Инквизитору здесь не место

Гестия

Ведьмы не отбрасывают тени. Не все, но те, кто служит злу, точно. Вот у меня тени нет, и это нисколько не печалит.

Я служу Силе лет с двенадцати, когда меня выгнали из деревни. Это самое лучшее, что произошло со мной  в детстве и отрочестве. Не считая, конечно, того момента, когда я получила дар.

– Можно? – спросил бойкий голос из-под капюшона. Вошедшая была молода, стройна, хоть и невысока, а большего под плащом не разглядеть.

– Проходите и садитесь.

Я указала на стул.

– Как ваше имя?

Девица на табурет села без опаски, а на следующем вопросе замешкалась.

– Мария.

– Это не ваше имя. Либо говорите, либо убирайтесь.

Я могла себе позволить грубость, мой дар того стоил, больше никто в Больдорской империи не обладал им в столь яркой форме. Никто, из вступивших в гильдию Добронравных магических сущностей. Женщин, в переводе на нормальный язык, но в Больдорской империи женщин не считали за полноправных, вот и придумали обидный эпитет «магическая сущность».

При этом у мужчин была гильдия Магов и ведьмаков.

– Хорошо, меня зовут Джера. Джеральдина.

Откинула капюшон и посмотрела мне в глаза. Не сказать чтобы красива, но и не безобразна. Внешность самая обычная для юга империи: темноволоса, темноглаза, смугла, но цвет кожи довольно невнятного оттенка, которые можно назвать грязным. Серо-коричневым. И всё же это не трагедия, чтобы платить ведьме и отдавать ей самое сокровенное.

С чем родилась, с чем должна была предстать перед Богом. Если он существует, как некая разумная власть, способная миловать и карать.

В Бога, как в слепой случай, как в невезение или, напротив, череду успеха, свалившихся на голову потому, что ты всё предусмотрела, я верила.

– Итак, что нужно?

Я сидела на стуле с высокой спинкой, тешила самолюбие, поигрывала браслетами на запястьях, изображала настоящую ведьму, коими пугают детей.

– Лицо обезображено следами от оспин.

– Чьё?

Девица, сидевшая передо мной, пудрилась, чтобы выбелить кожу, но никаких следов недуга, поражавшего людей, особенно юных, так же часто, как насморк, я не заметила.

– Моей госпожи. Она заплатит за услугу.

На крепкий дубовый стол, сделанный по моему заказу,  за ним я теперь вела приём посетителей, лёг мешочек с монетами. Звякнуло золото, монет сто, не меньше, такой взнос за следы от оспин был редкостью.

– Тогда пусть приходит сама. Зачем нам посредники?

Я указала рукой на дверь и встала с места. Посетительница колебалась.

– Я пришла от имени жены высокопоставленного человека. Она желала бы остаться неизвестной.

– Тогда она должна знать, – я наклонилась через стол, наши взгляды с мирянкой пересеклись, и что-то в глубине её глаз задрожало, отступило под моим натиском. Я говорила медленно, чтобы не повторять. – Я не веду дела с посредниками. В магии такое невозможно, в моей магии. Красоту нельзя подарить через чужие руки, она прилипнет к ним намертво, придётся госпоже тебя убить, чтобы забрать своё.

Вздрогнула. Я распрямилась, и девица, воспользовавшись паузой в разговоре, накинула капюшон и выскользнула в коридор. Лестница заскрипела под лёгкими торопливыми шагами, и вскоре хлопнула входная дверь. Эти дурочки совсем мне её в щепки разобьют.

Надо будет завести дворецкого, как принято в правильных домах благородного сословия. Раз уж мне нельзя жить в центре столицы, раз уж мой дом помечен белым знаком, клеймом от Инквизиции, пусть в остальном он будет образцом вкуса и богатства.

– Госпожа Виндикта, ужин подавать? Кухарка говорит, давно всё стынет, – Марта просунула голову в проём двери и улыбнулась. Хорошенькая вышла служанка.

И никакого следа от кнута во всю щеку, коим её наградил пьяный муж, не осталось. Моя работа, разумеется.

– А что она приготовила?

Я была голодна всегда, приходилось сдерживаться, чтобы не растолстеть, как супруга графа С., недавно явившаяся за средством от чрезмерной полноты, да помочь я не смогла. Сделать её лицо красивым мне по силам, но не худым.

