Вьетнамские каникулы. Необязательная встреча

Глава 1. Тайфун

В шесть вечера наступила пугающая тишина. Создавалось впечатление, что перед тем, как природа-мать начнет крушить все подряд, она дала время подготовиться.

Получив сообщения, по неведанным нам геомагнитным телеграфам, птицы замолкли и спрятались, а змеи двинулись в горы, бесстрашно пересекая проезжую часть. Вслед за «ползучими» активизировались прибрежные крысы. Они истошно запищали, заметались и, обгоняя друг друга, беличьими прыжками двинулись прочь от береговой линии.

В мгновение ока, океанские волны из хаотично-ветровых, превратились в геометрически правильные. Со стороны могло показаться, что это не Вьетнам, а побережье Бали, с его безукоризненными серферскими волнами, но в отличие от балийского побережья, людей, скользящих по волнам, не наблюдалось.

Узнав о надвигающемся тайфуне, слабонервные соотечественники укатили в Сайгон. Бесстрашные же, набирались храбрости в единственном работающем прибрежном баре. В то время, как вьетнамцы укладывали мешки с песком на крыши своих заведений, русские решили извлечь выгоду, работая до последнего клиента.

– Гера, пойдем кататься, харэ стоять в отупении. Посмотри, какие волны!

Я обернулся. Сзади стоял Карелький, один из местных инструкторов по серфингу.

– Ты смотрел на сайте? Сколько у нас времени, до того, как всё начнется? – поинтересовался я.

– Час, а то и два у нас точно есть, но такая красота долго не продлиться. Ты как хочешь, а я пошел, – буркнул Денис и двинулся на серфстанцию.

Волны были действительно хороши и я, недолго думая, отправился вслед за смельчаком Карельским.

Быстро пройдя рифовую зону, мы отплыли метров сто от берега и, усевшись на доски, стали ждать большую волну.

Берег, еще недавно гудящий веселыми отдыхающими, опустел. Прибрежные заведения убрали мебель и выключили свет, усиливая ощущение надвигающейся беды.

После событий 2006 года, обитатели Вунг Тау, стали более серьезно относиться к прогнозам, и каждый раз слыша о надвигающимся тайфуне, тщательно готовились.

Пришла хорошая волна. Умело работая руками, Денис разогнался и встал на доску. Мне тоже удалось встать, но в отличие от океанского «профика», я съезжая с гребня упал, потеряв равновесие. Прекрасные волны дали возможность несколько раз повторить попытку, но «катбэки» и «боттом тёрны» не получались, как и прежде. Прошел час. Спустившаяся темнота заставила нас выйти из воды.

– Гера, работай правой ногой и как только встал, разворачивай корпус, – по инерции советовал инструктор Карельский, выжимая шорты.

В благодарность за бесплатный совет я мотнул головой.

Смыв соленость и переодевшись, мы направились в бар. Двигаясь по узкой аллее, окруженной тропической зеленью, я краем глаза заметил, как изменился цвет неба. Несмотря на то, что было уже темно, небосвод приобрёл какой-то неестественный свинцовый оттенок.

– Денис, а ты был здесь в 2006, когда был тайфун? – поинтересовался я.

– Да. Жуть! Тут все так летало, представить себе невозможно. Видишь вон ту вывеску нашего бара с неоном в виде серферской доски?

– Да.

– Её нашли за три километра отсюда.

– Так она же тяжеленая!

– Да! В городе не было ни одного целого стекла. Крыши срывало, деревья выкорчевывало. Говорят, шестьдесят лет ничего подобного не было.

К моменту нашего прихода в баре осталось трое посетителей. Одного из них я знал – это был местный геофизик Эрик, работающий на французскую нефтяную компанию. Двое других клиентов питейного заведения, были не из наших краев.

К моему удивлению, рядом с немолодым туристом в серферских шортах, стоял православный монах, в черном облачении.

С момента моего поселения в Вунг Тау, я почти каждый день заходил в русский бар. Вначале хотелось познакомиться с местной диаспорой и посмотреть на заезжих туристов, потом засосало! Причем так, что стал ежедневно выделять пару часов своей кокосовой жизни на ненужные знакомства и пустые разговоры. В бар приходили разные люди и, каждый раз видя нового человека я, движимый каким-то странным азартом, пытался угадать его профессию или хотя бы род деятельности.

Вот и в этот раз, «на автомате», я быстренько пробежал по внешнему виду незнакомцев.

