Проклятие Вороньей пустоши

1

– Я?! За тебя замуж?! – девушка откинула голову и весело рассмеялась. – Ну ты даёшь! Да кто ты есть? Ты всего лишь кузнец. Деревенщина неотёсанная! – Она одарила его взглядом, полным ледяного презрения, привычным жестом смахнула со лба золотисто-рыжие кудряшки. – Да к тому же калека! Да на тебя разве ж кто позарится?!

– Зачем ты так? – исподлобья наблюдая за муравьём, спешащим куда-то по своим делам, буркнул парень. – Люба ты мне, Аннушка! Да и я небезразличен тебе…

– Да ты посмотри на себя! – высокомерно осадила девушка, но что-то плеснулось в глазах, то ли грусть мелькнула на миг, то ли глухое отчаяние с тоской пополам, парень не увидел. Он не смотрел на неё, куда угодно, но на неё смотреть не было сил, слишком больно, не выносимо. А девчонка мотнула головой, отгоняя ненужные эмоции, сжала кулаки, да так, что коротко остриженные ногти впились в ладони. – Пень кривой! Да надо мной вся деревня потешаться будет, ежели мы вместе на людях покажемся, а ты – замуж… Уходи! Сейчас же уходи! Не позорь меня…

– Что не так? – всё так же, не глядя на девушку, спросил он. Ну да, не красавец, и, наверное, ей – городской совсем не пара. Руки, лицо, тело – всё покрыто мелкими ожогами – следствие кузнечного дела, хромой от рождения, разве ж в том есть его вина? Ну деревенщина, говорить правильно не умеет, не чета ей. Но все недостатки искупает его любовь. Кто сможет любить сильнее? Люди говорят, руки у него золотые. Так и есть. Ни в чём Аннушка нужды знать не будет, он способен обеспечить ей достойную жизнь. Да что там достойную! Красивую, безбедную. Всё для неё! А ей… вовсе не надобно.

– Всё не так! – беспечно отмахнулась собеседница. Хлопнула длинными ресницами, одёрнула подол нарядного платья, разгладила его на коленях, поспешно спрятала за спину ладошки. Ей показалось, что руки дрожат. Не заметил бы…. – За мной в городе такие парни ухлёстывают, а ты… – окинула презрительным взглядом, фыркнула насмешливо. – Пень корявый, вот кто ты!

– Пошто обижаешь? Не обещалась ты мне, так и не сторонилась вроде. Что изменилось за год? Али кого получше нашла? – судорожно сжались пудовые кулаки парня. Нет, не тронет, сдерживает не удар – слова неосторожные, но девушка вздрогнула, быстро глянула на кузнеца: заметил ли её испуг и, уверившись, пошла в атаку.

– Ах так! Так да?! Учить меня вздумал?! А ну! Убирайся отсюда, дурачина! – она вскочила со скамейки, затопала, заверещала едва ли не на всю деревню, вмиг превратившись из красивой девушки в злобного, взъерошенного чертёнка. – Даже близко к околице не подходи!

Он, не ждавший столь бурной атаки, отшатнулся в испуге, шагнул назад, неловко ухватился за калитку. Хромая нога подвела, запнулся, едва не упав. Девица, заметив его неловкость, разразилась издевательским смехом, парень, подхватив костыль, торопливо, а оттого неуклюже заковылял прочь. Душила ярость. Рвалась наружу безудержно и неотвратимо. Скорее, скорей! Уйти, раствориться в густом лесу, дать волю эмоциям, поглотившим разум. Уйти… От чужих глаз, от неискреннего сочувствия, от пагубной любви, затмившей свет… От себя, поверившего невзначай в любовь…

Да что же за незадача с больной-то ногой, как ни старайся, быстрее не получается…

Вдалеке загрохотал гром, парень с удивлением поднял голову. Так и есть, надвигается гроза. Это хорошо. Все попрячутся по домам, ливень прогонит с улиц людей, и никто не увидит его позора. Никто не будет смотреть вслед и с сочувствием качать головой: вот ведь угораздило парня родиться калекой! Он редко выбирался со своей окраины, предпочитая обществу односельчан одиночество. Кузня, подворье, мостик над речкой Бунтаркой и огромный лес, знакомый до последней тропки – его излюбленные места, в деревне же парень чувствовал себя чужаком и без надобности не показывался на люди.