– Суп с лососьими хвостами. Говорит, так ужинают все аристократы.

– Пусть подаёт в столовую. И сами по тарелочке откушайте в людской, только смотрите, меня голодной не оставьте.

– Как можно, госпожа! Мы с Полей вашу доброту век помнить будем.

Вошла и поклонилась, как было принято.

Я нашла служанку в одном доме, куда ездила по чужой надобности, там она чистила обувь. Не побоялась и попросилась ко мне, так я и взяла. И шрам безобразный с лица стёрла, и учиться этикету в приличное поместье отправила, а через полгода получила образцовую служанку с манерами.

Взамен Марта отдала мне способность к деторождению. Большего у неё не было, да и это Марта отдала с радостью, счастье-то какое: красивой быть, грешить да не платить! А мне её плодовитость пригодится.

Не знаю, когда, но такой час настанет, я была уверена. Дорого бы я дала, чтобы об этом узнала тётка, выгнавшая сиротку из дому после смерти матери. «Дитя смесового греха не родит себе подобного, только скверну», – говорила она, как только видела меня, прячущуюся по углам.

Ошиблась. Я, дочь двоюродных брата и сестры, зачата в страсти и любви, иначе бы дар не снизошёл на меня. Грех на тех, кто губит любовь.

– Переодеваться изволите?

– Нет.

Не хочу, настроения нет.

– Пусть подадут вина. Бокал.

– Как прикажете, госпожа.

Да, всё всегда идёт так, как я прикажу. И госпожа той девицы явится за снадобьем, никуда не денется. Я подожду, это умение у меня с детства, оно моё собственное, выстраданное и намоленное. А остальные я получила в оплату услуг.

Надо будет после ужина зайти в мастерскую. Пересчитать трофеи и убедиться, что все на месте. Моя драгоценная коллекция.

Криан Аларис

– Я согласен с тобой, Криан, что зло должно быть наказано, но мы не в сказке, где есть чёрное и белое, мир вообще несовершенен, даже в Больдорской империи, – глава Святого ордена с порога показался мне стариком, державшимся за старые каноны, выдолбленные ещё на каменных табличках во времена Первой смуты. Тогда правила были обтекаемыми, чтобы примерить, наконец, враждующих и привести их к общему делу без продолжения кровопролития.

Кровь несогласных на компромисс впечаталась в камень-виктимит, из которого были сделаны эти самые таблички, и сделала их прочными на века. Да что там, на тысячелетия!

И вот несменяемый глава нашего ордена, статный и худой, ссохшийся от прожитых лет, но не потерявший живости речи и ума Верховный архимандрит захотел видеть меня, как только я прибыл в столицу и предоставил верительные грамоты в Главном департаменте.

Странно для столь сиятельной, и дело не только в лысине, особы. Старший Инквизитор – тот максимум, на который мог рассчитывать переведённый из провинции назначенец.

– Я справился о тебе. Садись напротив, разговор предстоит серьёзный. Обычно я не занимаюсь назначенцами, потому что старику, как ты верно назвал меня про себя, неприятно видеть наивность и чувствительность младости, когда они вредят выбранной стезе.

– Да, Верховный.

Святой орден соткан из правил и ритуалов. Эта паутина только по первой вызывает недоумение, а когда ты столкнулся с магией, выковавшей каждую её нитку, то едва можешь сдержать восхищение. Система работает, и ритуалы поддерживают её не хуже клинков за поясом каждого служителя и молитв Господу, в которых нельзя и слово перепутать.

– Удивлён?

– Много удивлён, Верховный.

Стоило оказаться в мягкой роскоши приёмного кабинета, как я почувствовал, что всё самое страшное позади. Меня не гнали, не слишком подтрунивали над провинциальностью и не смотрели так, будто я кусок изо рта вырываю. Недооценивали, словом.

– Тебе двадцать семь. Плод брака звонаря местной церкви и немой дикарки, окончил курсы духовной практики при церкви в качестве остиария и окружной имперский колледж по специальности «следователь». И попросился в Святой орден. Почему тебя приняли, как считаешь? Ценз заплатить могут многие, берут избранных.

