Послание потомкам

1.1.2025

Николай Хрипков

Калиновка

Послание потомкам

Рассказ

Послание потомкам

Что только ни передумала и ни перечувствовала Вера Ивановна, пока она добиралась до места.

Звонки и посещение полиции, детской комнаты и комиссии по делам несовершеннолетних за долгие годы директорства стали повседневным явлениям, и она такие визиты воспринимала как должное, как часть своей работы. Семья у неё большая, даже слишком большая, а в семье, как говорится, не без урода. Да и многих уродами нельзя было назвать, просто ветер бродит в голове и не думают о последствиях.

Кого-то задержат за распитие спиртных напитков в общественных местах, кого-то за драку, попадались и с наркотой. И всё чаще стали мелькать девочки, посетительницы ночных клубов. Готовились пополнить ряды эскортниц. И алгоритм дальнейших действий был уже отработан: это строгие беседы с нарушителями, постановка на учёт, встречи с родителями. И конечно, предупреждали, что если подобное повторится, то тогда прямая дорога в колонию для несовершеннолетних. Болезнь это не излечивало, но не ставить же провинившихся на горох и не драть же их розгами. И пытались найти подход, проводили доверительные беседы. Порой это помогало. Она делала всё, что должна была делать, и считала, что свой долг исполняет. Некоторые становились на путь исправления и больше не залетали в неприятные истории. Дальше… всё же у каждого подростка есть родители и у них в первую очередь должна болеть голова за дальнейшую судьбу их чада. Тут семья – самое главное звено. Но сейчас… сейчас было иное. И когда ей позвонили и назвали время и место встречи, она какое-то время пребывала в прострации. В голову лезли самые ужасные вещи. Всё в ней окаменело. Она даже не могла собраться с мыслями, успокоиться и всё, как положено, обдумать. Даже не верилось, что это происходит с ней, а не с кем-нибудь другим. Уж что-что, а держать себя в руках она умела, чтобы не показать растерянности.

Когда она оказалась перед дверями нужного кабинета и прочитала вывеску, то почувствовала, как дрожат колени. Нужно успокоиться, взять себя в руки и не показывать своей слабости. На ней было длинное платье, но если у ней будет походка такая, какая бывает у человека после инсульта, то она вызовет к себе жалость или презрение. Ни того ни другого она не хотела. Она сильная женщина и справится с любой проблемой. Она не может позволить себе слабости. Она дёрнула головой, резко выдохнула и постучалась. Но не услышав ничего, открыла двери и шагнула. Перед ней была ещё одна дверь. Она снова постучала и на этот раз услышала «Входите!» Первое, что она увидела, это был портрет президента, который глядел прямо на неё и его глаза говорили: «Я всё про тебе знаю. От меня невозможно скрыть правду. Не вздумай врать и изворачиваться. Я сразу пойму, что ты врёшь».

– Я…

– Я знаю, что вы Вера Ивановна, – проговорил человек, сидевший под портретом президента.

И сказал он это так, как будто хотел, чтобы она поняла, что он знает всё про каждого, кто входит в этот кабинет.

Мужчина в солидном костюме, белоснежной рубашке и при галстуке, выглядел вполне симпатично. Он даже улыбнулся ей, как будто показывая, что ничего плохого от него ожидать не нужно. У него был самый подходящий для мужчины возраст – лет пятьдесят, когда человек уже твёрдо стоит на ногах и его жизнь состоялась. В нём не было ничего такого, что могло бы пугать её. И она тоже улыбнулась. Так улыбаются хорошим знакомым. Она же представляла его совершенно иным. Суровым и грозным монолитом с нахмуренными бровями и пудовыми кулаками. И конечно, не в гражданском костюме, а в мундире. А у него даже не было на столе и на полке шкафа бюста железного Феликса, который стоял у истоков этой грозной службы. Не так она представляла себе это учреждение и людей, обитающих в нём. Это шло и из прочитанных книг, и из фильмов про славных чекистов.

– Вера Ивановна, присаживайтесь, пожалуйста!

Она опустилась на стул, на колени положила чёрную сумочку. Там, конечно, был паспорт. Она была уверена, что паспорт обязательно спросят и долго его будут листать и изучать.