Погода портилась стремительно. Вот только-только ласкало вихрастую русоволосую макушку летнее солнце, и вдруг ветер налетел. Сильный, колючий. Растрепал волосы, надул пузырём свободного кроя рубаху. Парень спешил вперёд. Вот уже показалась за домами кромка леса, перемахнуть через мостик над речушкой и раствориться среди берёз… Перемахнуть… Об этом разве что только мечтать. Он всё детство завидовал ловким сверстникам, они мостик вмиг перелетали, для него – очередное препятствие.

И чем тяжелее становился путь, чем больше накапливалась усталость, тем сильнее разгоралась ненависть внутри…

…Он стоял на самом краю обрыва – преклонив колени, широко раскинув руки, подняв к небу глаза, а вокруг бушевала чудовищная гроза. Он не замечал, как секут его косые струи жуткого ливня, не чувствовал ветра, грозящего скинуть беспомощного человечка в объятья взбесившейся стремнины далеко внизу, страшнее той черноты, что завладела его разумом ничего и быть не могло.

– Да будь ты проклята! – в исступлении кричал парень, вкладывая в слова всю боль, что причинила ему своим презрением высокомерная девчонка. – Пусть проклят будет весь твой род! Сыновья твои пусть не имеют потомства, а дочерям не будет в жизни ни любви, ни счастья! Смерть! Смерть заберёт того, кто полюбит их! Ни одной из рода твоего не носить обручального кольца, ни одной не примерять подвенечного платья! Да будет так!

И, будто внимая его мольбе, прокатился по лесу тяжелый громовой раскат. Да будет так!

С оглушительным треском разверзлись небеса, мир развалился надвое, затопила лес ослепляющая вспышка, выбрала себе жертву и…

Парень даже закричать не успел, только вскинул руки, в отчаянной попытке защитить глаза.

2

Лиза кликнула мышкой, закрыв открытые вкладки, выключила компьютер, потянулась, откинула со лба тёмно-рыжую чёлку.

– Ты ещё здесь, Кузнецова? – выглянул из-за соседнего компьютера коллега и незаменимый советчик Макс. – Я думал, уже возле загса топчешься, подпрыгивая от счастья.

– Что-то Тёмка задерживается, – снимая блокировку с мобильного, улыбнулась девушка. Она и впрямь была счастлива. Назначена дата свадьбы, дело за малым осталось – подать заявление в загс, сегодня они с Тёмкой официально объявят о помолвке. – Наверное, большое начальство не отпускает… Сейчас я этому начальству устрою… – и нажала кнопку вызова.

– Кузнецова, а не передумал ли твой мачо жениться? – хохотнул Макс.

Девушка кинула в коллегу огрызок карандаша, погрозила кулаком, заметив, что он успел увернуться, и, оттолкнувшись ногами от стенки стола, крутанулась на стуле.

– Тошка, привет! Как делишки? А… ну ты уже в курсе, я смотрю… Ай, Тёмыч – вражина, проболтался! Ладно, что с ним поделаешь… И где ж тогда Верховцев мой? Почему не отпускаешь? – и после паузы. – Уехал? – улыбка медленно сползла с лица, взгляд метнулся в сторону больших офисных часов. – Сорок минут назад? Странно. Антош, а он никуда заезжать не собирался? Ну ладно… может, и в самом деле в пробке застрял. Вы это… Давайте по этому поводу к нам с Тёмкой в субботу. Посидим, отметим. Ждём вас! И привет Соне.