Что за духовное лицо посетило бар в столь тревожный час? Священника в нашем Приходе нет и не предвидится. Службы проводит дьякон, работник совместного предприятия. Батюшки из Владивостока приезжают только на большие праздники, но до Рождества еще далеко.

Подойдя ближе, я увидел кожаный ремень на подряснике. «Да будут чресла ваши перепоясаны и светильники горящи!». Монаха сюда никто не отпустит, а вот чином повыше может быть!? Иеромонах! Точно иеромонах! Он и службу может провести и приехать в другую страну не проблема!

Другой посетитель так же прекрасно «читался». Пивной животик, обгоревший поломанный нос, дорогие часы, позолоченный айфон. «Коммерс» на отдыхе, не ниже директора завода, а может даже депутат какого-нибудь законодательного собрания.

Бармен, взглянув на экран своего лэптопа, громко произнёс:

– Друзья мои, через час тайфун «Хайян» прибывает в наше заведение. Предлагаю срочно «валить» по домам.

– Ты давай потихоньку собирайся, мы еще постоим. Лично мне, хочется посмотреть разгул стихии, – произнес раскрасневшийся возможный директор завода.

– Не советую, – заспорил инструктор Карельский, – я один раз уже наблюдал «разгул» в 2006 году и сообщу хорошего мало. Разбегайтесь по домам-отелям и не испытывайте судьбу.

– Полностью поддерживаю Дениса. Давайте разбегаться. А вы батюшка, что здесь делаете? – обратился я священнослужителю.

– Вышел прогуляться. Никому ничего не сказал. Бармен обещал такси, но что-то его нету, – ответил представитель Церкви.

– Вы же в приход «Русьвьетойл» приехали? Где же сопровождающие? Почему Вас не известили о тайфуне?

– Не знаю. Я с обеда по берегу гуляю.

Как-то мгновенно, без традиционного ветрового предупреждения, начался дождь. Еще через минуту, извиняясь за пропущенную последовательность, засвистел ветер.

– Вы как хотите, а я убежал, – произнес инструктор Карельский и, запрыгнув на мотик, быстро умчался в темноту.

– Батюшка, давайте я Вас отвезу в городок «Русьвьетойл».

– А меня кто отвезет? Я так понял, такси ждать глупо? – повелительным тоном поинтересовался красноносый коммерсант.

– Можно попросить Ерика или бармена, – ответил я.

Бармен, находившийся за спиной, замотал головой, давая понять, что никого отвозить не будет и быстро протараторил:

– Ребята рассчитайтесь со мной, мне нужно всё быстро убрать и закрыть. – Потом на секунду замер и уставившись в темноту добавил, – если Карельский сбежал, значит скоро начнется. У него чуйка на эти дела.

Коммерсант бросил на стойку двести долларов.

– Хватит? Здесь за всех. Ну что Ерик отвезешь меня в отель? Здесь не очень далеко. А то меня там девушка заждалась.

Дождь и ветер прибавили скорости и концентрации.

– Я бы с радостью, но приехал сюда на велосипеде. Мне кажется, всё уже началось, и до вашего отеля Вы не доберётесь. Возможно, тайфун двигался быстрее, чем показывали на сайте. Здесь через дорогу есть дешевая гостиница, в которой мы сможем укрыться. Перво-наперво нужно взять в баре воды и еды. Надеюсь, к утру все закончится.

– К утру? – выпучив глаза почти проорал коммерсант, – да у меня пятизвездочном отеле сидит красотка с ногами до ушей и литров пять виски! Я лучше сам пешком пойду!

– Не советую. Сойдет с ближайшей горы сель и привалит вас по дороге. Кто вам поможет?

– А что такое сель?

– Грязевой поток. Дорога идет вдоль горы, а грязи и камней на ней предостаточно.

В подтверждение слов геофизика, ветер завыл жутким волком-оборотнем из голливудского фильма и смахнул невидимой рукой со стойки тяжелые пивные бокалы. В лицо брызнул дождь, изменивший угол наклона почти до уровня горизонта.

– Ой ёй! – запричитал бармен.

– Предлагаю послушаться Эрика. Он здесь живет дольше всех, и всё знает, – произнес я и обратился к священнослужителю, – Вы как Отче? С нами? Доберемся в отель, позвоним Булкину, чтобы не волновались. Простите, Вы, в каком чине-звании? Иеромонах? Как к Вам можно обращаться?

– Я иеромонах. Можно просто отец Александр.