Ответ вертелся на языке. Потому что я не просто наивный провинциал, а обладаю столь острым нюхом на магические следы, что впору собакой оборачиваться. Если бы оборотней не извели ещё со времен Первой смуты.

– Потому что я настойчив, и мои знания столь обширны, что я могу связать суп, приготовленный на одном конце города, с украденной птицей на другом.

Вышло нелепо. Переволновался. Ещё подумает, что я только куриц умею возвращать. Не в жандармы же подался, и не в следственных дел орден.

– И убийства…

Договорить не успел. Верховный поднял руку, велев мне замолчать, и я почувствовал, как петля сдавила глотку. Другой бы невольно рукой дотронулся до шеи, но я инстинктивно понял, что бесполезно. Произнести заклинание освобождения не смогу, мысленные они малополезны, а воздух уходит.

Время истекает.

Нащупал камень в кармане и сжал всей пятернёй так сильно, что он заскрипел. Петля на шее ослабла.

– Vincere aut mori, – произнёс я универсальное заклинание защиты и снова призвал на помощь силу аквамарина, который сжимал в ладони.

Короткое шипение, и вот уже Верховный растирает ладонь, будто она вдруг встретилась с чем-то горячим.

– Saecula saeculorum, – спокойно выдохнул мой патрон и волдырь, вздувшийся в центре его ладони, регрессировал до маленького красного пятна, которое вскоре пропало. Верховный специально не прятал руку, чтобы я мог видеть. – Знаешь, что это значит?

– Во веки веков. Формула, убирающая все прочие каноничные заклятия.

– Верно. Но враги Святого ордена не используют наши каноны для нападения. Поэтому мне хотелось посмотреть, как ты владеешь камнями. Как высасываешь с них магию, гораздо более древнюю, чем магия Господа нашего.

Мы одновременно дотронулись указательными пальцами до лба. Магические нити внутри департамента особенно ощутимы, как леска, о которую неосторожный может порезаться.

– Моя мать владела силой камней. Даже простых булыжников, я же могу работать лишь с полудрагоценными.

– Иногда женщинам даются такие умения, каким позавидовал бы даже самый учёный муж, – вздохнул мой собеседник, и гладкий лоб его прорезали горизонтальные морщины.

Верховный встал и медленно, не обращая внимания на пурпурную сутану, в которую облачился по какому-то особому случаю, потому как не требовалось быть в ней постоянно, подошёл к богато украшенному резьбой из красного дерева и хрустальными ручками шкафу.

Я наблюдал не скрываясь. Во-первых, это было невозможно, во-вторых, хотел показать, что не держу камня за пазухой и не строю из себя большего, чем являюсь.

Старик оказался выше, чем его принято изображать на портретах, висящих в монастырях, колледжах и везде, где Святой орден протянул свои щупальца.

– Вот книга, которую я желаю дать вам на изучение до завтра.

В мои руки упал весьма увесистый томик из красной кожи буйвола. Дорогой переплёт для обычного учебника.

– «История магии в Бальдорской империи». Я благодарен вашему святейшеству, но именно этот предмет я всегда сдавал с оценкой «превосходно».

– Ваши учителя были слишком снисходительны, – Верховный наклонился над моим креслом, и я увидел, что его глаза такие же серые, как и у меня, с одним исключением: по краю радужки шла чёрная окантовка. Этот человек пропитан магией настолько, что в места силы ему не было равных, но попади он в лес, допустим, где магия неканонична, окажется беззащитнее любого мирянина.

– Ваше недавнее дело, например. Вы убили подозреваемого, а могли пленить.

–Тогда её бы заперли в темнице, а не казнили. Ведьма два года убивала беременных. А её просто лишили свободы.

Я помнил это дело. Самое сложное в моей практике.

– Верно, и тогда бы она послужила науке и магии империи, а не отдала дар выжигания душ земле. Преисподней, из которой вышла. Разве зло не может переродиться, Криан? И что ты выиграл? Чем помог общему делу? Потешил самолюбие и гордыню, а в известной степени и то и другое грех.

Верховный говорил спокойно, но от его тона даже у меня мурашки бежали по спине. Не от страха, от правды, поданной на чистом круглом блюде, и от этого кажущейся совсем очевидной.

– Изучите книгу, что я вам дал, Криан Аларис. И завтра я подумаю, куда вас назначить.