– Всё в порядке, Вера Ивановна? Что-то вы бледны. Кстати, обращайтесь ко мне Анатолий Гаврилович.

Она улыбнулась.

– Ну, наверно, не всё в порядке, если меня вызвали сюда. Вот никогда не думала, что побываю в вашем учреждении.

– Ну, да! – кивнул мужчина. – Вы подумали, что если вас вызвали в комитет, то, значит, ваши подопечные совершили что-то плохое. Даже ужасное. Ведь так же? Может, готовили теракт или связались с иностранными спецслужбами? Или… Да время сейчас тревожное. Но спешу вас успокоить, Вера Ивановна. Ваши ученики не совершили ничего такого, что привлекло бы внимание нашего учреждения. НИ-ЧЕ-ГО!

Она выдохнула. Но всё равно на душе было неспокойно. Не чай же её пригласили сюда попить.

– Зачем я здесь?

– Ну, ваша старая школа, та, что на берегу, недавно сгорела.

– Нашли поджигателей?

– Этим занимается полиция. Скорее всего какие-нибудь бомжи или алкаши. Может быть, бросили окурок. А, может, и костерок развели, что-нибудь пожарить или погреться. Они всегда в таких заброшенных строениях гуляют, ночуют. Но, повторяю, этим занимается полиция. И конечно, о результатах вам должны сообщить. Дело в том, что, когда рабочие разбирали остатки школы, они обнаружили очень любопытный предмет.

Он подошёл к шкафу, взял оттуда и поставил на стол перед Верой Ивановной металлический предмет, похожий на термос. Вера Ивановна пожала плечами и посмотрела на мужчину. Она удивлённо спросила:

– Что это такое?

– Вот и рабочие не знали, что это такое. И поступили совершенно правильно. Позвонили в МЧС. Приехали сапёры. Ведь это могло быть СВУ, самодельное взрывное устройство. Хотя кому придёт в голову взрывать старую заброшенную школу. Но в подобным случаях лучше перебдеть, чем недобдеть, как говорят сапёры. Это не была взрывчатка. Они открыли, посмотрели и привезли к нам. Так положено. Там оказался очень любопытный документ. Торцовая сторона, та, что с южной стороны, не горела, поэтому и контейнер и содержимое его сохранилось в целостности и сохранности.

Он открутил крышку контейнера, извлёк из него лист бумаги, скрученный рулоном, развернул его и протянул Вере Ивановне. Она стала читать. И чем дальше она читала, тем светлее становилось её лицо, морщины на лбу исчезли, она улыбнулась и кивнула, как будто перед ней был хороший знакомый, которого она рада была видеть.

– Действительно, очень трогательно, – проговорила она и протянула бумагу полковнику.

Тот скрутил её, опустил в контейнер и завернул крышку.

– Собственно и всё, ради чего я и пригласил вас, чтобы передать вам этот замечательный предмет. Это же собственность школы, и я возвращаю её директору школы. За то, что я потратил ваше драгоценное время, прошу простить меня. Ну, у меня собственно всё. Если у вас нет вопросов ко мне, я вас не задерживаю. И очень рад был познакомиться с вами.

–

Всю дорогу Вера Ивановна молчала. Петрович поглядывал в зеркало, пытаясь определить, что там было. Но лицо директорши оставалось каменным. Никаких эмоций. Заведение очень серьёзное. Это тебе не полиция. Хотя и от полиции лучше быть подальше. Неужели архаровцы натворили что-нибудь? От них можно было ожидать что угодно. Будь его воля, он бы каждому педагогу через пять лет выдавал медали за мужество.

Такое поколение, что все берега попутали, и что у них в головах, один чёрт разберёт. Не знаешь, что в следующую минуту выкинет. Ох! Насмотрелся он на них, знает, как облупленных. Наказывать нельзя, кричать ни-ни. Сразу жалобы, разборки. И от каждого только слышишь «права не имеете». А они на всё имеют право. Только обязанностей у них никаких нет. Он не педагог и мог себе позволить некоторую резкость. И рявкнуть, и сверкнуть глазами, и пообещать надавать по шее. Иногда помогало.

