраснелась. – Правду говорят, что вы выходили замуж уже беременной от его сиятельства?
Фрейлина опустила голову. Я видела, как она нервно перебирает пальцами край носового платка. Значит, правда.
– Да, ваше величество, но я была невинной до того, как…А потом я потеряла ребёнка.
И Каталина всхлипнула.
– Понятно, – я начинала терять терпение. Только слёз этой малолетней дурочки мне не хватало! Рассказала бы я ей о своих потерях!
– В родах у меня умерло двое детей. И одного я скинула. Поверьте, последнее гораздо менее болезненно, – ответила я в раздражении, но потом, устыдившись, взяла Каталину за пухлую руку. – Моя мать, чтобы вы знали, потеряла шестерых. Трое из них достигли трёхлетия, а королева Фезалия, первая супруга его величества, мать принцессы Касии, одно за другим потеряло двоих сыновей в возрасте трёх лет.
Глаза Каталины расширились от ужаса. Одно дело знать, что такое возможно и даже происходит где-то там за высоким заборами и пышными балдахинами, и совсем другое – смотреть этому в глаза. Не у каждой хватит бесстрашия.
– Я вижу, что вы нежное создание и не созданы для таких потерь.
Каталина, ещё не понимая, куда я клоню, кивала и по рассеянности прикладывала платок к глазам и выказывала живейшее участие в разговоре.
– Мне так жаль, ваше величество. Я буду молиться Матери-Богини, чтобы никто из смертных больше не познал такого, – вымолвила она, и я ухватилась за её слова, как за ниточку, захлопывающую клетку.
Теперь зверьку, попавшему в неё, не вырваться. Прутья крепки, а рука, держащая замок, тверда.
– Как странно, что ты сама заговорила об этом. Воистину Богиня-Мать мудра и выбирает достойных служителей. Мне недавно было видение, Ты же знаешь, все знают, – тут я выделила голосом последнюю фразу, – что Боги иногда говорят через меня. Так вот, несколько недель назад мне во сне явилась старица и передала просьбу Богини, чтобы я скорее привела тебя к ней, потому что в твоих молитвах и бдениях будет особый толк. Ты избранна, Каталина, я даже завидую тебе и твоей будущей миссии.
Под конец мой тон стал слишком торопливым. Я боялась истерики. Но фрейлина слушала, раскрыв круглые глаза, и только бледнела. Надо же, всё оказалось проще, чем я думала!
– Но я замужем…
– Богиня в силах разорвать узы, мешающее служить ей с полной самоотдачей. Я сегодня же поговорю с Главной жрицей, не бойся, она не посмеет сказать слово против воли небесной покровительницы. Можешь пока идти, я ещё позову тебя, когда всё устрою.
Я отпустила Каталину, и та молча поднялась, поклонилась и вышла. А мне захотелось выпить белого как снег, вина за успех дела!
И только когда я встала со своего места, чтобы позвонить в золочёный колокольчик и позвать Одилию, то заметила, что брошь с чёрной жемчужиной осталась на кресле Каталины.
Тогда я не придала этому значения. Расстроилась молодая жена, вот и забыла «от радости» всё на свете. Отдам ей позже, когда представится случай.
И вскоре он подвернулся. Правда, всё пошло немного не так, как я ожидала.
Глава 5
1
– Ваше величество, мы будем молить Богиню-Мать и прочих Небожителей, чтобы они послали вам излечение, – говорила Главная жрица, после очередного осмотра моей раны.
Той самой, которую во время танца «случайно» нанесла мне Констанция. Прошёл месяц, и царапина, о которой я уже и думать забыла, открылась и начала сочиться кровью. Моя ладонь распухла и причиняла страдания.
Но ещё большие муки я испытывала от добровольного отказа от свидания с детьми. Целители сказали, что это может быть опасно для них. И я уже не знала, верить ли им. Верить ли кому-нибудь вообще?!
– Это всё она! Она прокляла меня, чтобы занять место подле короля, – плакала я на плече Эсмонда всякий раз, как король, брезгливо прижимая платок к носу, говорил, что это не просто болезнь, а кара Богов за мою самонадеянность и гордыню. И что я должна подчиниться их воле и добровольно уйти в обитель послушниц, как и планировалось ранее.
Мне снова пророчили судьбу Каталины, которая через месяц умрёт для мира, чтобы воскреснуть в новом имени и качестве.
– Или это жена Фармана? – я посмотрела на Эсмонда, пытаясь найти в его глазах или лице хоть намёк на отторжение. – Она сначала не взяла мой подарок, а потом приняла, чтобы через день отдать обратно!
– Не думаю, моя леди. Она слишком простодушна для этого.
– Каталина могла стать орудием в других руках.
Эсмонд кивнул и погладил мою больную руку.