Они и в самом деле встретились в субботу, вот только повод для встречи был совсем не радостным. Не помолвка вовсе. Похороны Артёма. Он погиб в тот самый день, не доехав до Лизиной работы всего пару кварталов, попал в страшную аварию. Парень выскочил на перекрёсток, проигнорировав красный сигнал светофора, и влетел под «Газель». Не помогла Артёму непоколебимая вера в собственное бессмертие, свойственная людям, живущим на грани. Риск, адреналин, экстремальные виды спорта и отдыха – это своего рода тоже зависимость, своеобразный наркотик, расцвечивающий жизнь жирными мазками. Яркая жизнь – мгновенная смерть, Тёмка так часто говорил об этом, не желая себе иной судьбы…

Лиза не плакала. Внутри будто смёрзся ледяной комок, безжалостно заморозил все чувства, не давая вздохнуть. Внешне девушка казалась очень спокойной, отстранённой и даже равнодушной, что не ускользнуло от обезумевших в своём горе родителей Тёмы.

– Какая же ты… чёрствая! – ядовито упрекнула девушку мать Артёма. – Хоть бы слезинку проронила, пусть напоказ, притворилась бы, но не стояла с безразличной миной. Из-за тебя он погиб, из-за тебя! К тебе ехал, торопился! А ты… Ты погубила моего мальчика и никогда я тебе этого не прощу! Слышишь?! Никогда!

Лиза не проронила ни слова, даже глаз на несостоявшуюся свекровь не подняла, только побледнела сильно, ссутулилась, да закусила до крови губу. Рядом стоял Антон, поддерживал, обнимая за плечи, не давал рассыпаться хрупкими, промороженными осколками…

Девушка плохо помнила похороны – всё как во сне, будто происходят они вовсе не в её жизни, в чужой, а она лишь смотрит не очень удачную театральную постановку. С таких уйти хочется, не досмотрев, да неудобно привлекать к себе внимание окружающих. И всё вокруг казалось противоестественным в этом жутком спектакле, ненастоящим, казалось, что встанет сейчас Тёмка, подмигнёт лукаво, спросит: «Что, рыжик, грустно тебе? Не печалься, вот он я. Живой и здоровый. А это… Что это? Декорации…». Не поднялся, нет. Упали на крышку гроба первые комья земли, мать Артёма решительно оттеснила Лизу подальше от разрытой могилы. Что ж, так, наверное, лучше. Есть кого винить и на кого злиться, а значит, от горя своего чуть отвлечётся. Так легче.

Только в машине, пристегнув машинально ремень безопасности, Лиза подняла глаза на Тошку, застывшего на водительском месте.

– Ты как, Лиз? – участливо спросил он, погладив сестру по щеке. – Домой?

– Да, – с усилием шепнула девушка. – Домой.

– Я… знаешь что… – Антон замялся. – Я сегодня у тебя с ночевкой останусь. К вечеру грозу обещали.

Застывшая душа шевельнулась, страх жаркой волной затопил разрозненные осколки, Лиза шумно втянула воздух, кивнула поспешно, ладонями обхватила себя за плечи. Антон выдохнул, заметив, как отступило отупляющее безразличие к жизни. Пусть страх послужил отправной точкой, какая разница, главное – сестра начала оживать.

Интернет не обманул, ближе к вечеру действительно разразилась гроза.

Пока бушевала за окном непогода, Лиза сидела, забившись в уголок между камином и диваном, закутавшись в пушистый плед с головой. Вздрагивали худенькие плечи, время от времени девушка испуганно вскрикивала, и всё время, пока гроза не закончилась, держал сестру за руки Антон. Живое человеческое тепло разгоняло теснившиеся тени, помогало удержаться, не сойти с ума от потусторонней жути. Тёплый бок камина, яркий огонь, потрескивание поленьев и родной человек, не размыкающий рук… Только так спасалась Лиза от грозы, от сумрака, караулящего её в сполохе молний, от раскатов грома, похожих на карканье старого ворона – неизменного вестника беды.