Когда он получил новый «уазик», не мог нарадоваться. Это всё равно, что завести себе молодую красавицу-любовницу. Всё блестело, сверкало, пахло свежей краской и кожей. Да вот…

Когда после занятий в салон полезла ребятня, ухая, охая, всё ощупывая, повсюду суя свой нос, Петрович повернулся к салону и грозно произнёс, сделав при этом свирепое лицо:

– Ну-ка слухать сюда! Если что-то напишите на облицовке или поцарапаете, бошки поотрываю. Вы меня знаете, я с вами нянчиться не буду.

И для убедительности погрозил кулаком. Все замолкли, переглядывались, бросали на Петровича недоуменные взгляды. Разве можно так с ними разговаривать? Ребятня еще ни разу не видела его таким грозным и сердитым. И поверила, что он сделает, как сказал.

Но это было ещё не всё.

– Наталья Владимировна!

Это уже к воспитательнице, которая должна была сопровождать детей от дома до школы и назад. Она была родственницей Петровичу. Была замужем за его племянником. И поэтому на правах родственника он общался с ней без всякой официальности. И только при учениках называл её по имени-отчеству. А так Наташа.

– Вы бы закрепили за каждым место и список бы составили, где кто сидит. И мне надо тоже такой список, чтобы знать с кого спросить, если что. Ну, и предупредить, что каждый за своё место отвечает.

– Так у нас есть такие списки. И за каждым закреплено место. Я вас сделаю копию.

– Ну, и хорошо. Тогда поехали! А ну-ка все пристегнули ремни! Кто не пристегнёт, пойдёт пешком.

Новый автобус был с ремнями безопасности, ограничителем скорости, больше шестидесяти километров на нём не разгонишься, и дополнительной ступенькой, которая была у самой земли. А ещё был дополнительный маячок, который нужно было включать, когда едешь по городу.

Петрович до того, как пришёл в школу, возил начальника и усвоил, что начальнику никогда нельзя задавать вопросов, расспрашивать об его делах и вообще молчать в тряпочку и не открывать рот, пока тебя не спросят. Если захочет, то начальник сам поделится с водителем о том, что его беспокоит. Иногда такое случалось.

Обычно Вера Ивановна сама начинала разговор, конечно, не всё рассказывала, но кое-что. Она считала Петровича не просто водителем, но и членом большого педагогического коллектива, с которым можно делиться своими делами. Он тоже работал с детьми, пускай и в своей специфической сфере. И кто знает, наверно, мог и посоветовать что-нибудь полезное.

Теперь она молчала всю дорогу, прижимая к животу сумочку и пакет с капсулой, думая, что ей теперь делать с этим добром, которое так неожиданно свалилось на её голову. Надо на ближайшей планёрке или, как они ещё назывались, совещаниями при директоре, которые проходили каждый понедельник, рассказать коллективу об этой находке. Узнать общее мнение, как теперь с этим поступать. Провести ли общешкольное мероприятие, на котором зачитать это послание? Вроде так и надо! Ведь это послание педагогов, которые работали полвека назад, а точнее пятьдесят три года назад, и ребят, которые учились в их школе и отправляли послание тем, кто будет учиться через пятьдесят лет после них. И они верили, что это послание не пропадёт, что его обязательно прочитают. И не сделать этого, значит, предать их память. Но это послание сейчас выглядит таким наивным, сказочным. И что если вместо благоговейного внимания и душевного трепета на их лицах будут скептические улыбки и последуют смешки и издевательские реплики, а то и гомерический хохот. Ведь нынешнее поколение такое циничное. И ему только бы смеяться, кривляться и высмеивать всё подряд. Они, преподаватели, будут стоять растерянными и расстроенными, будто их облили помоями. И беспомощными, потому что не будут знать, что сделать, чтобы прекратить этот дурацкий смех. Из воспитательного мероприятия получились бы «Уральские пельмени» местного разлива. Очередное юмористическое шоу, которые теперь идут круглые сутки на телеэкранах. Здесь нельзя с ходу. Надо семь раз отмерить. Всё предусмотреть. И Вера Ивановна погрузилась в размышления о том, что же ей теперь делать с этой необычной находкой. А то, что нужно что-то делать, она не сомневалась. Петрович так и не узнал, зачем они ездили в это грозное учреждение, именуемое в народе конторой. Одно было понятно, не для того, чтобы директрису напоили кофе или чаем. Если случилось что-то серьёзное, то об этом уже говорил бы весь город. А они, шофера, узнают новости первыми. И всё-таки для чего-то вызывали Веру Ивановну.