Если бы он отвернулся от меня, то, клянусь, я бы спалила замок Двенадцати Башен дотла. Пусть бы все, кроме моих детей, пали жертвой стихийного пожара или молнии, это стоило бы мне жизни, такую силу нельзя черпать, не жертвуя ей свою душу, но зато мои враги не смеялись бы в спину. Не скалились, как стая лесных волков, на раненую медведицу.
– Она же кротче овцы!
– Нет, она притворяется. Я видела её глаза после того, как объявила волю Богов.
– Твою волю, Гердарика. Или, вернее, волю лорда-канцлера. Не вмешивай в это Богов, не гневи их.
Эсмонд отстранился и отошёл к старому алтарю. Положил на плиту руки, склонил голову.
Давно сговорившись, ещё со времени нашего первого свидания в моих покоях, мы общались в старой часовне, когда-то принадлежавшей первой жене короля. Эсмонд делал магическую копию королевы, и мы могли быть уверены, что меня не хватятся.
Здесь обычно мы предавались любви, здесь по стенам, освещая всё вокруг полз магический огонь, который мой единственный и первый любовник умел разжигать своим бесконечным Даром.
Но сейчас разговор шёл не о любви. О власти.
И это раздражало, потому что рядом с ним я не хотела терять время на присчитывание политически верных ходов. Время, отведённое нам с Эсмондом, было конечным и столь малым, что вся моя жизнь превратилась в тоскливое ожидание этих часов.
И вот сейчас, когда мне было так плохо, он, тот, от кого я ждала лишь безграничного понимания и поддержки, начал упрекать меня!
– Как ты можешь, Эсмонд?! Ты знаешь, ради кого я всё это делаю?!
– Ради детей. А ещё ради себя и власти, Гердарика.
Он не оборачивался и говорил со мной так, словно обвинял в жутких преступлениях!
– Почему ты хочешь падения леди Констанцией? Ревнуешь короля?
Эсмонд медленно повернулся, и я впервые за многие годы увидела в его светло-зелёных глазах осуждение. И даже онемела от боли, пронзившей ладонь и сердце.
– Гердарика, ты знаешь, я люблю тебя и отдам, если понадобится, жизнь за тебя и твоих детей, но сейчас, я должен сказать, ты делаешь ошибку.
– Я всегда делаю ошибки. Как и всё! Но не делать ничего ещё хуже! – Я почувствовала, как горло сдавливает невидимая рука. Как она душит меня, не давая договорить всё, что я хотела.
Прокричать Эсмонду, не заботясь, услышит ли кто, о том, что нельзя всё время бояться и быть осторожными. Ходить, не поднимая головы, и вести себя как женщина, смирившаяся с уготованной ей участью.
– Я была такой. И он захотел избавиться от меня. Несмотря на годы брака, на то, что я родила ему двоих здоровых наследников, несмотря ни на что! А теперь она хочет сесть на мой трон и посадить на него своих сыновей. А как же мои мальчики? Знаешь, что их ждёт, если я проиграю? Я читала об этом в Библиотеке Старого мира: король задумал жениться на любовнице и объявил прежний брак незаконным, а родившихся в нём детей, бастардами. Потом их под предлогом безопасности заточили в дальний замок под усиленную охрану, которая со временем и убила детей. При мнимой попытке к бегству. Даже тела их были похоронены неизвестно где. Ты этого хочешь для моих сыновей, Эсмонд?!
Он подошёл ближе и перехватил руку, пытавшуюся его ударить.
– Успокойся, твоим детям пока ничего не угрожает. И пока я жив, так и будет.
– Пока ты жив, возможно. Но кто сказал, что Пенелопа однажды не подсыплет тебе в питьё кого-нибудь яда или зелья, дурманящего разум? У неё остался королевский сын, и если моих не будет, он может занять трон, а она стать королевой-матерью.
– А кто тебе даст гарантии, что лорд Фарман однажды не сделает того же самого с тобой? – холодно спросил он и стиснул мою руку до лёгкой боли. Сейчас в его глазах зияла пугающая меня пустота. Он говорил так, словно между нами разверзлась пропасть, и в неё канули все наши чувства.
– Я думала об этом. Канцлер слишком умён, чтобы не понимать, что народ охотнее пойдёт за официальными сыновьями династии. Это я «проклятая чужачка», но не они. В них течёт кровь Ядвинов. Они «династия воронов».
– Доброй ночи, Гердарика, – вместо ответа проговорил Эсмонд, отпустил меня и аккуратно дотронулся губами до моего лба. – Натри руку той мазью, которую я тебе дал. Положи повязку на ночь. Утром я пришлю тебе ещё.
– И ты вот так уйдёшь?! – спросила я со слезами на глазах.
Он отстранялся. Ещё был со мной телом и душой, но впервые за все годы между нами пробежала тень. Я не хотела расставаться вот так, без надежды на новый солнечный день, на его тёплую улыбку и страсть, светлой искрой вспыхивающую время от времени в глубине его зрачков.