– Отлично. Дима, дай нам упаковку ветчины, хлеба и большую бутыль воды, – произнес я, обращаясь к бармену.

– И бутылку виски, – добавил красноносый коммерсант, кинув на стойку сто долларовую купюру, которую тут же унес ветер.

Пока мы искали деньги, бармен подготовил заказ.

– Может, пронесет? – усомнился возможный директор завода.

Чтобы никто не сомневался, душ с небесным краном отрыли «на всю» и через минуту посетители бара были мокрые, несмотря на то, что стояли под навесом.

До ближайшего укрытия было метров триста, но быстро преодолеть это небольшое расстояние не получилось. Обезумевший ветер вкупе с тропическим ливнем создавали ощущение санаторно-курортной процедуры, напоминающей циркулярный душ и душ «Шарко» одновременно. Колючие водные струи вонзались в лицо, не давая открыть глаза.

Пересекая прибрежную трассу, я на всякий случай кинул взгляд вправо и влево. Транспорта естественно не наблюдалось. А под ногами, тем временем, уже текли уличные реки, достигающие колена. Единственная радость была в том, что обливающая нас с головы до пят вода была теплая.

Завывая и улюлюкая, ветер отчаянно пытался помешать нашему бегству, но мы медленно, согнувшись в три погибели, двигались вперед. Когда до спасительного отеля оставался десяток метров, налетевший воздушно-капельный порыв подхватил промокший низ подрясника отца Александра, и потащил его в сторону. Ерик успел схватить иеромонаха за руку, и как бывалый мореходец, быстро развернул его навстречу ветру, уменьшая парусность священнослужителя. Взявшись за руки, наш отряд продолжили движение.

В момент, когда мы вплотную приблизились к ближайшей гостинице, наверху что-то заскрежетало, загромыхало и огромный лист кровельного железа, сорвался с крыши. Словно листок промокашки, унесенный легким весенним ветерком, он полетел, создавая впечатление кратковременной невесомости. Наклонившиеся в пояс пальмы проводили его в недолгий путь, как подданные провожают своего правителя. Пролетев сотню метров, сорванная кровля плюхнулась на дорогу.

Видя ненадежность строения, останавливаться в этом отеле у всех разом пропало желание. Ерик, как спецназовец на задании, сделал жест, предписывающий идти по дороге вверх к следующей гостинице. Мы подчинились.

Через пятнадцать минут наша компания стояла у двери маленького семейного отеля, находившего под горой. Испуганный хозяин принимать гостей не торопился, долго рассматривая нас через заливаемое дождем окно. Мокрая, сто долларовая купюра, прилепленная к стеклу, убедила открыть дверь.

Владелец не говорил по-английски и поэтому я, в рамках своего «бытового» вьетнамского пытался объяснить, что нам надо, произнося слова и обороты, которые были более-менее применимы к данной ситуации.

– Синь тяо! Той ля линсо! (Здравствуйте! Я есть советский!) – начал я.

Поняв, что я сын дружественного народа, вьетнамский отельер улыбнулся, обнажив ряд кривых желтых зубов.

– Дей ля банкуа той! (Это есть мой друг!) – продолжил я, показывая на промокших соотечественников, – Мыа! Мот дейм, бон дзыанг! Манг нгай, бензё! Бань ё? Мот чам до тот? (Дождь! Одна ночь, четыре кровать. Сейчас принести. Сколько? Сто долларов хорошо?).

Уж, не знаю, все ли из моего спича понял хозяин, но после небольшой паузы он произнес:

– Линсо ля тот! Мот ча доль ля тот!

– Понял! Я «ля» все время пропускаю, – почти крикнул я.

Все, включая вьетнамского хозяина, непонимающе смотрели на меня.

– Что он сказал? Я только «линсо» понял, – произнес Ерик, который принципиально не брался учить вьетнамский.

– «Советский хорошо! Сто долларов хорошо!». Вот что он сказал!

Хозяин куда-то ушел, а вместо него прибежали два сопливых пацана, которые с интересом стали рассматривать нас.

– Что вы ему сказали? – поинтересовался иеромонах.

– Я сказал, что мы русские, точнее сказать советские, что на улице дождь и нам нужно четыре кровати на ночь за сто долларов.

– Скажите мне, а без вот этих азиатских витиеватостей нельзя? Зачем нам представляться? Зачем объяснять, что на улице дождь? Он что и так не видит? Бери деньги, давай номер! Всё! – произнес раздраженный коммерсант.