Весной и летом, когда непредсказуемая погода внезапно может разразиться нежданной грозой, Лиза старалась не выбираться из дома, даже работала большей частью на удалённом доступе, ведь если гроза застанет её на улице… страшно подумать, что будет тогда…

Бронтофобия – вынес вердикт врач детской клинической больницы, куда доставили крошечную Лизу, потерявшую сознание во время грозы. И как мама ни доказывала, что реакция младенца на грозу вовсе не похожа на паническую атаку, доктор не верил. Ему не довелось наблюдать, как смотрела малышка безумными глазами в стену, как кричала от ужаса, прогоняла кого-то невидимого, размахивая пухлыми кулачками. Мама, опасаясь, что дочь упекут в психиатрическую клинику, больше не обращалась к врачам, она-то знала – не расстройство психики у Лизаветы, она просто особенная, её девочка, она способна видеть то, что недоступно другим.

– Тошка… – Лиза стояла у окна и, обхватив руками плечи, с тоской глядела в темноту. Шуршал по стеклу затихающий дождь, ронял тяжёлые капли на широкие листья старого клёна, он будто оплакивал вместе с Лизой её потерю, сочувствовал, вздыхал за окном, нашёптывал недоступные человеческому уху слова.

– Звала? – Антон протянул сестре чашку с кофе, пытливо заглянул в глаза. – Тебя что-то тревожит, Лиза?

– Тревожит… Еще как! Ничего, что мы с похорон приехали? – Лиза застыла с чашкой в руке, будто гадая, стоит ли делиться невесёлыми мыслями с братом. – Тош… У меня за спиной целое кладбище.

– Не понял… Сестрёнка, ну что за глупости? – он обнял её, успокаивая.

Лиза безучастно смотрела в окно, она всё для себя решила, сделала выводы. Сегодня, буквально сейчас, сразу после грозы вдруг пришло понимание, словно встал на место недостающий фрагмент мозаики. Девушка мотнула головой, предупреждая уговоры брата, дёрнула плечом, скидывая его руку, ответила ровным бесцветным голосом:

– Первый мой жених не вернулся из армии, его застрелили дезертиры, а ведь Серёжа в отпуск собирался, ко мне. Мы с ним тайком от родителей расписаться хотели, сговорились заявление в загс подавать… Второй жених – Руслан – погиб при пожаре, спасая людей из огня. Тоже накануне подачи заявления. Теперь вот Тёмка… Что это, Антон? Что со мной не так?

– Лизка, ну что ты несёшь?! – испугался Антон, сообразив вдруг, что истина в словах сестры имеется. – Простое совпадение. Так бывает…

– Ну какое совпадение?! Трое, Тош! Представляешь? Трое! У меня скоро в привычку войдёт, любимых мужчин хоронить. Мне всего двадцать пять, а уже три потери, дальше что будет, не подскажешь?! А я знаю! Снова влюблюсь, снова буду о свадьбе мечтать, а потом… Вместо свадьбы похороны случатся! Вот как всё будет!

– Всё это совпадение, Лиз, не более того. – Антон задумался. Надо срочно выдвинуть контраргумент, да вот что сказать, когда сестра во всём права? – Руся – герой, всё время рвался спасать кого-то, со смертью в прятки играл, где уж ему мимо пожара пройти, кинулся, очертя голову, не соображая, что делает. Да и откуда ему… он же не был спасателем. Он и до встречи с тобой тридцать три раза погибнуть мог, сама рассказывала, то за котёнком на дерево, то за собакой в колодец… В армии тоже всякое случается, а Тёмка… ты же сама говорила, что с подобной манерой езды, он когда-нибудь доездится. Да и мне ли не знать? Сам с ним не ездил никогда. Тёмыч мой друг, мне искренне жаль, что так всё сложилось, но, сестрёнка, тебе не стоит терзать себя. Ты в его гибели не виновата, что бы там ни говорили его родители… Ты, знаешь ли, не давила на педаль газа, когда он на красный свет рванул. Тебя вообще рядом не было. – Антон помедлил, а потом спросил с затаённым ужасом в голосе, – Скажи мне лучше, Лизонька, что ОНИ… сказали тебе сегодня?