– Может, ты никогда и не любил меня? – поджав губы, спросила я, глядя на него. – Это я навязывалась со своей любовью, а ты по доброте душевной ответил на неё? Скажи мне сейчас! Это правда? Ты всегда любил свою жену и теперь страдаешь, что она родила от другого? И что больше не уважает ни тебя, ни твой род?
Я говорила всё бездумно. Слова лились грязным потоком, и я находила в них злорадную отдушину при мысли, что делаю ему больно. Он не должен меня предавать! Не должен!
А если решился, то я отвечу тем же!
Перед глазами была тёмная пелена, даже боль от раненой ладони отступила перед страхом оказаться одной. По-настоящему одной.
– Иногда я думаю, что мне прощу убить тебя, Гердарика, – Эсмонд схватил меня за шею и хорошенько встряхнул. – И моё наваждение пройдёт, горная ведьма. Пусть даже я сам не смогу без него жить, но умру как мужчина, а не как твоя марионетка! Доброй ночи, миледи!
И он покинул меня. Ушёл мягко, я даже не слышала, как затихли его шаги. Пелена перед глазами рассеялась, и я кое-как добралась до спальни.
2
– Миледи, ваша рана выглядит лучше с каждым днём, – Одилия была кроткой, и это означало, что она тоже втайне радуется моим несчастьям.
Я могла бы отстранить её от двора, но на её место придёт другая. И ту, другую, я уже не смогу контролировать так легко, как соотечественницу.
А ещё она выступала для меня живым свидетельством похоти Эсмонда, чтобы я никогда не забывала, что вначале он лишил девственности её. И заставил за мной шпионить.
– Ты хотела бы выйти замуж?
Я спрашивала об этом служанку раз в год, и она всё время отвечала согласием. Тогда я принималась подыскивать ей пару, чтобы в последний момент всё отменить, мотивируя выбор претендента недостойным.
Так я наказывала её снова и снова. За то, что когда-то она предала меня несмотря на опеку и помощь моей матери, которой была обязана всем, и за то, что украла первую ночь с Эсмондом, которую я желала провести в пышной постели постоялого двора, а не в грязной пещере, застигнутая грозой и его яростью.
– Нет, миледи. Я хочу лишь служить вам, – кротко ответила она, безмерно удивив меня.
– И ты не хочешь родить детей?
– Нет, ваше величество. Они тоже станут пешками в чужих руках.
Одилия вскинула на меня всё ещё прекрасные чёрные глаза и посмотрела кротко, как овечка на волчицу. Я заправила смоляную прядь ей за ухо и с улыбкой спросила:
– Ты имеешь в виду меня, верно? Не бойся, скажи правду, я уже сегодня неспособна осерчать.
– Нет, ваше величество. Вы такая же жертва сильных мира сего, как и я. Все мы жертвы. Сначала силён один, за ним приходит другой, считающий, что покорил Небо. И карает слуг прежнего господина. Я буду верна вам, потому что устала. Хочу просто жить, как живётся.
Она продолжала смотреть на меня без мольбы и без упрёка, который, безусловно, я заслужила. У меня мелькнула мысль одарить Одилию драгоценностью, как приданным, но я решила сначала подыскать ей достойного и знатного мужа.
Возможно, Эсмонд прав, и я забылась в гордыне и тщеславии.
– Одень меня, но не сильно, безо всяких помпезностей, я хочу помолиться в часовне.
– Конечно, ваше величество.
Это была другая часовня, не та, где мы встречались с Эсмондом. И путь туда лежал по длинному коридору, устланному тонким ковром.
Идти в часовню надо было босым, чувствуя холод и сырость древних камней Башни Королев. Но все давно забыли об этом обычае и ходили молиться в обуви и плотном плаще, отороченном мехом.
– Не одевай меня сильно, я же просила! Хочу пройти босой.
– Как пожелаете, ваше величество.
Одилия не удивилась. Зато я столкнулась с негодованием Адамины Кейтарской – моей главной фрейлины, оказавшейся тут как тут.
– Ваше величество, можете ругать меня, но я не понимаю, к чему такие жертвы? Даже летом камни стынут, так и заболеть недолго.
–У меня и так жар.
– Вот именно, ваше величество. Не стоит умножать радости ваших врагов.
Я только отмахнулась от неё, как от назойливого насекомого. Она не понимала, а у меня не было желания объяснять.
Уповая на Богов, чью волю до сей поры я исправно исполняла, я хотела показать им, что осознала собственную немощь и молю о прощении.
Урок усвоен. Я выдам замуж Одилию, как она того заслуживает, и отдам Хельгу в услужение Матери-Богини, когда придёт срок, но сейчас я стану смиренно просить их о помощи.
Стоя на каменном полу голыми коленями и сжимая в пальцах ритуальные чётки, позволяющие не позабыть упомянуть всех Богов в своих благодарственных бдениях, я пыталась достучаться до Неба.
Оставила всех слуг за дверьми и вошла одна. Здесь всегда было холодно и горел свет от неугасаемого огня, поддерживаемого лично магией Главной жрицы Богини-Матери.