–

Планёрки и всякие совещания проходили в кабинете физики. Это был самый просторный кабинет в школе. К тому же он находился у южной стены. И к тому времени, когда заканчивались уроки, солнце уже уходило на восток и потому не слепило глаза и не нужно было опускать шторы. Вера Ивановна заранее принесла бумаги, которые ей понадобятся, и пакет с капсулой, который она поставила под стол, чтобы раньше времени не привлекать внимания коллег. Пришла она заранее, что бывало крайне редко. Обычно все совещания начинались с запозданием на пять, а то и на десять минут. И Вера Ивановна приходила с задержкой, потому что знала, что вовремя никогда все не соберутся, обязательно будут еще тянуться и у кого-то непременно появятся срочные дела. Как специально, в это время ей кто-нибудь непременно звонил или из образования, или ещё откуда-нибудь. Школа как в коконе была окутана разными учреждениями и организациями, которые имели к ней отношение и считали своим долгом непременно напоминать об этом. Некоторые Вера Ивановна считала паразитическими, от которых никакого толка, только отвлекать, занимать время они старались регулярно. И всех их нужно выслушивать, выдавать им информацию.

На этот раз Вера Ивановна даже не погрузилась в бумаге, которые лежали перед ней, потому что не это было сейчас самым главным и не это больше всего волновало её. Так до самого последнего момента она не знала, как подать новость и как к ней могут отнестись. В кабинет заходили учителя и поодиночке и парами, о чём-то говорили между собой. У каждого было своё закреплённое место, и никто на чужое место не садился. Всё, как у учеников. Как говорится, с кем поведёшься, от того и наберёшься. Начальство же, то есть школьная администрация, а это завуч, организатор, вожатая, социальный педагог, сидели за передними столами. И обычно они приходили с папками документов. Они подходили к Вере Ивановне, договаривались о выступлении. Но не всегда. Иногда им приходилось выступать и без всякой договорённости с директором.

Сначала она предоставила слово своим заместителям. Организатор рассказала о ближайших мероприятиях, о том, что должны были сделать классные руководители, о том, что не нужно превращать классные часы в выставление оценок за неделю. Завуч об учебных планах, какие туда нужно внести изменения, о заполнении классных журналов, накоплении оценок. У некоторых учеников за месяц нет ни одной оценки. Вожатая о сценарии ближайшего мероприятия. И социальный педагог взяла слово и долго рассказывала о работе с родителями, о том, что никто не отменял посещение семей. Люди устали, кто-то провёл пять или шесть уроков и всем хотелось домой. Вера Ивановна с тревогой наблюдала, что внимание рассеивается, у многих в глазах никакого интереса, а по выражениям лиц можно прочитать «Да кончайте вы поскорей эту тягомотину! Неужели вы не понимаете, что мы уже выдохлись». А ведь еще не подошли к самому главному. Записи никто не вёл, кроме географа Ивана Николаевича, который нигде и никогда не расставался со своим блокнотом. И сейчас он делал зарисовки выступающих, получались весьма забавные шаржи, делал к ним ироничные комментарии. То есть вёл свою историю школы в духе Козьмы Пруткова. Ему в каком-нибудь юмористическом журнале работать, а не водить указкой по карте полушарий. Правда, свои блокноты он коллегам не показывал.

Вера Ивановна дождалась своей минуты. Быстро познакомила с документами, которые поступали сверху, что-то зачитывала, где-то излагала лишь краткое содержание. Она торопилась, пока коллеги окончательно не потеряли всякий интерес. Поэтому говорила быстро, порой переходила на скороговорку, замедляя темп речи только на самом важном.

– Вот теперь, коллеги…

Она наклонилась, подняла пакет и достала капсулу.

– …хочу вам показать вот это.

Она увидела, как все оживились, в глазах появился интерес. Сейчас они гадали, что это за странный предмет, похожий на термос или снаряд и зачем он здесь.