– Сказали… сказали… – Лиза зажмурилась, со стоном прижала к пульсирующим болью вискам ладони. Воспоминания перед внутренним взором возникали спонтанно, она будто карты из колоды выдёргивала. Одну за одной, и всё они беду предвещали. – Ник… Никита… Кольцо… Дорога, ливень. Скользко… Дальний свет фар навстречу… Визг тормозов… Ой, какой визг… уши закладывает! Дальше… Овраг и… – Широко распахнув глаза, Лиза всем корпусом повернулась к брату. – Тошка! Срочно маме звони, Ник в опасности!

– Что? Что сказать? – подхватывая со стола телефон, выдохнул Антон. Он привык верить сестре на слово, ни секунды не сомневался.

– Скажи, чтобы не принимала его предложение. Иначе он… Он погибнет. Так же как мой отец, так же, как твой. Так же как Серёжа, Русик, Тёмка… Что это, Тошка? – Она подняла на брата полные слёз глаза. – Я ведь только сейчас подумала, что мама тоже, как и я, теряет любимых. И бабушка… Это проклятье, да?

Антон не слушал, он что-то кричал в трубку, объясняя матери, почему ни в коем случае нельзя принимать предложение Ника.

Своих отцов ни брат, ни сестра не знали. Оба погибли ещё до рождения детей. Отец Антона за три недели до свадьбы был командирован в Среднюю Азию, всего-то на несколько дней, и надо ж было так нелепо погибнуть. За пару часов до вылета домой его укусила ядовитая змея. Сыворотку ввели, но последовала аллергическая реакция, анафилактический шок развился почти мгновенно. Смерть. Глупая, нелепая… Невеста его была на пятом месяце.

Лизин отец работал телохранителем при важном человеке, погиб от пули, успев закрыть собой начальника. А за несколько минут до нападения, он строил планы на будущее, собираясь, вернувшись из командировки, вести в загс любимую женщину и усыновить в дальнейшем её сынишку. Он даже предположить не мог, что домой никогда уже не вернётся.

Его начальник пришёл к ней сам. С ужасом рассматривал крохотную комнатушку в огромном семейном общежитии, где как флаги раскачивались на сквозняке детские одежки, развешанные на натянутой под потолком верёвке, разглядывал молодую рыжеволосую женщину в линялом простеньком халате и белобрысого пацана, в страхе жмущегося к её ногам, и отчего-то не мог вымолвить страшные слова. Они будто в горле застряли, не пропихнуть. Он лишь кивнул на её молчаливый вопрос, отвёл глаза и вышел, оставив успокаивать женщину своих людей.

Он стоял во дворе, не в силах сдвинуться с места, мял в руках конверт с деньгами, который почему-то постеснялся отдать, смотрел на обвалившийся бортик детской песочницы, на наглого одноухого котяру, энергично закапывающего в песок продукты своей жизнедеятельности, и от бабьего воя закладывало уши. Ему и самому хотелось завыть, он удивлялся себе – никто и никогда не мог вызвать в нём подобного сочувствия, а тут от жалости душа рвалась на части. Он уже тогда знал, что вернётся сюда. Не сейчас, позже, сейчас не хватит мужества, но он вернётся, не оставит без помощи этих людей. И ещё… Раз и навсегда решил он в тот день расстаться с криминалом. Не из-за страха смерти, нет, он повидал её и не боялся, что-то сдвинулось в его сознании, когда шагнул из захламлённого коридора в убогую комнатушку. Он – Никита, никогда ещё не был так уверен в правильности своих решений.