– Да, Верховный.

– Больдорская империя потому простирается от одного моря до другого, что ассимилировала в себе всю магию, до какой смогла дотянуться. Как и вы используете Святое писание и магию камней.

Я встал и склонил голову, чтобы получить благословение, но вместо этого удостоился только улыбки. Виктор Больдиас повернулся ко мне спиной.

– Скажите, вам она не снится? Та ведьма? Говорят, они умеют вредить своим убийцам.

– Нет, ваше святейшество. Мне ничего не снится.

– Значит, вы пока не встретили свою ведьму. Радуйтесь.

Он обернулся и снова улыбнулся кончиками тонких иссушенных губ.

Таков был мой первый день в столице. Следующей аудиенции у Верховного я удостоился уже через пару лет.

Но это был уже другой Верховный, сменивший предшественника, умершего во сне. Да и я был уже не тем молодым человеком, каким прибыл в столицу тёплым осенним днём. И осень в нынешний год выдалась ранней.

И во всём, конечно, была виновата злокозненная ведьма. Я знал это ещё до того, как она приснилась мне впервые.

Гестия

В моей мастерской хранились настоящие сокровища. Правда, время от времени в них запускала ненасытную лапу инквизиция. Способности людей, отданные добровольно за красоту лица – за такое можно и пол-империи отдать, но никто не отдавал.

Зачем церемониться с ведьмой, которая почти не человек, и уж тем более не полноправный подданный?

Однако встречались и те, кто считал иначе.

В этот раз я везла подарок её высочеству, принцессе Шалии, двоюродной племяннице нынешнего императора. Мой возок, походящий по всем правилам инквизиции больше на гробовую повозку, задрапированную чёрным шёлком так плотно, что с улицы было не разглядеть, кого ныне покарал Бог, остановился у тайного входа в Вороний замок.

Малую резиденцию, где обитала её высочество, менее всего можно было так назвать. Белые колонны, увитые плющом с мелкими розовыми цветочками, которые не вяли до первых холодов, мраморные ступени и тяжёлые красивые двери предваряли вход в райскую обитель. Здесь всё время пели птицы.

Искусственные, разумеется. Если дело касалось особы императорской крови, её окружало только безопасная стерильность, а естественное всегда несёт угрозу. Оно непредсказуемо. Как магия, с которой рождаешься на свет.

– Гестия, я ждала тебя! – её высочество Шалия была очаровательна не без моей помощи, но всё же ноги её не держали даже столь хрупкое тело, какое досталось рыжевласой принцессе.

Всё в ней выдавало аристократическую кровь: профиль, ослепительный цвет белков глаз, называемый не иначе как «оттенок белых звёзд», тонкие запястья и черты лица столь мягкие, что могли бы быть невыразительными, если бы не улыбка, часто играющая на её тонких обескровленных губах.

– Видишь, я всё так же не желаю подниматься с дивана!

– Ваше высочество знает, что я всегда к её услугам, но это мне не по силам.

– Как и другим магам империи, а ведь они, мужчины, существа высшей крови, и те не могут совладать с недугом слабой женщины.

Шалия постаралась повернуться ко мне, отвергнув помощь крупной немногословной служанки, круглосуточно находившейся при ней. В Вороньем замке изменили почти всё, ранее он был сторожевой башней, от которой ныне и следа не осталось, но вороны всё ещё прилетали сюда, ходили важно вокруг искусственного прудика с радужными карпами, и громко лаяли о несчастье.

Принцесса сама выбрала это место за уединённость и мрачность несмотря на весь романтичный ландшафтный флёр. Ворон гонять перестали, Шалия лично подкармливала птиц, веря, что однажды они принесут ей избавление от родового недуга.

– Я бы предложила тебе проводить меня в аллею или к пруду, но сегодня мне нездоровится.

Она приложила руку к груди и вздохнула, уронив голову, чтобы в следующий миг снова посмотреть в мою сторону.

– Мне больно это слышать, ваше высочество. Я говорю не из лести, не по долгу, вы знаете, что мне не дадут остаться в столице, если с вами случится непоправимое.

Я могла говорить с Шалией открыто. Она была старше меня лет на пять, но по лицу её с отпечатком болезненной худобы можно было дать принцессе не меньше тридцати. Её мать изредка прерывала заграничные поездки и навещала дочь, чтобы лишний раз убедиться, что та всё ещё сильна. И помолиться за её здоровье в местной часовне у мощей горбатого Эльберта.