– Во-первых, в Азии главное уважение. Ни одна сделка не проходит без прелюдии. Если ты, что-либо ускоряешь, значит, проявляешь неуважение. Здесь церемониальность во всём и со всеми, невзирая на ранги. Ну, а во-вторых, во Вьетнаме так же, как и везде есть наркоманы, преступники, маньяки, а у хозяина семья, маленькие дети. От того что мы представились с нас не убудет, а вьетнамцу спокойнее. Пароль «той ля линсо!», то есть «я есть советский», открывает многие двери, потому что взрослое население еще помнит, кто помогал, а кто напалмом жег!

Через пять минут, нам выделили два скромно обставленных номера, на втором этаже со свежим постельным и плесенью на стенах.

Приняв горячий душ и завернувшись в простыни как римские патриции, мы решили организовать скромный ужин. На мой вопрос есть ли тарелки, хозяин отеля принес горячий рис, немножко фруктов и зеленый чай.

– Если учесть, что в стены и окна этого здания стучится стихия, мы очень хорошо устроились, – начал Ерик, – но предупреждаю, если вылетят стекла, всем нужно будет укрыться в ванной. Это самое безопасное место в помещении.

Обсуждать, почему ванная самое безопасное место не стали, приняв этот факт на веру.

– Давайте знакомиться. Меня зовут Георгий. Это как вы уже знаете Эрик, рядом отец Александр. Вашего имени я не знаю, – обратился я возможному директору завода.

– Виктор. Ребята, у кого телефон работает? У меня, то ли батарея села, то ли от воды умер. Надо позвонить. Девушка в отеле сидит, наверно с ума сходит.

Ерик достал из кармана простенький водонепроницаемый телефон и передал его Виктору. После того, как директор завода насюсюкался со своей любовницей (с женой обычно так не разговаривают), мы позвонили дьякону Булкину, успокоив его, что с отцом Александром все нормально. Он, оказывается, был уверен, что приезжий священник, все это время, находится на территории городка. На полуслове связь оборвалась. Телефон показывал отсутствие сети.

– Связи нет, – констатировал Эрик, – здесь после тайфуна 2006 года три дня не было ни связи, ни света!

– Раз такое дело давайте выпьем и поедим, – произнес Виктор, раскладывая по тарелкам ветчину и ставя на импровизированный стол бутылку виски, – вы батюшка пить будете? Или Вам нельзя?

– Я давал обед послушания, безбрачия и нестяжания. Воздерживаться от алкоголя я обещание не давал. Так что пить мне можно, но предпочитаю воздерживаться и выпиваю немного вина по праздникам. За предложение спасибо. Я лучше зеленым чайком побалуюсь, – ответил отец Александр.

– Эрик? Георгий? Бу? – продолжил опрос Виктор.

– Бу, – поддержал инициативу Эрик.

– Спасибо, но нет. Я с отцом Александром чайку, – отказался я, хотя в глубине души мне хотелось выпить, чтоб снять напряжение, вызванное надвигающимся тайфуном.

– Ну, как хотите, настаивать не буду, – произнес Виктор, наливая в два гостиничных стакана.

– Виктор, можно вопрос? – не удержался я, – вы кто по профессии и образованию? Я почему-то убедил себя, что вы директор завода.

– По образованию я экономист, а по профессии хозяин небольшого консервного завода на Сахалине. А что?

– Поверьте, ничего. Просто праздное любопытство. Когда я зашел в бар, убедил себя, что отец Александр иеромонах, а вы директор завода.

– Понятно. Батюшка, а можно теперь к вам вопрос? – сказал Виктор, сразу после того как они с Эриком выпили и закусили.

– Пожалуйста.

– Вот вы дали обет безбрачья – это понятно, значит, семью нельзя иметь, а что еще вы Богу пообещали?

– Послушание и нестяжание.

– Это что? Или правильнее сказать – это как?

– Послушание – это отказ от своей личной воли. С момента как ты становишься монахом, ты должен делать не то что хочешь, а только то, чему учат и наставляют. Для современного человека, отказ от собственной воли малопонятен. Людям в голову не приходит, как можно в трезвом уме и светлой памяти отказаться от собственного «я»? Это очень сложная тема. В общих чертах понятно?

– Понятно.

– Теперь о нестяжательстве. Это добровольный отказ от владения какой-либо собственностью. То есть, становясь монахом, ты фактически обещаешь до конца своих земных дней жить в нищете.