Он стал для них добрым ангелом, всегда был рядом, помогал деньгами, снял им на окраине небольшую квартирку, а однажды с удивлением заметил, что семья погибшего охранника стала его семьёй. Второй семьёй. Сколько лет прошло на момент осознания? Сколько ещё прошло, когда отношения с Вероникой перестали быть просто дружескими. Дети давно уже считали его своим, называли их с мамой Ник-Ник, подшучивали, а они всё никак не могли признаться друг другу, он боялся отказа, она – потерять его, ведь когда хоронишь одного – это случайность, двоих – уже статистика. Так считала Ника, теперь так считает и Лиза…

Ник жил на две семьи, мучился, страдал, но изменить ничего не мог, да, пожалуй, и не хотел. Он купил Нике таунхаус возле реки прямо на границе города, приезжал наездами, то спешил, то оставался едва ли не на неделю. Так и жили.

Когда Лизе исполнилось восемнадцать, Никита купил Веронике квартирку в другом городе, там, куда часто ездил в командировки, и подальше от своей семьи, приобрёл крохотный салон красоты, лишь бы любимая не скучала в одиночестве. Она не скучала, развернула бизнес, начав с одного-единственного подаренного салона, остановившись на пяти. Очередь в «Визави» была расписана на месяц вперёд, сеть работала как часы, Нике оставалось лишь изредка наведываться с проверками.

Женился Антон, Ник помог ему приобрести квартиру в рассрочку под смешные проценты, съехала мама, так и осталась Лиза в большом доме одна. Иногда ей было страшно, иногда просто жутко, но она держалась, не жаловалась, просто радовалась, когда кто-то приезжал в гости и скрашивал её одинокие вечера своим присутствием.

– Успел? – бесцветным голосом спросила Лиза, когда Антон вернулся в гостиную. Она всё так же смотрела в окно, сжимая побелевшими пальцами чашку с осевшей молочной пенкой. Что пыталась разглядеть в мрачной глухой темноте? Как знать…

– Как раз вовремя, – упав на диван, выдохнул Антон. – Как ты?

– Нормально.

– Тебе… страшно, Лиз?

Девушка отрицательно качнула головой, плотнее закуталась в плед, тихонько опустилась на пушистый ковёр перед камином. Казалось, она не хочет больше говорить о смерти, и точно.

– Тош, а почему ты один, без Сони? – перевела разговор на другую тему она. – Я только сейчас сообразила, что сегодня не видела её… Это из-за похорон, да? Она из-за них не приехала с тобой?

– Соня… – Антон хрустнул пальцами, поднялся с дивана, подошёл к окну, проследил взглядом путь дождевой капли, сорвавшейся с карниза и медленно ползущей по оконному стеклу. – Соня ушла от меня. Вчера. Она… ну в общем, ребёнка у нас зачать не получается. А Соня очень хочет. Да и я тоже… Мы проверялись оба, и у обоих всё в порядке. Врачи говорят, что несовместимость. Соня не смогла смириться и уже и на развод подала. Я… сестрёнка, если ты не возражаешь конечно, оставлю ей квартиру и домой вернусь, ладно?

– О чём речь? – Лиза обрадовалась, и радости своей скрыть не смогла. – Ну конечно возвращайся, это и твой дом тоже. Мне даже лучше, не так одиноко будет.

3

Лес окутала бархатная тьма. Скрыла от людских глаз привычные очертания, растворила контуры деревьев, наполнила лес множеством новых звуков. Стрекот сверчка, сонное перешёптывание деревьев, уханье совы…

Небольшой костерок на крохотной лесной полянке не в силах был разогнать сгустившуюся тьму, но старался, то и дело выпуская в воздух целые снопы ярко-оранжевых искр. А освещал-то всего ничего, лишь серьёзные лица мальчишек, тревожным полушепотом пересказывающих друг другу страшные байки. Самое лучшее время для страшилок – глухая ночь в лесу. Днём страшилки не рассказывают, днём им веры нет, когда светло, всё просто и понятно, но ночью даже самая пустяшная история видится совсем в другом свете. И замирает сердце от страха, невольно начинаешь прислушиваться, ловить каждый посторонний звук, вглядываться в темноту, и невольно веришь каждому слову рассказчика.