– Несколько дней назад сгорела наша старая школа. Когда её разбирали, то обнаружили замурованный в стену вот этот предмет. Позавчера меня пригласили в комитет ФСБ и полковник Свиридов Анатолий Гаврилович передал мне этот предмет, вот эту капсулу, в которой…

Замолчала, стала откручивать крышку. Неужели какие-нибудь драгоценности, который запрятал в стене во время гражданской войны местный богач, надеясь вернуться к ним когда-нибудь? Но это были не драгоценности. Увы! А пара листов бумага.

– Коллеги! Я вам зачитаю этот документ, и мы с вами решим, что с ним делать дальше. Документ этот необычный. Я бы даже сказала неожиданный, поэтому нужно всё хорошо обдумать.

– Надо бы сделать перерыв! – выкрикнул с задней парты Василий Иванович, учитель физкультуры. На нём был спортивный зимний костюм, поскольку сейчас у него начались во всех классах лыжи. – Нарушаем правила организации труда.

Вера Ивановна развела руками, что означало, что решение за коллективом. Как решат, так и будет. Подавляющее большинство были женщины. Они зашумели:

– Без перерыва! Быстрее закончим! Что нам тут до ночи сидеть!

– Давайте! – согласилась Вера Ивановна.

Она подняла бумагу и стала читать.

«Послание к потомкам. Мы обращаемся к вам, кто будет после нас через пятьдесят лет. Вряд ли вы будете учиться в этом здании. У вас будет просторное современное здание из стекла и бетона, где будут большие классы с удобными партами. И умные добрые учителя вам будут рассказывать о прошлом человечества, о других странах и народах, учить вас решать уравнения, постигать законы мироздания и устройства вселенной и всего, что нас окружает. И среди вас не будет отстающих и не любознательных. Мы обращаемся к вам, мальчишки и девчонки, юноши и девушки, которых мы совершенно не знаем, потому что вас еще нет на белом свете. Мы вас хотим сказать самое главное, самое важное слово. Все мы, и ученики, и учителя, – одна семья, потому что большую часть времени мы проводим вместе. Мы упорно овладеваем знаниями, работаем на субботниках, у нас проходят интересные мероприятия, мы посещаем кружки и увлекаемся спортом, и имеем достижения в спортивных соревнованиях. Немало наших ребят становятся победителями в районных конкурсах. Мы о многом думаем и прежде всего о будущем, каким оно будет, будет ли в этом будущем хорошо и детям, и взрослым. Да разве можно представить человека, который бы не думал о будущем? Мы думаем о вас, о тех, кто будет жить через полвека и тоже будут учиться в школе. Мы пытаемся представить, какими вы будете.

Мы не сомневаемся, что у вас будет счастливая, интересная, насыщенная жизнь. На земле прекратятся войны и конфликты, и все народы объединятся в единый Союз Советских Социалистических Республик. Исчезнут границы и люди смогут ездить, куда захотят. Коммунизм победит в глобальном масштабе, не будет эксплуатации, нищеты и голода. Деньги вы будете видеть только в книгах и музеях, потому что надобность в них отпадет. Закроются банки и сберкассы, а в магазинах не будет кассиров. Все блага польются потоком. Но вы не будете потребителями, вы будете творцами. И главная цель для вас будет не личное благо, но общественное, благо для всего человечества. Ваши братья и отцы будут осваивать космические пространства и поселения землян возникнут на дальних планетах. Полёты в космос станут такой же обыденностью, как и полёты на авиарейсах. Как поётся в песне «И на Марсе будут яблони цвести». А на земле не будет войн, не будет преступности, исчезнут подлецы и карьеристы. Вы будете светлыми благородными людьми, живущими ради блага всего человечества. Вы покончите с эпидемиями, будете лечить те болезни, которые сейчас считаются неизлечимыми и средств против них еще не нашли. Люди будут жить активной творческой жизнью далеко за сто лет.

С коммунистическим приветом ученики из 1972 года».

– Бред какой-то!

Это была Людмила Александровна, физичка, Физюля, как её называли в школе. Причём это прозвище её не обижало. И она сама порой могла так себя назвать.

– Все так считают? – спросила Вера Ивановна. – Или есть другие мнения?

Все молчали. Неужели её худшие опасения оправдываются? И надо забыть про это послание, как досадное недоразумение?

– Людмила Александровна! Поясните свою позицию!