– Как ворам в законе, – прокомментировал Виктор, – им тоже нельзя иметь имущество и семью.

Потом одумался и добавил:

– Согласен. Аналогия наверно не уместная. Можно еще вопрос?

– Да.

– Вот вы евромонах.

– Иеромонах.

– Извините. Иеромонах – это какой-то особенный монах?

– Наверно нужно начать с того, что в Православной Церкви существует два духовенства белое и черное.

– Ух ты! Темные и светлые силы? Прям как в кино! – не удержался сахалинский «консерватор».

– Виктор, давайте дослушаем, – предложил я.

– Если все упростить, то и те, и другие слуги Церкви, но белому духовенству можно иметь имущество и семью, а черному, монашествующему, нельзя. Если вы зайдете в обычный городской храм, то увидите «белых» священников, а если приедете в монастырь, то там все чины состоят из черного духовенства. Иеромонах – это просто монах-священник.

– То есть, вы себя держите в «черном теле», а «белые» расслабляются! – резюмировал хозяин консервного завода.

– Никто из служителей Церкви не расслабляется. Это только на первый взгляд кажется, что белому духовенству легче, а на самом деле монахам, может быть, даже в чём-то проще живется. Нет такого количества мирских искушений. Да и потом, семья, Приход, Храм – все это груз, который белый священник тащит на себе каждый день, – произнес отец Александр, пригубив остывающий чай.

Возникшую паузу заполнила стихия, напомнившая о себе грохотом и дребезжанием окна. Со свистом и каким-то странным чавканьем, из всех щелей оконного проёма полилась вода. Несмотря на то, что во Вьетнаме полгода идут дожди, в большинстве домов стоят дешевые алюминиевые окна, которые даже при небольшом наклонном ветре пропускают воду. Мы отодвинули кровати вглубь комнаты и убрали с пола вещи, но оконный водопад внезапно прекратился.

– В 2006 году, когда здесь был тайфун «Сангшен», у меня на тринадцатом этаже было по колено воды, – начал Эрик, – столько людей погибло.

– Давайте не будем о грустном, – произнес я, стараясь переменить тему, – отец Александр, а вы можете рассказать нам, что подвигло вас к монашеству? Ведь в наше время уйти в монастырь – это подвиг. Конечно, если это не очень личное. Расскажите. Мне кажется, всем будет интересно. Ведь сейчас по всему миру количество монахов в монастырях уменьшается. Люди не хотят расставаться со сладкой, порочной жизнью.

Отец Александр на минуту задумался.

– Хорошо. Расскажу.

Глава 2. Ольга

– Родился я и вырос в Ленинграде. Взрослел без отца. Это конечно наложило определенный отпечаток, но по большому счету все как у всех – детсад, школа, воинская повинность, институт. Среди родственников и близких, верующих не было. В Армии, увлекся книгами. Сначала стал читать абсолютно все. В то время в Советском Союзе книги были дефицит и поэтому выбирать не приходилось. Потом перешел на мировую классику. Книги меня настолько увлекли, что я уже не мыслил свою жизнь без них. В какой-то момент возникла идея стать книжным реставратором.

Вначале я работал учеником подпольного коллекционера и по совместительству официального лекаря старины, при небольшом благотворительном фонде. Но через год, узнав все секреты реставрации бумажных сокровищ, отправился в свободное плавание. На волне девяностых открыл своё издательство. Проработав несколько лет, прогорел. После долгих скитаний получил работу в Центральной Городской Публичной библиотеке. Денег платили немного, но зато я занимался любимым делом, читая и реставрируя старинные книги. В свободное время подрабатывал, делая переплеты на заказ.

И вот внезапно, в мою спокойную размеренную жизнь ворвалась любовь. В нашей библиотеке появилась новая работница. Это была молодая красивая девушка, которая, не смотря на юный возраст, сразу стала начальником отдела иностранной литературы.

Сказать, что я влюбился в это милое создание до беспамятства, это ничего не сказать. Я практически обезумел, потеряв сон и покой.

Когда она проходила мимо, оставляя за собой утонченный шлейф цветочного благолепия, у меня возникало желание жить и творить, но стоило ей исчезнуть из поля зрения на несколько дней, для меня меркли краски, и все валилось из рук.

Несмотря на юный возраст и ангельскую внешность, от нее веяло умом и начитанностью. Когда я послушал ее выступление на пресс-конференции, посвященной какому-то просветительскому проекту, влюбился еще сильнее.