Святой не даровал чуда вот уже лет двести, но в него продолжали верить больше, чем в магию, окутывающую империю стеной из плотного тумана.

– Держите вот это. Самое сильное, что я хранила на особый случай.

Я достала из маленькой сумочки, украшенной искусственной розой по последней моде, стеклянный пузырёк с прозрачной жидкостью внутри.

– Что это?

Принцесса бесстрашно взяла его из моих рук, хотя один из личных телохранителей, державший кинжал наготове, двинулся было в мою сторону, чтобы при случае снести голову опасной ведьме. Ясен пень, они только портить жизнь благонравным подданным умеют.

Принцесса повернула голову в его сторону, и он, широкоплечий молодец в чёрной маске на нижней половине лица, сразу вернулся на место у двери.

– Это выносливость.

– Думаешь, мне она нужна больше, чем мышечная сила?

Да, принцесса просила немного о другом, но сама не понимала, что этого нет ни у кого в заначке. Лишней силы не бывает.

А чужеродное природе нового хозяина погубит его.

– Ваше высочество, у меня действительно хранится склянка от бывшей торговки мясницкой лавки, которая могла люк на площади поднять одной рукой и откинуть его прочь, словно сделанный из гнилых досок, но её сила так велика, что попади она в хрупкое тело, раздавит его. Я знаю, что говорю, я бы тоже хотела, чтобы вы встали и вышли отсюда своими ногами, но не всякая чужая способность будет во благо. И вытеснит одну из ваших черт, например, здоровье. Не факт, но так может произойти.

– У меня есть здоровье, ты полагаешь?

– Иначе как бы вы выжили, когда брат ваш, сильный младенец, скончался в родах, длившихся более трёх ночей? Вы понимаете, что я имею в виду. Не рискуйте понапрасну, мышечная сила будет бродить в вас и только усилит боли. Я не целитель, ваше величество, но от одной клиентки мне досталась способность видеть ситуацию так, как она есть. Я говорю вам, как друг, если позволите. Как верная служанка. И привезла вашему высочество лучшее, что ваше тело способно принять.

Принцесса повертела склянку в руках, потом сняла колпачок и бесстрашно выпила на моих глазах. Разрумянилась, ойкнула и засмеялась на страхи няньки, бросившейся на помощь.

– Мне понравился вкус, значит, ты права. Пошло на пользу. Но я позвала тебя, Гестия, не только за этим. Помоги пересесть в коляску, и мы прогуляемся к пруду. Обидно проводить взаперти последние летние дни.

***

– Я вас ждала, – капюшон посетительницы был тем же самым, но голос и рост другим. На этот раз чутьё подсказало, что это именно та, кому мне настоятельно рекомендовала помочь её высочество Шалия.

– Ваша служанка уже была у меня пару дней назад.

Я указала на стул, не вставая с места. Пусть я вынуждена кланяться аристократкам высшей крови на людях, в моём кабинете они всего лишь просительницы.

Вошедшая без колебаний откинула капюшон, явив моей скромной обители свой сиятельный лик, и присела на табурет, не выразив недоумения сим неподобающим её сану предметом.

– Она передала мне ваш наказ. А вам передали мой. Я должна избавиться от того, что вы видите.

– От чего конкретно, ваша милость?

Посетительница подставила одну щёку, выждала секунду и медленно повернула голову, смотря вниз.

– Следов болезни.

Знать Больдорской империи была особой касты: светловолосы, светлоглазы, при этом кожа имела особый оттенок, который придворные поэты прозвали цветом «яркой лилии, выбеленной солнцем». Почти белый, но с лёгким оттенком желтизны.

Это плюс для тех, кто перенёс оспу: следы от болезни легко припудрить.

Но в этом случае что-то пошло не так.

– Видите, что со мной сделала зараза!

Она подняла глаза и пристально посмотрела, почти не моргая. Говорила так, будто выступала перед собранием или зрителями, достойными её драматических пауз. И осанку держала соответствующую.

Сколько ей? Лет тридцать, не больше тридцати пяти, а сама императрица по сравнению с нею плохо обученная манерам служанка.