Людмила Александровна сняла очки п поднялась. Выдохнула. Или это у неё была такая презрительная усмешка. Лицо её не выражало ничего хорошего. Оно становилось таким, когда её что-то злило.

– Я понимаю это, Вера Ивановна, так, что вы хотите вот это читать перед учениками на линейке? Или устроите специальное какое-то мероприятие для вот этой муры?

– Это должно быть торжественное мероприятие.

– Ага. Я так и подумала. И знамя будем выносить, и горнисты будут в свои дудки дудеть. Вы представляете, какой будет гогот, когда они будут слушать это? Это будет не торжественное мероприятие, а какой-то цирк. Опозоримся только и будем выглядеть дураками. Хотя они и так нас считают дураками. Только ещё больше укрепятся в этом мнении. И потом будут ходить и ржать, вспоминая комедию.

Повернулась к соседке.

– Не так что ли?

Соседка промолчала. Людмила Александровна фыркнула. Она считала себя правдолюбицей.

– Все такого же мнения, как Людмила Александровна? Или есть другие мнения? Только, коллеги, прошу не отмалчиваться. Мы решаем очень важный вопрос.

Поднялась Наталья Леонидовна, учительница иностранных языков.

– Я не согласна с Людмилой Александровной. Почему мы считаем, что наши дети такие испорченные и не способны ничего понять? Им только бы изгаляться, поржать. Ничего святого, серьезного для них не существует. Люди, которые писали это послание, были другими людьми, с другими интересами, другими целями, другим духовным миром. Это было другое поколение, поколение наших родителей, бабушек и дедушек, которые, кстати, достойны всяческого уважения. Это история, история нашей страны, наше прошлое. А мы отметаем его с порога. И не хотим даже знать его и не хотим, чтобы наши дети знали его. Когда они писали это послание, они были искренними и верили в это. Да, это не осуществилось. И осталось только мечтой и не более того. И что? Разве запрещено мечтать? Они хотели, чтобы всё это случилось через полвека. Разве они хотели чего-то плохого? Нет! Их мечта прекрасна. И если мы сохраним в тайне это послание, мы совершим предательство, неуважение к нашим предкам. Если бы они знали об этом, что бы они подумали о нас? Надо объяснить детям, что был Советский Союз, что была коммунистическая партия, был комсомол, пионерия. И люди жили в этом и с этим. И не могли представить, что могло быть как-то иначе. Да и к тому же здесь не только идеология и не столько идеология, сколько нормальная человеческая мечта о хорошем.

– Спасибо, Наталья Леонидовна! Ещё кто-то хочет высказаться? Елена Владимировна, каково ваше мнение?

Елена Владимировна – организатор по воспитательной работе, высокая стройная женщина. У неё всегда подкрашен маленький ротик и длинные ресницы. Но немного. Она носила строгие костюмы, всегда длинные юбки. Зимой сапоги на высоких каблуках.

– Уважаемые коллеги! Вы слышали, каким необычным путём к нам попало это послание. Если бы не было пожара, то, скорей всего, не было бы и его. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Я слышала о подобного рода посланиях, которые писали не только в школах, но и в других учреждениях. Я согласна с Натальей Леонидовной, что это будет предательство и неуважение к прошлым поколениям, если мы не исполним их желание и не познакомим с посланием наших детей. Я думаю, что хорошо было бы, если бы нам удалось разыскать участников той исторической линейки, чтобы они поделились своими воспоминаниями. Я уверена, что мы это сделаем и у нас всё получится.

–

Между собой Вера Ивановна называла Елену Владимировну Леной. Они были родственницы. Елена Владимировна была замужем за её братом. Они часто отмечали вместе праздники. В домашней обстановке обсуждали школьные дела. И могли говорить вполне откровенно о том, что не скажешь при коллегах. Сейчас после планёрки, когда все расходились по домам, Вера Ивановна сказала, чтобы она зашла к ней. Обычно они последними покидали школу.

Елена Владимировна села к столу и вздохнула.

– Людмила Александровна, как всегда, в своём репертуаре. Всё, у ней плохо, что бы мы ни делали.

– Не обращай внимания! Как говорит молодёжь, забей! Ты ожидала чего-то другого от нашей записной критикессы, которая привыкла во всём видеть только плохое?