Недолго думая, я начал ухаживать, но Оля, так ее звали, взаимностью не ответила.

Наше небольшое окно опять заохало и задребезжало, но в этот раз как-то по-особенному. Возникло впечатление, что оно держится из последних сил. Разыгравшаяся стихия не оставляла надежды затопить нас, продолжая вливать в оконные щели декалитры мутной воды.

На верхнем этаже что-то громыхнуло и ударило по крыше. Послышался звук разбитого стекла. Через минуту в нашу комнату заглянул обеспокоенный хозяин. Увидев огромную лужу и целое окно, он, улыбнулся и быстро удалился.

С первого дня пребывания во Вьетнаме я заметил удивительную особенность местного населения – улыбаться по любому поводу. Нет, это не та дежурная улыбка, которой нас встречают в американском фастфуде. Здесь улыбка маска на все случаи жизни. Вьетнамцы улыбаются смущаясь, грустя и веселясь. Знакомый рассказывал, что, когда он попал на похороны отца вьетнамского друга, на пороге дома усопшего его встретили с улыбкой.

Виктор налил себе и Эрику. Товарищи по заточению, быстро и без тоста выпили. Для Эрика такая ситуация была не впервой. Он частенько встречался с капризами природы, как на берегу, так и в море, а вот директор завода, несмотря на внешнюю раздухаренность, заметно нервничал. Напитывая кровь шотландским виски, он явно надеялся спрятаться от тайфуна под зонтиком алкогольного безразличия.

Я посмотрел на совершенно спокойного отца Александра. Было странно, что та девушка в библиотеке не ответила ему взаимностью. Бывший книжный реставратор, был определенно красив. Высокий, с широкими плечами, он восседал на дешевом пластиковом стуле, как на троне, с аристократической осанкой. Казалось, что рядом с нами сидит не иеромонах, а вынырнувший из глубины веков новгородский князь. Рубленые скулы, волевой подбородок и чистые, словно с искусственными линзами, голубые глаза.

Я давно обратил внимание, что обычно, серые или голубые глаза идут «в комплекте» с русыми волосами, но иеромонах был черный, как то духовенство, к которому он принадлежал.

– Мы ждем продолжения, – сказал я, делая вид, что не замечаю прибывающую воду.

Отец Александр продолжил:

– Я пригласил неземную девушку на свидание, но она вежливо, с нотками горького сожаления, отказала, сославшись на то, что у нее совершенно нет времени на личную жизнь.

Оля была непервая моя девушка, и я прекрасно знал, что женское «нет» – вердикт неокончательный. Ухаживания продолжились. При любой возможности я дарил цветы и провожал милую моему сердцу девушку домой. Оля «лямуры» принимала, но подчеркнуто держалась на расстоянии.

Несмотря на неразделенность моих чувств, я находился на десятом небе от счастья. Одна только мысль о том, что эта девушка живет со мной на одной планете, придавала смысл моей жизни и толкала на подвиги, которые я мечтал совершить в её честь.

С каждым днем ширь моего любовного помешательства набирала обороты. Мне вдруг стали понятны все песни и фильмы о любви. Всё, что еще вчера я считал низкосортной глупостью, теперь вызывало восхищение. Утром я пел в душе, а вечером пускал слезу над примитивными, сделанными по одному и тому же лекалу мелодрамами.

В один прекрасный день случилось то, чего я меньше всего ожидал от себя – я начал писать стихи. Представьте, никогда не писал, а тут вдруг, как прорвало. Каждый день я марал лирическими каракулями по десять, а то и пятнадцать страниц. Корявые, но искренние и эмоциональные, стихи буквально выливались из меня без всяких мук творчества.

Пристально наблюдая за предметом своего обожания, я подметил, что Ольга была явно из обеспеченной семьи. Прекрасное образование, должность не по годам, красивые наряды, дорогие аксессуары. В столь юном возрасте она вряд ли могла себе все это позволить, а значит родители богатые и не жалеют средств на своё чадо. Я решил, что мне нужно соответствовать, но денег на дорогое облачение и красивые ухаживания зарплата реставратора публичной библиотеки не предполагала. Чтобы получить дополнительный заработок, пришлось набрать заказов на полгода вперед, но после первой недели работы по ночам у меня стали неметь кончики пальцев. Я практически потерял тонкость осязания. Вы представляете, что это значит для реставратора?