Пятеро подростков сидят вокруг небольшого костерка, все лохматые, одетые в мешковатые штаны и льняные рубахи, босые, лишь шестой, самый маленький, невесть каким чудом затесавшийся в компанию, обутый в грубые башмаки…

Мальчишка во все глаза смотрел на старших товарищей, жался к костру, тянул к огню тонкие ручонки и от каждого постороннего звука вздрагивал, втягивая голову в плечи и тревожно озираясь по сторонам. Ночёвка в лесу случилась у него впервые. Сам напросился, увязавшись за братьями, четырнадцатилетними близнецами Семёном и Егором. Батька ни в какую отпускать не хотел, даже выпороть неслуха грозился, но упросили. Мама вмешалась. Растрепала светлые вихры младшего сынишки, улыбнулась мужу той особенной загадочной улыбкой, что частенько наблюдали у неё сыновья, батька и растаял. Ну действительно, парень же растёт, не девица, возле себя не удержишь. Да и братья, опять же, клятвенно пообещали, ни на шаг малого от себя не отпускать. Пусть идёт, глядишь, закалится немножко, хворать перестанет…

– Бают, Пустошь воронья кружит по лесу, сбивает тропинки, морок наводит, – шептал Егор, тревожно прислушиваясь к звукам ночного леса. Он считал себя взрослым, но и ему было немного не по себе.

– К-как это? – сгорая от нетерпения, ёрзал по земле малец, ох, как ему – хворому, домашнему мальчику было страшно и интересно одновременно! – Расскажи, братка…

– Ну как… – усмехнулся Егор, скатывая в подставленные ладони братишки чёрный кругляш печёной картохи, – Идёшь себе по лесу, вроде весь его до последнего кустика знаешь, и враз плутать начнёшь. Охотник – Игнат с Затона, я слыхал, седьмицу в тайге плутал. А ведь им исхожен лес, весь до последней тропки…

– Ух ты! – подивился мальчонка, – Что ж, на эту пустошь и ходу нет? – Он ел картошку прямо с обугленной кожурой, перемазался весь, утёрся подолом рубашонки, и всё это, не сводя с брата горящих азартом глаз.

– Отчего же? Есть тропка, – загадочно усмехнулся Егор. – Но Пустошь сама ведает, кого примет, кого закружит, а кого и на погибель к болоту выведет…

– А мы пойдём туда? – мотнув головой так, что льняные пряди отросших волос закрыли лицо, нетерпеливо перебил брата мальчик.

– Куда, Тишка? На пустошь? – встрял Семён. – Нет, братка, нам туда хода нет…

– Забоялись! – сделал вывод Тихон. Растопыренной пятернёй он откинул волосы от лица, задрался рукав рубашонки, мелькнуло в воздухе тонкое, будто веточка, запястье, отвёл глаза старший брат. Одиннадцать лет Тихону, а росточком с семилетнего будет, болеет часто. Слишком часто. Слабеет день ото дня.

– А ты что ж, не боишься? – подмигнул ему Алексей, он был старше остальных и очень гордился тем, что над верхней губой его уже топорщилась щёточка жиденьких усов.

– Не… – дёрнул худеньким плечиком Тихон. Он старательно отворачивался от Лёши, боялся засмеяться, уж так нелепо выглядел на детском личике атрибут взрослости – усы, словно он шерсти пучок где ухватил, утёрся, да она под носом и прилипла.

– И ведьму не забоишься?

– Какую ещё? – мальчик насторожился, втянул голову в плечи, с трудом подавив желание кинуть взгляд в сторону леса, поднял с земли веточку, принялся ломать её руками, а у кромки леса почудилось движение, будто пробежал кто, притаился в кустах.