– Я была в беспамятстве, лет в двенадцать, няньки не уследили, мои ногти почти расчесала язвы до крови.

– Но почему пришли лишь сейчас? Я уже два года в столице, вряд ли вы обо мне не слышали.

Несмотря на то что принцесса Шалия рекомендовала мне госпожу Лонгрен как самую честную особу, я хотела убедиться, что это не проделки Святого ордена, чтобы уличить ведьму в незаконном использовании магии. Время от времени они проводили такие рейды, дабы императору не пришло в голову подсократить ряды святош. И влияние ордена на все сферы светской жизни заодно.

– Не хотела отдавать то единственное, чем меня наградил Бог – я могу говорить неправду, но собеседник, как он ни был опытен, этого не заметит.

Она на минуту отвела глаза, сглотнула, а потом снова уставилась немигающим взглядом змеи.

– Нельзя же самой выбирать, какой способностью пожертвовать?

– Нет. Моя магия выбирает, что у вас забрать, я не смогу её контролировать.

– Так и думала.

Тонкие губы превратились в нитку и сразу сделали её старше. Усталой.

– Хотите спросить, зачем мне красота? Слышала, что вам обязательно знать причину, – длинные ногти цвета крови царапнули отполированную поверхность моего нового стола. И сказать ничего нельзя, эти аристократы всегда жаждут показать, что я им не ровня. Пыль под их ногами. – Я замужем, богата, но мой муж влюбился в ту, чью семью обязан протежировать. Юная Элоиза свежа, но не совсем красива.

Ага, вероятно, ослепительно прекрасна. Если соперница говорит о ней с такой жалостью, что даже прослезиться хочется, значит, девица вне конкуренции. Зависть тому виной, моя просительница даже позеленела лицом.

– Хроин всегда хвалит её за ослепительную чистоту кожи.

Тут госпожа Лонгрен достала из кармана плаща платок, украшенный вензелями её рода, повернула белоснежную ткань так, чтобы я непременно разглядела монограмму. Поднесла к глазам и прослезилась.

– Я понимаю. Начнём. Вы готовы?

Колебалась. Видела, как ей хочется согласиться, но всё же госпожа Лонгрен ещё не решилась. Право слово, ну не девственность же отдаёшь!

– Возможно, вам стоит подумать.

А мне перекусить. Аппетит разгулялся не на шутку, как всегда, когда я нервничаю.

– Дайте руку. Это не больно. Вы не пожалеете, уверяю, ваша милость.

Я врала. Если бы мне понадобились собственные услуги, ни за что бы не отдала способность открыто лгать. Это умение гораздо ценнее красивого личика. И куда полезней.

Ритуал начался. Я надавила на запястье жертвы, быстрым и точным движением сделала небольшой разрез наточенным камнем и подставила железную миску под тонкую струйку крови.

– Много не нужно.

Пару шепотков, и кровь остановилась. Теперь дело за малым – смешать травы, выросшие на перекрёстке, с щепоткой могильной земли, прошептать над ними заклятие подмены, добавить в миску с кровью.

– Надеюсь, пить это не придётся? – поморщилась осмелевшая посетительница.

– Нет, госпожа. Вам надо глотнуть чистой воды из этого сосуда. Всего лишь медовая настойка.

Приготовила я её заранее. На один раз, как принято.

Жертва подчинилась и закрыла глаза от накатившей слабости. Подняла руку к виску, а в следующий миг посмотрела на меня так, будто я душу из неё вынула.

– Я плохо себя чувствую.

– Это ваша способность ушла. Закройте глаза.

Почти всё. Вознести молитву Праматери первородящей, которую Святой орден давно записал в сонм злоедушниц, врагов рода человеческого, и поцеловать порезанное запястье жертвы.

Просто прикоснуться губами, желая ей обрести то, чего она хотела.

– Когда же подействует? – с сомнением спросила госпожа Лонгрен перед уходом. И всё заглядывала в глаза, переспрашивала, замолкала на полуслове, будто впервые по-настоящему боялась быть обманутой.

– Завтра с утра. Доброй ночи, госпожа, и доброй жизни.

Простой ритуал прощания, после него наши пути с посетительницей расходятся навсегда. Даже если мы встретимся в свете, что вряд ли, сделаем вид, что незнакомы.